Котенок

Вечерний город бил огнями в темное, затянутое облаками небо. А оно, мстительное, в ответ било город проливным дождем, какой бывает в середине октября – отчаянный, долгий и холодный. Струями рассекая воздух, бил он по самым стойким, не опавшим листьям, сбивал и лепил их на асфальт. Лепил в порядке не шахматном, а будто с треском провалилась игра, лопнула как мыльный пузырь мастерски построенная защита, и проигравший со злости кулаком по шахматной доске ударил, упали фигуры и раскатились кто куда. И сильный ветер хватал листья на половине пути вниз, и раскидывал их еще пуще, хлеще, помогая дорисовать гнилой натюрморт.
Под укрытием остановки, которая вся из стекла составлена – и стены, и крыша, так что видно, как капли разлетаются вдрызг и стекают ручейком, в ожидании автобуса спряталась девочка. Сидит, свесив коротенькие ножки, которые не дотягиваются до земли с высоко повешенной, холодной, железной, дырчатой как решето, скамейки. Кутается безнадежно от холода назойливого ветра в тоненькое пальтишко (утро было теплым, да и метеопрогнозы обещали продолжение бабьего лета, так что мама не посчитала необходимым одеть девочку потеплее) и ждет автобуса. А желтая дощечка с расписанием, скрипит, качаясь на ветру, будто пытаясь доказать свою правоту, но ей уже не верят – автобуса нет как с полчаса. Необычно сильным порывом вдруг встрепенется ветер, крутанет расписание и вломится под крышу остановки, ударит в лицо девочке. А она подумает, что, как было бы сейчас хорошо оказаться дома, в тепле, да так чтобы рядом «комочком пушистым, милым, рядом котенок мурчал», - как написала она в одном из сочинений. Да до дома она доберется, но вот… И расплачется девочка. Тихие всхлипы заглушит шелест дождя. Она ездила на могилу к своему котенку.

Вспомнит, как однажды после школы забежала к подружке, которая всю дорогу до дома ее манила, завлекала одной и той же фразой: «я тебе такое покажу!». Тогда была такая чудесная весна! Прозрачная, хрустальная, и продавец за прилавком бил палочкой по фужерам, а они звенели, журчали капелью, стучались с крыши об землю, из снега тающего пускались родниками в лужи. И девочка скользила по льду, а из-под подошвы плескалась во все стороны холодная и чистая, как в роднике, вода, и промокали ботинки насквозь. Забежала, скинула мокрые и холодные ботинки, и опрометью за подружкой в комнату, где посередине стояла обычная картонная коробка. А там – кутерьма, восторг котят скачет по мамке и иногда переваливается с шипением через борт. Вывалится, выпадет, потрясет головой, почешет лапой за ухом. Кинет туманный взгляд на девочек, кинется снова на борт, поскребет коготками задних лап себе в помощь и перевалится обратно, вовнутрь.
- Смотри, Настя, вот этот полностью черненький, только на пузике белое пятнышко. Смотри, какой милый, - и поднимет высоко вверх. А милый прижмет уши к голове и заверещит на всю комнату.
- Или вот этот, серенький такой, - покажет она на другого котенка. На молодого, а уже пушистого, и шерсть, пробитая проседями черного и серого, от поглаживаний струилась серебром, отливом драгоценным.
- Можешь кого-нибудь взять, погладить. Не бойся, - скажет девочка Насте. И Настя потянется, но заметит, что все котята притихли и с сопением, мурчаньем воткнулись в пузо мамки, и отдернет руку. А мамка вскинет голову, дернет ей, мол: «ну как тебе мои дети?». Но не получит ответа, и прищурив глаз, ответит: «да сама же знаю, что они милые».
- Бери, бери, будет у тебя дома котенок.
- Надо будет у мамы спросить, - ответила Настя, надевая холодные и мокрые ботинки.
-Желаю удачи! Давай, пока!
- Все, побежала, пока-пока! – закроется дверь, расплескав по тихой парадной громкий и глухой хлопок, который понесется вслед удаляющимся в беге шагам.
Уже дома первыми встретили укоры мамы, мол «мокрые ноги, вот возьмешь и простудишься, сиди с тобой потом, чай заваривай, да мед в нем ложечкой мешай. А ну мигом снимай ботинки!». А ей в ответ беззаботное: «мама, весна же, ты посмотри, как хорошо, ах, если бы ты знала». И закружилась Настя в воображаемом танце, задела полами пальто коробки, что теснились по стенам узкого коридора. Дотанцевала до двери, остановилась, потом повернулась и спросила: «мама, можно мы котенка возьмем?». Подошла, обняла, вскинула глаза вверх: «ну, пожалуйста!». Обняла, застав маму в немой сцене – с ботинком в каждой руке. «С папой поговорю, а там посмотрим». Вечером, который пока еще рано становился сумеречным и жег фонари вдоль улиц, но уже дышал весенней легкостью, родители сидели на кухне и за ужином обсуждали: «а может и вправду нам взять котенка? А то нам в доме уюта не хватает». И если бы они знали, как билось за тонкой стенкой детское сердечко в эти долгие полчаса, и падало в пятки при каждом высказанном «но», или взлетало при каждом «за». Подключи кардиограф, и бешеный пульс нарисует вам линию изломанного по горным перевалам шоссе – едешь на машине, и уши закладывает от перепадов высот, и бьет сквозь приоткрытое окно ветер. А потом затих разговор, загремела посуда в раковине, а в комнату приоткрылась дверь: «Настя, мы его берем». Вырвались из плена гор, выехали в долину, и вокруг цветет сочная виноградная лоза, а в лицо отчаянно тепло и ласково светит солнце. И крики, визги, радость заглушили вторую часть фразы: «но сначала посмотрим на него». Да и не так уж это было важно. Как считала Настя, ее котенок не мог себя показать плохо, он же слишком милый для этого. И добрый. Родители, конечно, были не так уж рады спросонья, ранним утром, вляпаться голой ногой в лужи, раскиданные по коридору, но устоять перед обаянием котенка не смогли.
Вот тогда-то и взял художник полную палитру, мало того, намешал еще оттенков, полутонов и выплеснул на холст все краски поздней весны. А потом добавил запах цветущей черемухи, сладкой-сладкой, что сядешь на скамейку под ней, и не выбраться, не вырваться аж до самых сумерек, когда упавшее солнце коронует горизонт алым, теплым. Если еще и вспомнить, что тебя дома ждут, и при твоем появлении хвост поднимут и распушат переливом серебра, покрутят хоровод вокруг ноги, то и вправду становилось Насте счастливо и радостно.
И часто девочка любила гулять с котенком. Однажды вытащила его вечером во двор, села на скамейке, а вокруг стайкой сбились Настины подружки и наперебой восхищались: «какая у него шерстка», «какие у него глазки», «какой у него носик», «какой у него хвостик». «Можно за него дернуть?» - вклинился нагло соседский мальчишка. «Иди, иди отсюда!» - ответили бойко девчонки, и погнались за ним. А мальчишка улепетывает, и дразниться на бегу: «Ой, котенок! Котят не видели!». И так увлекутся погоней, что забудут про котенка, который, прижав уши к голове, останется сидеть на скамейке и протяжно мяукать вослед. Настя услышала, повернулась, улыбнулась: «иду, иду!» И вдруг другой мальчишка (видимо, затаился у парадной в пышных кустах), выскочил и прямиком к котенку с воплями, диким криком его пугать. И послышался откуда-то сбоку, с подъездной дороги странный шум, тихий, почти незаметный. Котенок, не расслышав, со страха бросился в сторону от мальчишки, прямо под колеса шуму. Отбросило, откинуло, по асфальту прокатило, и замерло сердце у Насти. А мальчишка сначала хохотал, но потом увидел, осекся, прокатился ком по горлу. Подошел к Насте, которая склонилась над телом, и его «извини» ударилось в поток слез. И что-то кричал водитель, но его уже было не слышно.

