Женщина просит. Значит, надо. Или не надо?

У моего соседа по гаражу – открытие сезона. Он – настоящий автомобилист. Правоверный, как истинный автомобильный муслим.
Все намазы, он, как ему кажется, выполняет. Все нужные молитвы над этим отечественным ржавеющим чудом, как православный ортодокс - творит.
И жертвоприношения, как истинный советский язычник б/у – тоже свершает.

Вот пример его почти беспроигрышного и выгодного мышления: зимой он не ездит, оставляет железное сокровище ржаветь и преть в холодном гараже. А сам катается на метро - в мечтах о тепле. В сладком томлении...
В почти сексуальной нирване предвкушения будущих оргазмов.
***
Сегодня в самый раз - солнечно, тепло. Снег повсеместно сходит, плавится, исчезает. Асфальт кое-где на солнце – парит волнистыми лоскутами. Растворяющимися в крепком весеннем воздухе.

Так что, долой зимнюю тоску - самое время выезжать. Самое время с этим обольстительным чудом сексом заняться. За все воздержание сразу. Слиться с автомобилем, так сказать, в священном весеннем экстазе. И резину, может быть даже, поменять. На летнюю.

И его изрядно уже побитая «девятка» сегодня, кажется, готовится к бою. Чувствует приближение беды, и готовится. Или - он так думает – что она готовится поехать.

Я совсем не злопыхатель. Но у меня ощущение – она, действительно, если к чему-то и готовится, так к последнему, и решительному. Не на жизнь, а насмерть бою.
К бою с ржавчиной и другими, не менее ужасными невзгодами и болезнями, выпадающими на долю замордованной железке в руках автомобильного любителя.

Она готовится показать ему всю степень своего сиротства и немощи… Она готовится заскрежетать сухими, без масла, внутренностями, и умереть. Пасть посредине дороги.
Или - даже не выезжая из гаража.

Вряд ли он сподобиться потом восстановительным ремонтом падшей кобылы заниматься. Или двигатель менять. По-моему, он скуповат. Секс сексом, а денежки-то, они счет любят.

Скорее всего, подсказывает мне интуиция - она не поедет. Обманет его сексуальное дорожное томление. Мне так вот кажется – со стороны. У меня интуиция - неплохо развита. И настроение у меня только что состоявшимся звонком – испорчено.
Но я – не злопыхатель. Честное, благородное.

***
Когда мы сталкиваемся с ним у гаража, - как сегодня, когда он собирается осуществить первый выезд, я его иногда, слегка провокационно так спрашиваю – почему, скажите на милость, у вас двигатель всегда орет, как резанный?

Меня этот вопрос, конечно, по-настоящему не занимает. Даже - с чисто профессиональной точки зрения. Мне это и все равно, и совершенно очевидно мне - почему двигатель орет.

Но интересно мне услышать его, соседское просвещенное мнение. Что он сам-то по этому поводу думает, мой сосед - автомобильный шаман.

Особенно я люблю задавать этот вопрос, когда не очень в духе. Настроение себе поднять немного.
***
А сегодня я не в духе. Очень даже не в духе.
У меня на сегодня планы сбиты и поломаны.
Она, та самая моя, ненаглядная, позвонила, когда я уже был во дворе, собираясь к ней отправиться.
Я-то рассчитывал так приятно и ненавязчиво субботу провести…

Но она, ненаглядная, сказала, что у нее дела появились. Неотложные. Попросила перенести приятное свидание. Нашу любовную встречу в ее любовном гнездышке.
На завтра, например, на воскресенье.

Какие могут быть встречи в воскресенье, когда в понедельник вставать в полседьмого? И опять впрягаться – клиенты, начальники, жалобы…
Уже с утра воскресенья голова по этому поводу болит. Какая тут может быть любовь? Что волнует кровь...
Да ничего там уже меня давно не волнует – кроме, может быть, повышенного давления.

Мы знакомы с моей ненаглядной года полтора. А то и два - уже. Или еще больше?
Познакомились случайно, и, поначалу, очень весело проводили время. С первого же свидания отправившись ко мне домой. Выпить шампанского - на брудершафт.
Признаться, этот брудершафт несколько затянулся.

И вот теперь я все больше чувствую ее усиливающийся прессинг. Погуляли неплохо, а не пора ли теперь нам и честь знать?
Не пора ли нам о создании крепкой ячейки нашего феодально-передового общества подумать?

