Вавилонские птицы

Жарко, но не как на солнечном пляже, а скорее, как в переполненном муниципальном автобусе. Мне удается дышать с большим трудом, кажется, воздух имеет собственное мнение на тему того, стоит ли проникать в мои легкие или нет. Но странно, это обстоятельство совсем не создает дискомфорта, как если бы именно такой и была моя естественная среда обитания. Я лежу на спине и наблюдаю за своей домашней куницей. Даже странно, как это мне удалось приручить такого дикого и опасного зверька. Куница ведет себя, словно кошка: трется о спинку моего дивана; заглядывает мне в глаза, прежде чем прыгнуть мне в ноги; даже издает звуки похожие на мяуканье. Но, когда она забирается мне на грудь и вытягивается всем телом, мне становится невыносимо душно, и я вынужден проснуться.

Надо мной аналог брезента цвета грязной охры, как из школьного набора гуаши. Вокруг духота. Но я прекрасно помню – стоит выйти из палатки, как тут же попадешь в натуральное пекло. Глаза вновь непроизвольно закрываются.

Боже, если есть хоть какая-то возможность не просыпаться больше здесь, дай мне знак! Укажи путь избавления от этого кошмара. Ведь я действительно больше не хочу тут просыпаться, совсем не хочу. Я готов отправиться куда угодно, лишь бы не видеть вокруг эти гнусные пески, этих людей, считающихся местными жителями с их тяжелыми взглядами… Но, я быстро взял себя в руки, со временем, даже собственное отчаянье перестало казаться мне убедительным.

Я нащупываю рукой солнечные очки, поднимаюсь, хватаю сверток со всеми бритвенными принадлежностями, хоть и знаю, что кроме зубной щетки мне ничего не понадобится, зашнуровываю высокие ботинки и делаю шаг наружу. Умывальника в нашем лагере, как такового, нет. Воду положено экономить, к тому же, даже в тени вода в металлической емкости моментально достигала состояния, если не кипятка, то близкого к нему. Поэтому каждый раз приходилось идти специально поставленную для хранения воды палатку, выкапывать из песка емкость с водой, наливать ее в кружку, и только после этого чистить зубы. В общем, не большая цена за возможность полоскать рот более-менее прохладной водой.

А вот не брился я принципиально. Я носил с собой старую опасную бритву, очень острую и вполне удобную для применения, но давно уже не пускал ее в ход. Она, как и нательный крест, как и пижонская панамка на моей голове, как и крепчайшие сигареты потеряла свой практический смысл. Эти и многие другие наши личные вещи стали некой данью сложившимся обстоятельствам, времени и месту. В начале, как защитная реакция от ежедневно наблюдаемого катаклизма, а теперь уже неотъемлемая часть образа каждого.

Заметив мое пробуждение, ко мне подходит Витян. Он наш оператор. Я не уверен, что могу охарактеризовать Витяна, как хорошего или плохого оператора, но он героически сохраняет здравомыслие и решительность, а какие еще качества необходимы человеку в пустыне? Витян желает мне «доброго утра», я только киваю в ответ, поскольку занят чисткой зубов, набираю в рот воды и выплевываю пасту. Плевок попадает на раскаленную поверхность оторванной автомобильной двери, и мы оба наблюдаем за тем, как он шипит и пузырится, пока не испаряется вся влага и остается след напоминающий птичий помет. Словно прочтя мои мысли, Витян произносит:
- Я давно не встречал здесь птиц.
- Может быть, их тут нет совсем? – предполагаю я.
- Есть. Я точно помню, в Вавилоне были птицы. Серые такие, небольшие.
Вавилон. Ворота Иштар, Дорога процессий, зиккурат, храмы Мардука… От этих названий веет такой притягательной древностью, что группа из столичных новичков в составе оператора, корреспондента и переводчика с удовольствием согласилась осветить события, возможно, последних дней восстановленного великого города. Несмотря на военные действия, на непривычный климат, лишь бы больше не летать с бестолковыми заданиями в различные Томски, Омски и еще какие-нибудь Красноярски. Каковы истинные цели нашей командировки, я догадался только пару недель спустя, когда местная экзотика привлекла внимание общественности не сколько историческими памятниками, сколько войной ведущейся на этих памятниках. И, конечно же, наша не самая богатая телекомпания имела в нашем лице бесценных сотрудников. Порой, мне кажется даже, что наше руководство просто мечтает, о том, чтобы нас похитили иракцы. Только вот подсчитать проценты рейтинга в этом случая мне никак не удается, но это и нормально, не тому меня обучали. А зря, как выясняется, иначе наверняка никуда не поехал бы.

