Пять тысяч

ПЯТЬ ТЫСЯЧ

Из под длинного чёрного сверла во все стороны разлеталась стружка. Двигатель станка ровно гудел, заглушая музыку, доносящуюся из радиоприёмника. Лампы дневного света освещали мрачный длинный гараж, вдоль стен которого стояли станки, мешки с деталями и рабочие верстаки. Он сидел на деревянном чурбаке и методично проделывал в деталях отверстия. Кроме него никого в гараже не было - напарник почему-то не пришёл. Только летала над хлебными крошками чудом уцелевшая к первому снегу муха. На нём была промасленная, протертая до дыр спецовка и огромные рыжие валенки. На носу красовались большие защитные очки, которые делали его похожим на какого-нибудь злодея-учёного из старинного фильма ужасов.
Рабочий день близился к концу. Этот день ничем не отличался от вчерашнего или позавчерашнего. Раньше, когда у него ещё были друзья, он делал себе выходные. А потом надобность в них как-то отпала, и все дни стали похожими один на другой. По утрам он вставал на десять секунд раньше будильника, завтракал и шёл в магазин. Придя из магазина, он готовил, собирался и шёл на работу. Там он делал одни и те же операции, автоматически перебираясь от станка к станку, слушал идиотские шутки напарника, отвечая на них не менее идиотскими репликами, в перерывах курил дешёвые сигареты и пил крепкий чай, заваренный в залапанной стеклянной банке. После работы они с напарником покупали по бутылочке пива и шли домой. Там ждал ужин, мелкие домашние хлопоты и телевизор до конца всех программ. Жизнь давно уже превратилась в ежедневный обязательный ритуал. Ничто не нарушало равновесия, так что всё напоминало кинопленку, склеенную вкруговую, которую кто-то прокручивает и прокручивает с завидным постоянством.
Сегодня всё было как всегда. Только отсутствовал напарник, но это иногда случалось и меняло сценарий совсем незначительно. Закончив работу, он переоделся и отправился домой. У киоска он обнаружил, что забыл сегодня деньги на пиво и разозлился как ребенок, у которого отняли любимую игрушку. Путь домой лежал через пустырь по заброшенному шоссе. Тут редко кто проходил, а уж проезжал и того реже. Фонари, как всегда, не горели, и казалось, что хоть какой-то свет исходит только от недавно выпавшего снега. Он шёл и мурлыкал про себя припев из бог знает какой давности шлягера. Внезапно что-то попалось под ногу, и он, неловко споткнувшись, растянулся во весь рост. Грязно выругавшись, он начал шарить руками в поисках свалившейся шапки и наткнулся на что-то твердое. Огонек зажигалки выхватил из темноты потерявшуюся было шапку и сумочку-барсетку. Недолго думая, он открыл её. Внутри лежали какие-то документы, ключи, записная книжечка, куча визиток и перетянутая резинкой пачка долларов. Вихрь самых разных и противоречивых мыслей закружился в его голове. Некоторое время он просидел на корточках, тупо уставясь на деньги. Вдруг зажигалка больно обожгла пальцы. Он рывком вышёл из оцепенения, выронив зажигалку и сумочку из рук. В наступившей темноте он нашарил сумочку, вытащил оттуда пачку, сунул её в карман куртки, кое-как натянул шапку, быстро поднялся и зашагал к городу. В голове вертелась только одна фраза: "Ничего не знаю. Ничего не видел."
Дома он с каким-то замиранием в сердце полез в карман. В пачке было ровно пять тысяч. Это была его зарплата почти за семь лет. Мысли бегали как расшалившиеся первоклашки на переменке. Раздевшись, он бухнулся на диван и ещё раз пересчитал деньги. Сомнений не оставалось, это были доллары - пятьдесят банкнот по сто баксов каждая. Он сидел, смотрел на зеленые бумажки и думал о том, что он купит, как он теперь заживет и так далее, и тому подобное. Но сначала он покутит. Он так долго себе во всём отказывал, что мысль о диком и бесшабашном кутеже приводила его в неописуемый восторг. Жаль, что нельзя разменять доллары прямо сейчас. Он выпотрошил все свои заначки на чёрный день, быстро оделся и вышёл вон. Денег, отложенных на квартплату, хватило на бутылку вина, сыр, колбасу и фрукты. Он накрыл себе столик в зале, зажёг свечи, поставил на магнитофоне Чимарозу (классическая музыка была осколком его прежней жизни) и начал свой торжественный ужин. За долгие годы добровольного затворничества он научился разговаривать с самим собой, причем к себе он обращался уважительно - строго на "Вы".
