Соприкосновение

Солнце, освещая последними лучами заросшую мхом крышу замка, уходила за горизонт. Оттуда, словно тени, одна за другой тянулись вереницы перелётных птиц: не толи уток, не толи гусей. Их слабый прощальный крик падал вниз, где через щели в окнах оседал на давно уже забытые комнаты. Вместе с ним в комнаты врывался последний, затухающий луч света. Борясь за своё существование, он беспокоил паутины, карабкаясь то вниз, то вверх, судорожно вырисовывал на заплесневевших стенах непонятные иероглифы, звал на помощь, но бесполезно. Он был один. И так, в борьбе и страхе, он погибал уже в который раз.
Солнца уже не было, небо затихло, и мёртвая тишина, завладевшая всем повсюду, говорила о том, что вокруг на десятки километров не было ни души. Такая же тишина царила и в замке. Только там к ней добавился запах сырости, гнилых досок и цветущей воды. Вода была повсюду, она была неотъемлемой частью замка. Замерев, она хранила тайны, может быть, когда-то существовавшей здесь жизни. А сейчас это было заросшее, дикое место, убежище для пыли и кошмаров. Холодный и одинокий, замок потерялся среди вековых дубов и состарившихся елей. И лишь непонятное существо, раскинув свои каменные крылья чуть ли не над всей крышей, всматривалось в неведомую даль, охраняя это дитя нечеловеческой фантазии, некогда породившей это со всеми его тайниками, лабиринтами и подземельями. Там внизу, под каменными глыбами, без воздуха и света покоились различные страшные предметы, непонятно для чего предназначенные: повсюду на стенах висели цепи, и большие и не очень, обыкновенные и с шипами, короткие и тянущиеся неведомо куда. Там, где, видимо, они должны были заканчиваться, цепляясь друг за друга, свисали крюки, напоминающие бивни огромных животных. Почти в каждом углу стояли стулья на огромных металлических ножках с ножами вместо спинок и ручек. На некоторых из них мирно покоились всё такие же металлические фигуры насекомых невероятных размеров. А вокруг лежали кости, бесформенные, безфосфорные кости, цепочкой тянущиеся через все коридоры и комнаты с низкими потолками и земляным полом. Где-то далеко, вероятно уже за пределами замка, в стене из неровных серых камней выделялась небольших размеров железная дверь, казавшаяся ещё меньше из-за замерших на ней безжизненных паутин. Непомерный мрак – это всё, что можно было здесь прочувствовать. Мрак и одиночество.
Но если замереть и закрыть глаза, то почувствуешь, как по спине во все стороны медленно расползаются, таща за собой капли холодного пота, мурашки – кто-то пристально наблюдает за тобой. Затаившись, и остановив свой взгляд на жертве, в темноте совсем незаметно сидят три пары зверских бесцветных глаз. Эти шесть точек размером с человеческую печень безжизненно и синхронно сверлят пространство, где, казалось бы, мало будет и ста пылающих факелов, что бы на расстоянии носа отличить кровь от плесени. Живя здесь с зарождения, питаясь слепыми крысами и редкими дождевыми червями, до красноты взбухшими от переизбытка влаги, они интуитивно охватывали всё происходящее, передавая сигналы в сверхсовершенный,  нечеловеческий мозг.
Хранившее его тело напоминало патиссон, из которого один к одному торчали жёсткие волосы, образующие колючую, засалившуюся шубу. Капли, стекающие на шершавую кожу, застывали и образовывали гнойные пузырьки, которые при движении одной из шестидесяти шести ног беззвучно лопались, распыляясь на замшевелые стены. Это огромное паукообразное существо схоронилось подобно своим металлическим собратьям на одном из стульев, свесив получеловеческие ноги, и скрутив их в многочисленные узлы. Глаза паука продолжали пристально смотреть в одну точку, где среди плесени и костей, сложив свои части в непонятную фигуру, лежало нечто серое, и явно чуждо этому подземелью. Так продолжалось несколько часов, пока крысы, почуяв добычу, не кинулись на это бессознательное, которое уже начинало подавать признаки жизни. Вдруг оно вскрикнуло от боли, зашевелилось; крысы кинулись в разные стороны, натыкаясь слепыми мордами на стены и цепи. Несмотря на весь переполох, было невероятно тихо. Звуки издавало только оно, которое мыча от боли, поднялось, и, шатаясь, сделав два шага, свалилось.
