От моря Черного до Баку

 От моря Черного до Баку. Прошлая попытка проехать по дорогам Закавказья прервалась в Адлере. Об этом городе я не единожды упоминал, хотя и мало, что рассказывал. По этой причине теперь мы были убеждены, что знаем о нем все, и, объехав город по кольцевой, оставили его позади. Поскольку время перевалило за полдень, мы согласились, что место для ночлега стоит поискать в Гаграх. Не далее. Такое решение утешало, потому что Гагры, что там не говори, все-таки Гагры. Для первой остановки в Грузии место подходящее. Слухи о здешних обычаях в свое время дошли до нас. Забегая вперед, скажу, что вздорного в них было не меньше, чем правды, но на первых порах мы доверяли им, полагая, что мелочью здесь не отделаешься ни в пивной, ни на базаре, а уж насчет сдачи так и заикаться не следует: высмеют и опозорят. Положение не оказалось таким удручающим, но сейчас наше будущее представлялось довольно неопределенным и даже в некотором смысле роковым. Правда дороги Грузии были не первыми дорогами в нашей жизни, что несколько обнадеживало. На лице Владимира Николаевича я не замечал страха. Мое
лицо, надеюсь, тоже выглядело непроницаемым. Мы побаивались, но страха не выдавали.
 Дорога на Сухуми соответствовала тому, что мы разузнали о ней. Совсем не плоха. И, хотя уже начался октябрь, стояла прекрасная солнечная погода. Такая погода, пожалуй, будет до самого Каспия, наивно полагали мы. Велотуристы подспудно всегда рассчитывают на лучше. Мы не были исключением. В Гагры въехали в потемках, с некоторой настороженностью вглядываясь в контуры курортного городка, в котором чувствовалась слегка унижающая таких бродяг, как мы, расточительность. Заглянув в павильончик, расположившийся в глубине парка, с жадностью выпили по бутылке адмиралтейского. В нагрузку полагалось слопать и сосиски, каждая из которых тянула на другую бутылку пива. Перекусив, мы поклялись, что впредь ничего подобного не станем делать. Конечно же не потому, что в стране началась борьба с выпивохами и пиво тоже оказалось под огнем безжалостной критики. Нет, конечно. В борьбе с алкашами мы с Владимиром Николаевичем не перечили враждующим сторонам. Причина лежала в карманах. Все еще непривычно было транжирить деньги, но к подобному занятию легко привыкаешь. Чертыхнувшись, прошли через город и привычно расположились в районе пляжа на берегу моря. В море уходили волнорезы, с которых рыбаки что-то ловили. Один из них предостерег нас, пояснив, что расположились мы в месте, которое пограничники ночью непременно проверят и посоветовал договориться с ними сразу. Искать в непроглядной тьме другое место для ночлега представлялось делом совсем незанимательным и я пошел на заставу. Майор, уроженец Закавказья, проверив паспорта, разрешение дал, хотя тут же выпроводил каких-то автотуристов. Я был удовлетворен и действия его комментировать не стал.
 Ночью луч прожектора часто скользил над морем, волнорезами и нашей палаткой. Рыбаки удили до утра. Временами к ним приходили жены, безуспешно зазывая домой. О рыбалке следует сказать тоже самое. Хотя мужички и не покидали насиженные места до утра и после, рыбы я что-то не видел. Видно, на безрыбье им все-таки было лучше, чем с женами.
 Хотя солнце пригревало еще довольно щедро, чувствовалось, что купальный сезон закончился. Нам же предстояло проехать вдоль моря не так уж и много и мы тянули время, стараясь побаловать себя и морскими волнами и кавказским солнцем. Ведь не так уж и часто мы появляемся здесь, а солнце и море благотворны. Солнце дарит загар, хотя вместе с ним, возможно, и рак кожи. Но, разве вступающий в брак думает о разводе, а пьющий о похмелье? Нет, конечно. Мы тоже ни о чем не думали, а ныряли в зеленоватую воду, да впитывали тепло солнца, удовлетворенно отмечая, что все больше и больше темнеет и молодеет ожиревшее было тело. Но, как бы нам не хотелось подольше пожить такой безмятежной жизнью, ехать, приходилось. Впереди Гудаута, Новый Афон, Сухуми и последнее прибежище у моря- Очамчира. Пока же ехали на Гудауту и все бы ничего, если бы то и дело не проносились патрульные машины, требуя свернуть к обочине и остановиться. Требование неуклонно исполнялось. Повторяли сей маневр и мы, хотя я не был уверен, что следовало подчиняться и все же мы подчинялись. Я с нескрываем раздражением. Володя эмоционально устойчив, а я не очень. Проскакивали два-три лимузина, надо думать, с руководящими товарищами и движение возобновлялось. Иногда за патрулем следовала одна единственная Волга, но и она требовала к себе свою долю почитания. Я ненавидел этих сановников, да и не только я. Мы надеялись, что после Пицунды такие эскорты исчезнут. Так оно и случилось и, хотя качество дороги ухудшилось, не огорчились.
 В Гудауте мы уже не увидели пышного великолепия курортных городков, но пляжи были хороши и здесь стоило задержаться. Перед тем, как расположиться у моря, прошли к двору жилого дома. Во дворе за столом сидели абхазцы и пили вино. Тут же стояла пожилая хозяйка. Приоткрыв калитку, мы извинились и попросили разрешения набрать из колодца воды. Я грешным делом ожидал встретить недобрые взгляды, но хозяйка приветливо улыбалась, а мужчины смотрели на нас и того лучше. Воды мы набрали и, осторожно обходя опавшие груши, устилавшие двор, с абхазцами распрощались.
 Безлюдный берег принадлежал нам. Лишь рано утром молодой абхазец привел небольшого парнишку и начал обучать его плаванию. Говорил он на своем языке и, хотя я не понимал, о чем он говорил без труда догадывался. Когда я учил этому делу сына, говорил тоже самое. Еще я думал, что абхазцы по существу должны быть морским народом, но в воображении появлялся конный горец и море оказывалось, вроде бы, не при чем. Море все-таки не их стихия.