И ты, дорогой, - если и мальчик, как я тебя нежно в постели называю, - то уже не первой юности фрукт… За сорок уже будет довольно глубоко. Скоро портиться начнешь. Быстро – и насовсем.
И мне, любимый мой, скоро тридцать шесть, если ты вдруг забыл. Тоже сроки поджимают.
Очень уж затянулись наши брачные прелиминарии, милый. Мне, женщине видной – со всех сторон, призывной, можно даже сказать, хочется наконец снова перейти в фазу развитого спокойствия и благотворной уверенности в завтрашнем дне.
Мы с мамой очень на тебя рассчитываем. Дорогой ты мой. Или – наш. С мамой.

...Они... с мамой...
***
В общем, история древняя, как мир. И такая же скучная.

Конечно, вслух это не произносится. Она достаточно умна, чтобы не говорить об этом в открытую. И маму пореже в разговоры вставлять. Серого ее кардинала.

Также как и я мое отрицательное отношение к данной ячейке – как к махровому анахронизму – проявляю молча. Жестами и гримасами. Не декларирую я его громко, и на каждом углу.

А кому, собственно, нужно это надевание наручников – безо всякой вины? Кому нужна эта отправка - не осужденного еще даже – и сразу на север, в тундру замкнутого одиночества. По неспешному голодному этапу?

После всяких жизненных перипетий один только намек на то, что нужно постоянно быть вместе - вызывает у меня приступы ядовитой изжоги.
Ох, и хороша же камера, комфортная, всего на двоих. Но все же это камера – как тут не крути.

Вот так молча и даем друг другу понять в последнее время – как мы к происходящему относимся.

Многие люди страдают, по-моему, от этого же, и живут, и мучаются, и делают при этом довольный вид. Многим – как мне, например, нужно много раз на грабли наступить и лбом о ручку стукнуться, чтобы понять простую вещь – несемейный я. Могу даже по буквам громко повторить.
По сути своей - несемейный.

В общем, разбила она мне целый субботний день – и спутала все планы… По-моему, она похожа на эту соседскую «девятку». Тоже сюрприз с утра приготовила, и я думаю, этот сюрприз – не последний - в нашей с ней, пока еще общей биографии.

А я ведь как-то уже настроился… Суббота все-таки.
И напрасно.

***
Нет, все-таки я не злопыхатель.
Но все же, почему у него двигатель так орет?
А сосед мне отвечает, что у него машина - инжекторная. Сама обороты регулирует. Инжектором.
Занятная теория. Если - не сказать больше.

Что-то не очень-то все это похоже на инжектор, регулирующий холостые обороты двигателя, впрыскивающий топливо в нужной пропорции с воздухом, и другие полезные функции выполняющий.
Больше похоже на барахлящий и привычный на такой развалюхе карбюратор с не менее привычной кастрюлей воздушного фильтра сверху.
И вот почему.

В ту пору, когда это чудо сошло с конвейера, наш любимый автопром и понятия об инжекторах, по-моему, не имел. То есть имел, конечно понятие, как о западном извращении над сутью классического советского автомобиля итальянской конструкции.

Только на картинках его и видали - чиновники от вазовских автомобилей. Подпольно друг дружке показывая. Как «Плэйбой» тех времен. Куда более откровенный и увлекательный, чем нынешний. Рафинированный и скучный. Никаких позитивных сексуальных эмоций не вызывающий. На улицу если летом посмотреть – там девушки более откровенные шляются. Чем в нынешнем «Плэйбое» - на картинках, прогибающиеся как-то ненатурально. Не сексуально совсем.

Зачем советскому человеку такая сложная техника, да еще и с мозгами? Нам бы что-нибудь такое - подешевле. Топором вырубленное. По средствам и запросам публики.

«Если других ботинок не видел – наши во! такие…» - как говаривал Михаил Михайлович. Это – точно про отечественного производителя из автопрома.
Совсем не похоже, чтобы у соседа к девятке под капот был прилеплен инжектор. Судя - по грохоту и реву движка, и по дыму из выхлопной трубы. И по запаху гари.

Все эти автомобильные мозги - в гаражах у дяди Пети ставились. И называлось это – электронным зажиганием. Которое описывал журнал «Юный техник» в разделе «Умелые руки». Стоила конструкция довольно прилично – собранная подпольно мастерами-любителями. На заводах, выпускавших не очень-то точно летающие ракеты. Из деталей, прошедших военную проверку и маркированных «ВП». Продающихся, кстати, у магазина «Пионер» - в начале нынешней Тверской.
***
А обороты двигателя у него – все не падают, и не падают… А на слух, так кажется даже - все возрастают и возрастают… Победа над термодинамикой уже близка.

