Чокнутый

 Я - чокнутый! Правда-правда... Чокнутый. Чок-чок-чок-чокнутый...
 Это в самом деле так. Хотя никто мне об этом в лицо не говорил. Но я-то себя лучше знаю.
 Кое-кто, вероятно, удивился бы моему такому решительному суждению. Мол, как это так - чокнутый? С чего бы? Да еще и сам о себе. Значит, какая-то игра или представление?..
 Насчет представления я тем более не согласен. Для этого нужен зритель, хотя бы один. А у меня нет никого. Стало быть, совершенно нет никакой, даже мало-мальской, выгоды.
 И еще - я не хочу лицемерить. Это было бы подло по отношению к самому себе.
 Чокнутый - и точка.
 Ну да, точка...
 С их точки зрения, чокнутый. С точки зрения нормальных. Я ненормальный для нормальных.
 А почему?
 Правда, почему? Ну, что - у меня какие-то нарушения в результате травмы или генетические аномалии?
 Вроде нет. Я, кстати, вполне сносно могу говорить и писать, и проводить дискуссии, и даже читать лекции.
 Я - чокнутый потому, что однажды ко мне пришла мысль, которая меня полностью парализовала. Я ни о чем другом, кроме нее, и думать больше не мог.
 Это уже потом, когда оказался выхолощенным и обезглавленным, я стал называть себя чокнутым.
 А вначале... Вначале я ощутил себя по меньшей мере гением, ибо мысль была гениальна.
 Скажите, вам часто приходили в голову гениальные мысли? Пожалуй, и ко мне она пришла не вдруг, а после мучительной головной работы.
 Итак, я задумал покончить с собой. Уф-ф! Сказано... Еще не сделано, но сказано. Сказано...
 Я задумал...
 Однажды я спросил себя:"Какого черта ты живешь и что тебе еще здесь нужно?" Потом долго и вымученно объяснял сам себе, что жизнь человеку дается один раз... что благородные порывы... что цели... что друзья и родственники, а также любовницы, собаки и прочее...
 Но потом мне надоело врать.
 Два месяца назад от меня ушла жена, забрав с собой все, что только можно. Чокнутым она меня, может быть, и не считала, но все же ушла. Пожалуй, для кого-то это уже повод шлепнуть себя. Но ей-богу, не для меня.
 Ведь как-то я жил эти два месяца.
 Я ходил на службу, благопристойно отсиживал задницу, получал свои гроши, и никто, ни одна канцелярская крыса не знала, кто я такой и что скрывается в моей душе.
 Мне стало скучно. Я жил в квартире, напоминающей гроб, где всегда было темно. Я пробовал жечь свечи, но это еще больше напоминало замогильный сюжет со всеми присущими атрибутами.
 У меня не было друзей. Вернее, когда-то они присутствовали, когда я сам еще был горяч, молод и страшно верил в свои необъятные силы. Кто-то бросил меня, кого-то - я. И стало пусто...
 Я пробовал устраивать у себя оргии. Причем, был в них не действующим лицом, а зрителем. Зрителю всегда легче. Он почти постоянно в выигрыше. Ну, что он теряет? Деньги за билет? Да бог с ними! В других ситуациях мы теряем гораздо больше.
 Я находил такие парочки, которым обязательно было необходимо справить сексуальную нужду, но места, благопристойного места для отправления сего наипрекраснейшего культа, увы, не было.
 Одним словом, я предоставлял им за умеренную плату свою спальню и уходил на кухню, плотно прикрыв за собой дверь. Однако самое главное - стенки в моей квартире. В общем, они еще неплохи для такой хибары. Но есть одно место, - оно, правда, прикрыто, занавешено какой-то ветошью, и создается впечатление, что все плотно закрыто и ничего, так сказать, не видно.
 Чушь, я спокойно отодвигал эту ветошь и очень хорошо мог разглядеть все происходившее в моей спальне. Меня это очень здорово заводило, я трясся как бешеный и получал удовольствие не меньше, чем мои постояльцы.
 Но однажды я влип. Одна чересчур разумная парочка сумела обнаружить мой тайник и, таким образом, вычислила меня. Кончилось это тем, что меня прилично отделали, и я перестал этим заниматься.
 Потом я пробовал пить в одиночку. Разговаривал сам с собой, чокался, произносил заздравные тосты в свою честь. Раздевался догола и выливал на себя шампанское, мед или варенье, а потом не торопясь облизывал свое тело, словно опытная шлюха-профессионалка.
