Доктор Мебиус, 2

.s.
На зачете было жестко: два вопроса в билете. Первый – классическая немецкая философия… или наоборот: немецкая классическая: у Штя это сразу вылетело из головы. Тут он что-то еще знал, но по второму пункту значился гражданин с труднопроизносимой фамилией, доселе совершенно неизвестной. Штя не спешил, он собирался отвечать последним. Гениальные мысли быстро закончились, и занеся на лист бумаги лаконичный ответ, Антон почему-то задумался об Аввакумове. Он хотел бы, если б мог, видеть своим учителем именно этого человека. Может быть, оттого, что не заметил до сих пор в Аввакумове никакой житейской плановости, ограниченности великих, пламенных интересов часами от и до. И в то же время не видел в нем общепринятой академической гордыни, равнодушного и слегка презрительного взгляда. Аввакумова на лекциях всегда уносило в сторону от темы, и вместо четких параграфов металась перед студентами дрожащая и живая, громоподобная зарница бытия и размышлений. Аввакумов не мог быть спокоен – и Антону казалось, что возвращаясь домой, учитель продолжает спорить с тишиной о чем-то небесном.
А неправильную штуку задумали друзья-товарищи, не желавшие сдавать экзамен. Добрынин решил, что нужно им помешать, но не стал пока думать, каким образом. Что-то надо сделать, но… И вдруг всплыло воспоминание о китайце… Добрынину сделалось тоскливо… и он пошел отвечать.
Аглая принимала в одиночку и, хотя к третьему часу заметно выдохлась, продолжала трепать любого и каждого с откровенным садизмом. Штя ее бешено боялся, но терять ему было нечего. Начал с душевных слов на тему смысла жизни… Аглая попросила ближе к вопросу. Тогда Добрынин резво выложил все, что знал, добавил про то, о чем лишь догадывался… и заткнулся намертво.
Аглая немного помолчала, глядя в стол, полистала добрынинскую зачетку, негромко вздохнула… Потом спросила безразлично и будто чуть-чуть скучая:
- Какие еще представители этого направления вам известны ?
Аглая была не так стара, но ее волосы уже напрочь поседели… длинным прямым каре обрамляли худое, невыразительное лицо датской королевы. Она очень редко смотрела своей жертве в глаза и почти никогда не улыбалась. Было в ней что-то от иезуита, ведущего допрос.
- Представители немецкой философии ? – вдруг воодушевился Штя. – Например, Фридрих Ницше, знаменитый мыслитель девятнадцатого…
- Так, - сказала Аглая. – Хорошо. Что такое экзистенциализм ?
- А, ну вот как раз Ницше можно… некоторые как раз относят его к экзисте… экзистенциализму. Дело в том, что основная его мысль – это как раз свержение, скажем так, мертвых… канонов больной цивилизации… Все окружающее разумно и объяснимо ? – это не так. А происходит, скажем так, выздоровление человека, открытие в нем жизненной силы, вечной способности жить…

.з.
Этот день Добрынин давно удерживал в памяти, хотя на то не было особых причин. Но все же предполагался праздник, а значит, некоторое отдохновение от трудов. Для Антона – повод незначительный, а для всей родни знаменательное, торжественное событие. У двоюродного брата Виталия родился сын, первенец. Назвали просто, но со значением – Лев.
Годовое собрание по такому поводу было представительным, даже приехал из Кронштадта всеми уважаемый дедушка. Мать Антона, однако, в это воскресенье работала, так что Добрынину пришлось идти одному. Поднимаясь по лестнице, он не знал еще, чем обернется мероприятие… С одной стороны, была возможность воспользоваться моментом и качественно выпить, почувствовать праздник… Но с другой, все эти предсказуемые семейные сборища всегда вызывали одну лишь тоску.
Как Антон опасался, так и случилось с самого начала: вместо оттяга он получил роль дрессированного гиппопотама. С порога его подхватила тетя Галя и завелась по поводу того, что Тошка опоздал, и ждут только его, и нужно непременно зайти и поздравить дедушку.
