Шкаф

Очень часто право собственности оказывается гораздо ценнее, чем сама вещь, на которую оно распространяется. Кажется это странным: кому нужно право без самого объ-екта, которым можно было пользоваться. С другой стороны никого не интересует некий объект без права пользования на него. Ведь какой прок от того, чем вы сами не способны пользоваться.
Право оказывается более долговечным, чем сам объект. В начале вы владеет хоро-шей, полезной вещью, потом право собственности переходит на сломанную вещь, затем появляется право собственности на «остатки роскоши», а после у вас и вещи нет, но вы по-прежнему считаете ее своей и говорите: «Вот был у меня шкафчик…»
Такой шкафчик был и у моей прабабушки. Шкафчик, конечно, не был шедевром мебелестроения, не относился к 17-му веку. Обычный шкаф, каких было много, и кото-рые, помимо всего прочего, обладали удивительным свойством – долговечностью. Эта долговечность и сыграла со шкафом злую шутку.
После того как умерла моя прабабушка, женщина волевая и хозяйственная, после поминок и рыданий друг другу в жилетку, все мои родственники собрались, дабы разде-лить поровну (кто-то, чтобы разделить по-честному) все имущество, оставленное моей прабабкой. Такие крупные вещи как дом, земля и прочий хлам никто не хотел упускать, так что после долгих споров, увещеваний, уступок вымолила для себя и своих детей хату баба Саша (Александра Матвеевна). Естественно, что все, что осталось внутри, начали де-лить между собой все остальные родственники. Трагедия состояла в том, что большая часть моих родственников – это женщины, так что вполне понятно, что ни один клочок ткани, ни одно зеркальце, ни одна мелочь, которая ускользнула бы от взгляда современно-го человека, была ими подмечена, изучена, взвешена. Каждая из моих бабок, теток решали главную задачу: как ухватить побольше. Мне со стороны казалось, что на больное живот-ное напала стая волков и теперь разрывает его на части.
После того, как каждый урвал себе столько, сколько мог унести, увезти, уволочь. После того, как каждый из соседей, которые ни раз приходили с душераздирающими рас-сказами о жизни моей прабабушки, получил по части ее имущества. После всего этого в пустом доме остался стоять шкаф. Простой шкаф: три двери, антресоли, зеркало внутри платяного отделения, выдвижные ящички. Просто шкаф. Ничего особенного. Странно, что никто его раньше не замечал. Конечно, никто его не замечал просто потому, что стоял шкаф всегда в стороне, не блистал как сервант хрусталем и фарфором, не оттенял благо-родным темным цветом книжные переплеты как его книжный собрат. Платяной шкаф стоял в стороне. В стороне от суеты, от нервотрепки охранял немногочисленные наряды своей хозяйки.
И этого труженика заметили. И вдруг случилось самое страшное: никто из тех, кто остался в доме не мог доказать, что шкаф нужен именно ему. Каждый набрал столько ве-щей, что дальше их класть их было некуда. Все. Вещи есть. Желанье есть. А положить не-куда. Трагедия тысячелетия!
Одна из моих тетушек (не помню, кто именно) предложила гениальную идею: раз-делить шкаф на отдельный части (получалось что-то около трех-четырех предметов) и раздать каждому по тумбочке, шкафчику или еще по чему-нибудь. Баба Саша предложила способ простой: раз шкаф увезти никто не может, так пусть он и остается в доме. Ясно, что ни первая, ни вторая идея поддержки не нашли: кому нужна тумбочка, когда есть це-лый шкаф? А говорить о том, что на бабу Сашу закричали: «Ты и так дом получила, а те-перь и шкаф получить хочешь!» - думаю не обязательно.
Тут как тут появился мой дядя Женя (Евгений Семенович), который все то время, пока мои любимые тетечки делили имущество, стоял в стороне. Его решение по идиотиз-му и гениальности аналогов не имеет: мой дядя предложил забрать шкаф себе. Видимо, мужчины не так искушены в разделе имущества, потому что ни одна бы нормальная жен-щина не стала бы так легко подписывать себе смертный приговор. Естественно, что доро-гие сестрички моего бедного дяди стали находить тысячу и одну причину, почему этот шкаф ему не нужен. Они говорили и о том, что он слишком тяжелый, и о том, что он вы-шел из моды. Постепенно все стали убеждаться, что шкаф – вещь абсолютно лишняя и ненужная. Все стали почитать за благо избавление от этой старой, никому не нужной ве-щи.
И так, все мои дорогие родственнички убедили друг друга в том, что тот, кто забе-рет шкаф – самый дорогой, самый необходимый человек. Естественно, что каждый в глу-бине души рассчитывал на то, что роль избавителя человечества достанется именно ему (ей).
Не знаю, зачем моему дяде понадобился шкаф, но он снова заявил, что намерен его забрать. И снова он выслушал обоснование того, что шкаф ему совсем не нужен. Такие обоснования, пожалуй, не выпускают в конструкторских бюро и в плановых отделах. От-четы Минфина – бред сивой кобылы по сравнению с красотой, простой и объективностью речи моих родственничков. Если бы все прокуроры мира убеждали судей так, как сейчас мои тетечки убеждали моего дядю в том, что шкаф ему абсолютно не нужен, в мире не было бы вынесено ни одного оправдательного приговора.