Рычаг подсоса, о назначении которого сосед, судя по всему, и не подозревает, явно выдвинут на полную катушку. И никогда обратно до конца не убирается. Кислорода мало, и машина лопает чистый бензин. Который тут же и выбрасывает - полусгоревшим - в смеси с горящим же маслом.
Но если сейчас подсос вдвинуть, поставить на место, машина попросту заглохнет.
И больше не заведется.
Поэтому рычаг и выдвинут.
Так думаю я.

А как умно думает сосед по гаражу – мне тоже совершенно понятно.

***
- Расход топлива – ничего, в норме? Двигатель не греется? – спрашиваю серьезно. А про себя улыбаюсь. Хоть какое-то развлечение в этот погожий и теперь уже несколько пустынный день.

- Он и должен греться, - смотрит сосед на меня, как на полного профана. - Что же это за двигатель такой – холодный… Покойник вам это, что ли? И расход – тоже в норме, экономичный расход. Литров семь – на сто километров. Как у японок или немцев.

Заметно, думаю я. Литров двадцать. Или больше. Как у какого-нибудь американского «Тахо». Пятилитрового. Трехсотсильного.
А сколько масла при этом она съедает, бог ты мой…
Ну, он дождется, заклинит у него двигатель когда-нибудь.

Он же на горящую надпись “Check engine” наверняка не смотрит, голову могу на отсечение дать. И на горящую масленку на приборном щитке – тоже…
Впрочем, масла не жалко – дешевое, отечественное, из кизяков сделанное. В нашей нефтедобывающей стране.
***
Итак, у соседа сегодня – открытие автосезона.
Он и говорит мне приветственно:
- Открываю весенний сезон! Ох, соскучился по дороге… Ох, сейчас поедим…
И скрывается внутри гаража.

Мне хочется добавить – ребята, поберегись! Кто может – отойдите, пожалуйста. Еще один, соскучившийся по дороге, может быть, сейчас появится. Если заведет ее, конечно. Не дай-то бог.
Но, кажется, мои лучшие опасения оправдываются – нет. Не заведет...

Я стою и стою, наблюдаю. Рядом с его женой. Которая тоже наблюдает, прислонив тяжелые сумки к воротам моего гаража.
А из его гаража - сиплый, постепенно гаснущий скрежет стартера, и сизая гарь из ворот.
А потом - подсевший от его упражнений аккумулятор окончательно сдыхает, перестает даже ворчать стартером, и наступает пропахшая сизой гарью тишина.

Сосед появляется из гаража - несколько озадаченный. Решительный бой, что-то, откладывается.

- Ну и как? Сезон открылся?

Мог бы он и не говорить ничего мне в ответ.
А я мог бы и промолчать, не спрашивать.
Наверное, во мне все-таки имеются и садистские наклонности. Чего унижать человека? Тем более, при его жене.
Многого, видно, я еще о себе самом не знаю.

А ведь день получается пустым. Неприкаянным. Даже теперь и не знаю, чего я у гараж-то делаю?
***

Когда на этом месте строились гаражи – то есть, один сплошной металлический навес из секций с отдельными воротами на каждой секции, у него здесь стояла мятая «ракушка». Не обойти ее было, и не объехать.

Только – пообещав одну из секций гаража отдать ему, кооператив смог заставить нынешнего моего соседа убрать сей металлолом с места стройки.

Я думал, он сдал ракушку в утиль.

Когда тент установили, и понаприваривали ворота – «ракушка» оказалась внутри его выстраданной секции. Он запер ее на замок. Вместе с еле втиснувшейся машиной.

Так и жила она в гараже. Как городской анекдот - о местном убогом. Пока однажды по утру, собираясь на работу, и подходя к своим воротам, я не увидел, как ракушку грузят на самосвал.

- Продал, - поделился он со мной своим горем, грустно потирая озябшие, измазанные ржавчиной руки. – За сто пятьдесят баксов всего! Даром отдал… Жена допилила. Так жалко… Так жалко, милую…
- Жену? – спросил я.
Он только посмотрел на меня печально: тут горькая разлука... А я вот зубоскалю - совершенно неуместно…
Очень нехорошо…
***
У него симпатичная жена.Чуть-чуть чересчур пухленькая, но это ее не портит. И глаза у нее - ничего себе. Но сейчас вид у нее страдальческий. И мне совершенно непонятно, что же их свело вместе. Совершенно разные типы людей. Могу себе даже вообразить, что он с женой сексом занимается также, как ухаживает за машиной. Так занимается, что лучше бы и совсем не занимался.
И, кстати, от машины чтобы отошел подальше.

Вот она сейчас наблюдает за всеми его действиями, и на лице у нее гримаса – будто она мучается давней зубной болью.
- Может быть, помочь? – спрашиваю я ее, и киваю на гараж.