Движение в нашем лагере не остается не замеченным. Метрах в двухстах от нас располагается военная база. Английская. Каждое утро к нам являются оттуда два пехотинца, интересуются нашими нуждами. Не искренне, разумеется, у них такой приказ. Цивилизованный такой приказ, от военачальников цивилизованной армии в тысячах миль от цивилизации.
- Мне кажется, они нас все-таки ненавидят, - произносит Витян глядя на зыбкие от раскаленного воздуха фигуры английских пехотинцев, неспешно шагающих в нашу сторону.
- Отчего это?
- Посол Ирака в Москве в качестве первоапрельской шутки рассказал историю о попадании в английский лагерь американской ракеты. – отвечает Витян.
- От этого им проще ненавидеть иракского посла, а не нас. – заключаю я.
- Они нас ненавидят за то, что мы смеялись, а на них, действительно, могли падать американские ракеты. Ты же сам видел, как здесь воюют.
- Послушай, ты же ведь понимаешь, что это не здоровая мысль, правда? – говорю я, и с максимальной серьезностью, на какую способен, смотрю Витяну в глаза.
- Конечно, понимаю, - отвечает Витян, и добавляет: - Извини, если заставляю нервничать.
- Все в порядке, - говорю в ответ, - Буду только рад, если ты заметишь, что я начинаю думать не о том.
Англичан от нас отделяет уже метров восемьдесят. Как по команде, я и Витян, не говоря друг другу ни слова, но уже отработанными движениями, устанавливаем раскладные стулья, настраиваем приемник на частоту Аль-Ждазиры и расходимся по своим палаткам.
Мы все время спим в разных палатках, еще с тех пор, когда наивно думали, что чем меньше человек будет находиться в помещении, тем менее душно будет внутри. Но, в последствии, наше уединение начало носить иной смысл - профилактики от нервных срывов. Известный же факт – чрезмерно долгое нахождение в компании одних и тех же людей приводит к их взаимной ненависти.

В своей палатке я беру толстую записную книжку, карандаш (шариковыми ручками на жаре пользоваться лично мне нравится) и пачку сигарет. Витян выходит со словарем, двумя жестяными крышками от походных фляг, бутылкой «Белой лошади» и красивой металлической пепельницей, купленной еще в Багдаде. Затем я усаживаюсь на стул, вполоборота к подошедшим военным, беру в руки карандаш и принимаюсь вычерчивать на двух листах из записной книжки по два одинаковых квадрата. Витян, тем временем, отправляется в палатку с водой, достает из маленького автомобильного холодильника, работающего от специального аккумулятора, бутылку с охлажденной водой, ставит охлаждаться вместо нее другую и возвращается к радиоприемнику. После этого, мы разливаем виски, разбавляем его водой, делаем по большому глотку и, прикрывшись, я записной книжкой, Витян – словарем, начинаем играть в морской бой.