 Прекрасная дорога под чинарами и пальмами вела к Новому Афону. Красота здешних мест требовала, просила остановиться и замереть. Замереть, стоять и смотреть, потому что движение неизбежно оставит позади это живое чудо, эту неповторимую сказку, окрашенную зеленым, голубым и розовым, озвученную безмолвным прибоем. Замереть и сохранить в себе, для себя, это очарование. Как это просто и как невыполнимо! Мы ехали, чтобы увидеть и проститься и по другому поступить не могли. Новый Афон я видел не впервые, но в прошлый раз из окна автобуса и, значит, ничего не видел, потому что более живописного местечка доселе видеть мне не доводилось.
 Подниматься к Ново-Афонскому монастырю и тем более к городку на Иверской горе мы поленились, хотя подъема избежать и не удалось. Сразу же за городом начался перевал. Дорога стала такой же вертлявой, каких мы нагляделись в прошлом году в поездке из Новороссийска в Адлер, но все- таки более уютной и располагающей к себе, потому что на склонах гор виднелись хозяйства абхазцев, террасы их садов и виноградников. Вездесущие торговки предлагали груши, инжир, яблоки. Купили груши. Расплатились с некоторой досадой, потому что вчера такие же груши едва не давили ногами. Спускались с перевала спокойно, даже с наслаждением. Дорога выпрямилась и через мост вывела в ущелье реки Гумиста. Ущелье уходило в горы, а горы подходили к нам. Они закрывали нас от мира, оставив полоску неба, быстро чернеющего, с россыпью загорающихся звезд. Наступала ночь. Ночь в ущелье. Такого в моей жизни еще не бывало и я был счастлив. Владимир Николаевич, который первые дни пребывал в угнетенном настроении | сказывалось длительное общение с тещей |, кажется, оживал. Впрочем, ничего другого ему и не оставалось.
 Утром неохотно покинули ущелье и поехали в Сухуми. Там, как и следовало ожидать, попали в машинную толчею. Владимир самонадеянно пошел на обгон автобуса и был зажат между машинами. Было от чего встревожиться, но, к счастью, обошлось. Как повелось, расположились на пляже, где занялись обычными делами, в промежутках между ними поглядывая на девушек и женщин, которые в одиночестве впитывали лучи октябрьского солнца. Никто к ним не приставал, в кавалеры не навязывался. Такие пылкие кавказцы к середине осени, кажется, выдохлись.
 Ужинали под гроздьями красного винограда в небольшой закусочной, затерявшейся на окраине города. Молодая абхазка чистосердечно предупредила, что мясо вряд ли придется нам по вкусу, потому что уж очень острая приправа. Я острые приправы обожаю, поэтому не испугался. Владимир незаметно поморщился, но съел за милую душу, хотя, расплатившись, бросил, что отныне в подобные харчевни не ходок. Он говорил неправду. Цены здесь, конечно, очень отличались от тех, к которым мы привыкли, но могли же мы себе позволить познакомиться с кавказской кухней. И мы еще не раз будем обжигать языки и желудки и в целях их насыщения и в целях познания.
 Сухуми остался позади и мы ехали к последнему прибежищу у моря- Очамчира. Поприветствовав, нас обошла группа велосипедистов. Гонщики. Им положено обгонять таких, как мы, и мы не обиделись. Потом, взвизгнув тормозами, впереди меня оказался жигуленок. Черноокая молодка, открыв дверцу, что-то мне прокричала. По-видимому очень приятное, потому что я осклабился. Володя заметно взгрустнул, а я был на небесах. Когда такие красотки обращают на тебя внимание находиться в другом месте невозможно.
 Остановились под гранатовыми кустами на берегу реки Кодори. Даже неспелые плоды просились в руки и я, будто совершая что-то незаконное, сорвал один. Но все было законно. Рядом мальчишки, русские и кавказцы, ловили форель. Не отрываясь от дела, они растолковали нам, какие жуткие наказания грозят за каждую пойманную рыбку. Мы побожились, что браконьерничать не будем и что завтра же уберемся восвояси. Сами же сорванцы за всю ночку едва ли, хоть раз вспомнили о каком-либо наказании.
 В Очамчира, немноголюдный сносный городок, с пустыми в это время года пляжами, мы въехали в полдень. Небольшой, полупустой уголок пляжной зоны, привлек наше внимание и мы расположились рядом. Уголок оказался турбазой, превращенной в перевалочный пункт для прибывающих групп туристов. Сейчас здесь в ожидании отъезда на Сухуми коротала время группа туристов с Урала. В Очамчира они приехали из Баку. Туристы сообщили, что в Баку холодная погода. Сообщение мы расценили, как очень неприятное, хотя и помнили, что до Баку нам еще ехать и ехать. Рассказали они и о том, что путешествуют в поездах и что их кормят так, что лучше голодать. В Сухуми надеялись вкусить все прелести жизни, каких пока не получили. Их проблемы
все-таки не наши проблемы, но выслушивали мы их сочувственно. Я же втихомолку радовался, что в жизни не доводилось бывать организованным туристом, хотя и не собирался зарекаться, что со мной такого не случится.
 Мы покинули Очамчира, когда наползли облака и солнечные лучи уже не могли
пробиться сквозь их толщу. С курортной жизнью, кажется, покончили. Перед нами
лежала дорога, вдоль которой тянулись плантации чая и кукурузы. И особняки, особняки. Череда особняков, довольно дорогих, хотя, конечно, цену мы не знали. Но скоро узнаем. Абхазия край благодатный и все, что здесь строится имеет цену и цену не малую.
 Смеркалось, а череде особняков конца не было и я предложил спешиться в любом месте, где есть питьевая вода. Договорились. Согласно закону гор обратились к понуро сидевшему под чинарой парню с вопросом, не будет ли он возражать, если мы расположимся на ночлег на земле его родины? Он удивленно поглазел и ответил, что мы вольны располагаться, где угодно. Потом, будто спохватившись, добавил, что лучше расположиться за кладбищем. Совет я не отнес к числу добрых и пригляделся к парню. Но он явно не желал нам зла, был изрядно пьян и, похоже, согласился бы выпить еще. Борьба за трезвый образ жизни набирала силу, но на победу не могла рассчитывать. Уроженец Абхазии не откажется от животворного вина в угоду дядям из Кремля, ну, а мы его поддержим. Насчет вина я еще потолкую. Это не такая простая штука, чтобы можно было отмахнуться, а пока прошли за кладбище и там напротив строящегося особняка расположились.
