Stranger

STRANGER
В одной маленькой стране, такой маленькой, что все её жители знали друг друга, была одна маленькая, уютная таверна. Она была настолько маленькой и уютной, что завсегдатаи этой таверны были в ней чем-то вроде элементов обстановки. Они появлялись в таверне и исчезали из неё в одно и то же время каждый день из года в год, пили из маленьких чашечек крепкий, ароматный кофе, да и некофе тоже пили, некоторые даже помногу. Таверна была такая маленькая, а завсегдатаи курили так много, что в таверне совсем необязательно было курить – табачного дыма было предостаточно. Может быть поэтому в этой маленькой таверне редко случались новые посетители. А может быть просто неуютно было этим случайным посетителям в этой маленькой, уютной таверне оттого, что они не понимали, что происходит вокруг них. Стоило завсегдатаю зайти, как ему без слов чего-нибудь наливали, все пожимали друг другу при встрече руки, обменивались абсолютно непонятными словами. Любой, кто не знал местных порядков, попадал в нашей маленькой уютной таверне в пустоту. Да, наверное, из-за этого редко случались новые посетители, ведь очень трудно находиться в пустоте, заполненной табачным дымом, и не нажить себе на этом мигрень или хотя бы приступ легкого недомогания. Маленькую таверну можно даже было назвать таверной легкого недомогания. Все, кто с ней был связан, рано или поздно начинали чувствовать легкое недомогание. Кому-то было неуютно без маленьких чашечек крепкого, ароматного кофе, кто-то приходил с утра, чтобы избавиться от легкого или нелегкого недомогания при помощи пары чарок некофе, и всем хотелось вернуться в маленькую, уютную таверну, чтобы подышать ее густым запахом табачного дыма.
В один ненастный день на пороге маленькой уютной таверны появился незнакомец в тяжёлом, покрытом бисеринками влаги от сгустившегося тумана плаще. Он постоял на входе, привыкая к полумраку маленькой уютной таверны, и, слегка припадая на левую ногу, прошёл к стойке. Трудно было сказать, сколько ему лет. Ему могло быть от двадцати пяти до сорока. Длинные, волнистые чёрные волосы с легкой проседью. Правильных черт лицо, которое совершенно не портил аккуратный косой шрам на левой щеке. Непонятное сочетание почти военной осанки и какой-то сутулости. И стального цвета глаза усталого романтика. Он был strange, или лучше - stranger.
Для маленькой уютной таверны он был происшествием, и все успели посмотреть на него хотя бы разок, кроме Футболиста. Хотя Футболисту было удобнее всех посмотреть на незнакомца, он этого не сделал, впрочем, как и обычно. Футболист всегда появлялся к открытию маленькой, уютной таверны, снимал легкое недомогание, и оставался с незначительными и необъяснимыми перерывами до раннего вечера. Никто не знал, на что Футболист пьет. Изредка он исчезал на пару-тройку дней. Потом появлялся снова. Из того, что он говорил, следовало, что его волнуют только две темы: музыка и футбол. Причем музыку он презирал, презирал так, как презирают её только те, кто её когда-то очень сильно любил. Футболист разговаривал только с трактирщиком и Капитаном. Остальные ему были по фигу. А Капитан разговаривал со всеми, но ему все равно было до всех по фигу. Он любил рассказывать о дальних странах, и все завсегдатаи любили его за это. Иногда он тоже исчезал. Но все знали куда – в какую-нибудь новую дальнюю страну, откуда он вернется с новым интересным рассказом.
А незнакомец постоял у стойки, посмотрел на табличку с сортами кофе, порылся в карманах и обречённо переминулся. Потом с усилием стащил с безымянного пальца тяжёлый перстень и элегантным движением выложил его на стойку.
- Мне кофе. На остальное угощаю всех, - с легким акцентом сказал незнакомец.
Трактирщик сделал вид, что ничего не произошло, продолжая надраивать бокал для вина. Кстати, надо отметить, что трактирщик никогда не гонялся за новыми посетителями. Он делал вид, что не слышит их заказов, двигался нарочито медленно, короче, неприветлив он был к случайным, справедливо полагая, что завсегдатаи не любят случайных, а пока есть завсегдатаи, без хлеба он не останется.