- Не надо, пожалуйста. Это у нас теперь – на целый день удовольствие…

- Да, не стоит, - говорит сосед, вытирая руки измазанной тряпкой. – Сейчас я ее на руках выкачу, и займусь вплотную. Инжекторные машины – они капризные. Но она у меня поедет!

- А я – на метро тогда поеду, - говорит его жена. И смотрит в упор на меня.

Нехорошо, конечно, пользоваться чужими слабостями. Но... Но это если человек такой…
- Куда вам надо?, - спрашиваю я - Могу подбросить …

Этот дуралей тут же вмешивается:
- Ох, если вас не затруднит… Вы не очень спешите? Сегодня выходной… Вы в центр?
- Да, - говорю, - я еду в центр, - хотя пока и сам совершенно не знаю, куда и зачем я еду.

- Ну, так, наверняка, по Ленинградке, до Белорусского… - он с облегчением смотрит на меня и в его глазах мольба – увези ее, пожалуйста, а то она мне сейчас устроит «открытие сезона».
- Садитесь, конечно, довезу до Белорусского…
***
Мы катим по Ленинградке и молчим. Какое-то напряжение создалось в салоне. Непонятно – отчего. Какое-то смущение.

- Как ваши девочки? – спрашиваю, чтобы немного разрядить обстановку. У них двое детей, две маленькие девочки, одна чуть постарше. Обе в кудряшках, живые и забавные.

- Единственная радость в жизни, - говорит она. – Как на все это посмотришь – закурить хочется. У вас тут можно курить? Я дома не курю, при детях, да и он ругается. А сигареты всегда в сумочке. Можно, да?
- Можно. Ну, не так уж все и плохо… - говорю я. – Сейчас заведет машину. Будете кататься. Все будет здорово!
- Да я не об этом. Я и ездить с ним боюсь. Вбил себе в голову, что автомобилист… Много, чего еще себе в голову вбил…
Я молчу. Я размышляю над тем, стоит ли пользоваться чужой глупостью.
***
- А у вас – есть жена? – спрашивает, вдруг, она.
- Нет, слава богу.
- А почему – слава богу?
- Да я такой же, как ваш муж. Столько же неприятностей ей бы доставлял… Сейчас вот со стороны посмотрел – и зеркально все отразилось.
- Нет, вы не похожи на такого человека. И что – так женаты и не были?
- Почему же… Был… А вам куда – прямо на Белорусский?
- На Лесную. Надо цветы полить, привести все в божеский вид, убраться. Мы туда его родителей перевезти хотим. Одно время сдавали квартиру знакомым, теперь решили – пусть родители мужа поближе будут. Пожилые люди, как им за городом в одиночку-то… Но вам там не удобно, там разворачиваться надо… А потом мы собирались на дачу проехать… К вечеру. Если он, конечно, машину сегодня сделает.
- Пустяки… Я действительно – не спешу... И сумки у вас тяжелые.

На Лесной выгружаем ее сумки.
- Хотите, поднимемся, чая попьем… А то как-то неудобно вас эксплуатировать…
- Я вам помогу донести сумки. И поеду.
И мы поднимаемся на старинном, открытом со всех сторон, лифте в сумраке гулкого подъезда.
- Нет, - говорит она решительно, - без чая я вас не отпущу. И поесть чего-нибудь приготовлю.

…А за замызганными окнами подъезда по Лесной катится к обеду первый, по-настоящему весенний яркий день.
И торопиться мне совершенно некуда.

***
Она просит – расскажи, что-нибудь, о себе. Что-нибудь, - удивительное. В душу западающее. Лучше – с помощью жестов… На языке глухонемых любовников. Удиви, просит, меня.

Мне немного даже интересно – а чем можно удивить человека, женщину, в половине седьмого утра - в воскресенье? Чем особенным можно поразить женщину, которая тебя нежно так растолкала – и требует немедленно что-нибудь рассказать. Жестами, и другими ожившими по утру частями. И при этом – весьма настойчиво требует. Недвусмысленно.

Надо зубы хотя бы почистить. Прежде, чем рассказы начинать. Какие могут быть истории – с нечищеными зубьями, с сохранившимся со вчерашнего вечера табачным выхлопом? И с деодорантовым вчерашним перегаром из подмышек? Только – сам себе неприятен.

Чужая квартира с запахом старых пыльных вещей. Редкий шум проезжающих за темными - в этот ранний час окнами - машин по Лесной.
Чужая женщина, которая шепчет тебе – милый… расскажи что-нибудь о себе…и потихоньку начинает тебя ласкать.
Хотя бы тюбик зубной пасты в пустой и холодной ванной есть?