Последнее особенно напрягло, поскольку показалось Антону неуместным и скучным. И вообще, все эти родственные объятия, улыбки, поцелуи… Но дедушка был гордостью всего клана: в прошлом знатный металлург, потом знатный мемуарист, потом еще кто-то знатный.
Так что отвертеться от лобызаний было невозможно – и Добрынин вступил в священные покои, временный кабинет дедушки. Дальше было предписано действовать по обряду. Вначале, с порога, спросить патриарха, не занят ли он (дедушка любил сидеть в высоком кресле при зажженной лампе за столом и что-нибудь писать). Потом по ковровой дорожке, ни в коем случае не ступая на сияющий паркет, приблизиться к прародителю. Обязательно спросить о здоровье в знак приветствия и поцеловать в щеку. Затем чуть-чуть подождать: не появится ли у дедушки вопросов… И наконец, после всего, торжественно поздравить. Сегодня полагалось поздравлять с рождением правнука.
Антон вступил на порог кабинета и мгновенно подумал: «Алю бы сюда!» Потом исполнял положенные процедуры, а в голове проносились странные мысли: «Вот бы на нее, находчивую, посмотреть. Здесь, у дедушки. Он бы ее спросил: «А что, Алечка, вы Тошина невеста ?» Что бы она ответила ?».
 Вопросов у дедушки не возникло, но он пожелал попозже побеседовать с Тошей о серьезных вещах: здесь же, в кабинете. Когда Добрынин вышел в коридор, то сразу рванул на кухню, поближе к пище. Он ощущал себя последним книжным героем, литературным образцом. Казалось, даже воздух в кабинете не такой, как всюду: слегка синеватый, глухой, давящий чувством неловкости. На кухне ждала, однако, другая пакость: благодушный и небрежный, отчетливо радостный брат Виталя.
Будучи старше Антона лет на пять, братец обладал дурацкой манерой заводить при каждой встрече пользительные беседы, учить жизни. Встречались, слава Богу, нечасто, но всякий раз Добрынин чувствовал себя идиотом и никак не мог найти подходящую модель поведения. Виталя всегда принимал такой вид, будто обсуждаемая тема для него самого не имеет никакого значения, и он тратит свободное время на Тошку только так, для отдыха. А потом случится настоящее дело, и Виталий будет решать серьезные вопросы, которые для Тоши, конечно же, с его детством и комплексами, недоступны или тяжелы. А в сущности, был он, этот братец, равнодушным таким пошляком!..
Но это к слову. Самое обидное, что по семейной традиции Тошка должен был отвечать брату с чувством и с расстановкой: серьезно и с достоинством. И вот оно началось, как бы между прочим:
- У вас какие предметы-то ?
- Всякие, - Тоша вспомнил недавнюю философию… до сих пор не мог понять, каким образом умудрился зачет получить.
- Но по гуманитарному профилю ? – спросил Виталий с таким видом, как будто готовился провести реформу высшего образования.
- Разумеется.
- И кем ты будешь ? – впрочем, нет, гуманитарии обойдутся и без реформы: у Виталия есть дела поважнее.
- А хер его знает!
- Ну как ? Вот я, скажем, экономист. Это чтобы попонятней.
- Ну ? Продолжай, пожалуйста, - Антон сел в углу и почувствовал, что будто бы кто-то другой говорит сейчас с братом; веселое раздражение и нахальство послышались в голосе внезапного двойника… Но Виталя ничего не заметил:
- Я имею свое дело, собираюсь расширяться. Соответственно, старых знаний не хватает, ищу новую информацию, соответственно, знаю, в какой области. А ты сознательно учишься ? – Виталя закурил.
- Не-а.
- Так, дальше: готовлю диссер, будет ученая степень. Это пока, знаешь, у нас не ценится. А пройдет еще лет пяток… - брат потер пальцем о палец, намекая на деньги, бабки, грины… - кем ты будешь ?
- Зачем буду, я – есть.
- О’кей, и кто ты ? – напрасно Виталя обрадовался.