 Иногда, напившись до одури, я выходил в ночь - искать различные приключения. Одевался я прилично, чтобы никто не счел меня заурядным хулиганом. Плюс, разумеется, профессорские очки и невинное выражение лица, с которого не сходила улыбка.
 Итак, я выбирался в парк и искал все те же влюбленные парочки. Но теперь я уже ничего не предлагал, а попросту задирался.
 Меня отталкивали, обзывали, уговаривали. Я не сдавался. Просил, чтобы они составили компанию мне, потому что было скучно.
 Ни разу у меня это не получилось. В конце концов меня стали принимать за "голубого". Да, вероятно, я и сам готов был в это поверить, купить женское платье и, напялив его на себя со всеми необходимыми причиндалами, выйти на улицу и вести себя соответствующим образом.
 Платье я купил - ярко-красное, с голубым вырезом на груди, черные туфли на каблуках самого большого размера, какие только удалось найти. Они все равно оказались немного малы, но я надеялся вытерпеть. Потом приобрел симпатичную дамскую сумочку и заполнил ее всевозможными вещицами.
 Там появились недешевые духи, платочки, хорошо ими пропитанные, две помады - темная и светлая, тушь для ресниц, пачка дамских сигарет, зажигалка с изображением нагой дивы, фотокарточка какого-то подмигивающего мудака, изображенного голым по пояс, пачка разноцветных резинок и разные "записнушки" с выдуманными адресами.
 Да, чуть не забыл. В свое время, в то самое, когда я еще не считался чокнутым, - у меня был друг, что постоянно крутился по театрам, будучи не актером, а так - осветителем, грузчиком, сторожем, может быть, кем-то еще. Так вот, как-то по пьянке он подарил мне дамский парик.
 Это был прекрасный черный парик с завитыми локонами. Наверное, дружок украл его в чьей-то грим-уборной, а впрочем, ему тоже мог кто-то его подарить.
 Итак, кое-как нахлобучив этот парик на голову, я уселся возле зеркала. Конечно, очки были лишними, а пару сережек явно не хватало. Зато в наследство от моей женушки у меня осталась золотая цепочка.
 Впрочем, она вряд ли была золотая. Может, какая-нибудь позолоченная дрянь, иначе красавица вряд ли удосужилась бы ее забыть.
 Я надел цепочку и она очень гордо засияла на моей груди.
 Ага, грудь... Чтобы как-то ее обозначить, я подложил в бюстгальтер кусок ваты. Они (ну да, теперь уже "они") оказались достаточно твердыми и потихоньку приводили меня в неистовое возбуждение.
 Обильно намазав губы и хорошенько поработав над ресницами, я был вполне готов.
 Лицо, которое на меня взглянуло из зеркала, теперь вряд ли могло казаться мужским. Этого я добивался, черт побери!
 Ну а дальше? Я выйду на улицу, отправлюсь в какой-нибудь ресторан или отель, или куда-нибудь туда, куда обычно они ходят.
 Так-так... А потом? Ну да, что потом?..
 Пусть будет что будет. В конце концов, мне было нужно приключение, только и всего.
 Я помню, как вышел из своего подъезда, и никто меня не узнал, хотя было еще светло.
 "Это забавно, это очень забавно", - крутилось у меня в мозгу.
 В самом деле, я же мог родиться женщиной и у меня могли быть совершенно другие мозги, и другое тело, и стало быть, другие желания.
 Надо быть развязней, если хочешь чего-нибудь добиться.
 Я остановил такси и попытался представить себя заправской путаной. Правда, видавший виды шофер ничтоже сумняшеся выполнил мой заказ, довезя до парка и не обращая никакого внимания на мои выпирающие коленки и на дымовые кольца, которые я выписывал, сексуально выпятив губы.
 В парке я повел себя как последний идиот. Стал глупо покачивать бедрами и двигать задницей, словно заправский педик. Но ведь педиком-то я на самом деле не был. Откуда мне знать, как они, настоящие, должны себя вести? Мне просто нужно было... ну да, приключение, сумасшедшее, дурацкое приключение.
 И я его получил. Ей-богу, получил. С лихвой, как будто чувство опасности подхлестнуло меня и погнало, словно стремяного жеребца, вдаль, минуя и давя чувство обычной реальности.
 Но вы понимаете, мне было все равно. Кого я встречу, что со мной будет. Все равно...
