Дом зеркал

Он сидел на берегу океана в своём песчаном теле, бросая время от времени, камни от воды и в воду. Волны всё ближе подбирались к голым пяткам, мурлыкали, звали. Йогудар смотрел в одну точку – волны уже стали обходить её стороной, а отражения временем, - бросил камень и он завис. Точка стала переходить в пространство, из неё в разные стороны поползли изменения реальности. Йогудар увидел летящую над горизонтом чайку и в тот же момент услышал её крик из-за спины. Обернувшись, он нашёл ту же чайку улетающей за горизонт, а за ней шевельнулись горы. В неописуемом танце перед Йогударом вставал Океан. Толщи солёной воды перетекали, вырисовывая в воздухе тело невиданных размеров. В нетканых одеждах водопадов выражалась мощь ещё прозрачной, холодной энергии. Взгляд, протекающий откуда-то сквозь мохнатую бороду, был исполнен искрящейся мудрости, а в сердце чистейший свет перворожденных звёзд и память всех восходов от зачатия мира.
Ледяной озноб пронзил юношу до солнечного сплетения и рассыпался лёгкой золотой крошкой – в сердце Йогудара жил негасимый свет, источник которого находится за пределами древности, в вечности первобытия и в перемещении был древнее и чище любого льда. Йогудар был поражён увиденным!

У ног встающего исполина открывался гигантских размеров город, который своим идеальным строением занимал, казалось, целый континент – с пирамидами, каналами округлой формы и домами необычных строений. Океан обернулся и посмотрел в Йогудара. Йогудар с достоинством принял взгляд, однако его даже немного отбросило назад и прогнуло в спине проступающими крыльями вперёд. Метаморфозы тела сдержать не предстояло возможным. Они прочитали друг друга насквозь и оборвали взгляд взаимной благодарностью. Великан сделал шаг в сторону суши, где просыпались и начинали дышать горы. На Землю шёл Океан...
Дракон оттолкнулся от берега и полетел к перетекающим водам и нырнул в вертикальный горизонт.

Мир резко переменился, звуки говорили медленно, с завязанными ртами. Вокруг бурлила жизнь: рыбы, как танцующая немая радуга, жонглировали цветом, дельфины, осьминоги и киты, разговор чуть выше звука, пронзенная прозрачно-синяя вода и где-то в глубине растущий свет. Сквозь сопротивляющуюся толщу стремительной волной со сложенными крыльями Йогудар приближался к центру, плыл на свет. И тут его осенило:

«Океан – это женщина! Ведь именно она породила первейшую жизнь. Значит всё увиденное мной – иллюзия?»

Мысль была настолько быстрой, что, выпущенная из лука вопроса, она тотчас же пронзила сердце водяного исполина, и тот рассыпаясь на озера, реки и ручьи, снял с себя маску ровно на одно мгновение и молния озарила вселенную. Так в этом мире зародился Дождь, став проводником в другие измерения, так как своим рождением осветил их все, насквозь, как фотовспышкой очистил от теней на миг и запечатлил на фотоплёнку памяти.

Падая, Йогудар видел, как вода обтекала шар, висящий в воздухе. Это было Солнце.
Волна достигла коленей – начинался прилив. Он очнулся также резко, как и весь сон уместился в одну точку из которой выпрыгнул в воду недолетевший камень и теперь уже лежал на дне. Рядом, на берегу, стояла большая чайка и разглядывала назнакомца. Когда он вздрогнул, пришёл в себя, она отпрыгнула, взлетела и отправилась за горизонт. Йогудар оглянулся – никого вокруг не было – подошёл к воде, нащупал волну потверже, оттолкнулся и побежал за чайкой, Домой...





Луна
Восточная музыка
Вокруг взлетают камни и пускаются во вселенский пляс.
В небе мелькнул силует хвостатого города.
Его не видел никто
Вне круга
 всё
 спит...
 
Он, лежащий в кругу, медленно погружался в небо. Его путешествие на самом деле было ожиданием, ожиданием звезды восходящей на Юго-Востоке.