- Я доктор.
- В каком смысле ?
- Ну, короче, если я люблю лечить, значит, я доктор.
Брат ничего не понял и некоторое время молчал… решил, однако, замять невнятную тему и, закурив новую сигарету, продолжил с прежним воодушевлением:
- Вот смотри, есть такой закон жизни: все люди…
- Ну, я не человек.
- Не понял.
- Ну, ты вот человек, а я нет.
- Почему ? – от Виталиного энтузизама не осталось и следа. Он, кажется, даже испугался. – Почему не человек ?
- Ну вот, врубайся, ты человек, и вот они все, тетя Галя… А я нет. Ну вот, вы люди, вы, скажем так, ставите свои цели. Вы получаете, скажем так, эмоциональное удовлетворение. А что потом ?
- Что ?
- Цель схвачена, и вы исчезли, конец. Потому что ты –человек, и все вы, - Антон отобрал у брата сигареты и сам закурил. – У меня нет целей, поэтому я бесконечен.
- Так…
- Я – Мебиус.
- Кто ?
- Мебиус.
В этот момент Виталия позвали к дедушке – он торопливо и, похоже, даже с радостью покинул кухню. Антон, чувствуя себя победителем, оглядел трофеи… умыкнул пяток сигарет и слопал кусок колбасы. После чего отправился мотаться по квартире – тем более что уже звали к столу. Однако на пороге комнаты его остановила тетя Галя: поинтересовалась, о чем спрашивал дедушка. Добрынин ответил, что ни о чем, и попытался протиснуться поближе к еде. Однако даже у стола его настигло любопытство тети Гали, совсем уже неуместное.
- А чтой-то Тошка у нас все один да один! – сказала она громко, обращаясь, кажется, к тете Нине. – Никогда с невестой не придет.
Добрынин пожал плечами. Тетя Галя спросила, есть ли у него вообще девушка. Добрынин недовольно буркнул что-то утвердительное. Хотя лучше было промолчать – и вышел на балкон. Закурил сигарету, задумался, глядя вниз с десятого этажа. Старший брат, наверное, посчитал его полным идиотом. Но это единственное, что остается: казаться в глазах таких людей чудаком, безнадежно оторванным от жизни. От их жизни. И быть всегда вовне, так, чтобы когда небеса разверзнутся и земля замедлит свой ход, остаться чистым и пустым. А брат, что брат… какая разница, в конце концов!
Через неплотно прикрытую дверь балкона доносились голоса родни, двух теток в основном. Обсуждался вопрос о тошкином поведении, и тетя Галя утверждала, что он, Тошка, не умеет себя вести. Тетя Нина Тошу защищала, но весомых аргументов найти не могла. «Вот чего сейчас фыркнул ? – говорила тетя Галя. – А, чего фыркнул ? Ой, тяжело ему придется. Каково ему в семейной-то жизни придется, а ? С женой-то так не фыркнешь». «Да другая сама так фыркнет!» – сказал кто-то. В этот момент Антон вошел в комнату.
«Ничего, ему еще рано жениться, - сказала тетя Нина. – Да, Тоша ? Он себе найдет, которая не будет фыркать». И тетя Нина вручила Добрынину горсть конфет: «подсластиться». Тошка запрятал шоколад и карамель в карман, а сам забрался в уютный угол, где его не очень было видно и откуда казалось поближе к водке и маринованным огурчикам.
Сели за стол, но есть не начинали, пока ведомый Виталием, в комнату не вступил дедушка. Брат посмотрел на Добрынина странно, однако ничего не сказал. Стали открывать шампанское, наполнять бокалы. Потом во главе стола поднялся со стула патриарх и приготовился говорить тост. Все постепенно замолчали.
– Я член партии, - сказал дедуля. – С тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Сегодня многое подвергнуто переоценке, но остается главное: наша Родина, – дедушка обвел присутствующих пытливым взглядом. Говорил он медленно, словно специально делал паузы, проверяя, доходят ли до слушателей его слова. А слушатели, похоже, воспринимали торжественную речь как неизбежное зло. В стране, где дети путают Ленина с Гитлером, а взрослые ходят на крестный ход привычно стройными первомайскими рядами… Никакого значения не имели сейчас раритетные фразы.