 Вместо света я рванулся во тьму. Где было больше интима и страха. Но ведь я желал мазохистского наслаждения. Мне хотелось, чтоб было больно, чтоб меня оскорбляли.
 Но получилось все не совсем так, как мне хотелось. Я услышал крик - женский, приглушенный, не оставляющий ни минуты сомнения в своей первопричине.
 Не знаю, что овладело мной. Наверное, я все еще оставался мужчиной, а не тряпкой и не скользким педиком, хотя и напялил на себя дурацкий маскарад.
 Я увидел, как трое дюжих парней набросились на девушку, причем один из них крепко держал ее руки и голову, другой - ноги. А третий, видимо, главный из них, тот, кому все и предназначалось, преспокойно расстегивал блузку, отодвигал бюстгальтер и жадно сжимал белые девичьи груди, будто ожидал выжать из них целебный сок.
 Картинка замерла для меня. Я не мог ее больше видеть, это было невыносимо, и ноги, обутые в дамские туфли на высоких каблуках, сами понесли меня в драку.
 Скорее всего, это выглядело смешно со стороны. Я неуклюже замахал руками, схватил каблук и залепил им под глаз одному из парней, кажется, тому, кто держал ноги. От неожиданности парень бросил свою ношу, да и другие на минуту замерли.
 Эта крохотная минутка и решила все дело. Девушка сумела выскользнуть, словно маленькая рыбешка из сети, и побежала, побежала прочь, в рваном платье, судорожно прижав руки к груди.
 Парни, крякнув, заорали от возмущения и напустились на меня. Я тут же почувствовал сильный удар по голове. Мой знаменитый театральный парик съехал набок и обнажил мужские признаки.
 Увидев это, парни снова застыли, как мумии. Но эту, еще одну минуту, которая как бы была подарена свыше, я не смог использовать для своего спасения.
 - Пидор! - ошалело закричал главарь. - Бей пидора! - и тут же меня повалили на землю и стали жестоко избивать...
 Больше ничего не хочу вспоминать. Я, наивный авантюрист, получил свое приключение - жестокое, бессмысленное наказание. Глубокой ночью, весь в крови, побитый, я еле доплелся до своей комнаты.
 И тогда у меня появилась дилемма. Она тут же созрела в мозгу. Итак, первое побуждение: найти своих обидчиков и достойно их наказать. И второе: выбрать способ самоубийства и умереть.
 Я обдумывал все утро, хотя голова моя раскалывалась, как от страшного похмелья.
 Конечно, настоящий мужчина должен их найти во что бы то ни стало. Но это хлопотно, черт возьми! И похоже, я здорово смахиваю на трусливого засранца.
 Значит, второе... Ага-а-а!
 Действительно, смогу ли я жить после всей этой катавасии, которую, кстати, я чуть ли не сам спроектировал? Кто гнал меня в это глухое место? Кто заставлял меня заступаться за девчонку? Кто напяливал, наконец, на меня женский наряд, который иначе, как принадлежностью для "голубого" не назовешь? Значит, все было мной так или иначе подсознательно подстроено. И не стоит увиливать!
 А раз так, то я - чокнутый...
      И осознав это, мне стало замечательно легко.
     Ведь чокнутым - море по колено. Они могут просто так застрелиться или повеситься, или придумать что-нибудь экстравагантное.
     Это, кстати, заставило меня призадуматься.
     В самом деле, если уж я решился покончить с собой, то немаловажную роль в этом процессе играет способ самоубийства.
     И я занялся поиском этого способа.
     У меня имелся хороший моток шпагата, крепкий, как манильская пенька. Для начала я обвязал им электрошнур, что держал лампу, свивавшуюся набалдашником. Раньше там висела шикарная чешская люстра, ну да бог с ней!..
     Нужно было смастерить какое-то подобие виселицы: прибить к потолку планку с железным крюком, на него водрузить эту петлю, которую желательно обмазать мылом, салом или каким-нибудь жиром. Подставить внизу табуретку, взгромоздиться на нее и... Ну, в общем-то, остальное - дело техники.
     Теперь, составив в уме план работы, я почувствовал новый прилив сил.
     Покопавшись в чулане, я нашел все то, что мне подходило. И уже через полчаса смог накинуть на шею самую настоящую, жирно намыленную петлю.