...действие поселилось в Доме летящих на ветру дверей. В здании сквозняк, все двери бесконечно открываются и захлопываются. Когда в комнате распахивается стройный дуэт или же трио дверей, поднимается вихрь, шуршащий исписанными листами осенней бумаги или пергамента, которые ложатся каждый раз на новое место: на полки, составляя словари и картотеки народов, что некогда исчезали в этом Доме, на другие невидимые выступы пространства, давая им очертания и описания свойств, что часто служит рождением новых предметов, или повисают на крючках вешалок, ожидая, что хозяин вернётся, оденет их и пойдет на бесконечный ветер. Иногда ветер заносил и весточки снаружи: ветки белой акации, слегка покрытые солью от морских путешествий; лепестки чайной розы, нанизанные на свой же шип по три, где средний обычно моченый; кусок белой парусины – след кораблекрушения многовековой давности – с несколькими солёными кровяными точками, будто море плакало над погибшей командой; семь немного скрученных масленных полотен (с изображением бражника на одном), настоянных на лунном свете - живопись давно минувших лет; да в общем то и большинство атрибутов, наполнявших Дом, были отобраны ветром, как коллекция жизней, стоящих прочтения.

Послышался стук восьми копыт. К моменту падения взгляда наблюдателя на звук захлопывается дверь в соседнюю комнату и в последний момент там мелькнул белый призрачный лошадиный круп. Когда дверь снова открылась там было видно только старинное зеркало, принадлежащее основателю Дома. Внизу, на амальгаме, автор вычертил какие-то знаки и свою подпись: Кинн Артс – намек на то, что это мы живём в зазеркалье.
Комнаты в доме писались хозяевами в разные времена древнейшим языком, при правильном написании которого буквы слетали с бумаги и расстворялись в реальности потоками, которые творили пространство. Потоки эти при массовом движении порождали ветер, отчего в Доме вечно царил сквозняк. Они и были ветром – постоянным и самым древним жителем Дома. Открытый управитель направлений – свозняк между дверями и зеркалами. И всё забывало формы, сдуваемые в распахнутую бесконечность, ибо существовать в них становилось тесно. Расширить пространсво, как и время, возможно, но создавая зеркальный коридор, помни, ты порождаешь сквозняк бесконечного, и если появится дверь, она обязательно хлопнет. А во времени дверей гораздо больше...

Проснулся Йогудар неожиданно, как будто свалился с какого-то сна-небоскреба, в котором покрытая песком времени реальная и твёрдая на ощупь кровать оказалась дном. Он встал из кучи пергамента, которым нежно укрыл его неутихающий ветер, словно оживший из рукописей герой романа, с удивлением обнаружив, что дышит двумя ноздрями, отчего приземлился на обе ноги сразу и, осматривая интерьер своего родового гнёздышка, плавно приходил в себя. Длинный коридор извилистых комнат уходил далеко в туман ещё не проснувшихся глаз. Недалеко от кровати на второй этаж уходила винтовая лестница, по которой к нему спускался восьмикопытый белый конь, но как только сзади хлопнула дверь, его образ развеяло ветром, и послышалось уже отдалённое ржание. В этой части дома, выросшей из развалин старинного замка, построенного ещё в девятом веке, трудно было удерживать строгий порядок из-за продуваемого горного просранства. Хлоп. В общем то хозяева и не ограничивали права ветров на это имение (ведь ветра поселились тут ещё до восстановления дома) и жили в другой его части, спускающей ниже по скале, защищенной от постоянных сквозняков.