– Величайшая ценность – это Родина, - объявил дедушка…
Залогом этой самой Родины, ее основой является, конечно, советская… не, так он сказать уже не мог… ладно, скажем так, великорусская семья. Смысл такой. И соответственно, вывод: гип-гип ура подрастающему поколению. И да здравствует родившийся правнук.
Присутствующие воодушевились, а Добрынину внезапно стало жаль старика. С Антоном случались иногда подобные приступы. Сердце отчего-то вдруг просыпалось, выскальзывало прочь, прикасалось к дрожащему воздуху… и ощущало внезапную, постороннюю боль. У дедушки, видевшего рождение и смерть Империи, был в жизни смысл – в отличие от многих других… людей.
Патриарх «уважать себя заставил» – он был сравнительно краток и после торжественного выступления, выпив маленькую рюмочку, удалился к себе в кабинет. Вместе с дедушкой, для серьезной с ним, по регламенту, беседы, комнату покинул Виталя.
Оставшиеся гости через некоторое время забыли о причине празднества. Тем более что сам виновник торжества, то есть благонареченный младенец Лев, оставался в соседней комнате. Туда, конечно, в порядке обязательного паломничества по разу или два наведался каждый из гостей. Возвращались с умилением и восторгами. Добрынина чаша сия миновала: он не вставал с места и очень радовался, что ребенка там сначала кормили, а потом положили спать – поэтому не притащили за стол.
Добрынин кушал водочку, уплетал яства и вяло слушал текущий вокруг разговор. Вначале он боялся, что вновь приплетут его персону, станут перемывать косточки и разбирать поступки. Однако обошлось. Прежде всего обсудили достоинства новорожденного… потом уже беседа рассыпалась на отдельные очаги. Рядом с Добрыниным оказались тетя Галя и тетя Нина. Они говорили вполголоса, но Добрынин разбирал каждое слово. «И как же он ?» – спросила сострадательно тетя Нина. «Венечка-то ? Он с ней не живет. Он уехал к матери, и вот теперь решают, как быть дальше. Но он ей так и сказал, Любке-то: я, говорит, не буду жить с женщиной, которая получила удовольствие с чужим мужчиной!» «Прямо при всех ?» «При всех. Ну, Любка – в слезы…»
Добрынин сообразил, о чем речь. Судьба Венечки (чей-то племянник) занимала всю родню на протяжении уже года. Как все говорили друг другу шепотом, «Венечка неудачно женился». Существовало мнение, что Венечкина жена – эгоистка: не умеет создать домашнего уюта. Ситуация осложнялась квартирным вопросом: Венечка не имел своей жилплощади и обитал без прописки на территории жены.
«Ой, да они в воскресенье так лаялись! – продолжала тетя Галя. – Все соседи сбежались. Любка, в чем была, на лестницу убежала, Венечка за ней. Она ему там и клялась, и плакала… Несчастный человек».
О горестной семейной паре не было принято говорить прилюдно. Негромкое и трепетное обсуждение начиналось в тепле, после рюмочки, когда сердце отмокало для всегдашней боли. Добрынин успокоился: о нем сегодня больше не вспомнят. Венечка – это серьезно; Венечка – это настоящий трагизм. «А ведь он все для нее делал. – печально произнесла тетя Нина. – На ремонт шикарный сколько деньжищ вбухал. На двух работах колымил».
Добрынин вдруг подумал, что никогда не сможет оказать на месте этого Венечки. Тут с одной работой разобраться бы. Фантазия с Медынью, конечно, хороша… ведь не было на самом деле ничего: никакой поездки и никакого задания. Встреча с китайцем еще только предстояла, и неизвестно, чем она завершится. Что за халтура такая ?.. и чтобы не думать о неприятном, Антон хватанул еще рюмку.