Паук продолжал наблюдать. Он впервые в своём небытии видел подобное существо, но интуитивно знал, что это человек. Разум беспрепятственно брал верх над инстинктами, и паук даже не думал о нападении. Да и нападать было не зачем – ещё никто от сюда не выбирался, тем более в такой степени обессиленным. Цепляясь окровавленными пальцами за цепи и раздирая остатки целой кожи о шипы, человек делал все усилия, чтобы оказаться на ногах, но каждая следующая попытка отбирала всё больше сил, и оно опять лежало среди плесени и костей.
После некоторой паузы, предположив, что это конец, в углу, в половую грязь беззвучно впились десятки когтей, отпечатав вполне человеческие следы. Паук решил проверить, мертво ли это странное существо, так глупо боровшееся за свою уже ничего нестоящую жизнь. “Что такое жизнь?” – Размышлял паук, пока его тело ничтожно медленно передвигалось вперёд. – Ничего! Иллюзия! Совокупность событий, подкреплённая мечтами о чувствах. Именно мечтами, потому что не существует других чувств, кроме боли и страха. Даже любовь, само по себе, это ничто – это множество болей и страхов. И все рассуждения о жизни – всего лишь философия, так, от нечего делать...”
Паук остановился – в мозг поступила информация о предстоящей опасности. Человек зашевелился, заскрипел зубами и, впившись пальцами в стену, поднялся на колени.
- Как это глупо, ничтожно и в то же время геройски, - совсем по-человечески подумал паук.
Человек собрался силами и поднялся на ноги. Боль исчезала, так же как и последние огрызки воздуха, жадно всасываемые им через окровавленные губы. Глаза, пытавшиеся привыкнуть к темноте, оставались всё такими же слепыми, но зато все другие органы, которые ещё могли, хоть как-то созерцать, обонять или слышать, давали максимум, и человек понял, что не один.
-Кто ты? Кто? – прохрипел он, разбрызгивая капли крови по темноте.
Его голос, подстать обстановке – такой же мёртвый и холодный, уносился прочь, боясь оставаться здесь хотя бы мгновение.
- Смельчак,- подумал паук, издав нарочно звук, ожесточая правила игры, известной ему одному.
Человек передёрнулся, отшатнулся, наткнувшись на цепь; стиснув зубы, вытянул руку и на ощупь, шевеля окровавленными пальцами, сделав шаг вперёд. И опять бессилие повалило его. Потребовалось немало времени, чтобы человек смог снова подняться на колени. Отдышавшись хриплым кровавым воздухом, он повторил: “Кто ты?” На этот раз слова прозвучали смелее, даже цепи зазвенели глухим мёртвым эхом.
Паук продолжал находиться в состоянии неподвижности – ему нравилась эта игра, и он с каждым мгновением ужесточал её правила; ему нравилась тишина, но ещё больше ему нравился страх...
Потекло неведомое ему самому, нескончаемое время тишины. Они смотрели друг на друга: один, не видя и не слыша, другой – он имел и мог всё. Таковы были условия этой встречи пространств, игры в тишину, в тихую боль или больной страх.
Человек стоял, прижавшись к сырому камню. Он не знал, чего ждать, но ждал. Но не было ничего, кроме пустой тишины.
Воздуха стало совсем мало: его хватало лишь на то, чтобы кое-как оставаться в сознании. Но надолго ли? Насколько стойко существо, гордо называющее себя человеком? Казалось, это и было главное испытание, месть, смысл этого небытия. И смерть здесь уже не была бы смертью, подобно любви в мёртвом сердце, которая не существует ни здесь, ни там, она не реальна для такого искривления пространства. Человек понял это, и последнее чувство покинуло его – страх испарился, исчез бесследно, как и остатки воздуха, совсем не по земным законам.
Паук почувствовал перемену и, как будто по неосторожности задев цепи, отошёл назад.
Человек бесстрастно шагнул вперёд, вытянул руку и дотронулся до гнойного шершавого тела. Оно показалось ему безжизненным, и даже более того, неодушевленным. Он повёл рукой дальше, где грубая щетина расползалась по многочисленным отросткам – трудно было догадаться, что это ноги, но человек догадался. Неизвестно откуда он знал, сколько их: его мозг освободился от плена черепа и органов чувств, теперь его домом, его источником энергии и информации было нескончаемое пространство, неизвестная материя, некий сгусток, безграничье, которого не существовало, и в то же время оно было везде. Странно, но человек это тоже понимал. Он положил руку на рот паука и провёл пальцами по мясистым язвам.