Агудар пришел с Юго-Восточным ветром, когда его длинные волосы поддерживал свет вечерней звезды. За семь дней до этого в Египте начался разлив Нила, а в завершении его путешествия хлопнули две двери, поздоровавшись с будущим хозяином. Его движению не препятствовала ни одна дверь; почувствовав, они тихонько открывались и ждали, пока он войдет через них в следующую комнату. Агудар принадлежал к 207 поколению основателей этого Дома, который передавался по прямой линии, уходящей далеко в зеркальный коридор, а сюда обернувшейся его родными бабушкой и дедушкой, которые, перевалив за девятый десяток, собирались переехать жить поближе к людям и пригласили Агудара сменить их в этом замке. Любопытен тот факт, что его «Большие родители» (как называют бабушку и дедушку в некоторых языках) были ровесниками и чрезвычайно дополняли друг друга, а в местах их появления вещи начинают показывать обе свои стороны одновременно, как будто за спиной у них ставят зеркало. Так при радужной встрече, которую они устроили Агудару, проходя мимо кем-то подписанного зеркала, Йогудар отпрыгнул всторону, увидев на своём месте мальчика лет пятнадцати под дождём. Йогудар (вариант произношения его имени особо творительного содержания, которого и будем придерживаться) не отражался в простых зеркалах, но умел входить в них. Его образ рождался в зеркалах, выбирающих жизнь, когда они покрывались испариной, и был бесконечно цветным. Но тут зеркало было покрыто испариной с обратной стороны и только там где он проходил. Впрочем при повторном взгляде там, как и всегда, ничего не оказалось, и Йогудар быстро ушёл в обычные коридоры мыслей и восхищения домом. Он говорил на девяти языках, из которых один – его собственный, чтобы вязать узлы текстом в девяти измерениях по цветам своего радужного отражения, вечером, перескакивая с одного на другой, рассказывая дедушке о своём недавнем путешествии в Гималаях и сновидениях со своей второй половинкой из параллельного измерения. Дедушка посоветовал ему воспользоваться библиотекой в старинной части дома и обещал написать, если что-то вспомнит о перемещениях измерений в этой реальности. Все мы что-то забываем. В ночь они уехали, а Йогудар уснул, зачитавшись в пергаментах, на крыше своего сна-небоскрёба.

Теперь он остался наедине с Домом. Сквозь высокие наклонные окна в комнаты попадал чистый солнечный свет, по которому прогуливались тени мелких облаков, подгоняемых небесными ветрами, чьи осколки сейчас гуляли по дому.

«Свои первые дни новоиспеченный хозяин дома проводил в игре и сочинительстве за роялем из чёрного вулканического зеркала с тремя кошачими царапками на ножке, который стоял в центре главного зала, на пересечении восьми зеркальных коридоров, под куполом, в отверстие которого ровно в полдень попадает луч солнечного света. Или рисовал пейзажи в окрестностях дома и с головой зарывался в архивы и библиотеку Замка. А после еды под пение лесных птиц Йогудар уходил наслаждаться природой.

Замок стоял на самом пике горной вершины. С восточной стороны его ограничивал отвесный скалистый обрыв - место входа морских ветров и солёных вестей с других земель, подсвеченных восходящим солнцем. На Запад со скалы уходила тропинка, мимо нижних этажей Дома через лес она выводила к тихому озеру внутри горы. Туда впадали несколько бурных речушек и, пройдя сквозь озеро, стройным потоком продолжали спускаться с горы к морю. А с обратной стороны озера открывался красивейший вид на замок сквозь мириады мелких капель. Из-за близости водопада и скала, и дом, и отражение в солнечную погоду покрывались радугой, которая благодаря зеркальной глади воды замыкалась в круг...»
Йогудар резко захлопнул книгу со своим жизнеописанием и взял другую. Его всегда удивляли эти книги-самописцы, которую сам герой книги может открыть лишь на своей странице и дочитать до переноса или запятой. Другая книга оказалась энциклопедией астрономии 1882 года издания со всеми историческими справками пересекающимися со звёздной наукой и расчетами появления созвездий и известных планет. Здесь же он нашёл вкладку с полным перечнем созвездий, 88 участков неба. Чем-то эта цифра показалась ему знакомой... Пронзённый звёздной мыслей о музыке Йогудар схватил книгу и побежал в главный зал. Лихорадочно пересчитав клавиши фортепиано, он сел освещенный проходящим в зените Солнцем, озаренный новым открытием. Переплетение двух восьмёрок созвездий плавно укладывались в 88 клавиш рояля. Каждый день Йогудар успевал сделать по клавише, выжигая по одному созвездию за ту минуту, когда солнце проходило сквозь купол, с помощью хрустального шарика – идеальной линзы, собирающей лучи в одну пылающую точку.
«Творчеством Йогудар спасался от нереальности сновидений, жизнь в которых испарялась на мягком восходящем солнце и делала воздух еще более вязким. Жутко было просыпаться одному, оставляя там целую жизнь. Любимую.