 Мы занимались обычными в таких случаях делами, когда появился юноша, за ним второй, постарше. Поприветствовали друг друга и мы коротко объяснили, что заставляет нас располагаться под окнами их жилья и спросили, не возражают ли они? Нет, они не возражают. Напротив, будьте гостями. Гали |так назывался городок| расположен в долине, но горы и здесь диктовали свои законы. Отец первого юноши настаивал, чтобы мы заночевали в доме. Мы вежливо отказались, объяснив, что дорожная пыль, которую мы внесем в его жилище, не позволяет принять его приглашение. Но сад осмотрели. Участок соток пятьдесят. Виноград и цитрусовые. Цитрусовые хозяин сдавал в совхоз
по установленной цене, получая в результате годовой доход порядка десяти тысяч.
Работал еще в совхозе агрономом. В этом году начал строить дом общей площадью около двухсот пятидесяти квадратных метров. Дом строил из квадров местного производства по цене пятьдесят копеек за штуку. Полностью дом с внутренней отделкой по словам хозяина обычно строят за год и строительство обходится от двадцати до сорока тысяч, зато построенный дом стоит уже от четырехсот тысяч до миллиона. Такая метаморфоза с ценой заставила меня задуматься, но недоверия не вызвала.
 Хозяин очень сожалел, что не может угостить вином. Молодое еще не набрало силы, а старое закончилось, потому что на год он делает всего лишь полторы тонны. А вообще-то сейчас он пошлет сына за водкой и тогда завтра может не ходить на работу, потому что все будут знать, что у него гости. Мы не уразумели всей простоты его мысли и пить с тысячью извинениями отказались, сославшись на предстоящую дальнюю дорогу. Добрый абхазец был искренне огорчен, а мы чувствовали себя сукиными детьми. Гостеприимный хозяин отвалил нам несколько килограмм винограда и мы немного смущенные вернулись к палатке. Ребята нас поджидали. Уходить им было то ли некуда, то ли не хотелось. Старший уже отслужил в армии. Он спросил, понравилась ли Абхазия? Мы не пожалели, должен признаться, искренних излияний восторга. Иване, по-моему так его звали, подметил, что так-то оно так, но жить здесь совсем не просто, потому что дорого, а заработки в совхозе небольшие. Сам он собирается уехать в большой город. Юноша помоложе, сын хозяина, уезжать никуда не собирался. Будущее его было определено. Он наследовал хозяйство отца и вместе с ним весьма и весьма обеспеченную жизнь. Владение личным участком земли дело прибыльное и престижное. Работники торговли и сферы обслуживания, тоже не против обеспеченной жизни, но, как только удача улыбается им, мы сразу же ощущаем себя обманутыми. И случается, что какой-нибудь приезжий, привыкший к дефициту, но и к твердым государственным ценам, с негодованием утверждает, что в здешних краях неизвестно какая власть и уж во всяком случае не та, что в Москве. Что правда, то правда.
 В двух десятках километрах от Гали развалены крепости. Остановились полюбоваться ими. Бывает и такое, развалинами любуются, хотя не великий мастер, а свирепые завоеватели и безжалостное время создавали их. Тайны, которые они укрывают, укрыты надежно, но воображение касается их и рисует картины побед и поражений, гордых победителей, жаждущих славы и богатств и страдающих поверженных. История Абхазии не такая уж открытая книга для большинства из нас, но мало кто не знает о плавании аргонавтов к берегам Колхиды. Абхазия входила в состав Колхидского царства. Греки создавали здесь свои колонии. Пицунда одна из них. Потом появились римляне. От развалин Римской империи копьями наемников отгородилась Византия и на какое-то время |пятый-седьмой века| на землях нынешней Абхазии появилось союзное Византии государство Апсилия, которое участвовало в греко-персидской войне 542-555 годов. С
появлением арабов Апсилия исчезла, а через столетие образовалось Абхазское царство, которое в одиннадцатом веке вошло в состав феодальной Грузии. В Грузии много, очень много крепостей и башен, городищ и храмов, которые будто выросли из гор и из гор созданы. Теперь они следы истории и до тех пор, пока люди не потеряют к самим себе интерес, они будут останавливаться перед такими развалинами, отыскивая в них ответы на недомолвки и загадки прошлого так же упорно, как они разгадывают тайны будущего и самой Вселенной.
 В этот день мы проехали сотню километров и не совсем по своей охоте. Шел дождь, порой переходящий в ливень, и он гнал нас все дальше и дальше, к Самтредии. Из-за розоватой, необыкновенно липкой грязи, покрывшей все и вся, остановиться было невозможно. Когда же появились обрамленные кустами гранат и хурмы мокрые улочки Самтредии, они показались нам, если не раем обетованным, то все-таки местом отдохновения, не лишенным приятности. Однако вечерело и мы покинули их, выехав за город.
 Дождь лил всю ночь и утром мы поехали на Кутаиси в довольно-таки смуром
настроении. Кутаиси промышленный и потому не очень-то привлекательный город.