     Я постоял немного в таком положении, попробовал спустить с табуретки сначала правую ногу, потом - левую. Затем начал слегка пританцовывать. Гладкая петля стала тем временем угрожающе сжиматься.
     И тогда первый холодок страха медленно заполз в меня. Это было ужасно. Представьте себе, что вашу ногу неспеша пожирает какое-то громадное существо, допустим, крокодил. И вы ясно видите, как эта самая ваша законная вещь, ваш атрибут и орган вдруг перестает таковым являться и становится посторонним предметом.
     Сбросив с себя петлю, я присел на корточки. В это время неожиданно ножка от табуретки надломилась, и я кубарем покатился по полу. Странно, кажется, судьба хранила меня, чокнутого.
     Остаток дня я провел спокойно, вовсе не думая о своем решении. Утром даже сходил на свою дурацкую службу, где добросовестно перекладывал какие-то бумажки справа налево и наоборот.
     Вечером я вернулся домой. Включил телевизор, выпил чашку некрепко заваренного кофе и закурил сигарету.
     Надо было что-то делать. Оттяжка времени не входила в мои планы.
     Я смотрел на петлю, которая все еще висела в центре комнаты, как бы напоминая о моем долге.
     И вообразив себя повешенным на этом дурацком намыленном шпагате в несуразной позе,  понял одно: петля не годится.
     Не годится!..
     У меня был нож. Точнее, не нож, а тесак, острый, как восточный ятаган. Полчаса я рассматривал его, будто видел впервые. И думал...
     Ну да, это больно. Это очень больно. Так больно бывает зарезанным коровам, ревущим от нее, от этой ужасной боли. И эта боль, пожалуй, страшнее самой смерти.
     Но если я сделаю все быстро?.. Как опытный палач, который искусно отсекает голову преступнику. Шлеп - и голова отлетает...
     Я крепко сжал левую руку в кулак. Вены на запястье напряглись. Взмахнул тесаком, но в последнюю секунду все же задержался.
     Черт возьми, да я же трушу... Это самая настоящая трусость. Надо решиться, в конце концов.
     Я разжал кулак и растопырил пальцы. В тот же миг резанул тесаком по указательному пальцу, как раз возле косточки.
     Сумасшедшая, ни с чем не сравнимая боль поразила меня. Мне показалось, будто перед глазами заполыхало пламя.
     - А-а-а-а-а-а-а!..
    Конец пальца запрыгал, словно земляной червячок. Из раны, будто выжимаемый лимонный сок, потекла какая-то грязная кровь. Но кость, что владела суставами и на которую наслаивалась телесная мякоть, оказалась крепкой и смогла выдержать сумасшедший удар.
     Палец посинел и посекундно дрожал в такт ритмичным кровяным пульсарам.
     Репетиция не удалась. Я не смог отрубить даже палец, что уж тут говорить о том, чтобы перерезать вены или садануть себя ножом под дых или в шею.
     Больно!.. Ах, как больно...
     Кровь лилась и лилась из этого несчастного пальца, а я, чокнутый, облизывал его и рыдал, жалея себя и проклиная дурацкую идею, пришедшую ко мне...
     Пару дней прошли на удивление спокойно. Казалось, я смирился со своими рутинными делами и со своим униженным положением.
     Но потом все началось сначала. Гнетущее состояние навалилось на меня, и гениальные мысли, одна сумасшедшее другой, осиными роями проносились в моем ошарашенном мозгу.
     Я вспомнил, что можно безболезненно уснуть, наглотавшись сильных лекарств. Покопавшись в своей аптечке,  с трудом обнаружил полдюжины разных антибиотиков.
     Надо попробовать...
     Я неспеша отварил порцию вермишели, плюхнув туда приличный кусок масла. Налил в граненый стакан какого-то импортного пойла и спокойно проглотил, одну за другой, демонстративно запивая по глотку, найденные таблетки.
     Правда, одну, последнюю, я попытался разжевать, но она оказалась такой горькой, что я инстинктивно выплюнул ее.
     Затем еще раз наполнил стакан и уже единым махом опустошил его.
     Минут пять я сидел неподвижно, потом стал что-то напевать, нанизывая на кривую вилку холодные слипшиеся вермишелины.
     И в этот момент что-то непонятное сверкнуло у меня перед глазами и ударило прямо в лоб, как будто я наткнулся на чей-то крепкий кулак. Даже не успев удивиться, я упал на пол, опрокинув стул.
     "В конце концов я сам этого хотел. Сам..." - промелькнуло в моем мозгу.