Уже полгода во сне он пересекался с одним и тем же образом – девушкой, идущей по воде мягкой походкой вечернего бриза.»


В обычной городской подушке слухом проснулся юноша лет пятнадцати и принялся вспоминать своё уже забытое сновидение, так как оно, к тому времени, уже успело пропи-таться утренними лучами солнца и нырнуть в самые далекие глубины его памяти. Постепенно звуки квартиры увеличивались и вписывали путешественника по мирам в уже текущий без его участия день. Он приземленно спрыгнул с кровати, облился золотым светом, который повис на его кудрях, и шагнул в каждодневный досуг.

Наш герой с детства отличался от всех окружающих. В день, когда он родился, во всем городе отключили свет, а в его комнате было ясно, как днём. Широко раскрытыми глазами он глядел на мать, где тогда уже разглядел целый мир. Позже мальчик научился отыскивать миры в даже самых закрытых взлядах людей и, что немаловажно, животных. В их доме жило белое и пушистое существо с зеркальным взглядом бесконечной глубины, которое говорило на давно забытом языке планеты Мур. Ночью кот брал малыша с собой на прогулку по соседным галактикам, а утром учил слизывать сон так, чтобы вспомнить его только следующей ночью. Однажды кот заставил слизать и себя, оставив лишь память об улыбке, чтобы смочь через неё появиться целиком, если растущему малышу будет нужна его помощь. Проходя ночью по коридору, мальчик видел сколько чудесных существ населяет квартиру и не понимал, куда они уходят, когда свет зарождается в окнах. С возрастом взрослые заметили у ребёнка некоторую странность: каждое утро, просыпаясь, он забывал своё имя вместе со снами. Очевидно настоящее имя без снов не существовало и при первой же возможности попадало в линьку памяти. В связи с этим мальчик стал менять имена по дням недели, как цвета радуги, которыми светилась его радость соответственно дню. В первом школьном сочинении он писал, что, когда суббота выходила замуж за четверг, она попросила голубой наряд у пятницы, взамен на тёмно-синие одежды ночи, чтобы рядом с зеленым четвергом смотреться несколько возвышенно, поэтому пятница всегда темнее субботы. В школе его назвали странным, он услышал «Странник» и, о чудо, стал отзываться на это прозвище. Мальчик решил одеть на себя это имя до тех пор, пока оно не износится и он не вспомнит настоящее. Все умения ему давались легко, он как будто вспоминал их, но понимал, что впереди с этими знаниями придется много трудиться, что это всё ему даётся авансом перед будущим, которое уже плелось из его отрастающих волос.

Сегодня вечером Странник открыл энциклопедию по астрономии и принялся высчитывать восход Сириуса – самой яркой звезды ночного неба цвета пятницы, альфы Большого пса. Чтобы успеть на встречу, он быстро умылся, лег в постель и начал расслабляться, пуская волну тёплой тяжести по всему телу, с коньчиков пальцев на ногах до открытого выхода через затылок. Сириус взошел на Юго-Востоке от города в девять часов вечера того самого дня...


Йогудар пересёк дом под углом в 36 к Юго-Западу, сел за стол и, подобрав из воздуха чистый свиток пергамента, вывел несколько знаков, которые быстро соединились с ветром и изменили его направление вверх.

Чердак пел переведенную на язык ветра песню, которую своими же слуховыми окнами услышал в далёкий праздник Ивана Купалы от девушки, пускающей по воде лунный свет. По полу была разбросана, перебегающая восьмерками, чешуя когда-то спящего здесь Дракона, отливающая в свете заходящего спутника ночи. Йогудар был молод, полон песка, который сыпал сквозь пальцы на ветер (ибо ветер и был нижней колбой его часов) и ещё умел ходить, не оставляя следов. Настанет время и ему придётся научиться переворачивать ветер, чтобы продол жить. Сейчас он лежал на полу, смотрел на звёзды, перетекающие сквозь щели в крыше, и чувствовал шевеление чешуек, оживающие крылья, выступающие скулы и свой вечно спящий хвост.