Тем временем, незнакомец, ловко взмахнув полами плаща, уселся на высокое сиденье у стойки и подвинул перстень к трактирщику. Все замерли. Только из шарманки лилась устаревшая лет двадцать назад мелодия.
Трактирщик повертел перстень в руках, близоруко обнюхал и грохнул его на стойку. Даже Футболист отвлекся от своего презрения к музыке и посмотрел на незнакомца.
- Проваливай…, - отрезал трактирщик.
- В этом кабаке нет столько выпивки, - после минутной паузы продолжил он.
- Это не важно. Мне нужно выпить… И угостить джентльменов… Сдачи не надо.
Трактирщик молча закрыл кассу, зашлифовал салфеткой стойку перед незнакомцем и учтиво спросил:
- Какой кофе будем варить?
…Когда пенка поднялась, трактирщик, наливая ароматную жидкость в маленькую чашечку, провозгласил:
- Для тех, кто не понял, повторяю. Всю выпивку, которую вы видите в этой берлоге, оплатил вот этот джентльмен. И, если я не ослышался, каждый из присутствующих может сегодня нажраться совершенно безвозмездно.
Некоторое время ничего не происходило. Незнакомец выпил кофе, потом коньяка. Футболист о чём-то рассказывал Капитану. Рядом сидел Каскадер. Он то разворачивался ухом к Футболисту, то утыкался в мягкообложечную книжку так, что из под переплета была видна только борода. Время от времени Каскадер что-либо громко вставлял в разговор Футболиста и Капитана, и по этим возгласам остальные завсегдатаи могли определить, о чём идет неразличимая в шуме шарманки беседа. Каскадер всегда разговаривал громко. Он всё любил делать на полную мощность, гулять, так на всю катушку, бедствовать, так по полной программе. Вокруг него всегда крутились нищие духом, которые всегда ошиваются вокруг сильных, тщеславных и ленивых людей.
А потом в углу захохотала Актриса. Она любила разговаривать сама с собой. Её кукушка когда-то давно улетела в дальние края и пока ещё не возвращалась. Просмеявшись, Актриса вытащила из портмоне затёртую бумажку и подошла к стойке.
- Пиво, - выдавила из себя она (со всеми кроме себя она разговаривала очень сдержанно, держа дистанцию).
Трактирщик открыл запотевшую пузатую бутылку, достал катастрофической прозрачности бокал и подвинул все это к Актрисе. Та уже успела скомкать бумажку в маленький плотный шарик. Теперь она непослушными пальцами пыталась развернуть его, но трактирщик мягко взял её за рукав и по-отечески посоветовал:
- Милочка, спрячь свои денежки. Видишь вон того джентльмена – он сегодня тебя угощает.
Актриса ничего не сказала, улыбнулась каким-то только ей ведомым мыслям, взяла пиво и вернулась в свой угол.
Незнакомцу тем временем принесли с кухни хорошо прожаренный кусок мяса. Он ел не торопясь, ловко орудуя приборами, хотя видно было, что он жутко голоден.
Футболист, прервавши разговор с Капитаном, вдруг засобирался. Он вытащил из кармана кучу смятых бумажек и спросил у Трактирщика:
- Сколько с меня?
- Нисколько, - ответил тот.
- Что за хрень?
- Сегодня всех угощает вон тот джентльмен.
Футболист на какое-то время замер, потом отслюнявил несколько бумажек, хлопнул их на стойку и громко сказал:
- Мне мама не разрешает у незнакомых людей конфетки брать.
Не удостоив никого взглядом, Футболист вразвалочку вышёл из маленькой уютной таверны. Капитан посидел еще немножко, позвал Трактирщика в уголок, о чём-то с ним пошептался и ушел.
Пустоту заполнили новые лица.