Понять, почему всем вдруг понадобился этот шкаф достаточно не просто. С одной стороны шкаф действительно ни чем таким особым не выделялся. Обыкновенный шкаф. И даже привычное стремление урвать все, что можно, вряд ли было в этом виновато. Здесь было что-то еще.
Когда-то давно моя прабабушка рассказывала мне, что у нее был великолепный гарнитур: серьги, колье, диадема и кольцо. Все это было выполнено из белого золота, се-ребра и платины, инкрустировано бриллиантами. Все это великолепие во время войны за-прятала как-то умело, так что теперь никто его не сможет найти. Известно только то, что гарнитур находился в маленькой коробочке, а сама эта коробочка вполне могла помес-титься в одном из тайников платяного шкафа. Так что право собственности на шкаф рас-крывается с новой стороны: право собственности на ювелирный гарнитур.
Никто, конечно, явно не признавался в том, что он собирается завладеть гарниту-ром, все выдвигали на первую место идею шкафа: старого, никому не нужного шкафа, ко-торый гораздо проще выбросить на помойку. Но никто не торопился его выбрасывать.
Дня через два после этих разборок, разочаровавшись в «честных» методах ведения борьбы, мои родственники пошли по стопам воров, что под покровом ночи крадут богат-ство, заработанное при свете солнечном. Первой к шкафу полезла баба Саша, которая в условиях темноты и собственной слепоты только ударилась, наступила на кошку, вымате-рилась, т.е. обнаружила себя всеми доступными способами. После того, как все уснули снова, в дело подключилась тетя Даша (Дарья Семеновна), которая решила красться лег-ко, незаметно, но тут ее выдал сам старый шкаф: скрип его дверей разбудил весь дом не хуже кошачьего крика.
Кое-как все уснули под утро. Утром каждый про себя анализировал промахи пре-дыдущего кладоискателя и вырабатывал новый план действий. Единственный человек, которого не было за завтраком, был дядя Женя. Он, как говорил кто-то, уехал в город и теперь должен был вернуться только к вечеру.
К вечеру никто не вернулся. Куда пропал мой дядя, никто не знал. Впрочем, в глу-бине души каждый действовал по принципу: меньше народа – больше кислорода.
Мой дядя тем временем думал о том, как же аккуратно забрать шкаф Для этого он, несмотря на абсолютно не женский свой пол, завел целую агентурную сеть из мальчишек из соседних дворов. Каждый из них постоянно появлялся возле нашего дома и смотрел: не уехал ли мои родственники и не захватили ли с собой все тот же шкаф. Мои тети тем вре-менем ссорились с мужьями, которые считали глупым более находится в доме, тем более, что все переговоры заходили в тупик.
Здесь на сцену вышла тетя Даша, совершившая coming out. За утренним чаем, в тайне, видимо, надеясь, что все соперники поперхнуться и задохнуться, она просто сказа-ла: «Господа, все мы с вами знаем, что в шкафе есть тайник, мы так же знаем, что там ле-жит, так что предлагаю всем месте вскрыть его и разделить поровну между нами. Это бу-дет по-братски». Шкаф же (без сокровищ, разумеется) решено было отдать моему дяде, который еще не вернулся из города. Все разрешилось легко и просто. Тайник нашли (а как его не найти, когда шкаф сломали), гарнитур разделили: кому подвески, кому серьги, а шкаф вернули на место, собрали «будто так оно и было».
Секретные агенты тем временем доложили, что гости разъехались, в доме осталась одна баба Саша. Мой дядя приехал обратно, зашел в опустевший, словно после татаро-монгольского нашествия, старый дом. Баба Саша искренне удивилась, что дядя так долго отсутствовал, показала ему на шкаф, который все-таки было решено оставить дяде, и ни словом не обмолвилась о гарнитуре. Дядя Женя погрузил шкаф и увез с собой, предвари-тельно промычав что-то невнятное о делах, о том что желает всего доброго и никак не может остаться погостить.
Эта история могла бы иметь довольно грустный конец, если бы на сцену не вышла моя прабабка-покойница. Дело в том, что к завещанию, которое позволяло родственникам самостоятельно определять доли имущества, было маленькое приложение. Это приложе-ние должно было быть озвучено только после того, как все родственники определят на-следуемое ими имущество. Согласно этому приложению, гарнитур, который находился в платяном шкафу, должен был перейти к тому из родственников, кому собственно достался шкаф. Вот так мой дядя стал владельцем гарнитура, стоимость которого, пожалуй, пре-вышала стоимость дома и шкафа и всего остального имущества.
А шкаф стоит у моего дяди. Я не знаю, пользуется ли он тайником, знал ли он об этом приложении. Но он мне всегда говорил фразу, которую говорила моя прабабушка ему: «Не спеши, все всегда хватают то, что лежит на поверхности, а мы то знаем, что всплывает. Истинное создается долго и выдерживается, чтобы достигнуть совершенства. А истинное разрушить очень тяжело». Обычно после этой фразы она открывала бутылку классического брюта.