     Мне показалось, что какая-то большая птица резво вспорхнула прямо передо мной, больно ударив меня по щеке.
     Лицо тут же вспыхнуло, словно его подожгли, и заалело. Хотя откуда все это можно было видеть и ощущать, ведь скорее всего я был без сознания, разве только случайный жизненный островок все еще мог принимать какие-то слабые сигналы.
     "Как? Неужели еще жив?" - удивлялся я, ощупывая свои пальцы, как будто это были осьминожьи лапки.
     Но комната уже заполнялась тьмой, несмотря на то, что был день, и солнечные лучи где-то далеко яростно топили масло на сковородке.
     Пару часов я находился в состоянии очаровательного тошнотворного наркотического дурмана. Мне поминутно хотелось то смеяться, то рыдать. Те немногие предметы, которые находились в моей комнате, казались гигантскими скалами. Вода, бегущая из крана, напоминала водопад.
     Потом меня стало рвать. Страшная въедливая боль началась внизу живота и неспеша, мучая и издеваясь, вздумала подняться наверх, волоча за собой вермишельные скрученные трубы.
     Я потянулся к унитазу и чуть не ударился лицом о гладкое водянистое дно.
     Горе мне, горе!.. Вероятно, это грех, смертный грех - то, что я задумал, и тот, кто, скорее всего, управлял наверху нашими судьбами, был разочарован и разгневан моим поведением.
     Впрочем, я мог объясниться и написать, как это ни выглядело тривиально, прощальную записку, где, обращаясь к высшим силам, следовало бы как-то прокомментировать свой поступок.
     Отблевавшись и едва дыша, я выкопал где-то листок бумаги, на котором увидел какие-то старые расчеты и набросок своего ненаписанного стихотворения.
     Жирными полосами я стал вымарывать строчки, как будто хотел вычеркнуть основные этапы своего горестного существования.
     И только последние слова, когда-то написанные мной, заставили меня остановиться: "Было или не было".
     Ха-ха... В самом деле, раз я стремлюсь самоуничтожиться, стало быть, отрицаю то, что в действительности было, и его, этого произошедшего, как бы и вовсе не должно быть или не было, что по сути одно и то же. Во всяком случае, для вечности.
     Ну, кому, какому сердобольному дяденьке-альтруисту придет охота разбирать мои внутренние переживания, как печенку или кишки?
     Значит, и писать ничего не нужно.
     Уйти тихо и даже не хлопать дверью. Зачем шуметь, если меня уже нет?
     Мысли потихоньку приходили в порядок, и я чувствовал, что боль покидает меня.
     Я понимал, что это - временная передышка, та отсрочка, которая дается для того, чтобы успеть сделать еще что-нибудь, пусть малозначительное, какую-нибудь деталь. В конце концов, я имел право еще что-то посмотреть или прочитать.
     Ага!.. Прочитать и умереть. В этом есть романтический флер, и уж, безусловно, никто мне не вправе запретить читать перед смертью.
     Я кинулся к книжному шкафу, заметно поредевшему после того, как моя жена забрала девять десятых всех бывших книг, и стал судорожно искать.
     Ну да... Достоевский, Хемингуэй, Борхес... Нет, все не то, хотя в свое время они потрясающе выматывали меня, уводя в далекие лабиринты раздумий. Но теперь я не мог к ним возвращаться. Это казалось сложным, неразрешимо сложным для моих выпотрошенных мозгов.
     Я нагнулся, ища что-нибудь внизу, и тут сверху, как будто специальный знак, на меня свалилась книга, попав прямо в висок.
     Почесывая место удара, я неприятно сморщился, собираясь закинуть глупую книгу куда подальше.
     Но внезапно я увидел название и, усмехнувшись, быстро открыл ее, перелистывая страницы.
     Вот это да!.. Странные, однако, случаются вещи, подумалось мне.
     Это была "Гроза" Островского, та самая наивная история о свихнутой купчихе, которую  наши учителя упрямо старались показать героиней.
     Я воочию представил никому не нужную Катерину, швырнувшую себя с обрыва прямо в Волгу.
     Глядя на старую, затасканную пьесу, можно было бы хорошенько повеселиться, пройдясь по классику. Прикинуть пару аналогий из сальных анекдотов. И опошлить все до конца.
     Кроме одной детали.
     Той самой, наиважнейшей для меня, чокнутого, детали, именно теперь, в моем невообразимом положении.