Впрочем, такое впечатление могло сложиться из-за плохой погоды. Но не это главное: лежит он на горах и нам пришлось не мало повилять по их склонам, прежде чем покинули город. Но и после дорога ползла вверх. Над кручей свисали полуспелые гранаты и, хотя желание дотянуться до них было, возможности такой не было. Дело обстояло, как в басне, видит око, да зуб неймет. Слегка развлекаясь и взбадриваясь от такого рода неудач, одолели подъем и спустились в долину реки Иори. На берегу одного из ее притоков под бетонной оградой, неизвестно, когда, кем и для чего возведенной и расположились. Напротив кукурузное поле. Ограда неплохо укрывала от встречного восточного ветра, который дул здесь, как потом выяснилось, всегда в лицо с незапамятных времен. Просушились и принялись за ужин. С этим делом проблем никогда не было. Тут мы поднаторели. Провозились, правда, с початками кукурузы, которую пришлось варить несколько часов. Уж очень они в этом смысле упертые. Так что на сон нам осталось менее четырнадцати часов, а от такого короткого сна мы уже поотвыкли. Дело в том, что в Грузии и в семь вечера тьма тьмущая. В потемках же ничего не остается, как лежать в палатке и безуспешно ловить в эфире мало-мальски приемлемые мелодии. Как правило, эфир дарил восточные мелодии, до любви к которым мы пока что не доросли. Но, если восточная музыка так и не покорила нас, то спать по четырнадцать часов в сутки мы привыкли без особых усилий. Кукурузные початки нарушили установившийся порядок. Мы проезжали по очень живописным местам. Дорога потянулась в горы вдоль русла реки Дзирула к Рик-перевалу. Постепенный, но неуклонный подъем и встречный ветер довольно часто вынуждали нас спешиваться. Мы не огорчались, понимая, что от нас требуется терпение, да и приятно осознавать, что как ни как, а бредем мы среди гор, настоящих гор, над ущельем, в котором беснуется горная речка. Часто встречались селения и мы слегка настораживались, привлекая к себе внимание местных жителей. Но селения быстро оставались позади, а речка то подходила совсем близко, то опускалась и крутилась среди склонов гор в скалистых берегах, убегая в долину. Иногда просто не верилось, что мы здесь и что мы все это видим.
 Миновали Зестофони и расположились на ночлег. Неподолеку от берега проезжая дорога уходила в горы. Хотя поблизости жилья не было, чувствовалось, что мы не остались незамеченными, что привлекли чье- то внимание. Так оно и случилось. Уже хорошо просматривались звезды, когда во тьме ощутили движение. Появился мужчина небольшого роста. Здесь великаны не встречались. Гость поздоровался, мы энергично расшаркались. Ясно, что он хотел выяснить, кто мы, откуда и надолго ли расположились? Мы коротко поведали о себе и задали свои вопросы в том роде, чем они занимаются, как живут и прочее. По-русски он говорил сносно. Рассказал, что каждый живет сам по себе, пасут в горах скот и выращивают виноград. Торгуют. Я заметил, что особняки тут поскромнее, чем в долине. Уходя, гость пообещал принести нам водку, если она проклятая понадобится.
 Дорога потянулась к вершинам гор теперь уже вдоль русла реки Рикатула. Ущелье, в котором бурлили воды этой речки, местами казалось довольно глубоким, и однажды на повороте открылась жуткая картина. Внизу валялись обломки автомашин и горы разбитых ящиков. Похоже здесь иногда разыгрывались трагедии. Мы невесело смотрели на гиблое место, размышляя о судьбе парней, портреты которых по обычаю грузин кто-то установил на обочине дороги, не забыв оставить стакан и бутылку вина. Тут же стояла груженая машина с отвалившимся колесом. Этой повезло. Она удержалась. Поразмыслив над судьбами погибших мы решили, что в Грузии есть свой Бермудский треугольник и продолжили путь. Проскочили несколько коротких туннелей, всякий раз с напряженностью ожидая увидеть основной, трехкилометровый. С настороженностью, потому что ехать по этому туннелю было бы весьма опасно. Кроме того, нас могли и завернуть. Подобные туннели охраняются и для туристов обычно закрыты. Но охрана туннеля мне не показалась строгой. Прояви настойчивость и, мне кажется, прорвались бы, но поступили иначе: поехали по совету охранников старой дорогой через Рикотский перевал. К тому же не так уж много предстояло преодолеть. Километра три, хотя и довольно крутого подъема. Сразу же похолодало. Пошел то ли дождь с градом, то ли снег. Здешние старожилы называли перевал "Маленький Сибир". Я выразился круче: "Большой Антарктид".
 Вершины ближайших гор опустились до нашего уровня, когда мы прочитали
заветные слова "Рикотский перевал". Рядом скромная цифра- 997м. Меня она покоробила. Я надеялся, что окажусь у двухкилометровой отметки. А тут такая мелочь. Сколько разочарований из-за нее. Тем не менее вниз мы смотрели с оптимизмом. Там нас ожидало тепло и, возможно, сочные плоды виноградников и садов.
 Хашури проскочили, не останавливаясь и почти не разглядев его. В Сурами задержались у разрушенной крепости то ли царицы Тамары, то ли Дадиани. Выяснить не удалось, сколько не пытались. Школьники, которых я расспрашивал, хотя и понимали, чего я хотел, да, видно, мало чего знали, да и по-русски говорили, как я по-немецки в те времена, когда учителя пытались говорить со мной на этом языке. Короче, все, как у нас. Я ведь уверенно разглагольствую о Суздале или Кижах, но о здании, в котором учился десять лет, рассказать ничего бы не смог, хотя оно явно примечательное. Но учителя тоже о нем ничего не рассказывали и, слава богу, есть на кого свалить.
 В каком-то поселке заскочили в кафе с намерением пообедать. Подвыпивший хозяин деньги с нас брать отказался и предпринял решительную попытку напоить. Он был весьма упорен и нам стоило больших трудов отстоять свою трезвость. Закончилось тем, что мы сфотографировали его, сфотографировались сами, обменялись адресами, обещав выслать фотографии, как только, то сразу.
 Горы опустились и полысели. Мы попали в другую климатическую зону. Засушливую. Но заметили не сразу. Надеялись, что леса вот-вот появятся снова, но они не появились. Зато в изобилии появились сады. В одном из них, уже опустошенном, мы устроили ночлег, предварительно уложив в изголовье груду яблок, которые не очень рачительные сборщики поленились снять. Ночью накрапывал дождик, но ветер поутих и мы прекрасно выспались.