И тут, к радости присутствующих, на пороге комнаты появился Виталий. Он только что завершил душеспасительную беседу с дедушкой и теперь был в полном распоряжении оставшейся родни. Его еще раз поздравили с рождением сына и попросили рассказать об успехах на работе. Виталий отделался многозначительными намеками и поспешил сесть за стол. Тогда о талантах молодого главы семейства стала рассказывать тетя Галя тете Нине: все остальные благожелательно прислушивались. Антону стало не по себе, и он выпил еще. У Виталия была очень милая жена: она заботливо подкладывала мужу салатики и тихо улыбалась, слушая витавшие дифирамбы. Виталий кушал.
- Да, Виталик молодец у нас, далеко пойдет, - заключила тетя Галя. – А вот с Тошкой не знаем прямо, что делать. Виталик, ты бы подтянул его по математике.
- По какой математике ?! – нерасчетливо заорал захмелевший Антон – и сразу привлек к себе всеобщее внимание: тетя Нина украдкой прижала палец к губам. – У нас нет математики!
- А давайте попоем! – вдруг предложил Виталий. – Теть Галь, а ?! – он принес из соседней комнаты гитару, и веселье продолжилось. Виталий затянул широко известную застольную припевочку… удержаться оказалось невозможно, и родственники стали присоединяться, голосить. Антон молчал: он не любил популярных песен.
Когда хор затих, за столом еще некоторое время смеялись и восклицали. Потом тетя Нина произнесла добросердечно: «А ведь Тоша у нас тоже на гитаре может. Вот бы они вдвоем смотрелись! Тоша, подпой!»
Тут, к счастью, вернулась Виталькина жена и сказала, что Тошу ждет для разговора дедушка. Антон мгновенно вылез из тесного круга родных и выбрался в коридор. Все остались за дверью, впереди была тишина. Дедушка ждал в кабинете, Антон дошагал до прихожей. Дедушка ждал. Но Антон спокойно обулся и вышел за дверь. Доктор Мебиус был свободен.

.f.
Мучительное чувство осталось после встречи с родными. Воздух, наполненный липкими белыми нитями, склеил глотку, горечью наполнил гортань. Хотелось вырваться за пределы земной атмосферы, в высоту, в открытый космос… разорваться на куски. Нельзя так жить.
Дома в туалете засели соседи: вечная беда коммуналок. Пришлось уйти в комнату – и мать сразу стала спрашивать про институт. Тоня сказал, что все в порядке и не стал углубляться в подробности. Но мать не успокоилась на этом.
- Что-то ты давно уже не ходишь ? – спросила она, готовя корм для собаки.
- Третьего дня был, - Антон с тоскою заглянул в глаза Нусику. У того ничего не спрашивали – его просто любили. – Сессия у нас, - добавил, подумав.
- А ты не обманываешь ? Тебя не выгнали еще ?
Антон тяжело вздохнул… не было у него сил ни о чем сейчас разговаривать.
- Кто меня выгонит ? Да и пусть только попробуют.
- А что, и попробуют… Нусик, Нусик, иди кушать!..
Нусик… Янус… надо ж было имя такое подобрать собаке!
- Аввакумову позвоню. Он им наведет шороху.
- Аввакумов – это преподаватель ваш ?
- Ну да. Он мне телефон дал.
- Да он тебя и не помнит, наверное.
- Я ему звонил уже.
Нусик жрать не захотел, и с ним ушли гулять. Слава Богу, ибо в том состоянии, в каком пребывал Антон, он боялся наговорить грубостей. А теперь хоть полчаса свободы!
Завалился на диван, стал не спеша рассматривать трещину в потолке… Не тут-то было! Спустя несколько минут тишины в комнате объявился отец… Все семь лет, с тех пор как родители развелись, папаня жил в соседней комнате. И встречался с любимыми родственниками каждое утро на кухне. Периодически прорывался в гости для общения с сыном.