     Итак, Катерина умерла сразу, без мучений. Ее выловили через несколько минут, но было уже поздно. То есть, поздно для других. А для нее-то было именно как раз, потому что...
     Потому что она ХОТЕЛА покончить с собой, а не играла комедию. Стало быть, добилась своего одним махом.
     И самое главное, самое главное...
     Катерина умерла без мучений.
     То, что она сотворила, у медиков называется механической асфикцией. То есть, удушение, и не естественное, а как бы со стороны. Я как-то видел такое свидетельство о смерти одного утопленника. Впрочем, купчиха - утопленница не простая.
     Ах, боже мой, все не то!..
     Она бросилась с обрыва, что-то там напоследок прокричала, это не важно. Или важно только потому, что падала она на выдохе. Значит, времени в воде у нее оставалось еще меньше.
     С точки зрения самоубийцы, она все сделала правильно. Действительно, зачем, скажите на милость, делать глубокий вдох, чтобы там, в легких, оставались какие-то резервы, пусть на минуту, но все-таки...
     Эта минута могла бы быть ужасно мучительной. Пока вода попадет в легкие, пока исчезнет сознание... Минута - это срок.
     Я долго шагал по комнате с книжкой в руках и обстоятельно обдумывал свое решение.
     За парком, за тем самым проклятым местом, где все и произошло, протекала река. Даже не река, а так - глупая речушка, одно только название - Быстринка. Не Быстрая, а Быстринка. Маленькая, не глубокая, но в меру. Утонуть, конечно, можно. Особенно, если плавать не умеешь, или как в моем случае.
     В детстве я переплывал эту речушку туда и назад, и каких-то особых усилий при этом не затрачивал.
     Ну да бог с ней, с речушкой! И с детством тоже. Течение в реке действительно быстрое. Если все сделать правильно, то мучения будут недолгими. Я быстро потеряю сознание, и все будет кончено секунд за десять. Буду петь что-нибудь. Например, "Yesterday", до припева. Это несомненно ускорит.
     Через речку тянется мост. Небольшой, но довольно красивый. Впрочем, что мне-то до красоты? Он удобный. Удобный...
     Помню, когда его только начинали строить, то основание заделывали досками. А мы, пацаны, бегали по этим доскам. Те прогибались, и щели были приличные, и высота - ого-го-го... А мы бегали босиком, нам было все интересно, и никто из нас никуда не падал.
     Теперь пешеходы часто ходят по этому мосту, для этого имеется небольшая дорожка.
     Я спокойно дойду до середины. Раздеваться не буду, чтобы не привлекать ничье внимание. Буду прыгать так, в одежде. Сниму очки, что мне в них видеть там, внизу? Быстро перешагну через оградку, встану на парапет и разожму руки. Тело само шлепнется. Там высота приличная, с пятиэтажный дом, не меньше. Уйду глубоко под воду, как субмарина. А для гарантии, что не всплыву, подвяжу на шею кирпич. Да-да, кирпич... Все утопленники так делают.
     Итак, я все решил. И чтобы не менять своего окончательного решения, не канючить у судьбы лишний день, назначить суд на завтрашнее утро. По утрам я обычно плохо соображаю и уж совсем плохо ориентируюсь. Вот под это самое состояние было бы неплохо убрать все концы в воду.
     Вечером я купил бутылку водки и, как последний забулдыга, высосал ее в одиночку, не торопясь, поминутно чокаясь сам с собой.
     Я еще не чувствовал вовсю торжество момента, и алкоголь быстро усыпил меня.
     Но наутро я проснулся все с той же своей гениальной мыслью и заторопился.
     На каком-то клочке бумаги я стал быстро царапать: "В моей смерти прошу винить... Прошу винить..." Кого? Кого, черт, побери?!
     Правительство? Начальника? Папку с мамкой? Драгоценную женушку? Подонков, что походя надругались надо мной?..
     Глубоко вздохнув, я все зачеркнул и скомкал клочок.
     В квартире было грязно, и я успел подумать, что это нехорошо, что я должен был накануне прибраться. Да и рубаху нужно надеть свежую.
     Я успел поставить чайник, но, не дождавшись, пока тот закипит, залил заварку. Потом, стараясь унять дрожь в руках, не торопясь выпил кружку за кружкой.
     Затем отправился в туалет и справил малую нужду. В последний раз, это знаменательный факт, подумалось мне.