 Покинув приютивший нас сад, поехали на Гори. Город оказался в стороне от главной дороги. Повернули и покатили в низину. Не познакомиться с гордом не могли. Родина Иосифа Сталина, человека, который вошел в историю и наравне с другими великими властителями, вроде, Чингиз-хана и Наполеона занял в ней свое законное место. Я был семиклассником, когда страна узнала о его болезни и последующей смерти. В то время всякого рода слухов было, хоть отбавляй. Радио лишнего не сообщало и гнуло только про империализм. Нам, детям, нагрянувшие события никак не мешали. Правда, в моей голове иногда появлялись мысли о том, что нас теперь могут предать, обмануть, а в Москве кого-нибудь подкупить. Но учителя показывали портреты членов Президиума ЦК, убеждали, что ученики и соратники Сталина не дадут нас в обиду. Увидев же сплюснутую физиономию Лаврентия Берия, я уверился, что он-то точно шпион. Хрущев тот час поддержал меня, сообщив, что Берия английская разведка завербовала еще в восемнадцатом году. В борьбе за власть, чего не сделаешь, чего не скажешь, а в недостатке шпиономании упрекать нас было бы несправедливо. Потом появились сообщения одно за другим, да такие, что люди уразумели, в каком скотском незнании до сих пор пребывали. И, хотя я все еще верил, что мы самая счастливая детвора в мире, какое уж там было счастье занимать с вечера очередь за буханкой хлеба? Прочитав же в «Хижине дяди Тома» упоминание о яичнице, которой кормила нищая мама по утрам своего несчастного негретенка, отправляя в школу, я убедился, что наша детвора не самая счастливая в мире. А, кем являлся Сталин, святым или преступником, теперь значения не имело. Он ведь побеждал и переигрывал всех, а власть на Руси всегда погана и преступна. Но здесь, в Гори, об этом следовало помалкивать и мы помалкивали. Выехали к центральной площади города, спешились у памятника Сталину. Поочередно устраиваясь у постамента, фотографировали его. Видя такое внимание к знаменитому соотечественнику, к нам обратился пожилой грузин. Заговорили о его великом земляке. Очень осторожно. Наш собеседник не расхваливал его, но по всему чувствовалось, что убежден в его праведности. Мы сдержанно не возражали, обходя острые углы. Потом прошли к дому Сталина, превращенному в музей. Музей оказался закрытым на обед и мы ограничились внешним осмотром.
 Однако немного о самом Гори, который ведет начало со времен царя Давида Строителя, \прадеда знаменитой царицы Тамары\ и в средние века даже пребывал в ранге столицы Картлийского царства. Царство это по моему разумению и было самой, что ни на есть Грузией. Тут же под боком расположились Кахетинское и Абхазское царства. О последнем я уже упоминал. Картлийское же царство это тот фундамент для Грузии, как для России Московское княжество.
 Древний Гори однако для нас уже не существует. Он был уничтожен войнами и
землетрясениями. Лишь Горийская крепость однажды мелькнула перед глазами, но к досаде своей мы не обратили на нее внимания. Мы торопились, мы спешили в Тбилиси. Сколько раз впоследствии я упрекал себя за спешку, клялся в дальнейшем разглядывать каждый камень, каждый квадр храма или башни, но проходило время и история повторялась. Какое-то заклятье довлеет над нами и мы торопимся, бежим. А надо бы остановиться. Но и на этот раз, отведав хинкали и выпив по бутылке минеральной, покинули Гори.
 Сумерки застали нас на реке Ксани. По ее берегам обильно росла облепиха, масло которой относится к чудодейственным. На этот счет я наводил справки и люди знающие убеждали меня, масло подсолнечное ничуть не хуже. Не зная, кому верить, я предпочел не думать про облепиху, которой у меня никогда не было, и вот, пожалуйста, этим чудом можно объесться. У нас хватило благоразумия воздержаться. Впрочем, его нам было не занимать, потому что очень скоро уснули, а могли бы порыскать по округе, кой о чем поспрашивать. Здесь в слиянье Ксани и Куры весьма известная крепость с бойницами и амбразурами. Полезно не спать безмятежно рядом с таким памятником.
 Дорога в древнюю столицу Грузии, в Мцхету, \ ныне совсем небольшой городок\
тянулась вдоль реки Арагви среди фруктовых садов и виноградников. Знаменитый
Мцхетис-Джавари- храм святого Креста Мцхетского просто не мог не попасть в поле нашего зрения. Но поскольку построен он на вершине горы и стоит, едва не зависнув над бездной, у нас и мысли не шевельнулось насчет того, чтобы подняться в столь заоблачную высь. Это когда-то мы были рысаками, а теперь так за здорово живешь нас туда не заманишь. А между тем стоило, поскольку построен он в конце шестого века и сразу зазвучал / по рассказам людей из прошлого / такой гармонией в горах, какую и в Грузии больше не встретишь. Храм Джавари- св. Креста воздвигнут на месте, где был воздвигнут первый крест из виноградной лозы сразу же после принятия грузинами христианства. Здесь, под храмом " сливаяся шумят, обнявшись будто две сестры, струи Арагви и Куры". Но, сколько я не всматривался, Куры не видел. Арагви тоже куда-то исчезла. Отсутствие вод этих рек объяснил Владимир, большой знаток здешних мест, поскольку однажды побывал тут с экскурсоводом. Воды рек упрятаны
под землю. У нас, кого хочешь упрячут. И вообще, перед нами была ЗАГЭС. Для несведущих- Земоавчальская гидроэлектростанция. А за ней Тбилиси, город, история которого начиналась еще в третьем тысячелетии до новой зры. Но столицей он стал лишь после христианизации Грузии прежде всего в результате строительства Вахтанга Горгосали. Памятник этому царю возвышается над крутым берегом Куры напротив Метехской церкви. Воздвигнут он в 1967 году по случаю полуторатысячелетнего юбилея города. Возможно единственный памятник царю за годы Советской власти. Город, как было положено в древности, поначалу окружала стена, следов которой увидеть нам не довелось, но развалины цитадели Нарикала и поныне тут. Дальнейшая история Тбилиси, это история нашествия арабов, татар, иракцев и временами она напоминала историю России. Был здесь даже царь Деметре Самопожертвователь, который подобно Михаилу Тверскому, отправился к татарам, где и был умерщвлен. Случилось это примерно в одно и тоже время. Тогда и после этого Тбилиси сжигали, разрушали и погибнуть здесь было очень просто. Впрочем, и сегодня Тбилиси источник повышенной опасности, поскольку машины день за днем создают столпотворение. Они забили подворотни и площади, лезли на тротуары и карабкались друг на друга, потому что иначе им пришлось бы взбираться на крыши. Не помню, как нам удалось разминуться с ними, но мы побывали во всех закоулках города, сумели потерять друг друга, потом снова встретиться. Нас останавливали прохожие, которые были столь любопытны и общительны, что даже в этой кутерьме пытались узнать откуда мы и зачем? Когда мы забегали в кафе, все уже знали, что мы велосипедисты из Ленинграда и потому нас надо хорошо покормить. Но в конце концов и это нам уже не помогало. На проспектах Руставели и Ленина я почувствовал, что силы мои на исходе, а ведь предстояло еще проехать, неизвестно, что и сколько. И все-таки едва с высокого берега открылась Кура, а за ней уходящие в безмолвие новостройки Тбилиси, я вслед за Владимиром схватил фотоаппарат и из последних сил защелкал затвором.