- Вам налить ещё вина?
- Буду премного благодарен.
- Ну и что мы теперь с вами будем делать?
- Не знаю. А нужно ли что-то решать прямо сейчас?
- Пожалуй, вы правы. Оставим решения на потом.
Посторонний наблюдатель, окажись он сейчас в комнате, решил бы, наверное, что ее обитатель сошёл с ума, но для нашего героя такие разговоры были просто отдушиной в ледяном безмолвии одиночества. Ужин при свечах продолжался. Свечи оплыли, Чимарозу сменили Вивальди, Моцарт и Бах, а вино - припасённый когда-то технический спирт …
Он проснулся за десять секунд до будильника. Во рту пересохло, а голову было страшно даже приподнять. Дешёвый китайский будильник начал мерзко пищать, и это пищание раскалывало его голову просто напополам. Он нашарил богомерзкую машинку и хватил ею об стену. Брызги цветной пластмассы разлетелись в разные стороны. Тишина принесла некоторое облегчение. Он с трудом поднялся, прошлепал на кухню и припал к банке с водой. Состояние улучшалось с каждым глотком живительной влаги. Он рухнул на постель. В голове приятно кружилось, тело налилось теплом и отяжелело. Он начал припоминать вчерашнее, и на душе стало еще приятнее. "Пусть трактор работает – он железный" - эта мысль была последней, а потом он провалился в сон.
Когда он проснулся, за окнами во всю светило Солнце. От утренней головной боли не осталось и следа, а после завтрака и ванны он почувствовал себя просто превосходно. Он надел свой парадный костюм и остановился у зеркала. Его костюм уже давно вышёл из моды, в волосах проблескивала седина, лицо обрюзгло, между бровями и в уголках рта пролегли глубокие складки. Время не пощадило его. Только глаза напоминали теперь о том, какой он был раньше.
- Ну что, сударь, пора?
- Пожалуй.
- Ни пуха, ни пера.
- К чёту.
Выйдя на улицу, он невольно зажмурился. С по-летнему голубого неба на покрытую снегом землю низвергались водопады солнечного света. Он разменял две сотни баксов и пошёл за покупками. Было чрезвычайно приятно ходить по магазинам и покупать то, что тебе нравится, не задумываясь о том, сколько это стоит. Через пару часов он вернулся домой, весь обвешанный пакетами и коробками. Кушать ещё не хотелось, поэтому, попив чаю со всякими свежекупленными вкусностями, он принялся за генеральную уборку. Быстро сказка сказывается, а на приведение в божеский вид холостяцкой берлоги ушло немало времени. Наконец, уставший, но удовлетворённый он окинул взглядом поле битвы с грязью и беспорядком. Победа была на его стороне. Подкрепившись, он приступил к выполнению следующей части плана, разработанного вчера вечером. Раскрыв свежую газету, он нашёл в ней объявление: "Сказка для взрослых"-, и, позвонив по указанному телефону, немного робея, назвал свой адрес. Проделав все это, он пошёл на кухню готовить ужин.
Когда в дверь позвонили, он растерялся и пошёл открывать, не сняв фартука, весь обсыпанный мукой. В квартире перекатами весеннего грома звучала «Токката и фуга ре минор» Баха. Первым из прибывших, удостоверившись сначала, что попали по адресу, в дверь протиснулся невысокого роста крепыш в чёрной кожаной куртке, остриженный почти наголо. Он с недоверием оглядел небогатую обстановку квартиры, но ничего не сказал. За ним одна за другой зашли три девушки.
- Выбирай…те, - предложил крепыш.
Наш герой медленно переводил свой взгляд с одной девушки на другую. У рыжей девицы с наглой улыбкой светился плохо замазанный фонарь под глазом. Брюнетка в коротенькой курточке и поясе для попы на голое тело призывно вихлялась и складывала ярко-красные губки бантиком. Третья – миловидная девочка-подросток – отвернувшись от всех с плохо скрываемым интересом вслушивалась в музыку. Он выбрал её. Крепыш назвал цену. Получив две стодолларовых бумажки, он задумался. Казалось, что окружающие вот-вот услышат, как скрипят его мозги, столкнувшиеся с трудной задачей. Наконец, он выдал:
- Тут получается на сутки, што-ли?.
- На сутки, значит на сутки.
- Завтра позвонишь, - сказал крепыш, обращаясь к девушке.
Сутенёр и оставшиеся девицы попрощались и ушли. В воздухе повисла неловкая тишина. Наконец, наш герой справился с собой и заговорил:
- Ну что, давайте знакомиться. Меня зовут Родион, - сказал он и протянул руку.
