Труп советской эпохи

Рита долго смотрела на себя в зеркало, и никак не могла узнать свое, некогда прекрасное, по ее мнению, лицо и тело. А лицо уже давно не прекрасное, кое-где нагло выглядывают морщины, и кожа свисает как на крайней плоти. Ее грудь, когда-то считавшаяся в классе, самой желаемой, и являющаяся предметом мечтаний многих, и притом, нередко в извращенной форме, откровенно висела, говоря ей, что уже никогда она не поймет на нее эрегированный мужской взгляд. Живот не был плоским, как ранее. Это последствие двух детей и слабости к вкусной пище, а вкусная пища, как известно, не бывает полезной. Рита тяжело вздохнула. Все это вселило в нее желание повесится и послать все в область мужских гениталий. Но, не могла, потому как ее родной брат, моложе ее на пять лет уже направил на нее свой взгляд ненависти, и готов был помочь с ее первым желанием.

- Филатова, если ты думаешь, что я так хочу вести эту старую каргу в мавзолей, то ты глубоко ошибаешься! У меня на эти выходные были планы и поважнее…

Старая карга – это их бабушка, которая, чувствуя приближающуюся смерть, решила на последок повидаться с Ильичем, как она всегда его называла. А такое, можно сказать неординарное желание в ней созрело по той причине, что она всю свою сознательную жизнь, верила в идеи социализма и мировой пролетарской революции даже после развала СССР.

- Все, иду, и нехер из себя жертву строить, нам главное, чтобы она в электричке коньки не отбросила, а то все родственники обвинят нас в том, что это мы специально всю эту байду устроили, чтобы эту квартиру заполучить.
- Конечно, они ведь ее сами хотят.
- Дерьмо на палке им, Тем, а не эту квартиру! Сами с жиру бесятся, все для своего дауна стараются.

Даун – это двоюродный брат Риты и Тимофея, а даун он потому, что до пяти лет ходил под себя, и школу до седьмого класса посещал под ручку своей матери, которую они тоже не считают особо умной и психически здоровой. Денис, а таково его имя, благодаря этому, и многому другому, например, всяческому огораживанию со стороны его матери, возможности ему самостоятельно зарабатывать деньги, вырос полностью неспособным к самостоятельной жизни, и не имея никаких друзей, стал довольно замкнутым, тупым, и одиноким человеком, который считает, что все ему, в округе, должны. Так есть, и по- другому быть не может. Мама его, по натуре являясь женщиной деловой и хваткой, прибрала к своим рукам все блага для своего выродка, и точила зубы на бабушкину квартиру. А мама Тимофея и Риты, хотела того же, но не знала кому – сыну или дочке. Еще был одинокий дядя из Питера, которому квартира нужна была только потому, что он сын бабушки, хотя имел в собственности три магазина.

Рита и Тимофей спускались молча. У подъезда их встретила сияющая бабушка и нервная мать.

- Так, от бабушки ни на шаг. Пирожков у всяких бомжих не покупайте. Как только ей станет плохо, сразу звоните мне! Ясно!
- Хорошо мам, - мы пришвартуем у себе бригаду врачей, - шутил Тёма, - и бригаду из морга, - подумал он.
- Очень смешно, сейчас вообще никуда не поедите! – пыталась их приструнить мать.
- Галина, если ты еще подобное скажешь, то я оформлю наследство на Дениса, - подала голос бабушка, которая еще секунду назад казалась непричастной к разговору.

Мама сразу же заткнулась.

- Все бабуль, поехали, а то на электричку опоздаем.
- Поехали, радостно сказала она, и взяла Тимофея за по руку.
- Пока мам.
- Пока дети. Как приедете, сразу же позвоните мне.
- Обязательно.

Казалось, что мать вот-вот заплачет. Первый признак был – ее лицо покрылось красными пятнами.

На перрон приехала длинная, как толстая кишка, электричка. Люди поперли в нее так, будто бы Москва является центром вселенной, и это их последний билет на последний путь в рай. Люди перли как сумасшедшие.
Где-то через полчаса дороги вошла женщина лет пятидесяти, вся потная и грязная, и запела своим трубным, и слегка хрипящим голосом:

- Беляши горячие, горячие беляши горячие, горячие!
- Когда она дойдет по последнего вагона, они станут уже холодными, - сказала на ухо Тимофею Рита.
- Не говори.

Беляшей никто из пассажиров не захотел, и поэтому женщина, тяжело вздохнув, пошла в другой вагон, говорить о термальном состоянии своих беляшей.
Бабушка уже как пятнадцать минут храпела, Тимофей играл в тетрис, а Рита все никак не могла чем-нибудь себя занять, она думала о том, насколько значимой является эта поездка для их бабушки, которая, честно говоря, уже давно потеряла счет со временем, и существует где-то в тернистых дебрях своего подсознания.
Чтобы совсем не сойти с ума от скуки, и не начать думать о «сущности бытия», Рита пошла покурить. По дорогое, она услышала одни разговор из купе, и как любой любопытный человек прислушалась…

- Я тебя ненавижу! Что б ты сдох! – орала какая-то разъяренная женщина, и, при этом кидала в стороны предметы. Наверное, книги.
- Заткнись дура, ты и все твои ублюдки живете за мой счет! – мужик не позволял загнать себя в мусор.
- И что?! А кто тебе носки стирает?! А кто жрать готовит?! И запомни, запомни, раз и навсегда, мои дети не ублюдки, они, между прочим, и твои дети!
- Пошла ты…

Дверь в купе открылась так быстро, что Рита чуть не упала от неожиданности, мужик, а он был стопроцентный мужик среднего возраста, был одет в пропотевшую майку светло-зеленого цвета, висящие тянучки, а на ноги его были надеты разорванные кеды.