     Ну да, сейчас же все в последний раз. В последний раз вышел из дому, в последний раз перешел через дорогу. В последний раз взглянул на эту дурацкую, давно покосившуюся набок вывеску "Ремонт обуви".
     Было раннее утро. Накануне я позвонил своему вечно пьяному напарнику и безразличным голосом сообщил, что я завтра скорее всего задержусь, на что он пробурчал какую-то ерунду. Наверно, если бы меня не было там с месяц, то вряд ли кто хватился бы. Ах, да ну их всех к черту!..
     Я шел пешком, стараясь глубоко дышать. В руках у меня была старая сумка, в которую я положил-таки кирпич, что вчера нашел где-то возле "мусорки".
     А денек грозился быть прекрасным. Стояла осень, ранняя, робкая, ни на что не претендовавшая. Листья на деревьях еще и не собирались куда-то падать. Может быть, какой-нибудь случайный решился упасть.
     Свежий ветерок слегка касался моих щек, и я готов был сбросить все свое ненужное одеяние, чтобы пройтись нагим, как Адонис, по парку.
     Но это уже было чересчур. Одна идея намертво выбивала другую. Впрочем, у чокнутых всегда так. Где им, бедолагам, выстраивать адекватную цепь рассуждений? У них, то есть, у нас, все сумбурно и хаотически, до самого конца.
     Но сама идея конца была великолепной. Я чувствовал, что становлюсь суперчеловеком, презирающим болезни и стрессы.  Обманывал судьбу, которая готовила мне еще какой-то лимит времени. Но я обрывал его.  Плевал на время, останавливая его.
     Сегодня, сейчас, я произведу атомный взрыв для себя. Но никого не трону, ни-ко-го... Пусть их себе живут, если смогут, плодя себе подобных для того, чтобы неустанно продолжать бесконечную цепь.
     Я ступил на мост и неспеша, будто прогуливаясь, пошел по узкому бордюру. Редкие машины проносились мимо, никто не обращал на меня никакого внимания.
     Пора приступать. Время и место были выбраны удачно. Теперь нужно пройти еще немного, примерно к середине, вытащить кирпич из портфеля. Он у меня с дырочкой. Продеть веревку сквозь эту дыру и... и...
     Я шел как сомнамбула. Оставалось шагов тридцать. Наверно, удобнее было бы считать, чтобы заблокировать все остальные трусливые мысли. Какой-то тяжелый комок стал подниматься кверху, и дрожь, сильная и коварная, потекла по груди.
     Ничего, справлюсь, решил я окончательно, давя последние свои желания.
     Однако когда я подошел к своей предполагаемой цели, то с удивлением обнаружил возле парапета темный предмет. Во всяком случае, мне сначала показалось, что это неживой предмет, допустим, мешок или шина от автомобиля.
     Но предмет этот потихоньку ожил, и я, сослепу, понял, что ошибся. Конечно, это могла быть заблудившаяся собака или кошка.
     Впрочем, это оказалась девушка, скрючившаяся в три погибели и трясущаяся от рыданий.
     Я опешил. Эта неожиданная встреча никак не входила в мои первоначальные планы. Вся решимость, которая руководила мной до сих пор, куда-то улетучивалась.
     Тем временем девушка, увидев меня, повела себя как-то странно. Она в мгновение ока вскочила на парапет, причем юбка ее в этот момент, как будто не ожидавшая таких неожиданных действий со стороны хозяйки, стала расползаться по шву.
     Не обращая на это никакого внимания, девушка перемахнула через оградку и очутилась на маленьком приступке, держась руками за железные прутья. Больше препятствий не было, но она остановилась, ибо делать что-нибудь еще сразу не хватило духа.
     И тут до меня, циничного эгоиста, который только мог фиксировать события, никак их не комментируя, наконец, дошло, что это была та самая девушка, за которую я, переодетый заморыш, искатель приключений, заступился в парке и получил свое.
     Черт возьми, мы оба с ней подошли к одному концу. Мы оба не желали жить. Но разве это не может нас сблизить, хотя бы на миг перед ожидаемой вечностью?
     Все это пронеслось в моем мозгу за считанные секунды. Но на деле я уже не раздумывал. Какое-то новое сильное мужское чувство появилось во мне вместо слез и причитаний неудачника.
     - Эй, что ты делаешь, чокнутая?! - заорал я что есть мочи, и, рванувшись к девушке, подбежал к парапету и крепко схватил ее за плечи.
