Врач. гл. 2 продолжение

Ближе к обеду, сделав еще несколько вызовов, мы возвращались на станцию.. При повороте в знакомый дворик в приоткрытое окно проник запах гари; из-за поликлиники валил дым, везде сновали врачи и медсестры без халатов. Первые сгребали небольшие горки листвы, вторые собирали их в кучи побольше и поджигали, на радость вернувшейся со школ детворе, отгоняемой во избежание несчастных случаев.
Роль вождя с бревнышком на этом посткоммунистическом субботнике исполнял Сергей Петрович Закатин собственной персоной.
Заполнив отданные Ларисой истории болезни, я развела бомжпакет с лапшой и села обедать, но не успела запустить вилку в месиво с химическим ароматом курицы, как вошла заведующая, перепачканная и пропахшая костром.
- Женя, когда пообедаете, выходите на улицу, присоединяйтесь! - пригласила она меня.
- Вы хотите, чтобы я потом в таком виде к детям ездила? – делано удивилась я.
- Но кто-то же должен убирать?!?
- Точно. Дворник. Извините, пожалуйста, Валентина Ивановна, но – нет.
Лариса задумчиво посмотрев вслед гордо удалившемуся начальству протянула:
- Ну, сейчас начнется…
Меланхолично пережевывая обед, я наблюдала в окно за чужой работой с чувством вины, борющимся с чувством собственного достоинства.
Валентина Ивановна орудовала граблями плечом к плечу в Арникей, ожесточенно делясь впечатлениями.
Через минуту та бросилась в здание.
- А тебе, что, особое приглашение надо? – накинулась она на меня в дверях, - Чем ты лучше нас?
- Ничем.
- Все работают!
- Я не все.
- Да я бы на месте заведующей тебя….!
- В угол поставили? Отшлепали?
Нина Арсеньевна, почувствовав нехватку слов и воздуха, кинулась за тем и другим на улицу.
Аппетит был испорчен, но марку невозмутимости нужно было держать. Следующим воспитателем стал главный врач.
- Ну, Женя, - мягко начал он увещания, присев на край стула, - а если бы все отказались?
Перечить ему было крайне тяжело, но собрав все свое упрямство я тихо сказала:
- Ради Бога, Сергей Петрович, тогда бы нашелся, наверно, дворник. Извините, но я не пойду. Из принципа.
- Ну что же… Ладно… - Закатин развел руками и вышел.
Налив чаю, я примостилась на диване и включила телевизор, чувствуя себя Иудой от здравоохранения. Лариса молча села напротив, но я ощущала ее молчаливую поддержку.
На втором рекламном ролике начался дождь, разогнавший тружеников по рабочим местам, и субботник захлебнулся сам собой.

