Сосед

Меня не особо любили мужчины.
Они обходили меня стороной. Побаивались за маргинальность взглядов, за экзаменаторский тон. В общем, за педантичность и скованность, если учесть, что я в некотором смысле, была полновата.
Помню ухаживал за мной один.
Словоохотливый, он всегда заговаривал резко и нахально, тем визгливым тоном, которым обычно отвечают на кафедре дерзкие и уверенные в себе оппоненты.
Я же напротив отмалчивалась, сконфуженно наблюдала его рано отросшую бороду, дебеловатые брови, навсегда сошедшиеся у переносицы.
Если он провожал, то я заранее готовила мелочь на метро,что страшно его конфузило. Денег у нас тогда не было - мы рассчитывали на молодость, на древнюю дружбу наших родителей, на нашу любовь...
Встречались у Восстания.
Круглая площадь расходилась лучами, как его голливудская улыбка. Маршрут был заранее намечен.
Летом город охотнее принимал влюбленных. Закрытые уже к началу третьего года подъезды обходили стороной интимные наши подробности .Оставались парки, засаленные газоны которых, были свидетелями частых побед.
Как правило ботинки он так и не расшнуровывал...
Я аккуратно стаскивала свои панталоны. Углублялась в кушчи наши райские подальше от детских площадок.
Крытые павильоны манили своей прохладой.
Худенькая продавщица лет двадцати с любопытством поглядывала на оттопыренные карманы моего любовника. Темные пятна на коленях выдавали его с головой. Резким движением смахивая челку набок, она перекладывала мороженое,словно крестила свою туго набитую тележку,предлагала нам самое дешевое. Понимающее разглядывала мою бедноватую юбку.
Потом он спросил:
- ты не разочаровалась?
- что ты, -говорю, – тебя можно уважать,любить, или по крайней мере страдать до беспамятства.
Разочароваться я в нем не могла.
Из приемника неслось: «Первым делом,первым делом самолеты...»
Он улетел на следующий вечер. Последним рейсом. Улетел в Израиль. Мать его так и осталась здесь. Мы иногда встречаемся. Его разительное сходство с этой женщиной заставляет меня возращаться вновь и вновь на их старую квартиру на улице Рубинштейна.
Она так и не наняла себе сиделку в свои девяносто два. Скорее я стала ее сиделкой,ее прихожанкой, ее правой рукой.
Мы совершали редкие набеги к его родителям. Тогда еще был жив отец. Узкий проход, дверь и шкаф.Кровать помещалась с трудом. В общем, рифмуй...
Мое гнетущее молчание не давало определенных всходов, вернее давало,но об этом говорить не хочется.
Застигнутая врасплох, под напором его южной страсти я досадовала на эту стойкую и непреодолимую привязанность к мужу.
Просыпались мы под звон посуды с кухни. Мать Эдика резала салат. Трафарет по которому составлялся завтрак в этом доме был особым.
Как правило, все начиналось еще за темно. На кухне надрывно орал эстрадник. Песня шестидесятых:

мелким скосом лес теснится
за вечерием дозор,
по-полуденному в спицах
тянет Парка свой узор...

Я неумело пошутила. Кажется что-то по-поводу его матери. Расплывчатый силуэт ее проглядывал сквозь фанерную перегородку. Я оглядела комнату его родителей:
Две этажерки забитые книгами и рукописями. Продавленный диван. Стена над диваном
оклеена репродукциями и фотографиями, изрядно уже выцветшими.
В углу компьютер – системный блок стоит на ящике, то есть на корпусе
от какого-то древнего телевизора. Под системным блоком валяется
палатка отца. Большой платяной шкаф набит едой для моли. На шкафу Монблан из старого туристского снаряжения. Повсюду очень много пыли и какой-то подозрительной энергии. У окна стоит стол для еды, а в дальнем углу есть микроволновка. Под столом
множество крошек – хозяин комнаты по доброте душевной всегда готов поделиться с тараканами. Одно из двух окон лишено занавесок, а на другом висит лишь почерневший от времени тюль. Если присмотреться к двери, то на ней можно обнаружить следы от взлома.

дождь закрыл полоской баню,
свежих яблок натюрморт
плещет в море разлеванном
чушку скряга Черномор...

- Почему это счастье бывает только после несчастья? – задавались мы тогда вопросом.
- Откуда эти первые признаки неизбывной тоски?
Сергей, к которому я впоследствии ушла говорил:
- Количество добра и зла неизменно
во все времена. Зло только всё время изменяет свою форму.
Это я о своем свекре...


Он уже не провожал меня как раньше. До остановки было пять минут, до метро еще короче. Все время поездки я хранила в памяти его удаль. Чем и как я могла его заинтересовать ? В отражение смотреть не хотелось - причесалась на ходу ( положенные средства гигены я не раз игнорировала)
Понятно, что так долго продолжаться не могло. Слишком прочно сидел этот кол ,забитый двумя жилистыми руками моего соседа, его соседа. Или скорее общего. До сих пор под тяжестью этой нежности я иду домой и воробьи стайками разлетаются у моих ног.
Ребенка мы с ним так и не завели...