- Не стоит этого делать. – Голос раздался так внезапно и резко, что эхо опередило его, и, слившись, они дали довольно странное созвучие. – Всё-таки зверь остаётся зверем. Даже здесь, даже сейчас. Хотя всё, что я говорю, условно. Это всего лишь формы для изъяснения и определения смысла происходящего. Вы ещё пока не владеете всеми теми качествами, которыми с недавних времён наделён ваш мозг. Но... всё же послушайтесь моего совета – уберите руку от этого создания – тот вред, который оно может вам причинить, пока трудно осмыслить вашим, я повторяю, пока ещё земным сознанием. Пока...
После некоторой паузы голос продолжил.
- Если мерить земными мерками, то пару лет, этого достаточно, чтобы полностью перейти от реальности к абсолютному... Уберите руку.
Человек одёрнул руку, всматриваясь в черноту, окружавшую его. Он не мог определить, откуда идёт этот странный голос. Но, кажется, уже знал.
- Молодец! Здесь, как и там полезно прислушиваться к чужим советам. Скажите же что-нибудь. Или вы категорически против общения?
- Кто Вы? – поддержал его просьбу человек, протягивая руку вперёд, что пока ещё оставалось единственным способом познания материального.
- Кто я?...Хм...Там меня называют Апокалипсическим всадником- скромно и невзрачно, но сами боятся этого названия, как и ты боялся несколько мгновений назад. И я считаю, тебе повезло больше, потому что они ошибаются, грубо ошибаются – я и она – это разные формы, из разных пространств; хотя я вечно твержу о единстве и неделимости всего, а лишь о его многослойности.
Но... это тебе для понятия. Не против, я перейду на “ты”? Так проще, да и зачем всё это, когда впереди у нас бесконечность. Бесконечность, где и следа не останется от всех условностей и теней твоего земного существования. Ты сам захотел сюда, сам того не подозревая. Пространственная телепортация под действием избытка чувств, у Вас об этом говорят только мистики, да и слова их остаются не услышанными. Их считают безумцами. А зря, это основа движения, мысленная, не физическая. Пойми, это главное. Мысль – всё, тело твоё ничто. Посмотри на этого паука. Хотя ты пока не можешь видеть. Ну да неважно; ему хорошо и в таких очертаниях, а ведь он мог быть тобой или кем-нибудь другим. Его беспристрастие к своей оболочке должно тебя поразить, если в тебе осталось что-то от человека. Хотя… уже вряд ли.
Но извини, я отвлёкся. Ты спрашивал, кто я? Не знаю, как тебе ответить. Пора тебе отучаться от земных привычек, здесь нет названий, я – никто, я – всё.
- Странно…
- Понимаю.
- Странно, но я себя не ощущаю тем, что я был, тем, чем я пришёл сюда, или не пришёл, хотя… Это трудно выразить словами,- проговорил человек в большом замешательстве, даже паук не совсем понял его.
- Это естественно.- голос опять раздваивался, как будто эхо было чем-то живым, играющим с фразами.- Естественно, но далеко нематериально. Ты не можешь себя чувствовать тем, кто ты уже не есть, согласись со мной. А это уже прогресс.
- Да… но кто же тогда я есть?
- Ты? Теперь ты стал, почти стал таким же как и я. Тем же что и я - живой тенью мёртвой тишины.
- Живой тенью мёртвой тишины?- пытаясь глубоко вникнуть в каждую букву этой странной и показавшейся страшной фразы, повторил её человек. И эхо прошептало её несколько раз по далёким коридорам.
Лицо человека окаменело. Его недавно ещё живые черты: узкие, дрожащие от темноты и сырости глаза, сморщенный лоб и окровавленные, но тёплые губы, раскрытые в страхе перед неизвестным,- всё это исчезло куда-то, испарилось. И человека трудно было назвать человеком.
- Нет! Нет!… Я не хочу… Я не могу…- невероятно растерянно вырвалось из его уст; и лицо опять оживилось: лоб сморщился, и окровавленные губы нервно задёргались.
