Первая струна
- Уф-ф!.. Никого не хочу видеть. Хоть полчаса, да мои, - вслух негромко проговорил он, подходя к зеркалу, садясь на низкий мягкий пуфик и любовно укладывая на пол свою вездесущую старую гитару.Это был старый подарок закадычного друга - она побывала во многих передрягах и давным-давно вела себя, впрочем, как и сам он, далеко не лучшим образом. Но он все равно не расставался с ней. Любовь, - это вам ни ширли-мырли...
- Первая опять ни в дугу, как ее ни натягивай, черт!..
Владимир глубоко вздохнул и уставился в зеркало. С минуту сидел без движения. Но потом нервно подергал желваками, напряг мускулы и быстро привстал, становясь в позу атлета.
- Я - Чарльз Бронсон! - загремел он, делая выразительно-трагическое лицо, и тут же расхохотался, почувствовав комический эффект.
Затем, оттопырив нижнюю губу, нащупал ряд неровных зубов, один из которых выпирал особенно сильно, - след давнишней пацанской драки, - и зацокал языком:
- Против тяжелого наследия никуды не попрешь!.. - заявил он глубокомысленно и, напрягшись, скосил глаза в одну точку. - Не-а, гитара совсем хандрит!..
Схватив в охапку лежащую красавицу, Высоцкий взял малую звездочку и, позируя перед зеркалом, смешно, по-утиному, вытянул губы и неистово завизжал:
- Ой, Вань, гляди, какие кло-о-оуны!..
От высоко взятой ноты прожилки на горле тут же набухли, и Владимир неожиданно закашлялся.
- Кха-кха-кха... Черт возьми!.. Нет, все не то... Ну, не то...
Желваки его вновь заходили, но теперь уже не в шутку, не понарошку, как репетируют лицедеи, а всерьез, словно перед дракой.
- Что за жись пошла!.. Туда-сюда... туда-сюда... Если отсюда нельзя туда, то оттуда нельзя сюда. Хоть вешайся, а?..
Он вздрогнул от этой неведомо откуда пришедшей мысли, как будто Лаэртова шпага Валерки Золотухина, начиненная ядом, и впрямь смертельно пронзила его.
Высоцкий выпрямился, смахнул рукой выражение на лице и, сдвинув брови, заговорил по-брежневски:
- От Центрального Комитета... мня-мня... от Советского правительства... мня-мня... хм-м... лично выражаю вам, гражданин Высоцкий Вэ Эс глубокую благодарность за сиськи-масиськи... хм-м... со-бо-бо-лез-но-вание... - и вновь сменил выражение и прошамкал по-старушечьи: - Хрен вам, фраера!.. Не дождетесь, шволочи!..
Он ткнул в зеркало кукиш и опять заиграл, заиграл "восьмеркой", так, как больше всего любил, и делал это мастерски, шевеля и работая всеми пальцами по кругу, словно танцуя чечетку Жигана на гитаре.
- Нам вчера прислали из рук вон плохую весть.
Нам вчера сказали, что Алеха вышел весь!.. - начал Владимир, но струна, та самая, первая, неверная, зараза, натянутая, как тетива, внезапно лопнула с треском и, полоснув по лицу, скрючилась змеей, словно извиняясь и прячась куда подальше.
- Чтоб тебе пусто было! - огрызнулся он. - Все-таки порвалась!..
Как же он ненавидел, когда лопались струны, и как всегда боялся! Наверно, больше всего на свете, как будто предательства друга боялся.
На щеке показалась алая струйка крови, что потекла в сторону губ, извиваясь ящерицей.
- Где-то у меня тут был йод... А впрочем, есть и другое средство... Мусье, же ву при водкю... - он жеманно програссировал и сунул руку в глубину шкафчика.
Там у него всегда что-то лежало. Приходилось прятать от начальства,на всякий пожарный, да и у самого иногда возникали стыдливые периоды тупой прозорливой трезвости. Все раскладывал жизнь по этапам и вехам: тридцать, тридцать пять, сорок... Ну и так далее. Не пить, ни капли, ни капельки, ни капелюшечки!.. И ей обещал...И мало кому еще обещал! Да что толку! Как тут не выпьешь?..
Рука разведчика нашарила бутылку и выволокла на свет божий армянский пятизвездочный коньяк.
- Ух ты! - причмокнул Владимир. - А я про тебя, родимого, совсем позабыл...
Он вытащил из шкафчика простой граненый стакан, хотя рядом стоял шикарный высокий французский фужер в виде Пер Ноэля, и залил его полностью, до краев, жидкостью золотисто-кирпичного цвета.
- Ну, ладно! - сказал коротко Высоцкий и, подмигнув своему отражению, чокнулся с ним стаканом, а после опрокинул в себя коньяк, уничтожив его одним большим, уверенным глотком. Потом, крякнув, разыскал на столике ватку и, замочив ее коньячными остатками, протер свою щеку.
- Доброе утро, дорогие товарищи! - вдруг заговорил он голосом спортивного комментатора, припудривая рану. - Начинаем утреннюю гимнастику...
