Не начинайте без меня

Не начинайте без меня...


 Сейчас уже и не вспомню, кто умер первым. Да и никчему это. Столько всякого напроисходило, что и не упомнишь. Безусловно, истории не стало. Ее уже нет.
Доказывать здесь нечего. Это бессмысленно, да и никому не интересно. Не то время.
 Помню, лил невероятной продолжительности дождь. Грязный. Сплошной полиэтиленовой стеной. Мне пришлось некоторое время отсиживаться под худой крышей остановки. Ждать какой- то транспорт. Светало. Я пытался вспомнить, куда же мне все-таки следовало ехать. Или идти...
 Обычно безлюдное, это место было таким и сейчас. Ничего необычного. Что бы ни
случилось с этим миром, это место таким и останется. Навсегда. Так она и сказала.
 И еще она сказала, что десять минут назад в метро на ее глазах погибла женщина. Ее попросту разнесло поездом по рельсам. Столько было людей, и ни одного человека... Разумеется, эта женщина была не первой...
 А ее я встретил уже ближе к утру. Она была одна, но я не решился спросить, почему.
Зачем задавать ненужные вопросы? Я решил, что это будет некорректно. Поэтому
спросил о ее самочувствии. Она сказала, что чрезвычайно шокирована и стала
вспоминать какие-то детали происшествия. Я вынул блокнот и сделал кое-какие
заметки. Она спросила, смогу ли я остановить все это? Я промолчал, сделав вид,
будто занят своими мыслями. Сделал еще запись. Убрал блокнот и прижал ее
к себе как можно бережнее. Не было смысла отвечать на этот вопрос. И я надеялся,
что она это понимала. Мне нужно было надеяться.
 Мы проехали четыре остановки, после чего я пришел в себя. Я закурил – сигарет
оставалось всего две – и мы направились в дешевую кофейню. Я не видел ее очень давно, что-то около четырех, может, пяти лет. Однако нас – меня-то уж точно - тяготило смутное предчувствие беды. Возможно, поэтому разговора не получилось.
Состояние, в котором я находился, было сродни тревоге. Что-то ныло в желудке, отвлекало, заставляло вдруг вздрогнуть без каких-либо видимых причин. Создавалось впечатление, что все мы идем в одну сторону. Неизбежно. Тревожило все – затянувшийся дождь, ее странная улыбка - как будто она знает больше, чем следует знать мне, лучики морщинок возле уголков ее глаз, осадок на дне чашки, унылые до безысходности тени.
Я был заворожен тревогой. Она грозила серьезными переменами, обещала ворваться в
жизнь каждого - эпидемией, ураганом мирового масштаба просыпалась в недрах сознания.
 Холодало. Я совершенно случайно поймал себя на трезвой мысли, что скоро все это закончится. Удивительно, но от этого стало даже спокойнее. И, как-то теплее, что-ли...
 Она сказала, что нам необходимо срочно зайти в одно место, к одному ее знакомому.
Здесь, неподалеку. Я дал согласие, кивнул, и мы неспеша перешли на другую сторону.
Всю дорогу она вспоминала какие-то ветхозаветные истории, сбиваясь на подробности гибели девушки в метро. Мне приходилось слушать ее вполуха, невпопад кивать,
горько улыбаться и поддакивать, одновременно растерянно озираясь по сторонам за двоих, дабы не стать следующими жертвами несчастного случая. В принципе, мне было уже глубоко наплевать. Делалось это скорее по привычке, нежели из соображений осторожности. В этом было что-то иррациональное. Попросту глупое.
 Человек, к которому мы пришли, встретил нас у проходной. Возле полосатого шлагбаума. Вел он себя в достаточной степени деликатно и предложил нам следовать
за ним. Мы прошли через несокрушимые двери управления, мимо дежурного. Поднялись
широкой лестницей на – похоже – третий этаж, открывшийся длинным коридором.
Наш спутник все это время поглядывал в мою сторону с еле скрываемым сочувствием и участием. Открыл дверь, и, виновато улыбаясь, жестом пригласил войти. Мы последовали его предложению. Я был бесконечно далек от представления о предмете диалога, произошедшего между моей спутницей и хозяином кабинета. Я упоминался два- три раза.
В третьем лице. Она настаивала, он сомневался в целесообразности. Сказал, что они всегда умирают. И, зачастую, в самый неподходящий момент. Взглянул в мою сторону – мое лицо уже минут сорок ничего не выражало – и предположил, что, наверное, очень трудно быть человеком. Я переспросил. Вместо того чтобы ответить, он шумно вздохнул и направился к сейфу. Под ворохом папок и бумаг оказался никелированный « браунинг ». Он протянул оружие моей спутнице. Рукоятью вперед. Она покачала головой и перевела взгляд в мою сторону, как бы доверяя принять его мне. Я пожал плечами, сделав движение навстречу. В ладонь лег килограмм холодной стали. Мы встретились глазами. Еще часа два назад я бы не на шутку испугался того, что я увидел в них. Сейчас я даже не моргнул. И лишь с грустью отметил это. В это время в двух кварталах выше что-то рвануло с адским грохотом. Звякнули стекла.
 - Не начинайте без меня, - сказал он, не сводя с меня взгляда. И в этот момент я почти понял, что происходит вокруг. На мгновение. Этого было достаточно, чтобы волосы зашевелились, и на лбу проступила испарина. Пистолет упал в правый карман пальто.
Я развернулся, чтобы уйти.
 - Договорились? – услышал я из-за спины. Не поворачиваясь, я торопливо кивнул.
 