 Под вечер увидели в стороне молодой город Рустави. От старого, древнего Рустави, со времен монгольского нашествия остались лишь развалины крепости среди пустыни. До поздна искали, хоть что-нибудь напоминающее растительность, и, не найдя, спустились в низину, где и заночевали.
 Местность, которая открылась утром, походила на некоторые районы Средней Азии, где мне еще предстояло побывать. Голые покатые холмы и дорога между ними. Но едва мы въехали в Азербайджан, природа преобразилась. Дорогу укрыли густые кроны высоких деревьев и я вслед за Владимиром Николаевичем принялся рыскать в поисках грецких орехов, которые ветер или чрезмерная спелость сбросили в траву. Владимир в поисках был более искусен. Когда число собранных им орехов перевалило за сотню, я не собрал и трех десятков. Горестно вздыхая и скорбя всей душой, я силился сократить разрыв, но безуспешно. Судьба отвернулась от меня, но не надолго. Проехав с десяток километров, мы решили после праведных трудов отдохнуть и вкусить ореховой прелести. Через десять-пятнадцать минут я, обливаясь потом, вынужден был признать, что этими орехами можно мостить дорогу и гонять по ней подкованных жеребцов и трактора, но расколоть их невозможно. Разумеется я с меньшей, чем Владимир болью, выбрасывал свои сокровища, злорадно надеясь, что найдется еще какой-нибудь дурак, любитель грецкого, кто почтет за счастье собрать их снова.
 С виноградом дела обстояли получше. Гроздь-другую при некоторой сноровке можно было выхватить из кузова проходящего самосвала. Но такой виноград годился только для производства борматухи. Другое дело порыскать в уже убранных виноградниках. Там всегда что-нибудь оставалось. Или попрошайничать. Сборщики не отказывали. Местные пацаны тоже предлагали огромные связки ворованного винограда, но уже за рубль. В ответ мы их порицали.
 В эти дни судьба благоволила нам. Щедро припекало солнце и мы были полны сил и уверенности в незыблемости нашей удачи. Правда, все чаще встречались солончаки, а высохшие русла рек становились привычным зрелищем. С водой в этих краях туго, а та, которой мы заполняли фляги казалась сладковатой. Впрочем, она и была такой.
 Среди выжженных холмов паслись не очень большие стада баранов. Их охраняли собаки довольно крупные и свирепые. Эти псы постоянно в неукротимой ярости из своих утроб извергали жуткий рев и явно хотели бы разорвать нас в клочья. Я не мог понять этой лютой собачьей злобы. Даже по-человечески. Ведь мы не были бандитами а, озлившись, бросаться на велосипедиста просто преступно. Со страху он может и упасть. К чести пастухов они в таких случаях всегда что-то кричали и дело как-то улаживалось. Но эти звери, едва я к ним приближался, всегда портили настроение. Такие вот страсти неоднократно разыгрывались на разных участках пути и, может быть, благодаря им мы незаметно оказались в Кировограде. Мы въехали в старую часть города с множеством каменных заборов и глухими стенами домов и потому изрядно поплутали. Я не понимал, куда и зачем мы едем? Владимир Николаевич ничего не объяснял, потому что был не в духе. Искал колбасу, а в магазинах ее не находил. Поскольку я не нуждался столь остро в колбасе, между нами, вроде, как кошка пробежала. К счастью, все обошлось. Мы случайно натолкнулись на очень любопытное здание, как выяснилось, хранилище древних книг и пришлось просить прохожих сфотографировать хранилище и нас рядом с ним, после чего и колбаса нашлась. Город покидали в любви и мире.
 За Кировобадом дорога лежала на равнине. На дороге никаких примет и особенностей, за исключением одной весьма существенной- могилы Низами. Низами поэт двенадцатого века, написавший несколько поэм. Современник Руставели и автора "Слова о полку Игореве". Низами я читал позже и тогда же мне стало известно, что его народ к тому времени уже имел и свое культурное наследие и уже набрался политического опыта. Наиболее древнее государство, в состав которого входили некоторые южные области нынешнего Азербайджана.-Манна, в свое время вело борьбу с такими известными государствами, как Ассирия и Урарту. Затем Манна превратилась в одну из сатрапий древнеперсидского государства Ахеменидов. После разгрома персов в 331году до н. э. войсками Македонского в битве при Гавгамеле Манна почему-то стала называться по имени одного из сатрапов побежденного персидского царя-Антрапатеной. Северная часть Азербайджана в древности называлась Албанией. Связи с известным государством на Балканах я не обнаружил, но выяснил, что древние албанские племена на территории Азербайджана в свое время были весьма трудолюбивыми хозяевами. В первом веке до н.э. их богатства попытался прибрать вездесущий Рим, но, хотя Гней Помпей одержал очередную победу, римлянам пришлось отсюда убраться. Начиная с четвертого века, под влиянием Византии в Албании начало распространяться христианство, но Византия в борьбе с Сасанидским Ираном потерпела поражение и христианизация Азербайджана замедлилась, а с появлением новых завоевателей-арабов стал насаждаться ислам. Во времена господства арабов на территории Азербайджана укрепилось государство Ширван, которое оказалось довольно живучим, поскольку и после нашествия в девятом веке в Закавказье тюрков- сельджуков сумело сохранить определенную самостоятельность. В двенадцатом веке ширваншахи в союзе с Грузией добились изгнания завоевателей. В это-то время и писал свои поэмы Низами, захоронение которого и расшевелило мое угасающее любопытство.