- Не стоит. Это не в твоей власти, и не в моей. Если тебе угодно, назови это судьбой, историей.- Голос опять доносился неоткуда, но теперь в нём было больше власти, больше силы.- Избавься от человеческого, избавься от боли. Перестань бороться, прими всё, как есть, отдайся течению, небытие само направит тебя.
- Но зачем ты это делаешь со мной? Я не…
- Ты несправедлив. Ты сам правил своей судьбой. Там. И я не знаю, что тебя привело сюда: горе, разлука или любовь, но ты сам нашёл ключ,… а эта дверь только в одну сторону.
- Я не верю… Я хочу назад! Скажи, скажи, как это сделать. Мне кажется, я раздваиваюсь, силы покидают меня, но я – Человек, и я хочу остаться им. И провались ты пропадом со своим пространством.- Голос его звучал громко и возбуждённо, как у ястреба, вступившего в бой, но эхо отказывалось повторять его. И слова гасли, разбиваясь о гнилые стены.
- Природа! Озари собою
 Рассудок мой, покрытый мглою,
 И в недра таинств путь открой;
 Премудростью твоей внушённый,
 Без страха ум мой просвещённый
 Пойдёт вслед Истине святой…
Вот, вот. Я не сопротивлялся столь яро. Возможно, я был менее связан там. Но ты совершаешь ошибку. Это не просто пространство, смирись с мыслью, что убежать от этого невозможно. Это монстр, который, если кормить его, рано или поздно откусит руку. И вы, сами того не подозревая, кормите его, и чем дальше, тем больше, словно на убой, как свинью. Но разница в том, что свинья тупа, и, в конце концов, вы её съедите. А это… Разум – и он поглотит вас. Готовьте руку.
- Но…
- И это не мистика.- Вы слишком зарылись в науке, и не верите тому, что истинно, а боготворите то, что выдумка. Год за годом, час за часом вы роете себе могилу, только она глубже, нежели ты можешь себе представить. Намного глубже.
Не вы ли кричите о постоянном росте количества углекислого газа в атмосфере? А сами кидаете его, оборачивая совесть спиной. И не ваши учёные, ни сумасшедшие, и ни доктора, и ни гадалки – никто, а я могу сказать, я знаю. Углекислый газ – тоже форма жизни, ничтожная, но всё же. И она скапливается в таких местах, как это, с повышенным энергетическим уровнем. Здесь, переходя уже в другую стадию – стадию вечности, становится пищей для монстра.
Голос утих. С ним утихло и эхо. Мёртвую тишину, вновь воцарившуюся среди чёрных стен, нарушили всхлипывания и хрип. Казалось, что сама жизнь из последних сил пытается выжить,- человек вновь становился Человеком и начинал задыхаться.
- А ведь знали вы, ваши предки, знали. – Голос ворвался неожиданно, и эхо не поспело за ним. В нём слышались нотки раздумья и сожаления. – Знали. Здесь, вокруг десятки металлических насекомых: пауки, в основном пауки. Что это? Ты не в состоянии ответить. Сожаление опять промелькнуло в его голосе.- Много тысяч лет назад люди, предвидя будущее, создали их. Пророки, они знали всё, и умерли без сожаления.
Скоро монстр поглотит всё ваше существование. Но мне кажется, ещё не поздно. Ваша жизнь лучше нашего небытия,… НО Я УЖЕ ЗДЕСЬ, И ВЕЧНОСТЬ НЕИЗБЕЖНА.
Ты всего лишь второй, и ты должен остаться. Можешь считать, что тебе повезло, как и мне. Ты избранник.
Человек упал, болезненно захрипел и, скручиваясь в непонятную фигуру, впился руками в металлические шипы цепи, уходящей глухим звоном потревоженных звеньев бесконечно далеко. По крайней мере, так показалось человеку.
Резко, так внезапно, что даже сверхразум шестиглазого не уловил этот момент, и эхо сильно запоздало, человек устремился туда, куда уходили цепи, где он, возможно, опять смог бы быть Человеком.
Паук дёрнулся в том же направлении.
- Не надо.- Голос остановил его, и эхо трижды сделало свою работу. – Ты боишься, что он найдёт дверь? Напрасно. Стремление к великому блаженству преобладает над духом. А ведь совладание с духом – это единственный путь к истине. И путь этот идёт через безумие. Безумец счастлив! Вероятно, он понял это.
Пусть идёт. Не трогай его. Тебе этого не понять.

(1999.г)