Этот ритуал стал для нас очень важной частью жизни, и в течение трех последних недель ми отточили его до безупречности. Ни я, ни Витян арабского не знали, но мы не очень-то заботились о том, догадываются ли об этом наши визитеры. Они не имели права мешать нам работать. Ограничить передвижение, для «нашей же безопасности» - да, а вот прерывать работу не в праве. И на протяжении всего того времени, пока англичане якобы заботились о нашей безопасности, мы якобы приступали к работе как раз в тот момент, когда в наш лагерь приходили пехотинцы. Нарушить приказ и вернуться на базу, не удостоверившись в том, что все необходимое у нас имеется, они не могли, но и вмешиваться в наш рабочий процесс они так же не имели права. И надо отдать ребятам должное – они терпеливо ждали, пока мы сыграем по три раза, прежде чем обратим на них внимание. При этом их лица не выражали негодование, они не начинали нервничать или действовать нам на нервы. И уж тем более они не начинали нас не о чем расспрашивать, пока мы не закончим. Они молча стояли в тени у самого края тента и ждали. Правда, первые несколько дней они немного недоумевали, в особенности наблюдая за распитием крепких напитков в сущем пекле, но вскоре привыкли. К нам всегда приходили одни и те же солдаты. Одного из них звали Пол, имя второго мне не известно, но он, насколько я понял, был младше по званию. Знаков отличия они, впрочем, не демонстрировали, уж не знаю почему.

И мы с Витяном издевались над ними, вынуждая подолгу стоять в ожидании. Их начальство издевалось над нами, как нам свято казалось, а мы над ними. Все это воспринималось как должное, и боле того, как необходимое. Даже наши организмы приучились не бунтовать против приема алкоголя, мы сильно не пьянели, проблем с сердцем не возникало, не наблюдалось обезвоживание. И мне никогда не приходило в голову, что этот самый Пол, жил где-нибудь в Йоркшире, так же как и я проклинал бессмысленное пребывание в чужой стране, на чужой войне. Я не думал об этом, потому, что единственный наш протест в действии по поводу необходимости сидеть посреди пустыни, мог выражаться только через измывательство над людьми, чьей обязанностью было следить за нашим здоровьем и достатком воды и пищи. Мне очень хочется верить, что Пол и его товарищ по оружию сохраняли безмятежность не только благодаря армейской выучке и строгому выполнению приказа, а еще и потому, что понимали причину нашего поведения.

Витян выиграл со счетом 2:1 и пошел будить нашего третьего участника «отдыха на песке», переводчика Сашу. Парень плохо засыпал по ночам, поэтому поднимался намного позже, чем я и Витян. Не то, чтобы мне действительно требовалась помощь переводчика в общении с пехотинцами, я старался по возможности максимально занять его делом, поскольку Саша страдал от сильного психического расстройства, угрожающего перерасти в депрессию. Пустыня и война его сломили. В отличие от нас он ежедневно брился, чистил ногти, уделял большое внимание приготовлению пищи – вел себя так, словно пытался себя убедить в том, что уж этот-то день точно будет последним днем пребывания в окрестностях Киркука, а может быть даже и последним днем в Ираке. И каждый раз его взгляд выражал упрек, мол «что же вы так просто сидите, почему ничего не делаете?». Беседы не помогали, может быть из-за того, что мы с Витяном плохие психологи, а может быть из-за того, что в нашей адаптации к обстоятельствам он видел корень всех проблем. Уверен я был на этот счет только в одном – английские военные психологи ему тут точно ни к чему, поэтому и привлекал его всякий раз, когда в нашу сторону звучал вопрос на иностранном языке. Ничего, кроме трудотерапии мне на ум больше не приходило.