Пока Арникей приводила себя в порядок, в коридоре станции появилась мамочка, ведущая за руку своего отпрыска. Мальчишка ростом со стол успел вдоволь нареветься, и теперь только судорожно всхлипывал, держа свободную руку на весу. Синий комбинезон, перепачканный от штанин до капюшона, выдавал почти удавшуюся прогулку. Буйство рыжих кудряшек вокруг опухшего от слез лица делало создание похожим на ангела.
- Здравствуйте, помогите, пожалуйста! Я только на минутку отвернулась, а он уже около костра копошится…
Женщина была в отчаянье. По большому счету, мамки плачут вместе с детьми всегда, только про себя. Некоторые, при этом, еще и что-то предпринимают.
- Так к хирургу поднимитесь, он на втором этаже в шестнадцатом кабинете…, - попыталась все же откреститься я, единственный раз имевшая дело с ожогами на практике после четвертого курса. Вернее, дело с ними имел преподаватель, а мне досталась только роль наблюдателя.
- Да нет его на месте, я только что оттуда! Но вы же врач!
Возражать далее казалось, как минимум, неприличным.
- Ну, солнце, иди ко мне, не бойся, я только ручку посмотрю. - наклонившись над ребенком, я как можно мягче потрепала его шевелюру и понимая, что в таких случаях дети реагируют только на интонации, не меняя тона, попросила мамку сесть на кушетку и взять сына на колени. - Ну, давай, посмотрим… вот, умница… как тебя зовут?
- Митяваныч, - затравленно глядя на свою мучительницу, скороговоркой произнес пацан.
- Дмитрий Иванович, - грустно улыбнувшись, перевела мать, - Расти тебе еще до Ивановича…
Левая ладошка покраснела и отекла, вот-вот ожидался ожоговый волдырь.
- Так. Ручку мы сейчас перевяжем, а вы, все же, после этого до травмы дойдите, пусть и они посмотрят, - распорядилась я.
Увидев салфетку и бинт, Митя собрал последние силы для новой волны рева. Успокаивать его в таком состоянии значило терять время. Поэтому, когда мальчик стал похож на раненого героя гражданской войны, голос его окончательно охрип. Впрочем, он был так напуган, что почти не сопротивлялся, и помощь Ларисы не потребовалась.
- Все, все… больше не буду. - резюмировала я свою работу, и подмигнув, добавила - Вот и верь после этого тетям с ласковыми голосами…
Митя ответил ненавидящим взглядом и уткнулся матери в юбку с таким видом, который разрывает сердце и вызывает могучее чувство беспомощности у любой родительницы.
Через пару минут мы с диспетчером любовались на них из окна. Перебинтованный ангел деловито шлепал по лужам, и вырваться от женщины не пытался.

Нина Арсеньеавна, приобретшая, наконец, признаки своей профессии сидела на кухне и утоляла нагулянный на свежем воздухе аппетит.
- Кто тебя учил повязки накладывать? – поинтересовалась она, потянувшись за очередной булочкой, - потом будут говрить, что у нас не педиатры, а ветеринары работают.
- Хорошо, что не дворники, - огрызнулась я и, не удостоенная ответа, направилась к водителям.
Ребята играли в домино и пополнению компании обрадовались.
Стук костяшек успокаивал, и после трех проигрышей ко мне вернулась прежняя безмятежность.
Лариса появилась снова кстати, притащив чайник в шоферскую:
- Я заведующую вместо себя оставила. Ей скоро уходить, пусть хоть полчаса посидит, бредни Арникей послушает.
Тридцать минут Валентина Ивановна не выдержала, и спустя четверть часа диспетчеру пришлось отправляться на свое место. Чуть позже разъехались и мы.