 Меня поражали азербайджанские дети. В селах эти босоногие ребятишки бежали вслед за нами и, если приходилось останавливаться, тут же окружали плотной гурьбой. Не очень-то хотелось быть объектом такого щедрого внимания, однако приходилось терпеть и даже пользоваться этим, когда нуждались в воде. Дети почитали за честь снабжать нас ею. А вообще-то селения казались безлюдными. Может быть, потому что на улицах почти не появлялись женщины. По обычаю им, похоже, полагалось сидеть дома, но с другой стороны, на уборке урожая были только женщины. Девушки, завидев нас, весело махали руками, требуя остановиться, после чего приходилось давать весьма пространное интервью. Азербайджанцы, вообще, народ весьма общителен и дружелюбен. Однажды, когда вокруг, кроме солончаков, глаз ничего не мог приметить,
обогнав нас, остановился жигуленок. Из солона вышли два азербайджанца. Вежливо и не навязчиво угостив нас огромными гранатами, очень заинтересовано начали выяснять, не нуждаемся ли мы в чем и что это мы затеяли? Мы отвечали, как на исповеди, и произвели на них по-моему хорошее впечатление. Во всяком случае, гранаты требовали не меньшего, а их доброжелательность и того больше. Распрощались очень тепло и свернули на Мингечаур. По рассказам одного моего приятеля, Алексеева Валеры, места в районе Мингечаурского водохранилища походили на джунгли. И мы ожидали, что вот-вот выжженная солнцем полупустыня сменится освежающей зеленью, зарослями пихт, эвкалиптов и баобабов. Ничего такого не произошло. Окраины Мингечаура совсем свободны не то что от зарослей трав и кустарников, но и от мхов и лишайников. В центре города что-то было, но вовсе не то, о чем мы мечтали. Не теряя время на более близкое знакомство с городом, миновали плотину и, поболтав о том и о сем с обитателями турбазы, спустились к водохранилищу.. Обитатели советовали отойти подальше на случай, чтобы кто-нибудь не привязался. Предостережения оказались напрасными. Никто на нас не обращал внимания, хотя и тут и там виднелись одинокие фигуры людей. Впрочем, то были рыбаки, а рыбаки народ не навязчивый и тогда, кода не клюет и особенно, когда клюет. Другого же у них не бывает и им, понятно, было не до нас.
 Водохранилище окаймляли белые песчаные отроги гор, вчистую лишенные какой-либо растительности. Порой казалось, что мы попали не на свою планету. Никакой жизни здесь не было и, кажется, быть не могло, хотя местные уверяли, что на противоположном берегу бродят очень свирепые медведи. Я им не очень-то верил, хотя на всякий случай и спросил, не забредают ли эти медведи на наш берег? Ответили, что не забредают, после чего я окончательно потерял к их словам доверие и предложил Владимиру немедленно покинуть Мингечаур и поискать настоящие джунгли. Он не согласился и я немало обеспокоенный забрался в спальник. Ночью мысли о медведях замучили меня.
 Пасмурным холодным утром мы заговорили о Каспии, о том, как там, должно быть, хорошо и солнечно и уютно. Наши рассуждения подвигли нас в путь и мы, миновав турбазу, где те же обитатели, сокрушаясь, что с нами нет ни девушек ни женщин, с миром распрощались с нами. В Мингичауре женская половина не многочисленна и другая половина весьма и весьма горюет по этому поводу.
 Дорога из Мингичаура, хотя и отличалась от той, которая привела нас к нему, была усеяна теми же острыми каменьями, а ветер не менее назойливо лишал нас и скорости и покоя. Так что семь или восемь километров мы ползли едва ли не час. Когда же выехали на магистраль, одолели еще километров тридцать и заночевали. Отдых на Мингичаурском водохранилище не пошел на пользу. Утром появился голубоглазый пастух. Таких глаз, как у него, я отродясь не видел, но когда-то читал, что именно в этих местах в древности осела народность с голубыми глазами. Это знание помогло мне не задавать пастуху не нужные вопросы. Изрядно моросило и пастух предложил переждать непогоду в его полевой избушке. Нам как будто бы хотелось принять его приглашение, но с другой стороны дождь может продлиться не час и не два, а сутки. Чем же мы будем заниматься все это время? Мы отказались и поехали на Агдаш. Там свернули с главной магистрали, которая, мы знали, пройдет
по надоевшим перевалам, и выбрались на прекрасную дорогу, которая могла привести только к Каспию. Прояснилось и задул попутный ветер. Возле сел вдоль обочин стояли женщины и дети с ведрами гранат и айвы. Многие радостно приветствовали нас и кричали: "Хорош гранат!" Их утверждение мы не опровергали. Дорога бежала по равнине. Айвы и гранаты росли прямо над нами, но виноград повсюду был собран, что огорчало Владимира Николаевича. Я тоже смолотил бы гроздь-другую.
 Проехали Кардамюр и еще километров тридцать, после чего посадки вдруг исчезли и до самого горизонта и дальше открылась степь. Однообразная степь. Сколько мы не крутили педали, пейзаж не менялся. Лишь редкие селения. В одном из них путь нам преградил мотоциклист, тут же ткнувшийся в обочину. Тормозов у его машины точно не было. В стельку пьяный он потребовал, чтобы мы шли к нему в гости, но все-таки уразумев, что мы не примем приглашение, приказал не двигаться с места и, проделывая немыслимые зигзаги, поехал за водкой. Мы поняли, что нужно удирать и удирать, как можно скорей и дальше. Яростно закрутили педалями, поминутно оглядываясь, нет ли погони? Остановились, когда сумерки совсем сгустились. В этот день проехали сто сорок километров. Не совсем по своей воле, правда.