Хозяин дома взлетел с рассветом Солнца. Просыпающиеся лучи скользили по изгибам его тела, а он летел. Вверх, потом резко нырнул вниз и нашёл на горе свою тень, лежащую в пропасти где-то между тёмно-синим и фиолетовым. Впереди, над горизонтальным лесом тихо просыпалось солнце. Оно ещё записывало свой сон на листьях, преломляясь в капельках росы, когда молодой Дракон наслаждался полетом. Вверх, вправо, изгиб и падение спиралью вниз. Перед самой землей распускаются нежным бутоном крылья и, побеждая сопротивление, выносят тело в воздух, коснувшись лишь зелёной, впитывающей первый свет травы. Тень в это время упражнялась полетом поверхности: вносила себя в солнечный сон, ныряла на самое дно горного озера и поднималась из него против течения водопада. Йогудар заканчивал лишь когда в вертикальном подъёме глаза ему слепило солнце. Он повторил маршрут своей тени с бурными искрящимися брызгами и направился к Дому на берегу отдыхать в тени сосновых запахов.

Полуденное солнце пробивалось сквозь ветви, сегодня вечером в гостях ожидался Дождь...
Вертикаль. Падение вверх – это сон, когда тяяянет за пятки через макушку, порождая круг. Сон всегда подготовлен заранее, у него есть эпиграф, падение, цикл, жизнь и пробуждение, когда память одевает маску непрерывности с разомкнутым ко(ль)(н)цом. Над входом в этот сон Йогудар прочел знакомые ему знаки, которые по эту сторону кольца читались фразой: «Чтобы открыть зеркало, достаточно одной капли, упавшей изнутри». Он сделал шаг и упал в забытие...


Очнувшись в десяти сантиметрах над кроватью, Странник подумал, что забрёл слишком далеко, и рухнул обратно в сон. Позже ему понадобилось полчаса, чтобы прийти в себя с мыслью, что это же так просто. Ветер у висков, свежесть, чехарда взлётов, зависаний, падений, жизнь в объёме, а не в плоскости. Комната сразу приобрела какой-то простор, свободу. А что, если мир перевернуть? Потолок такой пустой, как бы об люстру не споткнуться, с пола нависают шкафы, как вековые сталактиты с меловыми каплями книг, нужно подпрыгнуть, чтобы пройти через дверь. Потолки у людей всегда разные, а пол над головой меняется ой как редко. За окном плещется перевёрнутый океан неба. Бездонный. Стемнело быстро, внизу заискрились подобно встревоженному планктону звёзды. Тонкая воронка времени. Полёт.


Когда Йогудар проснулся, перед ним сидел Дождь и смотрел глубоко внутрь, оставляя влажный свет на сетчатке глаза. Дождевые пряди волос расписывали озеро сном Йогудара, его посох – застывшая в изгибе мгновенного танца молния – освещал ищущим путь, а свою длинную серую бороду он оставил на горизонте. Дождь обещал проводить Йогудара на границу моря с небом, где тот надеялся получить долгожданное известие о приходе Идущей По Воде. Ведь на горизонте между землёй, водой и небом под восходящей звездой есть маленькая щель, называемая радугой. Этот мост – чистейшей воды портал, и чтобы его открыть, нужно скинуть с себя всю соль и, помня всё, начать жить сначала.

Пройдя несколько часов по верхушкам деревьев, обогнув горный хребет вдоль реки, они вышли к берегу моря. Уже темнело, и им надо было поторопиться, чтобы догнать угасающее солнце. Йогудар шел тогда по морю впервые, но в сопровождении Дождя чувствовал себя уверенно. Это была походка, не оставляющая следов, походка к горизонту, шаги которой сопровождались ветром. Когда Дождь одел свою бороду, стало холодно и мокро. Вода перенимала дрожь от пяток, снизу подплывали медузы и касались ног идущего, жаля драгоценные минуты уходящего заката. Йогудар ускорил шаг. Ступни стали проваливаться под воду, идти становилось всё труднее, тем более, что ветер, сопровождавший его путешествие поднимал волны, об которые можно было споткнуться. Наконец он увидел, что догнал лучи уходящего Солнца, а значит достиг горизонта с засыпающим светилом, места, где открывается портал. Йогудар встал, поднял голову вверх, выгнулся всем телом, и из него в небо раскрылся плотный луч чистейшего света. Молния озарила на мгновение всю планету и, вернувшись с морского дна, просвеченного насквозь, вошла обратно в принявшего драконьи черты Йогудара. Его тело обмякло и упало в воду, подняв фонтан соленых брызг. Над морем начиналась буря...