- Нет, - просит, - не уходи. Расскажи… Пожалуйста…
Сначала одной, а потом обеими руками ласкает меня, медленно и нежно, потом все энергичнее.
- Смотри-ка ты, - шепчет, живой… Твердый какой! Вздрагивает…Мальчик… Как жизнь, живой! Можно я его поцелую?
- Да, - говорю, - Живой. Ночные фантазии.

Можно, конечно, и поцеловать, если он сам напрашивается, бессонный хулиган.
Но можно и не ласкать его. И можно не целовать – даже глубоко и нежно, со всхлипом. Ничего, особенно, не изменится.

Такое вот стандартное утреннее деревянное напряжение, как у него, моего приятеля сейчас – обычное для мужчины состояние. Для тех, у кого это напряжение вообще когда-нибудь возникает - естественно.

При этом – сексуальные ощущения просто, если честно, нулевые… Как сквозь толстую резину. Пока голова – спит. Она, голова, все-таки, тут главная. Хотя бы, в силу своих размеров. Чтобы ее, голову, разбудить и на нужный лад настроить, требуется сигарета и чашка кофе. Любого, пусть даже и мерзкого, растворимого. Только после этого я в более или менее рабочее состояние придти могу.
***
Я уже махнул рукой на мысли о том, что такое сочетание ядов, и натощак – прямая дорога к язве, например. Или к чему-нибудь покруче язвы. Покрепче. С непременно отвратительным концом.

Есть ведь у вещей, обычно, и другая сторона медали. Начнешь, скажем, от вредных привычек вдруг избавляться, а они тебя убить, в отместку, могут. Быстро и легко. В наказание за пренебрежение.

Митридата, по-моему, к ядам приучали с детства. Так что потом он мог стакан синильной кислоты залпом опрокинуть – и как ни в чем не бывало…
Хотя я - явно не Митридат, и не похож даже, но, пережив кое-как, непонятно, с кем, а главное – непонятно зачем, полубезумную страну советов, могу принимать яды в неограниченном количестве. Хуже уже не будет. Закален и выдублен. Желудок может не то, чтобы паршивый кофе с никотином и таром – гвозди варить может. А уж легкие – и с боевыми отравляющими вполне справляться могут – без противогаза.

О душе и не говорю. Настолько она уже иммунитетом пропитана.
А, может быть, это я так себя просто успокаиваю?
***
Но курить тут нельзя. И, возможно, и кофе тут тоже нет. И вообще, надо двигать, пока этот внезапный сосед-побратим не нагрянул. И как это я во все сие ввязался? Мало ли, чего женщине хочется, но у тебя-то голова на плечах должна быть. Она же – не для того, чтобы бодаться, задумана.

- Подожди минуту, - говорю я, стараясь не дышать в ее сторону. – Я так не могу, не продрав глаза. Дай мне пять минут – водой облиться. А потом я тебя сам поцелую – если, конечно, захочешь.

- Ты вообще уже меня не хочешь… - отвечает она. И отворачивается, и в слабом свете ее белое тело рисуется как виолончель.

– От тебя же сейчас ничего особенного не требуют. Лежи себе спокойно. И расслабься… Нет в тебе порыва... Ладно, уж, иди, иди - куда там тебе надо…
- Я же не насовсем ухожу. А только ополоснуться.
-Да не приедет он, - говорит она, словно прочитав мои мысли. – Я-то его знаю. Будет машину насиловать до победного. А она – девушка крепкая, строптивая… Проверено. Кроме того, какой ему резон тут мне помогать? Не мужское дело… Ну, иди сюда, что ты какой-то дикий… Потом ополоснешься.
- А я и есть – дикий… Не в своей тарелке…
- А я – ничего… в своей.
Она поворачивается ко мне и внезапно припадает к моему другу, уже слегка расслабившемуся.
И, чуть погодя говорит:
- Странный вы мужики народ. Он меня такого удовольствия лишает… Да и других удовольствий тоже. За что? Брезгует, кажется. Боится ангиной заболеть что ли? Там. Идиот. - И она проводит рукой по моему мокрому животу и нежно гладит медленно расслабляющегося, и еще вздрагивающего после стремительного и острого полета, друга.
***
Действительно, идиот, - думаю я, ступая голыми ногами по пыльному полу, двигаюсь в том направлении, где, как я полагаю, должна быть ванна, и натыкаясь в темноте на незнакомую мебель.
А лихо может начаться воскресенье, - думаю я, вслушиваясь - не раздасться ли звонок входной двери?


Февраль - сентябрь 2006