Саша вылез из палатки молча, так же, не проронив ни слова, подошел к пехотинцам, машинально пригладил рукой растрепанные волосы, и начал привычный разговор. Но беседа закончилась не стандартными кивками головой и неспешным возвращением англичан на базу.
- С нами хотят поговорить. Какой-то капитан Арчер..., или капрал. – сказал Саша, приближаясь ко мне.
- С нами со всеми? – спросил я, подумав, может ли переводчик перепутать слова капрал и капитан? Наверное, нет, значит, парень просто не запомнил, а это плохо.
- Сказали, что необходимо присутствие всех троих. – ответил Саша, - И еще просили взять весь отснятый материал с собой.
- Было бы чего брать, одна пленка, да и то не до конца…, - подумал я в слух.
- По мне, так вообще не знать, сколько там отснято, вопросов меньше, – огрызнулся Саша, и добавил, - Я пока в порядок себя не приведу, не пойду никуда!
- Ну, так приводи. Никто ж не мешает. – заметил подошедший к нам Витян, и обратился ко мне – Опять допрос?
- Профессиональная беседа, как обычно. – поправил я и ухмыльнулся.
Пока Саша наводил лоск для разговора с капитаном, а может быть и капралом, Арчером, мы с Витяном молча наблюдали за тем, как с территории военной базы взлетают вертолеты. Две тяжелые машины, шумно рубя воздух лопастями, медленно поднялись над крышами строений, как бы нехотя накренились вперед и, взяв курс на Сулейманию, постепенно растворились на горизонте. Витян плюнул под ноги и почесал подбородок. Я отметил, что у него растет настоящая окладистая борода, в отличие от моей тощей козлиной бородки, и если спустя пару месяцев на него нацепить рясу он вполне сойдет за знатного архиерея, в то время как моя внешность потянет разве что на дьякона.

Через некоторое время, Саша подошел к нам, сказал, что готов. Пехотинцы демонстративно двинулись в сторону базы первыми, указывая нам на свой статус провожатых, а не конвоиров. Сперва, мы молча шагали за ними разглядывая следы оставляемые тяжелой армейской обувью, затем Саша ускорил шаг и завел с солдатами разговор. К самой беседе я не прислушивался, но сам факт того, что англичане ему отвечали, говорил об отсутствии у них каких-либо «особых» распоряжений на наш счет. И то ладно.
- Тебе не кажется странным, что мы не видели здесь американцев? – нарушил молчание Витян.
- Коалиция, видимо, поделила зоны контроля. – ответил я.
- Мне казалось, что американцы, рано или поздно, должны будут заинтересоваться нами. – сказал Витян.
- Может им нужно создать ощущение важности пребывания здесь у союзников, а может американцы просто не в курсе. – предположил я.
- Хочешь сказать, англичане не поставили в известность американцев? Но какой смысл?
- Про англичан в этой войне слышно не много, как ты сам заметил, в основном, то, что они, время от времени, по ошибке подвергаются атакам со стороны американцев. И вот, представь себе, им в руки попадают люди, которые возможно встретили сына Хуссейна, и возможно беседовали с ним. При чем в месте, где он появиться никак не мог. А раз так, то возможно от них удастся получить информацию о том, где находится сам Саддам. Такая информация поднимет авторитет английских военных, как в глазах американцев, так и в отношении всех остальных. А уж если они его самостоятельно изловят… Так что, смысл вполне ясен.
- И почему ты им тогда не расскажешь про Удэя? – неожиданно резко поинтересовался Витян, - Скажи им, что они хотят слышать! Ведь Удэй мертв.
- Именно поэтому и не расскажу. – спокойно ответил я. Время подготовиться к подобному разговору у меня было достаточно. – Во-первых, потому, что не уверен, что это был Удэй. Во-вторых, не думаю, что на этом все закончится. Наоборот, англичане начнут поиски Саддама, и пока они его не найдут, никуда мы отсюда не денемся. А они, скорее всего, не найдут и благополучно умоют руки, сдав нас американцам. В результате, нас отправят в какую-нибудь Басру, но отношение к нам будет уже другое, поскольку американцам переложить это дело не на кого, а терять им есть что. К тому же, чтобы мы потом не говорили, нам они не поверят - скажи мы правду сейчас, получится, что скрывали ее все это время. А такой поворот может означать, что мы скрываем еще что-то. Так что, пока мы играем с англичанами в кошки-мышки, за свои шкуры можно не переживать, но как только мы сдадимся, перемен к лучшему ждать придется слишком долго.
- А если он начнет догадываться? – спросил Витян, кивнув в сторону Саши. – Что тогда?
- А, что тогда? Да все то же самое, выбора-то у нас нет. – вяло ответил я. На солнцепеке алкоголь все же действовал.
Спустя двадцать минут, мы втроем сидели в прохладном помещении. Пехотинцы проводили нас к, ставшему уже привычным, помещению, после чего покинули нас. В ожидании сэра Арчера, я прикрыл глаза и вслушивался в ненавязчивый шелест кондиционера. Все-таки, умеют тут проводить допросы, что угодно расскажешь, попадая из раскаленного ада в прохладную комнату. Я пару минут даже успел подремать, прежде открылась дверь, и перед нами предстал сухопарый мужчина лет сорока с острыми чертами лица, и, оглядев нашу веселую компанию орлиным взором, попросил у меня кассету с видеоматериалом. Я молча отдал ее ему, и все четверо уставились на экран маленького черного телевизора, располагавшегося вместе с видеомагнитофоном в углу помещения.