Она пришла из мира, дверь в который приоткрыла капля весеннего дождя, отголоска далёкой бушующей стихии, упав на зеркальную гладь озера и пустив круги погулять по отражениям. Дверь проскрипела ржавыми петлями и захлопнулась с падением всплеска от сквозняка миров. Ветер взвился завязанным в вихрь танцем, застыл, оглянулся, опустился лёгким бризом к поверхности воды и, свернувшись клубочком, уснул. Добежавшая с горизонта зарница чьего-то раскрытия осветила её появление в этом пространстве на миг и убежала, отраженная в небо. Фотоны рассказывали небу, что лицо её постоянно перетекает по кругу родниковой водой, которая струится из родинки за левым ухом и видна только при вспышке молнии. Однако шёпот родника сопровождает её молчание. Шаги её пускали кружева по озеру. Волны из-под её ног накладывались и складывались в письмена, в одном из своих верлибров выражавшие ощущения озера от её походки. Каждый волос её был такой длины, что мог расписаться своей прожитой жизнью на воде, когда она стояла в полный рост. Набрав в ладони света звезд, которые сном своим порождали память, она умылась им и взялась плести паутину из отраженного в озере лунного света. От скорости движения казалось, что рук у неё восемь и каждая давала серебрящуюся нить. Котомка для солнца состояла из девяти серебристых слоёв, просмоленных водой, настоянной на лунном свете в новолуние, и ждала своего появления на свет. За сутки слой был готов. Тканью этой котомки она выстелит горло Дракона, когда тот будет глотать солнце на закате империи, чтобы выплюнуть светило чистым от пятен для новых эпох. Она это видела, закрыв правый глаз. На её веках проступали тени песочных часов, повернутых набок. Она могла видеть веки минувшие, закрыв левый глаз, и смотреть на Дракона в профиль, созерцая грядущее в противоположной колбе часов. Таким образом, настоящее она наблюдала, закрыв третий глаз на пересечении времен, все происходящее внимала сквозь вечность. Под утро она завязывала волосы в стебель, садилась среди всплывающих цветов лотоса и уходила в сон по дорожке восходящего солнца своей лунной походкой. Зрячий не нашёл бы изгибов её тела, столь похожего на цветок, видимыми в свете дня, поскольку зрячий не часто бывает видящим. Возвращалась она на закате, ступая вперёд своей тенью (в период, когда они удлиняются), и приступала к работе. Утром девятого дня Идущая По Воде собрала девять слоёв готовой водой и двинулась в путь. Сон того дня шёл за ней следом и даже немного впутался в кончики её волос, оттягивая веки вниз. Когда она дала ему распустить свои ветви, Идущей приснился лёгкий светлый дождь, а когда она проснулась, на небе заиграла радуга, что девяти цветов. Радуга играла в игру и вскоре образовала целый радужный купол после всплеска, похожего на взмах крыла. Её взгляд был прикован к дому на берегу, в нем она увидела окно к своей цели и через семь мгновений постучала два раза в ставни Дома Зеркал.

Дверь со скрипом открылась… - сквозняк. Пройдя в сопровождении ветра по всем комнатам, в последней она нашла бездыханное тело молодого Дракона, которое выкинула на берег у самого Дома порожденная им когда-то волна. Семь дней Пришедшая По Воде отпаивала его отварами из малоизвестных лесных трав, которые собирала из-под искрящейся росы. Семь дней читала молитвы и пела призыв душе вернуться. Спала рядом с ним, отправляясь во сне за помощью живительных сил. На восьмой, вечером она открыла окно, а утром девятого дня нашла в кожистых крыльях уснувшего бражника и влажный след на щеке от выдоха лежащего рядом существа - Дракон сделал первый вдох. Тело постепенно вернулось в человеческий облик, Йогудар сел и открыл заново рождённые глаза. Свет ещё никогда не был таким слепящим: перед ним сидела та, которую он сразу узнал, та, которую ждал всю жизнь, та, что улыбалась, увидев жизнь в глазах дваждырождённого, реальная и отражающая свет, а рядом с ней стоял белый конь с восьмью копытами и приветствовал возрождение короля.