- Что ты тут делаешь? – рявкнул мужик на нее, брызгая слюной из-под жестких, проволочных усов, трехдневной щетины, и копны мочалистых волос, взгромоздившихся по бокам и на затылке (густо), и на макушке (редко).
- Ничего, я просто мимо проходила.
- Ну, ну…

Рита прошла дальше, туда где группа бритых парней, стриженных под 0, и одетых в спортивные костюмы, курила.
- У вас сигаретки не будет, - спросила у одного Рита.
- Бери дорогая, - он протянул ей сигарету, и подставил ко рту зажигалку.
- Спасибо.
- Не за что.

Рита немного отошла от них и стала дымить. Через минуту вошел тот мужик, и пустил на Риту неодобрительный взгляд. Один из парней это заметил и спросил.

- А че этот мужик на тебя фыркает.
- Не знаю, он не в духе, с женой поссорился, - нехотя ответила Рита, и сбросила пепел за окно.
- Но ты же не виновата, что у него проблемы, правда ведь? – быть рыцарем решил еще один из них.
- Не знаю, - это начинало нравиться Рите, и она скромно заулыбалась.
- Слышь мужик, ты, эта, извинись перед девушкой.

Но мужик их не слышал, и спокойно курил в своем углу.

- Мужик, я к кому обращаюсь?! – заорал на мужика парень, имея в виду: «типа, достал!»
- Отвалите от меня, и так на душе дерьмово, а ваша красавица, между прочим, подслушивала.

На лице Риты появился легкий румянец.

- Не правда, пыталась оправдываться Рита, я просто мимо проходила, а он как вылетит.
- Вот мужик, надо извиниться, понял?
- Понял, - понял мужик, что если он этого не сделает, то ему будет больно, и не душевно, а физически, - извините, сказал он сквозь зубы, кинул бычок в окно, и зашаркал в направлении «от сюда».

- Догнать его, - мило спросил уже третий парень.

- Не надо. Спасибо.

- Спасибо не булькает!

- Не поняла?

- Выпьешь с нами вечерком?

- Не знаю… хорошо. Давайте.

- Пошли…

Тимофей же поиграв во все, во что можно было и послушав музыку на плейере, решил немного вздремнуть. Его, только начавшего отрубаться, разбудила Рита, от которой разило алкоголем и табаком.

- Пошли.
- Чего?!
- Пошли, Москва за окном…

Москва за окном была гадкая, далеко не с открыток 50-х годов ХХ-го века. Моросил легкий дождь, тем самым подбивал на сон, с пасть хотелось всем, а больше всего Рите, понятно почему. Бабушка же, сияла несмотря ни на что, ведь ее мечта осуществилась, ведь нет ничего лучше, чем своими глазами лицезреть на то, что в твоей жизни не все потеряно, хоть ты и видишь отчетливо скелет смерти.

- А к Ильичу когда? – улыбала бабушка.
- Потом бабуль, сначала нам надо где-нибудь поесть.
- Да, а Ильич твой никуда не денется.
- Точно.
- А вдруг, а вдруг он умрет?!
- Бабуль, Ленин умер в двадцать четвертом году.
- Неправда, он еще жив.
- Посмотрим.
- Посмотрим!

И они пошли, смотреть не умер ли Ильич. К великому удивлению Риты, у мавзолея образовалась средних размеров, она не та, что собирались фаллическими войсками у входа в продуктовый магазин в 80-е годы – нет, она не большая, но удивительно человечная для такого мероприятия, чтобы посмотреть на живую мумию, очередь.

- Ни фига? – удивился Тимофей.
- Вот так, - смеялась бабушка, Ильич сегодня гостей принимает. Конечно не так, что раньше, но и это тоже хорошо. Люди его помнят.
- Дааа, - удивилась Рита бросая на Красную площадь бычок.

Они ждали. Люди плыли со скоростью улитки, и пахли стоячим потом, зевали. Два ребенка, где-то в счету – 15, плакали, и даже не плакали, а демонстративно надрывали глотки, лишь бы привлечь к себе внимание, потому как, по небывалой для их особ несправедливости, все внимание было привлечено к трупу, а не к ним. Несправедливо.
Дождавшись своей очереди, Рита, Тимофей и бабушка вошли в очень холодное помещение, где под стеклянным колпаком лежал бог земли советской, тот чьими усилиями была сотворена империя одинаковых рабов и повального дефицита. Бабуля подошла к гробу так, как это было возможно, опустилась на колени, и стала читать молитву «Отче наш», Тимофей и Рита схватили ее под мышки и выволокли ее из зала поде ее истеричные крики. Бабушка была вне себя.

- Бабуль, как ты могла! Нам за тебя стыдно!
- А я то что, я - ничего. Мне его жалко, лежит там один, а вы изверги весь сок испортили. Может последний день на этом свету живу…
- Не говори ерунды, ты нас всех, вместе взятых переживешь! Будешь жить сто пятьдесят лет!
- А то и больше!
- Я то буду, а вот Ильич умер! Он за меня не порадуется!
- Ленин умер? – удивилась Рита
- Ленин умер!



10-11 сентября 2006