Сначала на экране появился кусок дороги, затем камера ушла немного правее и в фокус попали две небольшие пичуги, деловито выискивающие что-то в выгоревшей низкой траве. Витян видимо настраивал таким образом изображение. Тут же я почувствовал, как он ткнул меня локтем в бок.
- Гляди, вот про этих птиц я тебе говорил, - прошептал Витян, когда я наклонил голову в его сторону.
Затем я увидел свою собственную физиономию, только менее загорелую, умытую и гладко выбритую. На фоне возвышалась синяя кирпичная стена. Собственный голос из телевизора навивал тоску по еще недавним ощущениям новизны и жизнерадостности:
- Город Вавилон был древней столицей Месопотамии. Он располагался в восьмидесяти километрах от современного Багдада. Впервые Вавилон стал известен в 1792 году до нашей эры при правлении царя Хаммурапи, сделавшего его столицей своей империи. В 1595 году до нашей эры он был разрушен Хеттами и до 1157 года до нашей эры находился под властью Касситов. Около пяти веков после этого город приходил в упадок от постоянных войн с Эламом и Ассирией. Пришедшая к власти нововавилонская династия, разгромила Ассирию и расширила границы вавилонского царства от Персидского залива до Средиземного моря. Нововавилонское царство, в свою очередь, было разрушено персидским царем Киром в 539 году до нашей эры. Однако сам Вавилон продолжал существовать. Раскопки экспедиции под руководством Кольдевея в 1899-1917 годах дали представления о планировке города, именно тогда был найден фундамент сооружения, истолкованного как висячие сады Семирамиды. В настоящее время древний город частично восстановлен по личному распоряжению Саддама Хуссейна, и на каждом камне воссозданных фрагментов выбито его имя…

Я смотрел на себя, с энтузиазмом рассказывающего про дворцы и укрепления Вавилона и думал о том, удастся ли мне когда-нибудь еще говорить о чем-либо с таким же интересом и участием? И о том, что, наверное, я был хорошим репортером. И только потом, я поймал себя на том, что, думая о себе, как о репортере, я использовал прошедшее время.
Закончив просмотр, Арчер, видимо не обнаружив ничего для себя интересного, вынул кассету и поинтересовался, весь ли материал мы взяли с собой? Потом он разложил перед нами фотографии. Некоторые были сделаны мной лично, происхождение остальных мне было не известно. Как обычно начались расспросы, на тему того, где, как и кого, мы фотографировали? Кто и что нам сказал? Кто куда направлялся? И все подобное в том же духе. Затем меня попросили подробней рассказать о моменте, когда несколько раз сфотографировал ссутулившегося мужчину неопределенного возраста. Не говорил ли я с ним лично?