Неделю Странник не мог сомкнуть глаз. Его мучила бессонница, сидящая на потолке и смеющаяся над ним все эти дни. Странник был настолько противоположен ей, что смех без сна превращался в его высохшие слёзы. Ночью он чувствовал себя оставленным, забытым, когда все ушли каждый в свой мир, а его оставили здесь, одного, и Странник стал коротать время, завертывая его в живописные полотна, настоянные на лунном свете, нарисованные им же самим в те же ночи. Днем, еле стоя на ногах, Странник учился спать на переменах, но у него получалось только уйти от класса в глубь своего сознания, которое, кстати сказать, было в достаточной мере бездонное, но не дальше. После вторых суток начались серьёзные изменения. Странник с трудом удерживал резкость в глазах, а люди вокруг него стали окрашиваться в цвета своих недель, и не замечали этого. Многие цвета были доведены до крайней степени запущения, что вызывало у Странника кошачье «Фыррр», но дальше кисточек ушей оно не выходило. Крайне редко из толпы выделялись люди с голубым (детским) или ярко-фиолетовым свечением, как правило в паре, где цвета, перетекая друг в друга, свивались в вихрь, в сияющую спираль, порождали свет, чистейший свет вокруг себя. Всё чаще он стал видеть светящиеся коконы без человеческой основы. Может быть в них рождались истинные бабочки... Своё же отражение в зеркале с каждым днём становилось всё ярче, где цвета сливались в единое белое свечение, и на пятый день Странник в зеркале за ним себя не увидел. В следующие дни исчезновения продолжились: белый переходил в прозрачный ультрафиолет. Странная бессоница вызывала головную боль разбухающего внутри головы бутона прекраснейшего цветка. Казалось его стебель проростал сквозь позвоночник, а корни уходили далеко в отсутствующий хвост. На восьмой день, изнемождённый этими быстротечными перевоплощениями Странник выпал из своего сознания и наконец-то заснул. Он видел полёт бражника, запечатленный на одном из его рисунков. Пятна скользящего цвета, обгоняя ветер, собирая на пыльце жизнь, пролетая над свежестью спящего озера, теплый жизненный вдох, Дом, двое, дракон мёртв, в его крыльях сон. Полёт бражника в глубину... сна.
Странник ожил в кровати и увидел, что от смеха бессонницы осталась только исчезающая улыбка того, кто уже всё исправил. Встав с кровати, Кинн понял, что живёт отдельно от своего отражения, которое за девять дней сбежало из всех зеркал этого мира и вернуло ему имя.


Йогудар был наследником давно исчезнувшего народа, который теперь живёт лишь на полках пергамента. Кстати, несколько страниц были подписаны в своё время Платоном, и только они были подхвачены ветром, унесены в неизвестном направлении, но позже найдены и напечатаны на всех языках. Все эти страницы когда-то копировал один летописец из Александрии, но, говорят, все копии сгорели. Этот народ был сборником лучших, лучших жизней прошлой цивилизации, который однажды открыл дверь в одной из комнат Дома и ушёл в своё измерение, чтобы спастись от волны небытия, поглощающей их мир. Дверь захлопнулась и исчезла, как и надпись над ней.


Дагура, пришедшая по воде, была исполнена радости, это были её первые опыты по оживлению, событие, к которому она так долго готовилась. Слейпнир – блуждающий по дому призрак белого коня с восемью копытами – был единственным свидетелем воссоединения двоих. Они столько прождали в одиночестве, что сдерживающийся танец с трудом дожил до полуночи. Она, дева, надевшая оперение ночной птицы, в лоне которой ещё не уснул Единорог, и Он, Дракон, выращивающий на своей спине новое селение, дирижёр летающих камней.
 
