Искорки жизни

Дрова тихо потрескивали в печке – огонь медленно и спокойно накрывал полено за поленом. За металлической дверкой, сквозь фигурные прорезы, было видно, как пена образовывалась на дереве – то уходила последняя влага.
 Я сидел, держал руки поближе к теплу и смотрел, как дотлевают отдельные угольки. Огонь был уже далеко, и они мирно доживали свой короткий век.
 - Совсем как человеческая жизнь,- подумал я,- сначала разгорается, затем пылает, пылает, ослабевает, тлеет и исчезает вовсе – уходит в прошлое.
 Я обернулся. За столом сидели бабушка и дедушка. Каждый занимался своим делом: бабушка вязала, дедушка читал газету. Я невольно улыбнулся, когда подумал, как сильно я их люблю. Потекли мысли и воспоминания. Я задумался, остановив свой взгляд на окне. За ним было темно и тихо, лишь где-то далеко слышался звук уходящего поезда. И тот вскоре исчез.
 - Ну что ты загрустил? – Взглянув на меня, и не переставая вязать, спросила бабушка. – Послушай-ка лучше, что я тебе расскажу.
 Было это ещё до войны. Я была ребёнком, а всего нас было трое детей в семье. Жили мы, да как и все тогда, плохо. Отец ушёл от нас. Мать днями работала, уставала, а ночами гнала самогон; продавала его местным, чтобы совсем с голоду не умереть.
 Были у нас соседи: старик со старухой. Старика Агурьяном звали. Любил он кулаком повоспитывать свою жену. В такие моменты прибегала Агурьяниха к нам домой, мать прятала её от разъярённого старика.
 Но как-то Агурьян прознал, кто жену-то его скрывает, и с тех пор был у него зуб на мою мать. Да не долго – заложил он её, что она самогонку продаёт. Пришли полицаи, забрали мать. Три месяца она провела в тюрьме. Здоровье-то у неё и так никудышнее было, а как с тюрьмы вышла, так совсем слегла.
 И вот однажды ночью открывает она глаза и видит, смерть стоит. "Я, -говорит,- за тобой пришла".
 Мама моя испугалась, всё тело задрожало, во рту пересохло. Да набралась мужества и говорит: “Нет, не могу я, что ты. Мне ещё Фроську воспитывать надо. Иди лучше Агурьяна возьми. Он уже старый, да и детей у него нет.”
 Утром, чуть рассвело, прибежала Агурьяниха.
 - Мария! Мария! Слышь, Агурьян помер. Ночью взял и помер. А ведь вчера ещё был здоров, ни на что не жаловался. Ох-ох, горюшко-то какое.
 Мама моя промолчала, ничего ей не рассказала про ночную гостью. Только я одна позже об этом узнала. Прямо перед тем, как немцы угнали её в Германию.
 Вот так, внучек, раньше-то люди жили.
 Я перевёл взгляд на печку, обдумывая услышанное. Надо же, как бывает. Кажется, жизнь твоя сейчас погаснет, а нет, гореть ей ещё и гореть. И наоборот.
 Огонь в печке почти погас – последние угольки грозились исчезнуть в сером пепле.
Надо подложить дров – пусть ещё горит!