Море

Судьба играет человеком, а человек играет на трубе. Не помню, кто сказал, да и не столь важно, я сразу признаю, что не моё. Когда-то, сегодня уже очень давно, так давно, что и не помню, когда, мне стало известно, что на свете есть такая страна Израиль. Само слово было мне хорошо знакомо. В детстве, когда передо мной ещё не вставал вопрос о национальной принадлежности, а все вопросы решались родителями, я знал, что так зовут деда моего двоюродного брата. Позже, будучи волею судьбы, а точнее, волею туберкулёзной палочки, отправлен на лечение в санаторий, где-то в возрасте уже лет девяти – десяти, я впервые столкнулся с суровой действительностью, окончательно осознав, что я не такой, как остальные, и это слово играет в моей жизни большее значение, чем я думал.
 
Мысль эта была доведена до меня то - ли нянечкой, то - ли уборщицей санатория, которая, потеряв надежду привести в чувство разбушевавшегося хулигана, то есть меня, сказала:
- «Вот такие, как ты, потом новую родину ищут».
Нет, к этому моменту я уже знал, что должен учиться лучше, вести себя лучше, вообще, стараться во всём больше, поскольку не такой, как окружающие меня дети, и то, что простится им, не простят мне. Но в тот момент, когда необременённая интеллектом простая женщина указала мне на мой недостаток, я впервые понял, что это правда, что мне действительно не простят.

Как ни странно, это не вызвало никаких сдвигов в детской психике; не смотря на то, что я запомнил те слова на всю жизнь, я не стал ощущать себя обделённым или униженным. Наверное, основная заслуга в этом принадлежит родителям, в конце – концов, откуда дети черпают информацию о добре и зле, как не от родных. Жизнь продолжалась, я посещал школу, где узнал много нового, в том числе и о маленьком государстве, занозой сидящем в душе окружающего мира. Понятно, что отзвуки домашних бесед старших, услышанные случайно, добавляли пищу для размышлений и не позволяли безоглядно принимать на веру всё то, что подавалось на уроках под видом истории, географии и других предметов.

Национальный вопрос вставал передо мной крайне редко. Первый раз это произошло в седьмом классе, когда меня и моего дружка Диму Хаслера остановил возле школы местный авторитет по прозвищу «Гоголь», обладатель сальных, давно не стриженных волос и длинного носа. Он потребовал от нас заплатить ему дань, двадцать копеек. Получив отказ и смазав мне по физиономии, что было скорее обидно, чем больно, обронил, обращаясь к своим шестёркам :
-«Ладно, не видите, что ли, с кем связались…»
В следующий раз мне напомнили о моей особенности при поступлении в институт. Тогда на приёмной комиссии со мной минут пять беседовали, убеждая, что не стоит поступать к ним, ибо потом, не дай Бог, если кто-то из родни уедет… Вот, собственно, и все случаи, которые я могу припомнить.

О том, что я не такой, как большинство окружающих меня людей, я не думал и думать не хотел, об Израиле знал только, что он существует, что там жарко и живут там евреи; по окончании института, распределившись в закрытую контору, ни разу не испытывал никаких затруднений или неудобств, связанных с моим еврейским происхождением. И никуда не собирался ехать, даже тогда, когда эта идея вдруг охватила широкие трудящиеся массы советского еврейства. Произошло это на волне перестройки, когда открылись двери для выезда и в них хлынули сперва ручейки, а потом и реки мечтавших об отъезде. Среди них был и мой двоюродный брат. Он подал документы, вроде бы безо всяких проблем получил разрешение и уже паковал чемоданы.

В один прекрасный день он позвонил мне и предложил на всякий случай сходить в Венгерское агентство Малеев, где продавали билеты выезжающим на ПМЖ. По его словам выходило, что имея на руках подтверждение о заказанных билетах, в случае острой необходимости будет легче получить выездные документы. Под острой необходимостью понималась гипотетическая ситуация, которой явно и неявно боялись тогда многие, а именно – возможность погромов, во что я абсолютно не верил. Но мысль, однажды брошенная, как семя в землю, не умирает, и в результате я тоже стал подумывать об отъезде. Мне было всё равно куда ехать, что Америка, что Израиль, я был далёк от идей Сионизма, равно как и от идеи Чу-Чхе.

 Именно в этот период по телевидению транслировался фильм «Неизвестный Израиль», озвученный голосом замечательного актёра Юрия Яковлева. Посмотрел этот фильм и я. Впечатление от картины было потрясающее, меня переполняли эмоции от увиденного. Я проникся безмерным уважением к людям, превратившим пустыню в цветущий сад, создавшим наукоёмкие производства и научные центры. Именно тогда мой слух стало резать,если кто-нибудь произносил название страны с ударением на последнем слоге, я обязательно поправлял говорившего.

Двоюродный брат уже год жил в городе Хадера, снимая с семьёй второй этаж виллы. Они присылали фотографии своего тридцатиметрового балкона, на котором все вместе ужинали в субботу, собираясь за огромным столом. Братовы письма были переполнены радостью и оптимизмом, и я постепенно свыкся с мыслью, что моё место там.