Пришёл Компьютерщик. Он всегда заказывал стопку водки и полстакана сока, но сегодня, прочувствовав ситуацию, семимильными шагами набирался текилой. Актриса время от времени прерывала шушуканье с собой, пополняла пиво и даже позволила себе бифштекс с кровью. Каскадер долго сидел, уткнувшись в мягкообложечную книжку, а потом заказал подряд три по сто коньяка и фасоль с мясом. Циник в крупных очках в металлической оправе глушил горилку с перцем, интеллигентно закусывая ломтиками лимона с солью. Циник никому не верил и не верил ни во что. Он ни от кого не зависел, даже если бы никто за него не платил, он все равно заказал бы ровно восемь рюмок горилки. Сейчас он сидел и молча пытался разобраться, приятно ему то, что не надо платить, или нет. Заглянул вечно безденежный Водила и, разнюхав в чем дело, быстро исчез. Вскоре он вернулся с какой-то престарелой девушкой, и их столик очень весело и разнообразно стал надираться. Пришли и расселись по свободным столикам еще несколько персонажей, которые с удовольствием снимали свое легкое недомогание за чужой счет.
Незнакомец сидел за своим столиком совершенно одинокий и цедил коньяк. Никто к нему не подсаживался, хотя свободных мест в маленькой уютной таверне почти не осталось. Трактирщик был весь в работе, новые заказы поступали беспрестанно. Густой табачный дым сюрреальными облаками клубился под потолком, шарманка надрывалась как могла, гомон пьяных голосов время от времени заглушали взрывы не менее пьяного хохота. Маленькая уютная таверна изменила сегодня сама себе, оставшись всё такой же маленькой, она перестала казаться уютной, веселье пирующих было каким-то неестественно весёлым, одиночество Незнакомца было каким-то неестественно одиноким, все присутствующие бросали на него тайные взгляды и немедленно отворачивались, когда он отвечал на них своим взором.
Когда за порогом маленькой уютной таверны совершенно стемнело, в табачном дыму проявились три подвыпившие фигуры – Мясник, Бармен и Поэт. Пройдя частокол рукопожатий Мясник улыбнулся, сверкнув четырнадцатью золотыми зубами, и громко заказал:
- Литр беленькой, селедку, сок и три жареных мяса!
Оглядевшись, он, двигая сиденье к столику Незнакомца, спросил у того:
- Можно к Вам присоединиться?
Получив утвердительный кивок, вновь прибывшая компания присела к Незнакомцу. Мяснику было около сорока. Он не хватал с неба звезд, но твердо стоял на ногах. Он был нигилист и, хотя и имел почти по всем вопросам мирозданья своё мнение, не навязывал его никому, разрешая остальному миру блаженно заблуждаться. В беззлобных спорах он почти всегда выходил победителем благодаря умению внимательно слушать и железной логике, основанной на богатом опыте. Бармен, давний друг Мясника, был прожигателем жизни. Он был всегда пьян, а когда был пьян не очень сильно, то интересовался женщинами, азартными играми и прочими доступными его доходам пороками. Поэт выглядел между ними лишним, но несмотря на это, все трое дружили настоящей мужской дружбой. Поэт работал подмастерьем у ремесленника, пьянел со стопки крепкого, писал посредственные стихи, прилюдно ругал их, но втайне гордился своими каракулями и тешил себя перспективой признания после смерти. Разношерстная компания познакомилась. У Незнакомца оказалось звучное чудовищно иноземное имя. Разговор, начавшись с туманной погоды, перетёк на дальние страны. Оказалось, что Мясник и Незнакомец практически одновременно бывали в одном и том же городке на другом конце Ойкумены – далёкие воспоминания захватили их. Бармен как всегда был непроницаем, а Поэт жадно слушал рассказчиков – он никогда не покидал маленькой страны, в которой все знали друг друга. Потом Поэт прочел по бумажке своё новое стихотворение. Бармен ничего не сказал, Незнакомец сдержанно похвалил, а Мясник, оскалясь драгметаллом, хлопнул Поэта по плечу и сказал:
- Когда же ты бросишь этой фигней заниматься?