Затихнув вечером, дождь снова принялся за свое после полуночи, и лежа в темноте, было жутковато слушать его неравномерную дробь, усиленную порывами ветра, завывавшего голосом какого-то первобытного музыкального инструмента. Два шерстяных одеяла кое-как сохраняли тепло вокруг свернувшейся калачиком меня. Центральное отопление еще не полагалось, а радиатор пришлось отключить – штепсель искрил, грозя вызвать короткое замыкание во всей поликлинике. Кабинет заведующей, оббитый изнутри железными решетками, хоть и напоминал КПЗ, по мнению мужчин, но все же являлся отдельной норой, в которую не долетали звуки телефона и чайных трапез. До вызова можно было расслабиться.
Решетки эти поставили все те же блюстители борьбы с наркотиками. Кто-то из них посчитал, что ампула реланиума и промедола – достаточный соблазн для штурма или осады. Окно при этом осталось незарешеченным, денег довести дело до конца не хватило.
Арникей не выходила у меня из головы. Сил злиться уже не оставалось. Перед глазами стоял образ старухи, которую дома ждал сын инвалид, болонка, утренний кофе и идеально убранная квартира.
Чтобы отвлечься, я попробовала сосчитать, сколько среднестатистический врач осматривает детей за жизнь. Семь-десять – за сутки. Семьдесят-сто – за месяц. Тысяча-тысяча двести – за год… На следующем этапе сквозь шум за окном послышалось мяуканье, и выглянув на улицу, я увидела котенка, поджавшего переднюю лапу. Он тоскливо сидел на пандусе, но, почувствовав человека, двинулся, сильно хромая.
Подумалось, что если открыть раму, то можно затащить бедолагу в комнату..
Дернув ручку окна на себя, я перегнулась через подоконник, стараясь не обращать внимания на струи воды, щедро льющиеся за шиворот. Зверек не уходил, но плакал громче прежнего, с надеждой глядя снизу вверх.
Когда мои пальцы сомкнулись, наконец, на его загривке, сон прервался.
Вода, сочившаяся с потолка, заставила слететь с дивана, ушибив локоть о стол. Кое-как отодвинув свое ложе от стены, я, отдышавшись, села на сухой край. Одеяла почти не намокли, но единственное свободное место оставалось напротив Нины Арсеньевны в общей комнате. Непрерывно зевая, пришлось собрать постель в охапку и покинуть кабинет, тут же столкнувшись в коридоре поликлиники с такой же сонной Ларисой.
- А, Евгения Георгиевна, я за вами. Сашу толкнула уже. Четырнадцать лет. Сыть по всему телу. Отек.
- Угу… Там у Валентины потолок течет, к утру затопит, наверно, - пробормотала я и потащилась сваливать ненужное пока белье.
Помятая рожа моего водителя давала представление о собственном внешнем виде.
На пустынной дороге мы встретили лишь один самосвал, двигающийся как-то не очень прямо, но шоссе оказалась достаточно широким, и «волга» легко ушла от столкновения.
Эмоций происшествие не вызвало. Предрассветный час окружал машину желтым фонарным туманом, и только звук мотора мешал ощущению собственной призрачности.
- Квартира какая? – вглядываясь в щитки над парадными уточнил Саша.
- Пятьдесят.
- Тут.
Не успела захлопнуться дверца, шофер достал из-под седалища подушечку и стал устраиваться досыпать.
Недавно отремонтированная бывшая общага насчитывала шесть этажей и была оснащена лифтом, который приветливо встретил меня распахнутой освещенной пастью, но везти категорически отказался, хорошо, что двери не захлопнул, а то пришлось бы досыпать параллельно с Сашей, только без подушки и стоя.
Между вторым и третьим этажами стояла немолодая полная женщина с убранными в кичку волосами и ангоским платком поверх цветастой блузки. Голубые джинсы выгодно подчеркивали дефекты фигуры, обтягивая все неровности от линии талии до колен, расходясь в легкомысленном клеше над махровыми красными шлепанцами. Ненакрашенное лицо выглядело строго и озабоченно.
Сторожевой пес, сидящий внутри любого скоропомощника, приоткрыл один глаз и напрягся.
- Вы к ребенку вызывали? – привычно начала я разговор, перебирая в уме опасные для жизни состояния от отека Квинке до экзотического синдрома Лайела, при котором аллергия так сильна, что кожа на всем теле слезает будто от страшного ожога..
- Да, доктор… У нас лифт не работает по ночам… Нам, бюджетникам, квартиру выбили, но под самой крышей, остальные все новые русские и чурки раскупили.
Слащавый заискивающий тон успокоил и раздосадовал одновременно – уж очень много пришлось повидать как напуганных насмерть мамаш, так и пустых предрассветных вызовов.
Дубовый полированный паркет ослеплял от прихожей до громадной комнаты, увешанной коврами. На узенькой кровати сидела девушка. Капризные губки заранее обиженно дулись, вздернутый нос, усеянный веснушками недовольно сопел, а глаза смотрели привычно высокомерно.
- Привет. – я поставила чемодан и примостилась на приготовленном стуле, - Показывай свою сыпь.
- Вот. – та откинула одеяло, продемонстрировав два прыща на загорелых бедрах.
- И все?
- И все, доктор, вступила в разговор мать. Но у нас такие отеки бывают….
- Так если бывают, может, хоть супрастин дали? – ядовито вежливо поинтересовалась я.
- Нет, что вы! Сразу вас вызвали! Мы только что с дня рожденья приехали.
- Ну, так дайте сейчас…
Пока женщина ходила за лекарством, я, на всякий случай, бегло оглядела пациентку, окончательно удостоверившись в своей полной ненужности.
Дочь изволила принять таблетку двумя пальчиками и запила из фарфоровой чашки, оттопыривая мизинец. Личико ее при этом выражала смесь отвращения и страдания одновременно.
Видимо, моя физиономия передала нелестный внутренний монолог.
- Ой, вы извините, доктор, но она у меня единственный ребенок, и далась мне с таким трудом… Так у нас ничего страшного?
- Ничего.
- А что нам делать?
- Тоже ничего. Таблетку вы дали. Будет хуже – вызывайте, в больницу поедете, - как можно спокойнее изрекла я обычную угрозу. – А сейчас – всего доброго.
- Ой, спасибо, спасибо, что приехали… - мать метнулась сначала куда-то вглубь квартиры, потом обратно, держа в руке два зеленовато-коричневых банана, - Это – вам!
Чтобы не чувствовать себя еще и цирковой самкой мартышки по вызову, я тихо и четко проговорила, глядя в прозрачные глаза неопределенного цвета:
- Извините, мамочка, но я врач, и мне не хотелось бы, чтобы говорили: ««Скорая» у нас за бананы работает». – и выдержав паузу, развернувшись, вышла на лестницу.