- Наташа, - представилась девушка, лениво ответив на рукопожатие.
Он помог ей снять куртку. Видно было, что стандартные мужские ухаживания ей в новинку - она запуталась в рукавах и густо покраснела. Под курткой обнаружилась великолепная фигурка в обтягивающей темно-бордовой водолазке. Короткая юбочка еле прикрывала стройные ножки в чёрных колготках.
По привычке она пошла в комнату, но он остановил её.
- Наташа, Вы не поможете мне приготовить ужин?
- … Да……Конечно, - удивленно согласилась она.
Надо сказать, что готовил Родион превосходно. Беда в том, что обычно готовить приходилось из ничего, а это убивало фантазию. Но сегодня он был в ударе и смело экспериментировал на кухне как в старые добрые времена. Наташа с удивлением наблюдала, как ловко он управляется, и через некоторое время уже с энтузиазмом помогала ему. Когда осталось только дождаться готовности, Родион вдруг пристально посмотрел на неё и спросил:
- А если по-честному, как Ваше настоящее имя?
- Соня, - после некоторого колебания ответила она.
- Чудесное имя - Соня.
Они накрыли на стол на кухне. Родион вставил в подсвечник новые свечи. Громко хлопнуло шампанское, и праздник начался. Они выпили на брудершафт, поцеловались и после этого Родион начал торжественно обращаться к Соне на "ты". Она призналась, что не любит шампанского, и они перешли на коньяк.
- В-э…Ты какую музыку любишь? - спросил он.
Она назвала какие-то неизвестные ему группы.
- Извини, но такого у меня нет, - и он поставил «Времена года» Вивальди.
- Расскажи мне, пожалуйста о себе, - попросил Родион.
Видимо Родион настолько был не похож на обычного клиента, что вскоре он узнал вкратце её запутанную историю. Она приехала в город учиться. Дома осталась мама с младшим братом на руках. Поступила Соня легко. Чтобы выжить, устроилась на работу в ночной киоск. Три месяца всё было нормально, а потом то ли сменщица, то ли хозяин подставили её - случилась большая недостача. Хозяин киоска "устроил" на теперешнюю работу - отрабатывать. Заказывали её редко, все деньги уходили на оплату долга, и часто случалось, что и еды было купить не на что. Такая вот грустная история.
При свете свечей она ещё больше была похожа на ребенка. Огромные глаза, маленький носик, пухлые губки. Он невольно любовался ею.
- Мадемуазель, разрешите пригласить Вас на танец, - жеманно предложил он.
Она так же жеманно согласилась. Он покопался в кассетах, нашёл нужную композицию, и они медленно закружились по комнате. Он обнимал её за тонкую гибкую талию, нежно прижимал к себе, вдыхал аромат волос. Давно забытые воспоминания и ощущения просыпались в нём. Они уносили его в далёкое прошлое, в те благословенные дни, когда он был молод и счастлив. Музыка кончилась, он зажёг в комнате свет.
- Родион, а кто это? - спросила Соня, показывая на фотографию красивой молодой девушки в свадебном платье.
- Это моя жена, - ответил он.
- Красивая. А ты, наверное, тоже был ничего. А где она теперь?
- Она ушла. Это случилось очень давно.
- Ты любил её?
- Да. Наверное, любил. Давай не будем об этом.
- Давай.
- Идем пить чай.
Они пили чай с тортом и конфетами и весело болтали. Она была просто прелесть. Так юна, наивна и непосредственна, что у него захватывало дух. Ей понравился Бах, ещё когда она впервые зашла. Они поставили кассету с органными произведениями. Он рассказал ей, что знал, о композиторе. Она внимательно слушала. Было здорово. От коньяка приятно шумело в голове. Свечи придавали происходящему таинственность и некую интимную торжественность. Ему хотелось сделать для неё что-то приятное и необычное. Он долго думал и остановил свой выбор на букете цветов.
- Сонечка, ты пока приберись на кухне, а я сейчас приду.
- Куда ты?
- Это большой-большой секрет.
Он оделся, чмокнул её в щечку и вышел. Как назло все цветочницы в районе разбежались по домам. Он поймал машину и поехал в другой квартал. Там ему предложили букет кроваво-красных роз за бешеные деньги, но цена его не смутила. Они подъехали к дому, он расплатился с таксистом и, весело насвистывая, поднялся в квартиру. Дома было тихо. На кухне горел свет. Он, не разуваясь, прошёл - всё было прибрано и разложено по полочкам. Он разделся и заглянул в зал. На стуле висела аккуратно сложенная одежда девушки. Соня лежала в расправленной постели, и, приглядевшись, он понял, что она спит. Её каштановые волосы разметались по подушке. Один локон трогательно выбился на глаз. Она дышала ровно и спокойно. Её детское лицо в лунном свете казалось бесплотным и каким-то по-особенному одухотворённым. Он вдруг понял, что никакая сила на свете не заставит его разбудить это невинное дитя. Он поправил одеяло, оголившее плечо спящей красавицы, и тихонько вышёл на кухню.