 Дождь освободил улицы туману. Невесело ползали автомобили, жалобно, словно не желая мириться с уже маячившим на горизонте ужасом, поскуливали трамваи. И только
надрывно воющие фургончики с красными крестами рвали густой и влажный воздух оранжевыми вспышками проблесковых маячков, своим мельтешением создавая смешную пародию на жизнь. Паники не было, все шло своим ходом, согласно сценарию.
 Она вышла следом, кутаясь в плащ. Я сказал, что собираюсь зайти в кафе позавтракать.
На ее лице, на долю секунды задержалось удивление, граничащее с растерянностью, затем она улыбнулась – в глазах мелькнуло смущение и тень понимания.
 Завтрака я не заметил. Механически залил его остывающим кофе с отсутствующим видом. На этот раз, не проявляя ни малейших признаков интереса к ее монологу. Даже из соображений элементарной вежливости. Те безгранично теплые чувства и огромную симпатию, что я когда-то к ней испытывал, рушило здравое понимание ее нынешней роли. Так я и просидел почти без движения минут двадцать, тупо уставившись в окно, догрызая заусенцы. С беспощадным чувством обреченности, готовясь принять свою участь, боролся с паникой и осознанием неотвратимости грядущего.
 
 Кладбище находилось в центре города, огороженное двухметровым дощатым крашеным забором. Мы не стали искать центральные ворота – для этого пришлось бы обходить все кладбище. Некоторые доски были уже кем-то выломаны. Этим мы и воспользовались, пробравшись в один из таких проемов. За забором остро пахнуло тоской. Здесь, над сиротливой мокрой растительностью, над опухшей жирной землей,
утыканной монументами и памятниками, царил такой же безразличный и зябкий туман, что и снаружи. Только здесь он, вдобавок, обретал еще и смысл. Весомость. Значимость. Под ногами чавкала жижа и шелестела чахлая поросль. Моя спутница вела меня среди бесформенных облезлых венков с полинявшими пластмассовыми цветами, украшающими надгробья, местами кучами сваленными возле неухоженных могил. Так мы плутали некоторое время, но она точно знала, куда идти. Уверенно вела меня за собой.
 Свернув в очередной раз в один из рядов, я различил вдалеке человека с лопатой в руках. Мы подошли к нему довольно близко, и девушка, что привела меня сюда, окликнула его по имени. Он выпрямился, неспеша воткнул лопату в свежий холм и развернулся. Они сдержано поприветствовали друг друга. Она представила его мне как смотрителя кладбища и еще раз повторила его имя. Я коротко кивнул и тоже представился. Смотритель махнул рукой, усмехнулся и сказал, что осведомлен. Присел на новую чугунную оградку и в упор посмотрел на меня. Передо мной зияла свежевырытая могила. К этому зрелищу я отнесся спокойно. Не удивил меня и взгляд смотрителя. Все это выглядело как что-то само собой разумеющееся - кладбищенский сторож, свежая могила, лопата – все в порядке, всё не свих местах. Я полез за сигаретами. Открыл пачку и предложил закурить. Оба покачали головами, и смотритель без выражения заметил, что это пройдет, что это ненадолго. И еще он сказал, что придется подождать до следующего утра, пока не подвернется подходящий вариант, что найдет меня сам. Неспеша встал с оградки, выдернул лопату.
- Знаешь, что там творится?- Он неопределенно мотнул головой в сторону.
Я ответил, что имею представление. Сторож удовлетворенно хрюкнул.
- Только не начинайте без меня, хорошо?- Улыбка сошла с его лица, и он вернулся к работе.
 В кармане намечалась серьезная дырка, через которую я ковырял подкладку пальто. Мы вышли на центральный проезд, открывающийся решетчатыми воротами. Левый ботинок тер пятку, правый был перепачкан кладбищенской глиной. Противно ныл желудок - орган, в отличие от головы, все еще близоруко сопротивлявшийся выходу на новый идейный уровень.