 Полёт ночной Птицы. Ночной танец Дракона.
 Крылья исполнены танца. Уснувший в крыльях поток.
 .
 Взлёт. Волна.
 Очень точный жест.
 Точка, бегущая каплей свеч. Точка, водой стекающая с плеч.
 Приглашение прогнуться и взлететь. Поклон и восход сияющих вверх.
 Умыться темнотой, радостью точных шагов по небу оставить след.
 .
 Ночь.
 Звенящая полночь.
 Город спит.
 Луна.
 Свет бьёт в колокол.
 Дрожит пол
 Ночь.
 ...
 Парный пляс.

 Острая плавность движений.
 Чередование точек и линий.
 Вихрь отточенной тишины.
.
 Пойманный свет – мёд. .

 Млечный путь.
 Подпись.
 Под каждой звездой речь.
 
 Всю ночь они рисовали
 Ночь.

Этот танец на день свивался в рог, а вечером раскрывался лучом света, видным лишь во влажном зеркале.
Их длинные жизни свисали до пят. По возвращении они причесывали космы гребнем волны и завязывали в раковину по часовой стрелке – над морем поднимался вихрь и лишь немногие горы видели, кто оттуда выходил, шагая поступью бриза по воде, разглаживая шторм в штиль. И вода, их отражая, откладывала всю соль на время ухода. Опресневшей ключевой водой они открывали все самые глубинные двери и выпускал собратьев. Наблюдавший хоровод хоть раз вплетался в косы новой жизнью, а они их собирали с собой, в себя. Толпы за ними плыли, но они шли, пуская по воде разводы восьмой по форме жизни, жизни своих снов. Волны спали, от храпа глубины дрожало побережье. Люди в панике спасались от цунами, не видя их игры на донных клавишах в четыре руки, где каждая нота – чьё-то отражённое созвездие. Под музыку тех снов пускались в пляс дельфины, киты смотрели в звук, тонули в нем, проплыв свою жизнь. Их тропа была эклиптикой подводных звезд, протоптанная стадами отражений зодиака, и глубина, таинственность вселенной спала под грудами гидростатических камней. Это была тропа Единорога, над которой светила их звезда, по которой они единым вихрем, переливающимся от жёлтого до фиолетового по всем цветам радуги, шли...



Когда они ушли из Дома, в нем нараспашку открылись все двери, некогда жившие в этом здании. Над озером поднялся вихрь необыкновенной силы, такой что опустошил всё содержимое Дома и из жизней Идущих оставил только их собственные, ведущие далеко за горизонт. Подхваченный сквозняком вихрь юркнул за ту дверь, которая была прочитана лишь однажды, и теперь захлопнулась навсегда, на месте голой стены, у которой стоял письменный стол.

Кинн Артс, потерявший своё отражение вскоре овладел искусством по изготовлению зеркал. В его ассортименте были зеркала настоянные на свете солнца, луны, всего звёздного неба или же какой-то звезды или планеты отдельно, сделанные из соответсвующих металов и сплавов, зеркала-порталы, зеркала, смеющиеся над своими отражениями, или сочувствовавшие хозяину, зеркала с постоянними обитателями или зеркала, в которых отражалась лишь сущность человека, многие многие виды других уникальных зеркал, лишь в одном из которых он отражался. В этом зеркале всё время шёл летний дождь, и поэтому его амальгама покрывалась влажной испариной, где Кинн и мог себя разглядеть. Это зеркало он настаивал на сиянии восходящего Сириуса, и это было первое зерцало, которое он подписал. Его искусство высоко ценилось в обществе, скоро он разбогател и уехал жить с семьей в построенный им на берегу горного озера, где река в него впадает бурным водопадом, порождающим вечную радугу, особняк с вечно хлопающими дверями. Над одной из них Кинн Артс, мастер зеркал, вырезал надпись, которую, к сожалению, прочтут лишь однажды в момент спасения от наступающей стихии:

Время вяжет узел текстом,
(в конечном итоге приводит к тому, на что мы смотрим, как на своё отражение).

 декабрь – июль 2005(2006)г. Браги.