«О Боги, пусть меня все оставят в покое! Дайте билет на необитаемый остров и не присылайте писем». …Отец был, как обычно, навеселе… вошел с серьезным видом, сев напротив, молча стал смотреть в лицо потомку. Потом вдруг усмехнулся и спросил торопливо:
- Слушай, вы как там, в институте, вы, как это, работу политическую ведете ?
Что тут было ответить ?
- Ведем, - равнодушно сказал Тоня. И с привычным недоумением посмотрел на этого почти что незнакомого, чужого человека… бывшего его отцом в какой-то другой, далекой жизни…
- Ну вы, как это: шумим, братец, шумим или что-то конструктивное ?
Антону захотелось подбежать к окну и выброситься наружу. Отец работал библиотекарем и любил литературу. Помимо великого и могучего, его страстью была политика, точнее, коммунистическая идея. Если он сейчас предложит выпить… Добрынин почти уже протрезвел, но от того, чтобы добавить, отказаться не смог бы. И затеется разговор о смысле государственной и обычной жизни. И чем это кончится, страшно представить.
- А вот знаешь, вот какая структура действует сейчас ? – с неестественным оживлением спросил отец. – Под Путина организуют сейчас же, так ? Молодежное движение, знаешь, что там ?
Штейнман-старший был вечным энтузиастом: у него регулярно рождались идеи, призванные обеспечить внезапную карьеру сына, и он смело дарил их.
- Ты туда вступаешь, и тебе сразу дают Интернет. Или как это? Включают тебя, в общем, сейчас же это нужно ? Молодежная эта вся жизнь…
Полнейший бред, как всегда. А в прошлом году отец убеждал Тоню, что нужно во что бы то ни стало жениться на дочке профессора… Значит, под знаменем президента в виртуальное будущее ? Вот папаша радуется – а как же коммунизм ?
Но внезапно словно бы острая леска сдавила горло. Все эти планы навсегда останутся лишь прожектами, как была и осталась химерой вся отцовская жизнь. Антон хотел что-нибудь сказать, но было поздно: отец уже удалился, объяснив, что, «наверное, мама скоро придет».
И Доктор Мебиус не мог уже валяться на диване. Пробившая экзистенция требовала с кем-нибудь выпить… стал звонить по телефону: Аввакумова не оказалось дома, у Майкла было наглухо занято, а вот Аля подошла сразу. Антон предложил встретиться, любовь немного поломалась, но согласилась. Договорились, что через час пересекутся на Тверской.
Добрынин быстро собрался, но вдруг подумал, что уже долго нет матери… дождаться бы нужно… на душе неспокойно – а встречу отодвинуть… Мама… Антон нерешительно поднял телефонную трубку… но вместо непрерывного гудка услышал там вдруг тишину и после короткой паузы – внезапный голос Майкла.
- Ты откуда ? – радостно заорал Антон.
- Добрыня, блин, полчаса не могу дозвониться! Ты, никак, с девицей ?
- Нет… А что ?..
Выяснилось, что у Майкла пустая квартира, и должен подъехать неплохой барабанщик. Есть время и возможность для репетиции… сомневаться не приходилось – забили стрелку.
Антон быстро упаковал гитару… и тут как раз, очень, надо сказать, вовремя, вернулась маман, - так что Добрынин с чистым сердцем поскакал к метро…

.i.
Трамвай ехал по задворкам богатого города. Вокруг были тупики и старые кривые улицы, рельсы петляли среди пустырей и гаражных рядов. Где-то там, на центральных проспектах, мельтешили прохожие и прорывались сквозь горловины перекрестков грохочущие потоки машин. Здесь, словно тень, скользил мимо неизменных дворов почти что пустой трамвай.
Антон сидел, отвернувшись от Али, и смотрел в окно. Там, снаружи, не спеша тянулся усталый город, покрытый морщинами трещин и сединой запыленных листьев. Антону вдруг показалось, что трамвай уже где-то в Питере, и вот-вот за поворотом откроется далекий Исакий. И вечное петербургское небо отразит в себе темную воду Невы… Добрынин хотел сказать об этом Але… но передумал.