 Горы снова приблизились к дороге. Кази-Магомед был последним городком по эту сторону гор, которые напоминали высокие холмы. В Кази-Магомете шла бойкая торговля гранатами, хурмой и рыбой. Рыба стоила очень дорого. Зато два ведра гранат бабули порой предлагали за рубль. Видно, им очень хотелось избавиться от товара. Хороший вырос урожай. Этой осенью гранаты продавали даже в Выборге, чего доселе не случалось. Но уже по два руля за килограмм. Правда здесь бы сказали, что это не хороший гранат. Мелкий и где-то с гнильцой. Кази-Магомет остался в глубокой низине по ту сторону гор, а мы, перевалив их, блаженно расположились на солнышке неподалеку от дороги. Интенсивность автомобильного движения возросла. Машины проносились, как штурмовики, порой теряя запасные колеса. Одно из них, все ломая и круша на своем пути, прокрутилось метрах в пяти от нас. Заметили мы его не сразу, но судьба пока что нас хранила. Когда же мы с опаской вышли на асфальт и попытались накрутить оставшиеся километры, автомобильное движение усилилось, а потом и вовсе началось что-то невообразимое. По узкой одноколейной дороге груженые самосвалы встречные и попутные непрерывными потоками катили со скоростью взбесившихся бизонов. Резкий встречный ветер швырял нас и влево и вправо, поток же воздуха от грохочущих машин либо затягивал под их колеса, либо отбрасывал вообще куда-то в преисподнюю. Когда же становилось совсем невмоготу, мы плелись вдоль обочины по липкой красноватой жиже, потом пытались проскочить километр- другой по асфальту и в страхе перед надвигавшимся валом машин вновь забирались в грязь. Владимир на какое-то время отстал, а, когда появился, я понял, что он не просто взволнован, а потрясен. Получилось так, что не разминулся с автобусом. С самим автобусом, к счастью ничего не случилось, но угрюмая озабоченность исказила лицо Владимира. Он говорил что-то несуразное, но я хорошо понимал, потому что любой другой, окажись в его положении, дословно произнес бы тоже самое. Следовало немедленно успокоиться, перевести дух. Мы свернули за обочину и расположились на ночлег. Утром выяснили, что от Каспия нас отделяли восемь километров. И, хотя дорожная обстановка за прошедшую ночь не улучшилась, мы довольно быстро и без приключений добрались до моря. Каспийское море открылось нам впервые, но оно не обрадовало. Моросило и по-прежнему и в лоб и в спину хлестал ветер, а воды Каспия, далеко отступившие от пологих берегов, казались свинцовыми. Морем утешителем называть его не хотелось. А мы ведь нуждались не просто в бане. Сейчас и доступная лужа воды пригодилась бы. Азербайджанцы, правда, нашей внешности значения не придавали и неутомимо перечисляли достопримечательные места родного края, которые мы должны были посетить. Среди них называли и кинематограф, расположенный где-то в горах. Этот
кинематограф посещали космонавты и Джавахарлал Неру. Нас, безусловно, там ждали. Однако мы изрядно подрастеряли прыть и гнули в одну сторону- в Баку. Замызганные и задрипанные, подкачивая через километр изношенные камеры колес, мы ничего не желали, кроме одного- как можно скорей попасть в этот город. Да, очень хотелось побыстрей попасть туда, но с этим ничего не получалось. Грязь, изморось, ветер и снова грязь. Вдоль всей прибрежной части моря железные будки на сваях, обители рыбаков, бесконечный гул машин и дробь ободов колес по дороге- все это изнуряло и раздражало. Победного финала не получалось. И даже, когда выбрались к загородным пляжам Баку, на торжествующий вопль не хватило сил. Погрузив грязные ноги в холодные воды Каспия, начали мойку, стирку и ремонт велокамер. Здесь бы и поставить точку, если бы не предстоящее знакомство с Баку, от которого я, охотно увильнул, лишь бы очутиться дома. К сожалению, в жизни чудеса, хотя и происходят, но очень редко. Трудно добраться до Баку, но не так-то просто и выбраться из него. Дожидаясь заказанных билетов на поезд, нам пришлось две ночи провести на пляжах, отбиваясь от нашествия котов, привыкших попрошайничать и даже норовивших обчисть рюкзаки.
 Пляжи обезлюдели, хотя желающие позагорать под холодным ветерком, окунуться и поплавать находились. Их число попытался пополнить и Владимир, но надолго его не хватило. Тем не менее ветер и волны Каспия хорошенько прополоскали нас и мы обрели человеческое достоинство, без которого в Баку появляться нельзя.
 В Баку мы сначала объездили все побережье, посмотрели нефтяные скважины, из которых насосы круглосуточно выкачивали черное золото. Повидали скверы, главные магистрали, центр. Архитекторов упрекнуть было не в чем. Сдали в багажное отделение велосипеды и принялись знакомиться с городом изнутри. Я имею ввиду магазины, фруктовые и овощные лавки и, конечно же, базар, самое захватывающее местечко везде и всюду, неизбежно превратившись в пронырливых покупателей. Впрочем, кроме гранат и частично хурмы, нас кажется ничто не интересовало. А этого добра здесь было в изобилии. Мы и купили его, сколько могли унести. Килограмм по сорок. Ноша, правда, оказалась не столь уж и тяжелой. Об этом позаботились жуликоватые торговцы. Когда, уже в Выборге, я все взвесил, товара оказалось на треть меньше, а гранаты так быстро не усыхают.
 Но обиду на бакинских лавочников мы не затаили. В поезде царила такая суматоха и неразбериха, а бакинцы к тому же каждого отъезжающего, и нас в том числе, загрузили передачами своим ленинградским родным и знакомым в таких количествах, что в пору было думать, как ноги унести? Правда, за каждый килограмм передачи они нас снабдили такой информацией о своем городе, что я с огорчением признался, что ошибался, полагая, что видел Баку.
1985 год. Октябрь. ШЕВЧЕНКО Л. И.