И вот, поскольку Штаты прекратили приём эмигрантов из СССР, к зиме 1991-го года у нас с моим родным братом на руках были все выездные документы, необходимые для перелёта из страны недостроенного социализма в страну киви и апельсинов. Сам перелёт произошёл 31-го октября, летели мы через Варшаву, которую не видели, оказавшись запертыми в здании аэропорта. И вот, на следующий день, имея по две сумки на брата, по десять долларов в кармане и информацию об Израиле, почерпнутую из книги, изданной Сохнутом «Солнце светит всем на Земле Обетованной», одетые в кожаные куртки кооперативного индпошива, мы сошли по трапу Боинга на землю нашей новой исторической родины, совершив Алию, то есть восхождение.

Первые впечатления несколько поубавили мой оптимизм. Солнечная страна оказалась довольно пыльной, очень жаркой и весьма загаженной бытовым мусором. Из окна такси, увозящего нас с братом в Хадеру, открывался вид на песчаные холмы, изредка мелькала чахлая зелень, обочины шоссе, ложащегося под колёса пожилого Мерседеса, были завалены бутылками, целлофановыми мешками и прочей неприглядной ерундой. Города и посёлки оставались в стороне от главной дороги, так что никаких красот и чудес мы не увидали. Первые дни на новом месте так же не прибавили положительных впечатлений, они были заполнены беготнёй по различным инстанциям, свободного времени почти не было. Но дня через три мы всё же собрались с духом, и, собрав в кучу волю, деньги и тот английский, что привезли с собой, отправились с братом в Тель-Авив, очень уж хотелось посмотреть на Средиземное море

Город поразил меня своей непохожестью на то, что я ожидал увидеть, первое впечатление от Тель-Авива, как и от страны в целом, абсолютно не вязалось с моими представлениями о них. Вместо привычных мне советско-еврейских лиц меня окружала масса каких-то восточных, не похожих на евреев людей, говорящих на странном языке, постоянно орущих и галдящих, даже отдалённо не напоминающих тот тип еврейского интеллигента, к которому я привык. А если учесть, что первые дни мы провели, давясь в очередях в присутственных местах, общаясь с чиновниками, предпочитавшими пить кофе, а не обслуживать посетителей, да плюс тоска по оставленным в Союзе родным и близким, то можно было представить себе моё состояние. В голове бродили мысли об ошибочном решении, о том, что совершена большая глупость, что меня обманули, заманили, и прочие тоскливые сентенции.

И вот, вяло перебирая ногами по пыльным улицам, не видя ни какого намёка на море, злясь на себя и окружающих, я решился, в конце - концов, попросить помощи у прохожего олдермена. Дедок не был похож на остальных, он имел приличный вид, одет в летний пиджак, на носу очки. Короче, он был похож на то, к чему я привык. Собрав с братом все знания в английском, мы подошли к нему и спросили, не покажет ли он нам, хотя бы примерно, направление к морю. Достойный старик сначала выяснил кто мы и откуда, потом выразил радость по поводу нашего прибытия, затем дал отмашку в направлении горизонта, где предполагалось иметь место быть морю. А когда мы уже благодарили его за проявленный гуманизм, он внезапно перешёл на неизвестный нам язык, в котором мы после с трудом узнали идиш, и взмахом руки поманил нас за собой.

Я сначала решил, что ему с нами по пути, но двигался он в направлении, противоположном ранее указанному, и это меня насторожило. Всё прояснилось, когда, пройдя десять шагов, дедушка открыл дверь белой Субару и вновь призывно махнул рукой, приглашая нас в машину. Надо ли говорить, что выйдя из автомобиля, на набережной, куда дед привёз нас, я был влюблён в незнакомого мне пожилого джентльмена и моё отношение к окружающей ближневосточной действительности окрасилось в новые, более светлые тона. Всё, что происходило с нами по приезде, уже не казалось таким печальным, всем проблемам теперь находилось разумное объяснение, я снова стал глядеть в будущее с оптимизмом.
 Мы ехали в автомобиле пенсионера, даже не зная, как его зовут, всего минут пять. Но память о нём, первом встреченном нами в Израиле чужом человеке, отнёсшемся к нам как к старым знакомым, без секундного размышления предложившем свою помощь, жива в моём сердце по сей день.

И в последствии, когда за пять шекелей в час, я в позе садовода собирал опавшие авокадо; когда, мокрый по пояс от утренней росы, я таскал тяжёлые вёдра с гуаявой к контейнеру, одному из десяти, которые мы с братом должны были наполнить за день, меня не покидала мысль, что истинный Израиль не в мешках и мусоре вдоль дорог, не в пыли и жаре, не в лени и равнодушии чиновников.
Что настоящий Израиль в тех, кто готов посадить в машину неизвестных и незнакомых людей и отвезти их к морю, не взяв за это ни копейки, в тех, кто искренне рад двум раздолбаям, только позавчера прилетевшим из Союза и не способных связать трёх слов на иврите.
 Что он в пенсионере, пятьдесят лет тому назад приехавшем из Польши, который, привезя нас на набережную Тель-Авива, прежде чем уехать по своим делам, купил нам с братом по мороженному.
Что он в миллионере Джозефе, сорок лет тому назад привезённом родителями из Туниса, который собирал фрукты вместе с нами, им же нанятыми работниками и таскал вёдра к контейнеру, не считая это для себя зазорным.
Что настоящий Израиль, ещё не знакомый мне, лежит вокруг меня, повсюду, куда глянет глаз, и населён он людьми, построившими и защитившими его в многочисленных войнах, и впереди у меня долгий процесс знакомства со страной, где всем одинаково светит солнце, и от каждого зависит, какой будет его жизнь на этой земле.