Зря он проболтался подруге о китайской авантюре!.. Теперь Аллочка не видела других проблем: с самой встречи у метро, вот уже полчаса, выспрашивала о подробностях, о том, какая работа и сколько Мао платить обещал… советовала не быть олухом и не впутаться в историю… Но говорить обо всем этом Доктору Мебиусу казалось невозможным.
Когда добрались до места, лучше не стало. Кирпичную башню нашли не сразу. В темном подъезде хрустело под ногами битое стекло. Лифт поднимался скрипя, в свете тусклой лампочки виднелись нацарапанные слоганы местных пошляков. Але это все не понравилось, было ясно, что совсем иначе она представляет себе романтическую встречу с любимым человеком.

.iа.
А Майкл, похоже, причесался, так что не испугал девушку панковским стилем. И даже на замусоренной, прокуренной кухне Алла сумела не поморщиться. Наверное, это любовь.
Сели за стол, помолчали… Приятель Антона и девушка Антона – оба смотрели на него и как будто чего-то ждали. Добрыня ощутил общую неловкость.
Наконец Майкл предложил выпить вина, и какое-то общение началось. Разлив крепленое, заговорили про последнюю тусовку в Железнодорожном. Все было нормально: Майкл не боялся новых людей, а любопытство Али – вещь несомненная в таких обстоятельствах. И Майкл рассказал про одного перца: как тот выскочил на сцену совсем уже невменяемый, едва не свалился вместе с чужой гитарой на головы публики… Но Аля вдруг спросила, насколько все это выгодно… Добрыня не успел даже понять, о чем речь, а Майкл не моргнув глазом ответил, что на деньги жаловаться не приходиться… но главный кайф – это когда весь зал начинает подпевать. «Круто», - согласилась Аля, и Добрыня вдруг затосковал…
Его девушка спрашивала Майкла, на каких известных площадках приходилось тому выступать… Майкл повествовал о разных проектах… Добрыня злился на Алю: разговор уходил в сторону. Все это не главное, не главное!.. Но она никогда не поймет. Как объяснить, что благопристойным разговором… и этими вот… внешними, праздными, гадкими вопросами – она убивает все. Когда надо молчать и чувствовать боль – она рассуждает, чтобы уйти, и ничего не видит. Зачем объяснять что-то человеку, который все равно все истолкует по-своему ?
И Антон как-то даже обрадовался, когда зазвонил Алькин сотовый. Любимая игрушка, папин подарок. «Такая модель – это круто!» – слова Али. «Круто» – это ее словечко Антон особенно ненавидел…

.iв.
Короче, как раз папа и звонил. Вызывал домой, и спорить было нельзя – вечер втроем не удался. Спустя двадцать минут Добрынин передал свою подругу с рук на руки в подъехавший автомобиль главы семейства. И почувствовал вдруг вдохновение, пустынную радость ветра… холодный перед дождем, воздух плотными вихрями тревожил лицо…

.iг.
Барабанщик так и не приехал. Поэтому водку уничтожали вдвоем. Особо не спешили и, открыв вторую бутылку, наливали уже по маленькой. В хорошем настроении говорили о драйве и гитарах… пора было переходить к вечным вопросам… Но смысл не сохранялся, сразу исчезал, поглощенный совместным вдохновением и совместным распитием. Хотелось разобраться с бытием Бога и направлением жизни, хотелось немедленно сочинить песню, равную всем чувствам и всей боли. Добрыня предложил тост «за экзистенцию». Майкл замолчал на полуслове и посмотрел на друга сурово.
- Переведи, - потребовал он. – Что такое… экзи… экзегеза ?..
Добрыня попробовал объяснить и потерял стержень. Майкл махнул рукой, прерывая поток умных слов, и сказал коротко:
- Хорош лечить.
- Я тебя лечу ?
- Да, настоящий доктор.
Добрыня был пьян, и его понесло:
- Я не тебя лечу, - произнес торжественно, - Но душу твою! Помочь исцелиться бессмертной душе, указать ей путь…
- Короче, - опять прервал его Майкл. – Твоя экзегеза – это судьба, - подумал и добавил. – За рок!
