Прелюдия неизбежности

Было тепло и дымно. В ушах ненавязчиво звучали какие-то гнусавые этнические напевы. Янтарем светилось пиво в бокале, озаренном стоящей рядом ароматной свечей. Пусто и одиноко, но так уютно и домашне было ей. Никуда не хотелось. Ничего не существовало. Ничего, кроме этой завораживающей музыки, этого нежно оранжевого пива и этой мерзкой, безвкусной тоненькой сигареты. Ничего.
- Извините, но через 10 минут мы закрываемся – виновато сказала подошедшая девушка с полусонными бледно голубыми глазами.
- Да?… - спросила она, как будто разговаривала с пустотой.
Девушка вернулась к уборке загаженных посетителями столиков.
Она долго еще вдумывалась в только что услышанное. «Закрываются… Значит надо уйти. Но куда? Куда идти? Да и зачем?» - думала она, разглядывая тлеющую в синей стеклянной пепельнице сигарету. Словно выйдя из комы, она прикончила свое пиво, так гревшее ее душу все это время, обмотала вокруг шеи теплый, когда-то вязанный мамой, мохнатый шарф и, подложив под пустой бокал деньги, вышла вон из этого милого уютного мирка, в котором ей удалось укрыться ненадолго от всего лишнего, переполнявшего ее жизнь.
Дождь с силой плюнул ей в лицо.
Она шла медленно. Она никуда не торопилась. Некуда… Дождь прекратился. Подвывающий от холода и тоски осенний ветерок складывал к ее ногам побуревшие листья. Она втаптывала их в грязь с такой силой, словно мстила с горечью тому, кто когда-то с точно такой же силой втоптал в грязь ее сердце. От навязчивого дождя, или от чего-то другого, расплылась под глазами дешевая белорусская тушь. От морозящего ноябрьского ветра болели руки.
«Ну вот… бляха… перчатки подарила этой дурацкой кафешке!» - подумала она зло, вспоминая о забытых перчатках.
Пусто, больно, мокро… Ну почему именно сейчас ей с такой болью вспоминаются те посленовогодние дни. Остро режет по сердцу вчерашнее счастье. Больно бьет в грудь задушенная, загубленная, убитая любовь. Почему?…
В глуби аллеи она села, дрожа, на мокрую и подмерзшую скамеечку. Роясь продрогшими руками в сумочке, она вдруг, вспомнив в который раз чью-то маму, высыпала все содержимое ее на скамейку. Взглянув в маленькое зеркальце, сверкнувшее от попавшего на него света уличного рыжего фонаря, она произнесла:
- Пусто. Одиноко. Сегодня. – злоба и досада переполняла ее, - А ему лучше? Нет. Он не заслужил. Я ошибалась! Уууу, как я сильно ошибалась!!! Не сломаешь! Меня ни за что.

 Последние слова она произнесла четко, по слогам, как будто ощущая рядом чье-то присутствие, как будто прося этого кого-то, чтобы он перестал истязать ее душу. Подняв глаза от зеркальца, она вздрогнула. Он, тот, кого она проклинала только что, сидел здесь, рядом, на этой покрытой ледяной коркой скамеечке, в одном только спортивном костюме, с мокрой головой. Он сидел, спрятав руки в карманы куртки, а подбородок в ее ворот, смотрел на свои колени. Она на секунду потеряла дар речи, но не успела ничего сказать, как он поднял на нее глаза. Полным боли и сожаления взглядом он виновато смотрел на нее где-то с полминуты, но ей показалось, что прошло не меньше двух или трех Вечностей. Как вдруг его глаза демонически сверкнули ярко-зелеными бликами, он улыбнулся насмешливо и растворился в темном питерском воздухе.
Зеркальце выпало из ее рук. И разбилось. «Наваждение, пес его понюхай! Привидится же такое!» - подумала она, в лихорадке сгребая все обратно в сумочку. И вдруг почувствовала: на улице потеплело, лед на скамеечке превратился в грязную лужицу, попа была несомненно мокрая, оранжевые фонари светили добрее, а ветер стих, да и руки согрелись. «И к чему это?» - продолжала думать она, приближаясь к парадной. «Для чего он снова пришел?» - терзалась она, поворачивая ключик в замке. «Зачем эти мысли не оставляют меня?» - стонала ее душа, когда она включала свет в прихожей. «В чем я виновата?» - мучилась она, расстегивая молнию на сапогах.
- Тебя отпустили раньше, родная? - из спальни выглянул заспанный лохматый муж.
- Да… - протянула она, обнимая его и чувствуя тепло живого любящего человека рядом со своим сердцем. – Я тебя люблю…
«И все же… за что меня мучают?…»
Она погасила бледно голубой ночник и положила голову ему на плечо.
«За счастье?…»
Она никогда не умела находить границу счастья и, положив голову на плечо мужа, тоже сочла себя вновь счастливой. И уснула.
«В чем смысл?…»
(2005)