Первое сентября

Мила, по крайней мере, она была похоже на нее, стояла у метро, запрокинув голову. К вечеру поднялся сильный ветер, гнал облака на север, низкие серо-серебристые нежные легкие почти снежные, казалось, задевали крыши домов, летели быстро-быстро, а высокие не спешили и лениво подтягивали свои длинные шлейфы.. Напротив метро недавно построили дом, высокий, небесно-лазурный, похожий на стенку в ванной комнате – такой же кафельный, такой же блестящий, чистый.

 Мила стояла и смотрела на облака, которые, пролетая над домом, создавали иллюзию движения самого дома. Не покидало ощущение, будто дом – часть корабля, огромного синего корабля, что плывет где-то в океанских волнах. Ноги будто приросли к асфальту. Лень куда-то идти, так и хочется стоять и стоять и смотреть на дом и облака, плыть на огромном корабле на север, вслед за пузатыми серыми перинами.
В руках у Милы цветы, влажные стебли не умещаются в ладони, длинные немного увядшие георгины, красные и розовые. Цветы инородны и как будто совершенно не нужны. Плечо тянет сумка с неоновыми фломастерами, тетрадкой и плюшевым медведем. Еще вчера это все казалось необыкновенным богатством, почти драгоценностями, еще вчера вечером она разложила это все на столе, перекладывала. переворачивала, завидовала самой себе. А сейчас сумку хочется выбросить в какой-нибудь закоулок и свободно потянуться.
Ветер дует сильнее, туманом опускается дождь.
Милу не тянет уходить. Часы на углу показывают половину девятого, круглый белый циферблат с тонкими черными стрелками плывет по небу воздушным шаром. Фонари просыпаются, подмигивают медовым светом в измороси. Рядом стучит переключаемый рекламный щит. Стук «Как всегда. Как никогда. Мальборо». Стук «Новый торговый центр». Стук «Мальборо». Стук «Новый торговый». Считает минуты. Стук. Стук.
Милин плащ промок, зонт будет мешать смотреть на облака и дом.
Девять.
Георгины совсем сникли. Мила оставила их на асфальте у метро, там же она оставила никчемную сумку.
Потянулась, распрямила затекшие плечи, руки, пальцы.
Первый день осени тянулся слишком долго.
Мила устала от этого дня. И как будто хотелось, чтобы осень быстрее вошла в свои права, стали желтыми аллеи, дни стали бы с наперсток. В голове тянулась какая-то долгая песня, с нерифмованными словами и тактами.
Мимо спешили зонты, блестящие, плотные как летучие мыши. Мила свернула в переулок. Потянуло запахом земли. В подворотне от ветра раскачивался фонарь, качал за собой круг света.
Еще по-летнему зеленые тополя шумели листвой, растворяясь где-то в темнеющем облачном пространстве. На мокрой дворовой скамейке прилипли желтые листья. Шум улиц исчез за стенами старых пятиэтажек.
Мила была счастлива. Может быть оттого, что она оставила ненужные вещи, ей хотелось размахивать руками, прыгать по лужам и смеяться. Она была счастлива таким счастьем, которое теплыми руками обнимает и шепчет на ухо: как же хорошо!
Она давно не каталась на качелях. Может быть даже лет пять. Да и в этом дворе она не была года три точно. Под качелями огромная лужа. Но счастью это не помешает. Мила уже забыла как это – качаться на качелях. Совсем забыла ощущение как на долю секунду замирает сердце и летишь вниз и снова вверх… Замшевыми туфлями в самую лужу, ветер в лицо, дождевые капли, и рраз и дввва и рраз. Окна плывут вверх-вниз. Вверх-вниз. Дух захватывает от детской беспечности. Никуда не спешить. Катать в дождь на качелях. В десятом часу вечера. Во дворе когда-то своего дома. Никакие зонты не нужны и туфлями можно шлепать по луже. Пусть они хоть трижды замшевые.
На третьем жила подруга. Лита. У Литы уже есть дочь и жизнь свою она считает от ее рождения. «Нам уже полтора» - говорит Лита и тянет рот в улыбке. Лита живет где-то на окраине. «Там дешевле квартиры и рядом большой парк. Нам надо гулять и мы гуляем в парке». Мила давно не звонит Лите, она обычно «немного занята и перезвонит в воскресенье». В соседнем подъезде жил мальчик, за которым Лита и Мила бегали в младших классах. Его звали…Память цепко держит его внешность, серые смешливые глаза, но имя-то имя - потеряла. Не то Вадиком, не то Владиком. В пятом классе он вместе с родителями переехал. И Мила тогда в первый раз испытала муки любви. Она, кажется, даже несколько дней проплакала в подушку.
Стоило Миле вспомнить Литу и Владика, как следом в голову потянулись лица и имена, бывшие друзья, закадычные подруги, знакомые. Они как будто вдруг все вместе высыпались из прохудившейся корзины памяти. Антоха из пятого подъезда, Ритка из первого.
Мила раскачивалась все сильнее, как в детстве, когда однажды сделала полный круг вокруг качельной железяки.
В ее окнах тоже горел свет. Только окна были, конечно, уже не ее. А совсем чужие. Занавески и люстра – все как будто предательски спряталось в чулан. Теперь там жила совсем другая семья. Милу никогда не интересовало, кто же там теперь живет в их квартире. Кто теперь подходит к окну, смотрит во двор, отколупливает побелку от подоконника, кто смотрит ночами на фонарный свет на стене.
За домом есть горка, совсем маленькая, зимой они с Литой катались под горку кубарем до снежных комьев на шубах и штанах. А потом оттаивали комья у подъездной батареи. Сидели на подоконнике, говорили о чем-то. Жаль память совсем не оставляет разговоров. Слов. Только острые эмоции и лица.
Качаться расхотелось. Мила забыла, как остановить качели. Пришлось нелепо цепляться руками за металлические столбы и прыгать, не глядя, прямо в лужу.
Мила застегивает плащи и идет искать горку. Вместо горки за домом теперь черный провал ямы – видимо днем ремонтируют теплотрассы, хочется встать на краю ямы и носком спихивать комья сырой желто-черной глины. Шлеп-шлеп. Лужисто булькает где-то внизу в темноте. И горки не осталось и Литы нет рядом. Владик или Вадик далек и незнаком. Рита вышла за испанца и пишет длинные нудные письма про работу. Антоха тоже переехал и работает в офисной Поднебесной. Дом стал чужой. В знакомых квартирах висят новые люстры и стеклянные секреты растеряны и забыты.
И счастье уже не так безоблачно. И Мила думает, что зря, пожалуй, она приехала сегодня сюда. Зря надеялась, что воспоминания отогреют и заставят забыть настоящее.
Захотелось пить и промокшие туфли стали немного больше ноги. Мила улыбнулась себе. В кармане нащупала немного денег. В кафе у метро можно выпить чая, посидеть у окна. Она вышла на шумную уже залитую желтым светом фонарей и реклам улицу. Народу стало меньше но машины еще толпились на светофоре. Часы теперь показывали половину одиннадцатого. В кафе оказалось пустынно. Во вторник вечером чай пьют дома, а в кафе сидят бездельники и мечтатели.
Чайное настроение усыпляет. Одухотворяет глаза и делает пальцы теплыми. Зеленый. Фруктовый. С сахаром и без. За окном звенят трамваи и крапает дождь.