Доверие

Мария плакала…
- Она не может подойти, я повторяю, она… обедает… сейчас… со мной.
- …
- Я повторяю еще раз, и последний раз. Вы утверждаете, что вы ее сестра. Так оставьте же, наконец, ее в покое, и позвольте ей спокойно пообедать, я не хочу… до свидания.
Трубка со звоном опустилась на пластиковое тело телефона.
- Итак, на чем мы остановились?.. Ах, да… так ты говоришь, что не знаешь его, никогда в жизни не видела и живешь одна?
- …
- Хватит реветь. ПРЕКРАТИ НАХУЙ!!!
Мария замолчала, вздрогнув от неожиданной резкости. До сих пор нежданный гость вел себя спокойно. Она не переносила жестокости и резкости – ее последнее, и, по сути, единственное, воспоминание о личном общении вне работы кончалось именно так, отец никогда не…
- ЯБЛЯТЬТЕБЯВПОСЛЕДНИЙРАССПРАШИВАЮНАХУЙГДЕОНБЛЯТЬГДЕЭТА
СУКА!!!??
- Я правда не знаю, я не могу… я.. я… ЯНЕЗНАЮГДЕОННЕЗНАЮНЕЗНАЮЯНИЧЕГОНЕЗНАЮ – она разрыдалась, упав на пол. Это был первый в ее жизни раз, когда она так себя вела… кричала на мужчину – тем более. И уж точно единственный раз, когда она кричала на мужчину с огромным, по ее меркам, пистолетом в руках.
- Ну… перестань… плакать… успокойся… хватит… нахуй… я… так, нука быстро умолкла и вытерла сопли! Я… сказал…
Это был первый в его жизни раз, когда перед ним рыдала женщина… За свои двадцать пять он успел повидать многое – дети, нюхающие клей, разлагающиеся трупы, проститутки, убийства, наркотики… Но вот он стоял в комнате, такой, казалось бы, властный, с этим пистолетом, из которого он ни разу не стрелял, с пистолетом, которого он и сам немного побаивался, хотя и не признавался в этом даже себе… А перед ним рыдала женщина, старше его, в домашней одежде, с потекшей тушью, некрасивая, но… уютная…
Она не умоляла его, не просила пощады, не боялась смерти, его, пистолета…
Она рыдала от собственной слабости, бессилия, злобы… Истерики…
Такая сильная…
Такая одинокая…
Такая смелая…
- Послушай, давай, ты просто мне расскажешь, где он, или, хотя бы, где его вещи, и я просто уйду, я не буду тебя трогать, убивать… не буду… я уйду… обещаю…
- Я правда ничего не знаю. Никто у меня не останавливался, в этом доме никого за последние тридцать лет не было – я клянусь…
Зазвонил телефон.
- Да.
-…
- Нет. Никого нет, и она утверждает, что никого и не было. Ничего не знает.
-…
- Идиот… я тут стою, как… я… вот, черт… Кретины, я же ее чуть не убил!
-…
- Что? ШТОБЛЯТЬЗНАЧИТИШТО!? Я ЧУТЬ НЕ УБИЛ ЧЕЛОВЕКА! Я ЧУТЬ НЕ УБИЛ ЖЕНЩИНУ! ЧТО ЗНАЧИТ – "И ЧТО"?!
Этого раза хрупкая пластиковая тушка телефона не выдержала. По комнате посыпались кусочки, пластиковые цифры и звоночки.
- Черт, прости… я не хотел. Слушай… Тут… небольшие изменения… мне тут сказали… что… в общем, я… - он замялся, словно пьяный оправдывающийся перед мамой школьник – я… в общем, кхм… мне надо срочно… У тебя случайно нет вишневого варенья?
- Что?
- Варенье… вишневое… банка…
- О, Господи, да… там, в холодильнике…
Он поставил банку на стол.
- В общем, прости… я не хотел тебе доставить… прости…
Было слышно, как за окном первого этажа подъехала и остановилась, не выключая двигатель, машина.
- В общем, прости… Прощай…
- Стой…
- Да?.. – он готов был выполнить любую ее просьбу, сделать что угодно, лишь бы только она перестала плакать, лишь бы только, уходя, он увидел ее, хотя бы просто не мокрой от слез. – что?
- Я хочу… В общем, я хочу, чтобы ты сделал это.
- Что? Сделал… что?
- Ну, тебе же сейчас сказали, чтобы ты не оставлял меня в живых… Я хочу, чтобы ты сделал это.
- Что?
- Послушай, насколько я понимаю, у нас мало времени, и я не хочу тебе ничего объяснять, все равно ты не поймешь, каково это – быть уже почти-сорокалетней женщиной, ни разу так и не познавшей ни любовь, ни рождение новой жизни у себя в организме, ни… ничего… Я просто хочу, чтобы ты сделал это. И я хочу, чтобы это сделал именно ты. И именно сейчас.
- Послушай, я…
- Хватит. Сделай это.
- Стой, я…
- Хватит. Замолчи. Просто замолчи и выстрели.
- Стой, хватит, перестань, прекрати, это же бред, ты что, не понимаешь, это же просто бред!..
- ЗАМОЛЧИ! И ВЫСТРЕЛИ УЖЕ НАКОНЕЦ, ТЫ, СОСУНОК, СРАНЫЙ ДОЛБАННЫЙ…
Раздался выстрел. Бросив беглый прощальный взгляд на пустую, словно труп, мертвую квартирку, с этими выцветшими обоями, с цветами в рамках на стене, нарисованными неуверенной рукой одинокой женщины с пустотой внутри, он быстро ушел.
Садясь в машину, он кинул беглый взгляд на светящееся окно первого этажа с красными подтеками, на занавески, залитые вязкой стекающей красной жидкостью. Он думал. Думал о жизни в целом, жизни своей и чужой, о жизни новой и старой, жизни черной и белой, одинокой и наполненной смыслом, звуками, запахами. О прошлом и будущем, о часах, минутах и секундах, потерянных в вязкой и липкой безвозвратной мгле… навсегда.
Мария плакала…