К черту помидоры!

Мы, горожане, москвичи особенно, жутко рады своему существованию и совсем не понимаем жизни в сельской местности. Мы образованные, культурные, по асфальту ходим и не знаем, как размножаются коровы, разве что из учебников. А деревенские жители кажутся нам отставшими от современной жизни, сродни почти австралопитекам. У нас, горожан, ручки чистые, губки подкрашены, лексикон литературный, в общем, рафинад, не иначе.
И я думала, что родиться в деревне – еще ладно, но остаться жить там по достижении совершеннолетия – это неприемлемо. Хотя, тихо радовалась, что не все рвутся в город, что есть люди, занятые на полях и фермах. Спасибо им за это, не всем же с маникюром за клавиатурой сидеть.
Довелось мне летом в деревне побывать. Деревня моих предков и впрямь раритетная: ни магазина, ни школы, ни церкви, ни «медички» с телефоном. Оставшиеся жалкие двадцать домов со стариками снабжены электропитанием и водопроводом с колонками. Ухабистая дорога привела нас в дом моего дяди. Заходим мы родственники-москвичи к ним на террасу и умиляемся.
Вернее, я умиляюсь. Давно не видела такого запущения и грязи, такой первозданной наивной русской избы. На полу сидела жена дяди, женщина лет семидесяти, и перебирала только что выкопанный с грядок лук. На обшарпанной лавке важно сидела кошка и умывалась. Дядя меланхолично курил Пегас. В глубине чулана вертелась их дочь Люба, особа тридцати двух лет. Запах в нос ударял знатный. Это была смесь из ветерка со двора где жили курицы, лука, сигаретного дыма, тяжелого перегара, и черт знает чего еще. Так пахнет только в чужих неухоженных деревенских избах.
И мы вошли туда и присели на стулья и лавки, вид которых был очень непрезентабельным. Хозяева обрадовались нам несказанно. Тотчас куча лука куда-то сгреблась, стол был протерт и уставлен незамысловатыми приборами, стаканами, рюмками и тарелками с жареной картошкой и яичницей, оставшиеся с завтрака или вчерашнего вечера. И быстро порезали и разлили то, что принесли мы с собой. Все расселись вокруг стола и начали отмечать встречу, то есть пить и закусывать. Жара стояла страшная, от запахов еды и пота вонь казалось, усилилась. Я внимательно наблюдала за хозяевами и думала о своем.
Хозяйка дома имела за свою жизнь четырех мужей и от каждого по ребенку. Она всю жизнь работала в своем огороде, воспитывала детей и внуков, держала скотину. Дядя всю жизнь пил и слыл ленивым. Дочь их училась в Сергиевом Посаде и даже получила там жилье и распределение после учебы. Но почему-то вскоре вернулась в деревню. Муж ее - страшный алкоголик, которого недавно парализовало, а сын их от такой напряженной жизни родителей заикается сильно.
Смотрела я на нее и странные чувства испытывала. Ей тридцать два, а выглядит на сорок с лишним. Внешность ее очень неудовлетворительной мне показалась: полнота под 90 кг, грязные волосы, когда-то завитые и окрашенные, зубы и зубами не назовешь – так, штакетник жалкий, глаза… Что там глазах у нее? Под влиянием выпитого самогона вроде блеск в глазах и оживление. Вон, сидит и рассказывает рецепты консервирования помидоров, с энтузиазмом, с демонстрацией закрытой банки…
И подумала я: как же можно при такой судьбе, при данном положении семейных дел, при такой запущенной внешности консервировать помидоры? Разве спасут они зимой ее здоровье, ее жизнь, жизнь ее сына? И почему их надо есть зимой? И казалось мне ее жизнь и заботы непонятными. Я бы на ее месте кричала: «Караул! Жизнь мимо меня проходит! К черту помидоры!». А она сидит и лоснится довольной улыбкой.
Такие мысли посетили меня в скромном гостеприимном деревенском доме родственников, жизнь которых полна тревог и трудностей, слез и водки, главная задача которых – элементарно выжить и, не заморачиваясь на философские темы, лопать зимой консервированные помидоры с жареной картошкой.