Бьет дождь уставший за день город. Поверх асфальта надуваются пузыри, и сразу же лопаются от ударов тяжелых, крепких капель дождя. Бьет ливнем отчаянным, так что по тротуарам струятся потоки воды, устремляясь в сливы в люках. Или затекают под стеклянную остановку, скатываются озерцами в углубления в брусчатке. И над ними идет свой местный, локальный дождь – соленые слезы в пресную лужу.
Настя снова ездила на могилу к своему котенку – родители специально отвезли его тело подальше от дома, чтобы Настю не кололи, не тревожили острые чувства. Просто завернули котенка в старую пеленку, пожелтевшую, потрепанную местами, и отвезли на далекий пустырь и там закопали. Настя с ними не ездила, осталась дома и долго и отчаянно плакала. В тот вечер родители вернулись поздно, девочка встретила их, и хотела посидеть, выпить чая, прижаться к маме. Но заметила, как папа пошел мыть в ванную лопату. На секунду заглянула, увидела, как с нее катятся в слив раковины грязные, черные струи воды, и сердце защемило болью, сжало, отбросило, и уронило на диван в новом порыве истерики.
Но потом узнала, где котенок похоронен, и стала ездить к нему после школы. Сидела рядом с могилкой, и плакала, а то и просто топила взгляд в горстях земли, мягкой, черной, влажной на ощупь. И только поздно вечером возвращалась домой, где снова выстрелит выговором мама: «где тебя носит? Чтоб после школы марш домой!».
Помнит Настя и тот чудесный майский день, когда черемуха особенно отчаянно бросала в воздух сладкие ароматы. В школе витало предчувствие близкого лета, грело через окна теплым-теплым солнцем. Уже ничего особенного не задавали - сиди в классе, да болтай с подружками. И вдруг задали им писать по литературе сочинение с теплым и манящим названием: «Мое любимое домашнее животное». И получилось оно у Насти таким легким и изящным, что потом ее учительница восхищалась, и всей школе показывала. Звучало сочинение и вправду подобно песне:
«Комочек мой пушистый, комочек мой милый! Ты помнишь, как я тебя в дом принесла? Я тебя на пол опустила, твои лапки – «вжик» и разъехались по паркету, какой же ты была смешной! Нелепой и ушастый, пушистый и беззащитный, я тогда тебя взяла к себе на руки, а ты вцепился, впился коготочками в мою футболку, а потом заснул на руках.
Когда мне было плохо и грустно, или мучала головная боль, ты приходил, в дверь скребся, а потом ложился в ноги и, свернувшись клубком, засыпал, падал в сон и тащил меня с собой.
Помню, нам на биологии рассказывали про скелет, и я представила, будто рядом со мной лежит не котенок, а скелет. Мне стало так страшно, даже как никогда не было перед контрольной. А потом котенок перевернулся во сне, замурчал (наверное, ему снилась рыбка), и стало так тепло от его дыхания. И я вздохнула, и сказала ему на ушко: «Комочек мой пушистый, комочек мой милый!». И он еще сильнее замурчал, правда, сильнее, вы мне не верите?
Ах, как хорошо засыпать дома, да так, чтобы комочком пушистым, милым, рядом котенок мурчал».

Годы шли, но этот комочек остался в ее памяти, и, когда становилось одиноко, или выдавался долгий, холодный вечер, и дождь мрачно звенел по карнизу, то кружил голову он ярким и теплым воспоминанием.

28 ноября 2005г.