Молчание Ивана Израилевича

         Да… Человек без памяти – это как почтальон без сумки: вот он есть – а для чего есть? Недоразумение ходячее.
Я тоже раньше на память не жаловалась. А потом жизнь как закрутилась: замужество, инфляция, Брежнев умер... Разве все упомнишь? Просто беда. И самое подлое в данном вопросе, что хорошо помню только совершеннейшую труху. Вот зачем мне, к примеру, помнить, что имя-отчество директора турбазы «Приморская», где мы отдыхали семьей летом 1997 года, Иван Израилевич? Незачем. А я помню. Въелся этот Израилев сын мне в мозг – ни одна анестезия его не стерла.
Да я бы, люди добрые, и не страдала от этих фактов своего периодического идиотизма. Но разве всем угодишь? Хорошо, что домашние ко мне привыкли и, если я говорю «мартышка с гранатой», то они понимают, что я имею ввиду президента Ирана, чтоб его дождь намочил. А если поминаю «старика Козлодоева», то это прямая ассоциация с Федором Петровичем Подопригора, который на гаражах завел животину, рассчитывая на колоссальные удои, забыв, однако, заглянуть блеющей твари под хвост.
Все эти иносказания милы и порой срывают вялые аплодисменты в узком кругу приватных междусобойчиков. Но иногда приходит тот час, когда вещи нужно называть своими именами, а порой и своими отчествами.
И такой случай грянул не далее как вчера.
А произошло вот что.
Я женщина аккуратная и дважды в год имею привычку хоть краем глаза свидеться со своим терапевтом. Звать ее Татьяна Дмитна. Классик носом не шмыгнул бы, а сразу отнес ее к категории дам «приятных во всех отношениях». Татьяна Дмитна, оглядев меня с головы до пят, цепко ухватилась за мои бумажные анализы – непосредственные и молчаливые свидетельства того, что организм мой, хоть на 90 процентов и состоит из воды, но не прост, а вовсе наоборот – сложен и имеет свои параметры и кондицию.
– А знаете, все неплохо!.. – заключила врач, – Вот только сывороточное железо, уважаемая, как-то мне не нравится. Как-то низковато оно у нас…. Давайте-ка мы еще раз кровушку сдадим и посмотрим, и проанализируем! – подмигнула мне праправнучка Гиппократа.
Она стала шарить рукой по поверхности стола в надежде отыскать что-то, чем смогла бы записать на бумажечке для меня вот эти два ключевых слова – «сывороточное железо», но я громко засмеялась и уверила Татьяну Дмитну, что успею не забыть такую чепуху по пути до регистратуры, где должна буду оплатить анализ.
Путь к регистратуре был короток. Нужно было лишь спуститься с седьмого этажа на первый, пройти по коридору и повернуть направо.
Но, господа, честное слово, я совершенно не помню, где, в каком именно месте лестничного пролета я забыла, за какой анализ мне надо заплатить.
Анализ-то я забыла, но зато очень выпукло в моем подсознании обрисовался полный брюнет маленького роста с квадратными большими ладонями. «Здравствуйте, Иван Израилевич...» – произнесла я про себя и впала в уныние. Присутствие в голове этого толстого брюнета не сулило мне ничего конструктивного. Тем не менее, Иван Израилевич мне подмигнул и поклонился, как старой знакомой.
Краснея и нервничая, я вписала свое лицо в полукруг казенного окошка регистратуры. Юная дева с пунцовыми губами и трепетной грудью внимательно посмотрела мне в глаза.
Я улыбнулась. Она ответила мне взаимностью.
За окнами стемнело, и в фойе уже никого не было. Секунд тридцать я рассматривала свой ноготь на указательном пальце правой руки и пыталась сконцентрироваться. Китайский подход к делу помог мне мало, и дева, нервно ерзая на креслице упругой попкой, поинтересовалась:

– Что вам надо?
– Кровь сдать… – сдалась я.
– Какую кровь? – дева привычно клацнула на клаве несколько аккордов.
– Свою… – полностью обидиотилась я в ее глазах.
– Это я понял, – снисходительно уточнила дева. – Какой показатель?
– Я не помню!.. Понимаете?!. – поделилась я с ней своей болью.
Иван Израилевич выпятил нижнюю губу, изображая сострадание, и погладил меня по голове. Я послала его к черту. Он надулся.
– Уточните – приходите… – разочарованная дева сыграла тонкими пальцами прелюд, закрывший все приветливые окошки на мониторе.
– Я сейчас вспомню.. Вы мне только помогите… Вот какие вообще бывают…эти… показатели? – робко вопросила я.
Иван Израилевич приподнял брови, внимая каждому слову, которое могло сорваться с уст моей собеседницы.
– Да что вы в самом деле, женщина?! Говорите, что вам надо или идите – уточняйте. Здесь не справочное бюро! – девушка была обижена в самых лучших своих профессиональных качествах.
Действительно, подумать, что с такой попкой и грудью она станет изображать справочное бюро, было бы кощунством.
Иван Израилевич посмотрел на меня с укоризной, явно симпатизируя обиженной девице.
Я поняла, что ненавижу его, девицу, Татьяну Дмитну и еще очень много людей, которые всегда все помнят, а я – нет.
– Ну, хорошо, я вам скажу, только вы не удивляйтесь… – взмолилась я.
– Что?! – с вызовом посмотрела на меня дева.
«Чточточто?!» – хохотал Иван Израилевич.
– Я помню, что в названии анализа было молоко… – сказала я без огонька.
– А кефира там не было?! – девица решила, что по сравнению со мной она не только не справочное бюро, но даже не ВОЗ и не ЮНЕСКО.
ООН она по сравнению со мной! НАТО и ОПЕК вместе взятые!
– Дама, ну поймите, – говорила она мне тоном, каким растолковывала своему маленькому сыну, что нельзя публично выпускать газы. – Это только так говорится – «кровь с молоком». А на самом деле – молока в крови нет! – она очень убедительно хлопнула ресницами.
Иван Израилевич ей поддакнул.
– Но между кровью и молоком есть нечто общее! – не сдавалась я.
– Что?! Что между ними может быть общего?! – издевалась дева.
Иван Израилевич одной рукой показывал ей на меня, а другой делал недвусмысленные пассы возле своего виска.
– И в крови, и в молоке есть сыворотка! – я была очень довольна собой.
… Наш разговор длился уже пять минут. Кто-то из опаздывающих посетителей диагностического центра заглядывал в регистратуру и пытался, оттерев меня плечом, решить свои вопросы с девой в пунцовых губах.
Но той уже ни до кого не было дела. Она должна была морально додавить меня, возрастя в собственном сознании до Межгалактической Лиги Наций. Она встала с кресла и, прильнув к окошку, дыхнула «Вогом» мне в лицо:

– Так и в сыворотке крови миллион параметров!
Иван Израилевич делал вид, что не знаком со мной. Он открестился от меня и полностью перешел на сторону юности и непоколебимой логики. Развязно виляя бедрами, он приблизился к деве, приобнял ее за чуть пониже талии и нагло улыбнулся. Во рту у него блеснула белая фикса…
– Железо! – закричала я. – Мне нужно сдать кровь на сывороточное железо!
Девица сникла. Она поправила гардеробчик и хрустнула пальцем.
– Так и говорите… Что вы мне голову морочите…
Иван Израилевич опешил. Он удивленно смотрел на меня, как смотрят на ожившее музейное чучело, сто лет пылившееся на самой верхней полке экспозиции и вдруг вскудахтнувшее о снесенном яйце. Он был подавлен и разочарован. В каком-то смысле он был приговорен и понимал это. Но, как любой приговоренный, он еще надеялся на чудо: на какую-то мою оплошность или недомыслие.
Однако все было напрасно.
Паспорт, медицинский полис и деньги у меня были с собой.
Через минуту я получила направление и вышла из центра.
Иван Израилевич семенил за мной на расстоянии трех шагов. Я не смогла сделать вид, что не замечаю его. Я остановилась и, не поворачиваясь, громко сказала в темноту:
– Чтоб духу твоего возле меня больше не было…
Ей богу: позади что-то всхлипнуло и испарилось с характерным запахом тухлого яйца...