Поэт, пытаясь не подать виду, как он оскорбился, залихватски хлопнул смертельную для него дозу и ушёл в Нирвану. В опьянении он был тих и печален, безмолвен и скорбящ. Заговорили о жизни после смерти. Мясник, прочно стоя на ногах, доказывал, что ничего не будет. Бармен, внезапно оживившись, спорил с ним.
- Ведь не может же так быть, чтобы ничего не было. Ведь кто-то должен был придумать всё это – тебя, меня, этот кабак вонючий. Конечно, что до меня, то мне ничего путного не светит – жариться мне на сковородках во веки вечные, но суть то не в этом. Не верю я, что мы не нужны никому.
- Да сказки все это. Просто люди всё, что не могут своими пустыми головами уяснить, списывают на кого-то великого и недоступного. Вот дескать он нас создал, мир создал, мы в нём живем под неусыпным оком, и нам воздастся. Силенок не хватает самим по себе по-человечески себя вести, вот и придумали себе страшного дяденьку, который придет и ата-та накажет за грехи. Брехня это всё. Сдохнешь, закопают тебя, и червяки будут из тебя перегной делать. Хотя насчет тебя – вряд ли тебя червяки будут жрать – ты проспиртованный весь – так и высохнешь как фараон какой-нибудь.
- Давайте, и-и-к, уыпьем за жизнь после смерти, чобы иё не было, - вмешался совершенно пьяный Поэт.
- Да хорош тебе пить, блевать опять будешь, - одернул его Бармен.
Поэт снова затих. Незнакомец внимательно прислушивался к беседе. Их столик был островком спокойствия в бушующем кабаке, в который превратилась маленькая, уютная таверна. Все дорогое бухло уже выпили, сейчас те, кому ещё лезло, догонялись беленькой и пивом. Водила лапал совершенно пьяную престарелую девушку, поминутно выставляя напоказ её дряблые ляжки в поношенных панталонах. Вокруг Каскадера, стоя за неимением свободных стульев, ошивалась целая толпа прыщавых недоносков. Он что-то громогласно вещал им, размахивая закатанными по локоть волосатыми мускулистыми ручищами. В бороде Каскадера застряло перышко лука, оно как эквалайзер отзывалось на все его децибелы. Актрису клеили три темного происхождения парня, которые промышляли меной тугриков и ростовщичеством. Актриса, нимало не обращая на них внимания, забилась в угол, отгоняя только ей видимых чертей. Компьютерщик мирно спал, уткнувшись мордой в недоеденный салат. Остальные являли миру различные степени свинства. Трактирщик, предусмотрительно отпустивший повара, надраивал посуду, поминутно подтирая за особенно неловкими. Пили уже мало, больше курили и вели глубокомысленные беседы. Обычно невозмутимый, Трактирщик, был чем-то недоволен – глубокая складка пролегла у него между бровями.
Незнакомец, до того хранивший молчание, вдруг взял Мясника за руку и заговорил:
- Ты умрешь через два с половиной года в день весеннего равноденствия. Тебя забьют до смерти недоноски типа вот этих, - он махнул свободной рукой в сторону свиты Каскадера, - ты прав в том, что люди от недомыслия своего придумали себе Бога, но жизнь не кончается, потом ты будешь жить в Кондераке, ты будешь наёмным философом при дворе Владыки, тебя сожгут на костре… Твой круг замкнется через тридцать два воплощения. Ничто примет тебя.
За столом воцарилось молчание. Неожиданно протрезвевший Поэт встрепенулся, протянул свою руку Незнакомцу и с мольбой в голосе начал:
- А я…
- Нет, - неожиданно резко бросил Незнакомец, - того, о чем ты думаешь, не будет, а круг твой не замкнется никогда.
- Я что-то не понял, - начал Бармен, - тут будущее предсказывают, может и про меня что-то известно. Когда я умру?
- Твое нынешнее воплощение последнее, через восемь лет ты умрешь в лазарете Урандии от цирроза и почечной недостаточности. Потом тебя смешают с Бывшими.
Мясник выпил стопку, чмокнул губами и, обнажив два ряда золота, широко улыбнулся.