Я успел порядком устать, прежде чем мне в голову пришла мысль о возможности переломить диалог в другую сторону. При чем мысль настолько простая и нелепая, что я без колебаний решил ее реализовать.
- Саша, переведи господину Арчеру все, что я сейчас скажу, хорошо? – обратился я к нашему переводчику, искренне радуясь тому обстоятельству, что у англичан не было людей владеющих русским. Краем глаза я заметил удивленную гримасу Витяна.
- Скажи ему следующее. Наша группа с пониманием и уважением относится к представителям войск коалиции и высоко оценивает их вклад в борьбу с мировым терроризмом. Мы готовы предоставить любую информацию имеющую хоть какую-то практическую пользу во имя победы над диктаторским режимом Саддама Хуссейна и торжества демократии в азиатском регионе в целом и в Ираке в частности… Переводи, переводи, не стесняйся. – последнюю фразу, я адресовал, понятное дело Саше.
- Но…, - начал было он, и я не дал ему закончить.
- Переводи, я тебе говорю! Ты у нас переводчик, вот и переводи.
Саша смерил меня убийственным взглядом, но все же принялся за перевод. Я подождал, пока он закончит, и продолжил:
- Мы так же очень благодарны за возможность продолжать начатую работу и снабжение нашей группы всем необходимым. Однако, выполняя рекомендацию полковника Хоупа, касающуюся нашей безопасности, некоторые важные моменты нашего репортажа поставлены под угрозу. Как руководитель своей группы, я вынужден просить у вас разрешения мне и моим коллегам посетить город Киркук для получения ряда справок в местном орнитологическом обществе. Саша ты успеваешь?

Саша не ответил, но сделал знак рукой, мол «не отвлекай», и продолжал говорить. Витян по-прежнему молча, только как-то невнятно нахохлившись, как будто съел очень невкусное блюдо и теперь мучался от изжоги. Так он обычно подавлял внезапный приступ смеха. Сэр Арчер вначале слушал Сашу с нескрываемым интересом, но тут же понял истинный смысл сказанного. Разведчик все-таки, моментально понял, что я издеваюсь. Его ответ был сушим и подчеркнуто жестким.
- Он говорит, - промямлил дрожащим голосом Саша, - Перемещение гражданских лиц в упомянутом направлении крайне опасно из-за участившихся террористических актов. И в целях нашей же безопасности, он настоятельно не рекомендует покидать примыкающих к военной базе зон.
- Переведи ему, что поездка в Киркук является для нас не прихотью уставших от безделья телевизионщиков, как возможно может показаться со стороны, а производственной необходимостью. В видеоматериале, который мы только что вместе посмотрели, фигурировали представители местной фауны, о которых нам необходима информация для полноценного монтажа, поскольку целью нашей работы является фильм, рассказывающий не только об истории древней вавилонской культуры, но и о представителях растительного и животного мира этого региона. И принимая во внимание весь риск связанный с перемещением нашей группы в город Киркук и обратно, я прошу господина Арчера посодействовать в вопросах нашей безопасности путем сопровождения нашего автомобиля армейским транспортом. Или же иным способом, который покажется более надежным или удобным для использования полковнику Хоупу.

Нас не могли расстрелять, не могли пытать и мучить. Я знал об этом все время, но только сейчас воспользовался. И конечно, я не рассчитывал ехать ни в какой Киркук, мало того, не стал бы этого делать, даже если нас кто-то будет сопровождать. Мне хотелось как-то воодушевить ребят, показать им, что эта война не совсем чужая, и что мы способны воевать на своем уровне. И побеждать. Разумеется, Арчер ответил, что сделает все возможное относительно моей просьбы, и естественно он понял, что вся моя словесная клоунада результат усталости и неопределенности. Ему положено.

И все-таки, мы победили. Мы шли обратно к своим палаткам, и впервые за долгое время, у всех троих было приподнятое настроение. И что было весьма кстати, солнце уже не жарило во всю.

Пустыня медленно отдавалась мраку, а закат в песках чрезвычайно красивое зрелище. А ночью звезды, умопомрачительно близкие и большие. Но мы об этом давно забыли, вычеркнули из памяти. Мы медленно брели к своему лагерю, каждый думал о чем-то своем. Лично я об этих маленьких серых птицах.