Пролог

Ворон летел над лесом, темнеющим внизу плотной грядой верхушек. Чёрные перья полоскались над упругим ветром, отливая стальной синевой. Глаз привычно ощупывал редкие просветы земли, мелькавшие сквозь листву гигантских дубов, главами своими качающих в согласии с огромными черными ильмами и белеющими берёзами. Ворон в лесу – редкий гость: что ему тут, белок-суматошниц гонять или мелких пичужек распугивать, что ли? Но кроме полёвок да падали, которыми издавна насыщался его род, было ещё кое-что, что могло привлечь его внимание… Люди.
Когда эти странные существа ни с того ни с сего собирались вместе, издавая громкий лязг и портя воздух чёрными клубами дыма и смрадом, и потом – своим и лошадей – род ворона, несмотря на эти неудобства, процветал. Это было хорошее время, тогда было много еды…

…Ворон, конечно, не мог помнить, как дюжину лет назад, он сидел на толстой ветке дуба, стоящего на опушке леса, и был невольным свидетелем тому, чего видеть не должен был никто.
Трава плескалась в дуновениях ещё по-летнему тёплого ветерка, вздыхая в лучах солнца, поливавшего её лаской прощающейся с сыном матери. Уходя в осень, оно силилось остаться подольше, но темнеющий лес на краю холма уже жадно протягивал к нему заострённые еловые пальцы и нетерпеливо подманивал его, с обманчиво нежно шелестя опадающей листвой.
В гнезде, формой отдалённо напоминающем сильно обросшего чёрного ежа, возле самой вершины расщеплённого молнией дуба покрикивали воронята, пытающиеся расправить только свои неопытные крылья.
Ворон сипло крикнул на расшумевшихся неподалёку от дуба людей, как всегда непонятным для него образом скинувших свои разноцветные шкуры. Люди валялись на траве, издавая какие-то сдавленные звуки, то затихающие, то набиравшие новую силу. Эти звуки почему-то тревожили ворона, они выбивались из общего хора леса и раздражали его, сулив что-то неясное. От вороньего крика один из них вздрогнул и, побледнев, притих.
Переступая узловатыми лапами, ворон ломаным птичьим движением дёрнул головой и уже хотел прикрикнуть на пришлецов ещё раз, но ком только что выдранной травы, ударив в ветку под ним, обдал его брызгами земли и корней. Вывалившийся червяк снуло повис на ветке и начал попытки удалиться в более безопасное место. Возмущённо каркнув, ворон с шумом поднялся в воздух и стал кружить неподалёку, посматривая, не полезет ли к гнезду мужчина, приподнявшийся с земли для второго броска. Но, увидев, что ворон уже вне досягаемости, тот отбросил кусок дёрна и через некоторое время опять потянулся к женщине. Они снова начали эту тревожащую возню, не обращая на гнездо никакого внимания, и ворон решил, что можно подлететь и чуточку поближе: вдруг ему посчастливится утащить что-нибудь, а заодно и хоть немного досадить обидчикам, поживившись за их счёт.
Ворон настороженно озирался, подбираясь к странным шкурам, пестреющим на солнце и местами поблескивающим, словно озёрная вода, как вдруг он остановился и замер, услышав пение или говор этих двоих очень близко. Остальных обитателей леса он давно бы узнал и понял бы, как с ними себя вести, но эти голоса были чуждыми лесу, и ворон никак не мог решиться сделать ещё шажок.
Будь он человеком, он бы разобрал слова – ослышаться на таком расстоянии невозможно – но он был вороном, и потому он лишь вслушивался в их разговор, стараясь уловить настроение и понять, не собирались ли они наведаться к незнамо зачем сброшенным шкурам…
– Скажи ещё раз! – приказной тон черноглазой женщины в последний момент перелился в мягкий и просящий. – Ну, скажи!..
Ворон уже без опаски подобрался к вещам, и, укрытый за слегка примятой травой, начал, слегка поклёвывая, теребить завязки.
Мужчина лежал на спине, подложив свою правую руку под голову, а ладонь женщины, почти полностью спрятавшись в жёстких волосах на его груди, ласково-настырно теребила их. Прямые смоляные волосы женщины, разметавшись, укрывали их фигуры шёлковистым ковром, из которого выныривали переплетённые в объятьях руки и бёдра. Его глаза отражали глубокую лазурь неба, перечёркнутую колышущимися тенями похожих на молнии ветвей с чёрной на фоне неба листвой.
