Фзч 35

Если хотите выразить социальный протест – устройте теракт.

Ехал как-то в метро и передо мной стоял мужчина. В метро принято справа стоять, а слева идти. Это коллективное бессознательное. Это почти архетип. Хотя когда-то к порядку призывали по громкой связи. Сейчас уже нет необходимости. Все сами всё знают.
А этот мужчина, который передо мной, стоит слева, нарушаю всю советскую идеологию. Код, зашитый в метро. Ритуал, в котором ежедневно принимали участие миллионы людей. Придерживающиеся правых взглядов вынуждены были стоять, робко держась за перила, а левые активно продвигались вперед. Правда, вниз охотнее, чем вверх, но всё же вперед.
Этот мужчина стоял слева, образуя серьезный затор.
- Молодой человек, вы, наверное, не местный?
Он встрепенулся. Видимо, я угадал. Оглянувшись на собравшийся сзади затор молчаливо смотрящих на него он наклонился ко мне и спросил.
- А с чего вы решили?
- Вы стоите слева, а в метро принято стоять справа.
Он посмотрел на меня так, будто встретил дьявола. Но потом подтянул лицо:
- А может быть это форма социального протеста?
- Хорошо, что у вас нет машины. Со своими социальными протестами вы бы стали убийцей.
- А с чего вы решили, что у меня нет машины?
- А она у вас есть?
Он отвернулся и молча сделал шаг вправо. Люди снова пошли вверх по эскалатору. На меня он не обернулся даже когда выбегал на улицу. Нет, этот город его не примет.

Один художник. Весьма посредственный, хочу я вам сказать, поступал второй год подряд в художественную академию. Почему-то его приняли. Обычно берут либо с первого раза, либо с третьего и больше, а тут со второго приняли. Значит не совсем посредственный художник. Это, наверное, единственный поступок, которым он выделился во время учебы.
Он просто замечательно копировал великих мастеров. Причем не как другие студенты перерисовывали сюжет издалека, зрительно расчленяя полотно на части. Он смотрел вплотную на шедевр и, медленно отдаляясь, наблюдал за тем, как меняется восприятие именно этой линии и именно этого мазка. Постепенно его технику перетянули другие студенты и тоже как маятники двигались по галерее. Вперед-назад, вперед-назад. Некоторые раскачивались вправо-влево, но качество работ от этого не возрастало, и художник оставался лучшим копировальщиком. Он помнил все мазки. Да, пожалуй, хорошая память была ещё одним его достоинством.
Но ни одной своей картины он так нарисовать не смог. Все хвалили его классическую манеру и говорили, что если он будет совершенствоваться в ней то достигнет неимоверных высот. Ещё будучи студентом он расписывал потолки в кабаках, но потом мода на цыганщину быстро прошла и он остался без работы. Другие художники расписывали его потолки, замазывая замечательные копии своей бездарной мазней. А художник продолжал работать. И все шедевры, за которые он брался, получались у него не хуже оригинала, а местами даже лучше. Ему предлагали делать подделки. Тогда, когда он ещё кабаки расписывал, но он отказывался. А когда перестал расписывать, уже не предлагали.
А потом у него просто кончились деньги на краски. Он пошел к своим друзьям-художникам и те предложили ему быть у них подмастерьями. Прописывать фактуры в их полотнах. Он прописывал фактуры и рисовал замечательные картины, поверх их эскизов. Светотень была настолько замечательной, что казалась у объектов уже нет сил держаться на полотне и они прямо сейчас рухнут. Такие полотна грузчики переносили особо осторожно, как шкаф, набитый дорогим хрусталем. А художник до сих пор не создал ни одного своего полотна. Денег у него было очень мало, несмотря на то, что его картины продавались и покупались.
И он ушел от своих друзей художников. Снова у него не было денег на краски и он голодный ходил по улице и думал о том, что он ненастоящий художник. Что бог дал ему руки, но не дал при этом головы. Он хотел отрезать себе голову, но понял, что не сможет довести это дело до конца.
Тогда он продал местерскую, продал всё, что мог и купил много красок. На холсте во всю стену он скопировал Сотворение мира. А на стремянке перед этим полотном поставил стремянку, а на стремянку аквариум. Его он наполнил фурмалином и положил туда свои отрезанные руки. Руки всплыли и повторили то же выражение, что было на руках Господа и Адама.
Так художник создал свой первый шедевр. Критики восхищались его работой. Его старые копии стали хорошо продаваться, но он больше не мог рисовать, потому что рук у него уже не было, а голова у него была некудышняя.

И сейчас, наверное, едут миллионы людей в мире на метро. Не знаю как в Нью-Йорке, но в Москве они стоят справа, а слева проходят и пока это будет так – мир останется неизменным.