Мымерху

В меня попало что-то порядка пятнадцати пуль, но я продолжал бежать по коридору и стрелять из автомата в людей, как мишени выстроившихся вдоль стен. Они как будто специально тут стояли. А я стрелял. Да и они, в общем-то, тоже стреляли – иначе откуда бы взялись пули во мне?
Счетчик в моей голове показывал уже не такое уж малое число, хоть и работал со сбоями – видимо, какой-то из пуль перешибло шестеренку, зубчики периодически срывались и показания падали на несколько делений назад. Коридор тянулся, казалось, в никуда – не было ни ответвлений, ни дверей, только стены, потолок и пол, да люди – слева и справа, начинающие двигаться, когда я оказывался в зоне их видимости. Двигаться – и стрелять.
Как бы там ни было, отвденный мне кусок бесконечности завершился поворотом. Миновав его, я на полном ходу влетел в небольшой зал и понял, что оружия у меня уже нет. То ли уронил, то ли и не было его раньше. Только не понятно тогда, из чего же я такого стрелял.
А еще я обнаружил, что везде, по всем стенам, стоят люди. Стоят и смотрят – и все, как будто я столб и совершенно не опасен. Или даже не так – как будто они статуи, смотрящие вечно в центр зала.
Зачем делают такие коридоры и залы? Кому они нужны? Страшная мысль о неизвестно как изменившем пространство существования подземном переходе метро – таком, который идет от станции к станции – накрыла меня с головой, и сознание померкло от потери крови. "Странно, – подумал я уже затухающим разумом, теряя дыхание и опору под ногами, – а ведь как может такое быть, если кровь-то не течет?" Кровь и правда не текла. Наверное потому, что уже вся вытекла. Я окинул взглядом окружающих меня людей. Точнее, манекенов. Они так же тупо таращились на меня, как кошки на стиральную машину. Ноги подгибались, плавно, как в замедленном видеоролике.
А потом вдруг все поменялось. Я был не я, точнее – я, но не весь: от меня остались только зрение и слух, а всех прочих чувств и частей, свойственных телу, не стало. Строго говоря, и тела-то не стало, только зрение и слух. Зато уж они ловили все до мелочей.
В поле видимости, как в кадре, появился Сильвестр Сталоне. Его вели конвоем два здоровенных негра с помповыми ружьями. Они курили. Все трое. Сталоне постоянно озирался, но что он искал глазами – было непонятно. Дело в том, что негры его вели по глобальной такой холмистой равнине, единственным выделяющимся объектом на которой была здоровенная клетка невдалеке. "Это тюрьма" – понял я. "Нет, – сказал мне внутренний голос, при чем моим голосом, – это не тюрьма, это Россия". "А Россия – не тюрьма?" – Почему-то обиделся я. "Нет, – хмыкнул внутренний голос, опять же моим голосом, – но в России много тюрем, если ты об этом". "Нет, я не об этом, – отгородился я от него стеной непонимания, – но тебе этого знать не надо". Внутренний голос тяжело вздохнул, но говорить ничего не стал.
Тем временем появился голос диктора.
– Итак, – сказал голос диктора. – В этой сцене мы видим схваченного, но не покоренного героя мирового империализма, которого вот-вот посадят в самую что ни на есть настоящую тюрьму!
"Тюрьма! – Сказал я внутреннему голосу. – Один-ноль!"
– Герой пытался пройти через страшные испытания, убить всех – или погибнуть, но у него ничего не вышло, как это чаще всего и выходит. Выходит он из дома, дома оставляя душу, голову и счастье, радость жизни, великое стремление к справедливости. И становится машиной убийства. Разрисовывает лицо черным и зеленым. Берет нож. Берет пистолет Макарова. Берет автомат Калашникова. Берет пулемет Томсона. Берет мои деньги, чтоб вернуть их кредиторам. А еще берет – и угоняет машину. Едет в место, в которое надо приехать, чтоб свершить акт отмщения за поруганную добродетель. Берет нож в зубы, вырывает из кобуры пистолет, вышибает дверь ногой... И получает бейсбольной битой в лоб! И, как это ни странно, теряет сознание. А когда приходит в себя – его ведут два негра с помповыми ружьями в тюрьму. История жизни только начинается!
Голос диктора стих. Стало слышно шаги. Трое уже вплотную подошли к тюрьме. Странная тюрьма – одна клетка и все. И зэки в ней. Много, и все страшные. Один страшнее другого. И вот, завели его, то есть Сильвестра Сталоне, в клетку – и заперли дверь. И посмотрели на него зэки. И посмотрел он на зэков.
– Так, ты – петух, – сказал один зэк и отошел от параши.
Пришлось согласиться. Что еще оставалось? Не спорить же. Все равно не поймут, люди не образованные – это видно.
– У нас тут, – сказал главный зэк (по нему было видно), – линейная иерархия.
– Это как? – Не понял Сталоне.
– Это просто, – ответил за главного зэка бывший петух. – Сначала не было ничего, и только одинокая пустая тюрьма стояла посреди Хакасии. Потом стали стражи с помповыми ружьями. И было ясно, что это – хорошо. Потом подумали стражи, что надо населить тюрьму зэком, и стал зэк. Первый и главный. И увидели стражи, что это неплохо. И был зэк, и была тюрьма, и была Хакасия. А потом понял зэк, что негоже быть одному в тюрьме – и создал другого зэка по своему образу и подобию. И нарек его петухом, и поместиль подле параши. И была тюрьма, и были зэки, и были...
– Запарил, – сказал главный зэк. – Главое во всем этом базаре то, что я – главный. Я шпыняю всех. Он, – палец уткнулся в соседа слева, – чуть ниже, шпыняет всех, кроме меня. Он, – палец уткнулся в соседа справа, – шпыняет всех, кроме меня и него, – палец опять уткнулся в соседа слева. – А ты, пацан, – палец уткнулся в Сталоне, – ты – петух. А значит, тебя шпыняют все. Понял?
– Да, – ответил Сталоне.
– Всем спать! – Заорал один из охранников.
И все легли спать. Только Сталоне не спалось. Не очень-то удобно оказалось спать посреди тюрьмы, рядом с парашей. Ночью он смотрел на небо и видел какое-то сияние. Что это было – он так и не узнал. Он шептал какие-то слова, но очень тихо – даже мой обостренный слух не сумел ничего разобрать.
А потом резко настало утро. Зэки повскакивали и принялись гулять. Это выглядело так: они ходили кругами по клетке. Правда, круги получались не очень-то круглые – клетка-то квадратная.
Так и потекла простая тюремная жизнь. Утром – подъем, вечером – отбой. В середине дня – кормежка. Периодически зэки выстраивались вдоль прутев, показывали на Сталоне пальцами и говорили: "Петух!" В общем, доставалось ему.
А потом все резко закончилось: я опять обрел тело.
И понял, что я все перепутал, и не было никакого коридора, и пуль не было, и Сталоне не было, и тюрьмы не было, и Хакасии не было, и охранников не было... И России не было, и меня – не было. Так что вообще не понятно, зачем я потратил так много слов.
Беспокоит меня только то, что если не было меня – то и тебя не было. Это, как минимум, странно...