Выпили за рок, за рок-н-ролл и отдельно за любимую группу. Добрыня предложил сыграть все же на гитарах, но Майкл остановил его: «Пока не забыл, вот тебе байка про судьбу!» И рассказал фантасмагорическую историю про свои посиделки с бандитами. Как его чуть не убили за то, что криво посмотрел на крутого. Как потом зауважали и угощали текилой, ананасами, черной икрой. Как Майкл распевал им задорные песни, а бандиты плакали и клялись завязать. Как главный предлагал в подарок вертолет, но Майкл отказался.
Закончив свою эпопею, собутыльник Доктора Мебиуса отправился отлить, Антон же запечалился, ибо с бандитами китайца – встреча предстояла в ближайшее время – общего языка найти не надеялся… нет таких навыков. Получается у него только лечить, загружать, сочинять проблемы… вот и сейчас получилось так же. То, что его Аля таким воспринимает – еще полбеды, но даже здесь, у лучшего друга… Хочется проникнуть сквозь упругие оболочки этого мира, говорить о вечности, о хрустальной ясности надбрежного неба. О том, что не все замыкается в этих стенах, тряпках, бутылках... бабах, бабках... Но как объяснить это Майклу, если ему давно все по барабану ? И со всеми другими встречаешь все то же; без конца, без конца, без конца…
Когда вернулся Майкл, уже назревала потребность выпить. И старый друг не разочаровал: сразу после стопки попросил спеть новые шедевры. Добрыня взял гитару, но ничего в этот раз не вышло: не попадал по струнам и забыл слова… надо меньше пить…
Расстраиваться не стали, жахнули еще, вспомнили прошлогодний концерт и совместно сочиненную песню. Композиция называлась «Вечная птица»… решили послушать ее немедленно, откопали кассету с записью на дне комода. Три раза прокрутили пленку, вдохновились, разлили оставшуюся водку.
- Я что хочу сказать, - произнес Майкл, поднимая рюмку. – Мы станем такими старыми пердунами, лет через двадцать, соберемся так за столом, не с такой вот паршивой водкой, а там, с текилой, серьезно… У нас, там, будут семьи, детей до пупа, квартирка в центре, дачка на Багамах, короче, полная упаковка… И поставим нашу кассету, будем слушать, по стопке пропускать, и скажем: Во, бля, хорошо зажигали! Жили!
И тут оба задумались о чем-то туманном, может быть, о том, что кончилась водка. Закурили.
- А я с женой развелся, - грустно произнес Майкл.
Добрыня впервые слышал, что у Майкла была жена. Ну да, упоминал тот несколько раз некую женщину: с которой спал и с которой делил всякие бытовые подробности… Но жена! И вот теперь распахнулась душа у товарища, и открылась там правда: долгая история, эпос лирический, любовь и злоба, встречи – разлуки…
- У нее характер адский, - сказал Майкл. – И у меня кулак. Коса на камень. Кто кого переломает. Потому что когда ты ее натягиваешь, она тебя чувствует. А потом, запомни, бывают блондинки, а бывают стервы. Я как мужик дал слабину один раз… и она бы меня съела. Но! тут сила, моя сила, понял ?
И далее в том же роде. Десять минут рассказа Майкла, десять минут секса и ненависти. Потом еще какие-то слова… А затем снова наступила тишина; сигареты и плывущие перед глазами рюмки…
- А у тебя девочка – у-у… - пробормотал Майкл, очнувшись на мгновение.
- В смысле ?
- Девочка!.. – причмокнул губами.
- Не понял ?
- Не обижайся. Хороша девица. Ты ее ?..
Добрыня не знал, что ответить.
- Ты не теряйся, ты мужик видный…
Антон не хотел сейчас об этом… разозлился по-настоящему… но поссориться – не успел.
- Настоящую ищи… - сказал Майкл и упал со стула.
- Что ?
- Любовь – это…