 Она оказала, что вынуждена покинуть меня на некоторое время, но вечером непременно найдет меня, чтобы подготовить к какой-то церемонии, название которой я не рискну здесь привести, ввиду ее непроизносимости. Попросила не делать глупостей и оставила
меня одного. Я пожал плечами и направился к дому, закурив очередную сигарету. Дойдя до перекрестка, я остановился, пропуская фургон скорой помощи, выворачивавший из переулка. Неожиданно он остановился у меня перед носом, визгнув тормозами. Дверцы распахнулись и из салона выбрались четверо вооруженных людей в черных комбинезонах.
В считанные секунды мои руки оказались скрученными за спиной, охваченные тесными браслетами, сам же я был грубо водворен на заднее сиденье между двумя убедительного вида головорезами. Все мои вопросы и просьбы остались неудовлетворенными - разговаривать со мной в планы ни у кого не входило. Я выругался и, доверившись судьбе, стал молча ждать дальнейшего развития событий. И так, и этак - хуже уже и быть не могло.
 Это было четырехэтажное здание школы. Фургон уткнулся в крыльцо центрального входа. В то же мгновение меня рывком выволокли наружу, забрызгав одежду содержимым мутных луж. За строением горели склады. Следом за нами хлопнула дверь, и уже препровождаемый вверх по лестнице, я расслышал четыре разных по мощности взрыва, донесшихся с улицы.
 Коридоры были пусты и абсолютно лишены признаков жизни. Пыль и запустение
царили на этажах. Некоторые двери были небрежно, на скорую руку заколочены.
Это успокаивало.
 Сопровождали меня под руки, но уже без особого вероломства. С каждой из сторон я чувствовал по надежному плечу. Дверь одной из комнат, некогда служившей учебной аудиторией, была приоткрыта, и меня втолкнули внутрь. За большим столом сидела женщина. С запястий сняли наручники. На плечи легли две тяжелые руки – мне предложили стул.
 - Сколько у тебя осталось времени?- женщина заговорила первой.
 - Разве это зависит от меня? – услышал я свой голос.
 - А от кого, как ты думаешь?.. Поговори со мной!.. – она наклонилась ближе.
 - Рано или поздно, меняются все, - я заерзал на стуле, оглядывая комнату. – И люди, и ситуации, и вещи. Мне самому нелегко… Непосебе. Но так будет лучше.
 - Но человеку свойственно оставаться человеком!
 - Вот это новости! – я глупо ухмыльнулся.
 - Что ты делал на кладбище? – ее лицо выражало спокойную решительность.
 - Искал способы избавиться от излишне громкого звания, как Вы сказали, человека…
 - По-моему, так ты и без того недалек от этого.
 - Тем лучше...
 - Я хочу помочь тебе. Почему ты меня не слышишь?
 Что-то кольнуло в желудке. В ее голосе была вся искренность, которую я когда бы то ни было слышал. Но было уже поздно - непроницаемый занавес отчуждения надежно ограждал от ненужных, да и бессмысленных эмоций и переживаний. Я очень многое понял в этот момент. Теперь уже полное осознание всего происходящего вокруг обрушилось на меня еще одним ведром холодной воды. Внешне я старался – кажется, даже успешно – выглядеть равнодушным, но чувствовал себя при этом крайне отвратительно.
 - А сейчас...- она одарила меня взглядом, полным черного отвращения. - Уходи, за тобой пришли. Выведите его.
 
 Она ждала меня возле входа. Хмуро упрекнула в том, что меня, практически нельзя оставить одного ни на минуту. Взяла под руку, и мы отправились в центр города, где я снимал комнату.
 Сумерки поглотили город. Все меньше попадалось людей на улицах. Постоянно где-то что-то грохотало, изредка раздавались выстрелы. Крики.
 Соседей дома не оказалось. Повозившись на кухне некоторое время, я принес в комнату горячий чайник. Когда я вошел, она встала.
 - Ну, что ж, - устало выдавил я. – Чаю и спать. У меня тесно, так что не представляю, как будем ночевать...
 - Как получится, - она улыбнулась.

 Когда я проснулся, ее уже не было. К обеду пришел кладбищенский сторож. С ним мы прошатались еще один день. А вечером я умер. На этот раз - насовсем.
 Через неделю трупы по городу возили уже грузовиками. Кругом царило нездоровое оживление. Словно всех лихорадило. На причале меня ждали. Сообщили, что все улажено. Подали трап, по которому я поднялся на борт. Раздался сигнал к отплытию и, одновременно, звонок телефона. Я ответил – это была мать. Спрашивала, надолго ли я уезжаю, как и чем буду жить все это время. Я ответил, что нужды больше ни в чем не испытываю и отключился. Мне нужно было ехать. И обязательно найти ту, что была со мной с самого начала. Уж она-то точно должна была знать все, что нужно.