     - Оставьте меня! Оставьте!.. - хрипела она, и ее волосы, длинные, черные, разметавшись, закрыли лицо. Но я знал наверняка: это она, она... Но она никогда не узнает меня, ведь тогда я был в проклятом женском платье. - Какое вам до меня дело? Я хочу это сделать, и я сделаю!..
     - Дура! - гремел я, тряся ее за плечи. - Ты же разобьешься!
     - Ну и пусть! Я не хочу жить! Понимаете? Не хо-чу!..
     И тут я, уже совершенно ни о чем другом не помышляя, обхватил ее локти и с силой рванул  наверх. Совершенно растерянная, девушка не ожидала такого подвоха, ее тело легко подалось мне и подпрыгнуло, будто после трамплина, перелетая через парапет.
     Девушка закричала, больно ударившись головой о мой подбородок, и, выждав трехсекундную паузу, со всего размаху врезала мне затрещину.
     Я сжал зубы, чтобы тут же не ответить ей, крепко стискивая ее руки.
     Тогда она вмиг обмякла и ослабела, прижимаясь ко мне все ближе. Ноги ее, словно подкошенные колосья, подогнулись, и я еле ухватил ее, чтобы она не шлепнулась наземь. Так она и повисла на мне, бедное наивное создание, уткнувшись головой в мою грудь и рыдая, рыдая свою жалобную девичью песню...
     Я не знаю, сколько прошло времени и что я в это время делал с ней, - кажется, гладил по волосам и шептал что-то успокоительное. Не сразу до меня дошло, что прекрасная погода испортилась и пошел дождь, сначала робкий, заискивающий, потом все сильнее и сильнее.
     Я понимал, что эта картинка шла как бы после меня, пост фактум, ведь мое время и время этой девушки кончилось. И этот дождь, и мост, и машины, и все-все...
     Но все-таки мы оставались и жили.
     Дыхание девушки становилось ровнее. Она смогла отодвинуться от меня, но как бы нехотя. Казалось, мы прилипли друг к другу, сливаясь в один комок.
     - Пы-пы-прости-т-те мм-ме-н-ня, - еле пролепетала она. - Простите, я не хотела, сама не знаю, что на меня нашло. Просто, просто...
     - Да чего уж там! - миролюбиво улыбнулся я, чувствуя, что все идет по-другому, и все мои гениальные планы рушатся, как взорванные мосты.
     Девушка тоже попыталась улыбнуться, но сильный кашель обрушился на нее, и, превозмогая его, она прошептала:
     - У вас есть закурить?
     Я вздохнул, мотая головой.
     - Значит, будешь жить, чокнутая... Закури-и-ить... Нет у меня закурить. Да и промокнем мы здесь до нитки. Тебе бы сейчас выпить грамм двести чего покрепче. Кстати, мне бы тоже не помешало. Пойдем лучше ко мне...
     Девушка как-то странно посмотрела на меня. Казалось, она читала мои потаенные мысли.
     - Я не чокнутая. Меня зовут Ольга, - и протянула мне руку.
     - Извини... - ответил я, смущаясь. - Я тоже не чокнутый. Меня зовут Андрей...
     Я пожал ее руку и ощутил в себе маленький нелепый комочек. Жизнь медленно возвращалась ко мне дробинками дождя и этой теплой рукой. Что-то большое и страшное покидало меня, я этого еще не осознавал внутри, но начинал постигать и чувствовать, ловя биотоки и сигналы этого слабого существа, так странно, по-своему, пришедшего ко мне на помощь...
    
    
     P.S. И все-таки я обманул ее, Ольгу. Через минуту, через неделю, через год. Не важно... Когда первая счастливая нахлынувшая волна отошла вспять.
     На самом деле я все же остался чокнутым. Только цели мои изменились. Дилемма, над которой я так мучился в свое время, рассыпалась, словно карточный домик.
     Ее уже просто не было, моей бывшей дилеммы. А было только одно неодолимое мстительное чувство.
     Теперь я точно знал, что должен сделать. И никто не мог мне в этом помешать. Даже ОНА.
     Я найду этих троих, что были в парке.
     Чего бы это мне ни стоило.
     Пусть я буду искать всю свою жизнь.
     Что бы ни случилось, - я найду их.
     Всех троих, вместе или поодиночке.
     Я найду...
     И я убью их...

    

     Кливленд, Огайо
         2002