- Чудно ты говоришь. И вообще, как ты можешь с такой уверенностью утверждать то, что неизвестно никому на свете. Я никогда тебе не поверю, ты такой же как все человек, а человеку недоступно знать будущее, его ещё не было.
- У тебя на правом боку шрам, - невозмутимо продолжал Незнакомец, - отцу ты сказал, что упал с забора на железку, но ты никому ещё не говорил, что ходил в Запретный дом, и это след от пики. Сейчас ты всем говоришь, что это след от операции.
Обескураженный Мясник замолчал, налил стопку, махнул её в пасть, подцепил кусочек селедки, прожевал его и сказал:
- Я пас.
- Слушай, если ты всё знаешь, а что я буду делать эти восемь лет? – с каким-то ёрничеством и скрытой угрозой спросил Бармен.
- Я не буду больше говорить о будущем. Да я и не должен был ничего говорить. Опять чертова слабость. Сколько раз уж горел из-за неё. Я был Хранителем… Но я слаб, чертовски слаб… И, поверьте, меня в будущем ждет нечто в миллионы крат более ужасное, чем вас всех вместе взятых.
Бармен отточенным движением разлил по стопкам. Все жадно выпили. Стыдливое молчание повисло над столом. Поэт убежал блевать, Бармен чертил пальцем на столе замысловатые фигуры, Мясник прищурился и механически сжимал и разжимал кулаки.
Сопровождаемый свитой, к столику подошёл Каскадер. Он вскинул помутневший взгляд и громогласно заявил:
- Дружище, сколько я тебе должен?!
- Да нисколько, я угощаю от чистого сердца, - стушевался Незнакомец.
- Нет, дружище, я что-то не понял, у тебя, значит, чистое сердце, а нам что делать, немытым?
- Я никого не хотел обидеть, просто так получилось, - начал оправдываться Незнакомец.
- Отстань от него, - ловко вскочив на ноги, порекомендовал Мясник.
- Я вообще-то не с тобой разговариваю. Почему у кого-то чистое сердце, а нам как быдлу даже спросить нельзя сколько стоит выпивка?!!! – с перекошенным лицом заорал Каскадер.
- Я никого не хотел обидеть, - с металлом обострившегося акцента ответил Незнакомец.
Каскадер вытащил из кармана кучку бумажек и, помахивая ею, растягивая слова, заорал:
- Я тебе не быдло тебе какое-нибудь, объедки твои подъедать. Пришёл хрен знает откуда, хрен знает кто, у него, видишь ли, сердце чистое…
Говоря все это, он махнул рукой, и бумажки полетели в лицо Незнакомца. Последовавшего движения не заметил никто. Каскадер сложился пополам, жадно хватая воздух разинутым ртом с антенной перышка лука. Выпученные мутные глаза уставились невидящим взором прямо перед собой. Все, кто еще реагировал на внешний мир, повскакали со своих мест и окружили место схватки. Актриса истошно заорала: «Пожар!!!». Ростовщики бегом выбежали из таверны. Компьютерщик, очнувшись, непонимающе озирался по сторонам. Незнакомец тихо, но твердо сказал:
- Я никого не хотел обидеть. Я ухожу, - и решительными шагами, припадая на левую ногу, направился к выходу. Кольцо зевак расступилось перед ним. Последовавшего не ожидал никто. От толпы прыщавых недоносков отделился один, в прыжок нагнал Незнакомца и по рукоять вогнал тому под левую лопатку заточку. Незнакомец осел, неестественно вывернувшись, завалился на бок и, с выражением полного непонимания на лице, упал на пол маленькой уютной таверны. Из уголка рта выползла неестественно красная на мертвенно бледном лице змейка крови…
Доктора, которые приехали позже, ничего не могли поделать – Незнакомец был мертв. Под тяжелым плащом всеобщему обозрению открылось худое голое тело в свежих ожогах, а за плечами был мускулистый горб, из которого торчали абсолютно неестественные на человеческом теле костяшки.

Ульяновск - 2004