Владимир привстал, стараясь лихо изобразить какое-нибудь упражнение, но тут же гитара, что все время лежала на его коленях, поползла вниз.
- А-а-а, струна!.. - он скрючил недовольную гримасу, - И про тебя я, видишь ли, забыл...
В шкафчике, как раз возле фужера и новеньких японских кассет, валялась пачка акустических струн. Она была уже взорвана, и рядом с новенькими, неиспользованными, топорщились старые, порванные им струны, годные разве что для каких-нибудь запчастей. Первой, самой тонкой и самой ранимой, увы, не было. Пришлось использовать те самые запчасти.
- Так и меня когда-нибудь могут порвать, - усмехнулся Высоцкий, протягивая собранную из разных струн первую, словно нитку сквозь игольное ушко. - Если, конечно, сам не порвусь...
Он заиграл перебором, накручивая колки и настраивая беспокойную первую струну, и тихо запел, словно не своим, а каким-то чужим упавшим голосом:
- Свои обиды каждый человек -
Проходит время - и забывает.
А моя печаль, как вечный снег,
Не тает, не тает...
Первая струна задребезжала, затрепетала, будто раненый голубь, и, натянутая до нужного предела, заиграла в унисон с другими.
- Вот теперь другое дело, - удовлетворенно проговорил Владимир и отложил гитару в сторону.
Но что-то не свое, постороннее оволакивало его, словно туча. Он почувствовал тошноту, но не от выпитого залпом коньяка, а от чего-то более ядовитого.
- Что-то я не в порядке нынче! - Владимир вскочил с места и зашагал по комнатке. При этом он закрыл лицо руками, шепча что-то про себя, и это напоминало какую-то языческую молитву или проклятия. - Ну, не могу, не могу я так больше!.. Не могу-у-у!..
Он подбежал к бутылке м судорожно залил свой стакан еще одной золотистой порцией.
- Не время пить! - загремел Гамлет, но тут же втянул в себя ядовитую цикуту и опять закашлялся, на этот раз тяжело и надрывно, как будто чахоточный.
Потом он опустился на пуфик, совершенно поникший и разбитый.
- Эх, Маринка... Зачем я тебе нужен? - спрашивал он, как будто рядом находилась она. - У тебя поди ж ты Ален Делон, Чарльз Бронсон... Ну, кто там еще? Марчело Мастрояни... А я...
Владимир безнадежно посмотрел в зеркало и схватил себя за горло, пытаясь задушить. Потом остановился и ухмыльнулся.
- Да, со стороны это выглядит неплохо, - убирая руки, проговорил он деловым тоном помощника режиссера. - Но...все же не убедительно.
Он вытащил "Мальборо" и, демонстративно выставив руку, щелкнул импортной зажигалкой и глубоко затянулся. Дым медленно окутывал его отражение. Владимиру стало легче, и на минуту он забылся, закрыв глаза...
Внезапно его пробудил какой-то странный звук, похожий на плач или стон. Это был музыкальный звук, и исходил он от гитары.
- Что за чертовщина! - удивился Высоцкий, погасил сигарету и опять взял в руки гитару, словно пытаясь разглядеть в ней пока что-то ему непонятное. - Отсырела, что ли?..
Она пела, пела сама и играла. Точнее, играла струна, та самая, первая, что часто рвалась и скручивалась. Но теперь ей не требовалось ничьего прикосновения. Как будто она сама знала, что ей нужно. Вот те номер, прямо цирк!..
А может быть, она хотела о чем-то предупредить его.
"Хоть мгновенье..."
В первый и последний раз.
"... еще..."
Скреблась, как кошка, и молила, как женщина.
"... постою..."
Наверняка и без дураков.
"... на краю..."
О чем-то важном и трагическом.
" ... у-у-у!..."
Это было похоже на вечевой колокол...
Бомм! Бомм! Бомм!..
- Ну и ну! - Владимир резко мотнул головой. - Вот и начались мои звоночки. Кажется, я допился до чертиков... А впрочем, может быть, пьянка здесь и не при чем. Вот ведь в чем штука-то...
В дверь негромко постучали.
- Иду, иду! - тут же отреагировал он, встряхнулся и в последний раз, усмехнувшись, обратился к зеркалу: - Кажется, неплохо бы снова отпустить усы... И на башку французскую беретку, а?.. Я - Марсель Марсо!.. Мадам и месье!..
Затем Владимир встал, уверенно перебросил гитару через плечо и быстро направился к двери. Неожиданно он остановился и прислушался, надеясь вновь услышать тот странный гитарный звук, который звучал сам по себе.
Но вот ведь какое дело! - струна замолчала, как будто закончила свой посыл, и непонятная тишина рассыпалась по всем потаенным уголкам комнаты. Эта пугающая тишина раздвигала время и устремлялась куда-то далеко в прыгающую воронку, после которой неизбежно начиналась вечность.
Струна все молчала, и Высоцкий,не дождавшись этого нового чуда, смеясь, покачал головой и уверенно открыл дверь...
Кливленд, Огайо
2000
Свидетельство о публикации №206090800031
http://www.proza.ru/2006/09/08-02
Фонд Всм 09.09.2006 00:17 Заявить о нарушении