Поставив цветы в вазу, он решил выпить. Коньяк закончился, поэтому он достал из холодильника бутылку водки. Это была "Смирновка". Он не пил её так давно, что даже название казалось каким-то обломком прошлого, случайно затесавшимся в память. Он выпил рюмку и закурил. Сигареты были дорогущие - "KENT". Когда-то он позволял себе курить такие сигареты. Это было ещё до катастрофы. Он был молод, женат на красавице, работал на интересной и хорошо оплачиваемой работе, у него была куча друзей и знакомых. Потом всё это кончилось, и он остался один одинёшенек без права мечтать и надеяться. Он выпил ещё рюмку, запил апельсиновым соком, и мысли его потекли в другом направлении. А что, если взять и всё изменить. От такой перспективы даже похолодело внутри. Он осторожно прошёл в комнату и достал из шкафа запыленную папку. В ней лежали его документы и разные бумаги. Он долго ковырялся, извлекая одно свидетельство давно минувших дней за другим. Попадались всякие квитанции, почетные грамоты, письма жены. Наконец, он достал свой университетский диплом. Это был красный диплом престижного факультета одного приличного ВУЗа. Он долго разглядывал свои оценки, и постепенно кухню заполнили видения студенческой жизни. Вспоминались трудные экзамены, бессонные ночи, веселые пирушки. Он вновь увидел себя в чёрной мантии и четырёхугольной шапочке с кисточкой. А ведь если постараться, то можно сделать себе приличную трудовую книжку и устроиться на работу по специальности. Он выпил ещё рюмку. Да, конечно, именно так он и поступит. Но сначала они с Сонечкой заплатят её долги, продадут его квартиру и уедут куда-нибудь туда, где никто не знает, что случилось с ним, где никто не знает, что случилось с ней. Она переведется в другой ВУЗ, он устроится на работу, и они будут жить долго и счастливо. Он налил ещё рюмку и залпом выпил. Радужные перспективы кружили голову. Он уже отчётливо представлял себе, как будет возвращаться с работы к любящей и любимой жене, как она будет встречать его у входа, целовать в щёку и кормить ужином, как по выходным они будут нежиться в постели до обеда… А потом у них родится сын. Или дочка - неважно. При мысли о ребенке у него защемило в сердце. Он выпил две рюмки подряд, выкурил сигарету и почувствовал, что изрядно пьян. Пройдя на цыпочках в зал, он нашёл наушники, поставил на магнитофоне кассету с популярной классикой и устроился в кресле. За окном стояла тихая лунная ночь, в наушниках звучала красивая музыка. С кресла ему было хорошо видно серебряное в свете Луны лицо Сонечки. Потом всё погасло.
Он проснулся от шума захлопнувшейся двери. Постель была аккуратно заправлена. Он метнулся на кухню. Там никого не было. Он постоял немного в нерешительности, а потом расхохотался во весь голос. Ничего себе провел ночь с проституткой. Но сразу же одернул себя. Сонечка - не проститутка, просто так получилось. При виде водки его передернуло. Он налил себе сока и с удовольствием выпил. Вспомнились принятые вчера решения. Это заставило его как-то внутренне подобраться. Он посмотрел в окно. День был солнечным, во дворе гуляли дети и мамаши с колясками. Внезапно неприятная догадка осенила его. Он отмахнулся от нее, но она настойчиво стучалась в сознание. Наконец, сдавшись, он пошёл в зал и открыл секретер. Его словно обухом по голове ударило - долларов не было. Он с остервенением стал выгребать всё, что попало, с полки, но это было совершенно бесполезно. "Проклятье. Проклятье. Проклятье.",- стучало в мозгу. Потом пришло отчаяние. Он сгорбился, плечи повисли. Тяжело опустившись в кресло, он уставился невидящим взглядом в какую-то точку на противоположной стене. Посидев некоторое время, он нашёл вчерашнюю газету, отыскал в ней злополучное объявление и набрал номер. После длинных гудков послышалось: "Алло… Говорите… Вас не слышно…" Он бросил трубку на рычаг, не сказав ни слова. Он не мог ничего с собой поделать. Перед глазами стояло её детское личико, огромные глаза, маленький носик, пухлые губки. Он вспоминал запах её волос и понимал, что не будет никого искать - это было выше его сил. Шаркая ногами, он прошёл на кухню и прямо из горла без остановки выхлебал остатки водки. Поморщившись, он "закусил" рукавом, сглотнул подступивший к горлу ком и пошёл в зал. Его взгляд упал на зеркало в прихожей. На нём было выведено губной помадой: "Прости". Он упал на постель и уставился в давно, со смерти родителей, небелёный, покрывшийся мелкими трещинками потолок. На душе было пусто. Ни боли, ни отчаяния, просто бесконечная пустота.