– Я люблю тебя, – ровным голосом сказал он, и ей показалось «отвяжись», по крайней мере, обычно нечто подобное и говорят таким тоном. Казалось, он где-то далеко отсюда, за тридевять земель, где он живёт другой жизнью, запертый рамками пристойности, этикета, соответствия картине, которую ещё до его рождения написал какой-то безумец, а теперь заставил всех плясать под дудку обрядов, традиций, церемоний и прочей ерунды. Король, казалось бы, самый свободный из людей государства, сам был заперт и спелёнут по рукам и ногам так, что чувствовал себя разряженной канарейкой, а не монархом.
– Лжец.
Она приподнялась и попыталась игриво заглянуть в его глаза, но они в это время блуждали по одному из проплывавших в вышине облаков, так что упрёк соскользнул с него в траву и затаился там маленькой серой змейкой, способной при случае пробраться в душу и больно кольнуть куда-то около сердца…
– …Но всё равно приятно, – будто примирившись, сказала она, пристраивая голову обратно к нему на плечо.
Ей было хорошо и спокойно сейчас, когда мужчина принадлежал только ей, или казалось, что принадлежал, и она решила прикормить это спокойствие кусочком самообмана, чтобы оно не убежало в поисках чего-то ещё. Но оно всё равно убежало. Спокойствие – зверь слишком голодный и иллюзорный, чтобы задерживаться где-то слишком надолго. В отсутствии этого зверя зашевелился червячок беспокойства.
– Зачем я тебе? А? – она снова приподнялась, в очередной попытке встретить его взгляд. Снова безуспешной. Червячок беспокойства, не отыскав съестного, помер от голода, и женщина вновь улеглась на плечо мужчины.
А он в это время думал, что, задавая такой вопрос, люди не ждут ответа, им просто приятно, что они вообще нужны кому-то и, какая разница, зачем. А другие люди пользуются этим…
– Я король, – безразличным тоном сказал он, – хочу – беру…
Она прервала его размышления, почти до боли укусив его. Она мстила за смерть червячка и его безразличие к ней, и он принял эту игру. Обхватив её другой рукой, он подмял её, легко поборов, и скоро их борьба снова сменилась звуками ласок…
Ворон, уже было собравшийся улетать, понял, что самое время действовать, и быстро пропрыгав до ближайшей «шкуры», начал примеряться клювом к блестящей чешуе, покрывавшей одну из них наподобие рыбьей, только уж очень большой. Назвякавшись вдоволь клювом о нагревшийся на солнце металл, ворон отступился выдернуть одну из чешуек, и решил заняться чем-нибудь ещё. Он как раз пробовал клюнуть сверкающую синюю каплю, покоящуюся в блестящем желтоватом ободе, как вдруг окрик заставил его в испуге схватить обод в клюв и попытаться взлететь. Ворон, неловко подпрыгивая из-за увесистой ноши, пытался взлететь, одновременно уворачиваясь от комьев летящей в него травы. Мужчина с криками пытался его догнать, одновременно подыскивая взглядом камень, а его спутница усмехалась, выглядывая из травы.
Наконец, поняв, что с обручем он далеко не улетит, ворон выпустил его и, обиженно каркая, скрылся за кронами деревьев.
Мужчина подобрал корону, гневно насупившись, поискал взглядом настырную птицу, и водрузил обруч себе на голову. Тихое хихиканье в кустах сменилось хохотом. Вернувшись к ней, он тоже улыбнулся, оценив ситуацию.
– …Да… Такое нечасто… увидишь, – выдавливая сквозь смех слова, она сидела на траве, потихоньку успокаиваясь. – Голый король бегает за вороной! А отобрав у неё корону, так героически поглядывает по сторонам, будто разбил вражескую армию!
– Голые девушки, катающиеся в кустах от смеха, тоже встречаются нечасто. – Заметил он. Это породило новый смешок. – Другой бы на твоём месте был бы уже мёртв… – произнес он, садясь рядом.
– О!.. Друго-о-ой!… – протянула она. – Интересно, моего повелителя вдруг одолела тяга к прелестным мальчикам?! – и снова смешинка, уже было исчезнувшая, разобрала её.
– Ах ты, бесовка! Вот я тебе … !..
Смеясь, они снова повалились в траву…


Рецензии