Достучаться до дрыхнувшего с младенческим видом Саши удалось не сразу. Охая и потирая затекшую спину он завел мотор и мы тронулись.
Наступила моя очередь дремать, но через пять минут езды машину тряхнуло так, что ожил бы и мертвый. Первая сумбурная мысль была о том, что водитель заснул и на полной скорости перемахнул через бордюр.
- Ё…..! – эхом моим соображениям откликнулся Саша, ничуть, впрочем, не затормозив.
- Что это было??? – выговорила я, убедившись, что «волга» на ровной дороге и даже не на встречной полосе.
- Да, блин, провод под напряжением… Ветром оборвало, вишь, как тряхануло…
Спать временно резко расхотелось.
Первые автобусы уже курсировали по своим маршрутам, и на остановках стали появляться твердо и не очень стоящие на ногах пассажиры.
Недалеко от станции, перегородив полосу, стоял знакомый самосвал, за которым красовалась желтая «тэшка» с расплющенным капотом. Водители размахивали руками неподалеку, и смысл их разговора перевода не требовал. Мы порадовались, что они не успели друг друга покалечить, и проехали мимо.

Тихонько, чтобы лишний раз не тревожить Ларису, я положила карточку на стол и на цыпочках прокралась в общую комнату, в темноте задев стул.
Арникей на секунду перестала храпеть, повернула голову на грохот и пробормотав нечто, среднее между «Могла бы поаккуратнее» и «Чтоб ты сдохла», тут же вырубилась опять, не тратя времени на ругань. Через минуту я тоже отключилась.

Мяуканье становилось настырным, и казалось, раздавалось под самым ухом.
- Брысь! Брысь! Ты мой сон, и к тому же бывший! – звук собственного голоса выкинул меня в реальность. Настенные часы сообщали, что до конца дежурства оставалось три четверти часа.
Нина Арсеньевна была на вызове, и диван напротив пустовал. Ежась от холода, я включила чайник и, накинув куртку, побрела на улицу – курить. У выхода сидела на корточках диспетчер, наливая в щербатое блюдце молоко. Рядом с ней нетерпеливо крутился маленький серый котенок с черным пятном на передней лапе.
- Правда, красивый? – просительно произнесла Лариса, глядя на меня снизу вверх, неверно истолковав выражение моего лица, - Прибился пару дней назад. Возьмем?
- Возьмем, - автоматически повторила я и добавила тут же, уже более бодро: - Конечно. Как вам имя – Арниша?