В таком странном оцепенении он пролежал до вечера. Когда за окном стемнело, он собрался и вышёл из дому. Он долго бродил по вечёрнему городу, нигде не останавливаясь и не глядя на лица встречных прохожих. Шапка осталась дома, но он не чувствовал холода. Долго ли он бродил, он не мог сказать себе сам. Наконец, он остановился у вывески какого-то бара. В кармане обнаружилось, что от вчерашних разменянных двух сотен ещё осталась приличная сумма, и он толкнул дверь рукой. Внутри оглушительно играла музыка, над стойкой и столиками бурлили клубы табачного дыма, разгоняемые большими подвесными вентиляторами. Он сел на тумбу за стойкой. Через некоторое время подошёл приветливый бармен. Родион заказал себе сто граммов водки и минералку, выгреб из кармана все деньги, швырнул их на стойку и сказал:
- Выгонишь меня, когда это закончится.
- О'кей. Будет сделано, - приветливый бармен сгреб деньги, ушёл и вернулся с водкой и минералкой.
- Еще пачку сигарет. "KENT", если есть.
- Имеется, - ответил приветливый бармен и через некоторое время вернулся с сигаретами и пепельницей.
Родион сидел, пил мелкими глотками водку, прихлебывая минералку, и курил одну сигарету за другой. Приветливый бармен знал своё дело. Он появлялся ровно в тот момент, когда требовалось наполнить стаканы, вытряхивал пепельницу, молча наливал напитки и также безмолвно исчезал.
В баре стояло два телевизора, по которым беспрерывно показывали музыкальные клипы. Один из телевизоров был как раз напротив Родиона. Он сидел, молча надирался вдрызг и смотрел на вихляющиеся в такт музыке тела, декорации и компьютерные изыски. Постепенно фигуры на экране слились в одно пульсирующее сине-зеленое пятно…
Он очнулся на балконе лестничной клетки какого-то многоэтажного дома. Он сидел прямо на полу, поджав под себя ноги. Всё тело закоченело, ноги затекли от долгого сидения в неудобной позе. Зацепившись рукой за перила, он с трудом встал и посмотрел вниз. Было очень высоко - этажей десять-пятнадцать. Если упасть с такой высоты, то останется только мокрое место. Эта мысль почему-то показалась ему приятной. Он перегнулся через перила, и в этот момент его стошнило. Его рвало долго. В глазах стоял кровавый туман, в ушах звенело. Казалось, что сейчас он весь вывернется наизнанку. Когда стало немного полегче, он выбрался из многоэтажки, сориентировался на местности и поплелся домой. Было далеко за полночь, на улице ни души. Он кое-как добрался до дома, разделся и бухнулся в кресло. На душе было скверно, в голове царила сумятица. Постепенно из этой неразберихи выкристаллизовалось геометрически правильное и простое как равнобедренный треугольник решение. Он сбросил с себя остатки одежды, включил в ванной воду, притащил туда магнитофон и поставил свой любимый "Реквием". Он лежал в ванной, вода медленно поднималась, приятно согревая тело, хор пел "Dies Irae". Родион встал и потянулся к шкафчику. Вода капала с него на коврик. Наконец, он нашёл лезвие и лёг обратно. Несколько минут он пролежал, прислушиваясь к своему собственному сердцу, потом полоснул по одному запястью, по другому. Кровь тонкими струйками выбивалась из порезов. Вначале она не смешивалась с водой и выделялась чёткими тёмно-красными змейками в прозрачной воде. Постепенно края змеек размывались, превратившись в конце концов в сплошную кровавую пелену…

Из под длинного чёрного сверла во все стороны разлеталась стружка. Двигатель станка ровно гудел, заглушая музыку, доносящуюся из радиоприёмника. Лампы дневного света освещали мрачный длинный гараж, вдоль стен которого стояли станки, мешки с деталями и рабочие верстаки. Летала над хлебными крошками чудом уцелевшая к первому снегу муха. Всё было как всегда.
Ульяновск - 2000