СКОРОПОРТЯЩИЕСЯ МИКРОСХЕМЫ.
Мы писали, мы писали,
Наши пальчики устали,
Мы немного отдохнём,
И опять писать начнём.
Был летний день, который рассказывал о самом разгаре. На берегу ласкового моря люди наслаждались жизнью, общаясь и не споря. Цели и устремления этих людей были одинаковы, мысли совпадали. Недалеко от кромки моря был холм. Нельзя сказать, чтобы он возвышался. Он не имел относительности и размера, но имел в себе чёрную дырку, из которой иногда выскакивали новые граждане. Они немного трясли головой, но только поначалу. А потом шли ко всем и вместе со всеми совпадали. Вместе делали, вместе думали. Это было понятным и простым.
- Откуда появляются те, кого раньше не было с нами? Что такое за дыра в холме?
- Не знаю что и сказать. Одно знаю точно: из неё можно выйти, но можно и войти.
- Ты там был?
- Если бы я помнил... Могу только рассказать вам истории про детей.
- Детей? А что такое дети?
- Объяснить подобное здесь трудновато. Дети - бедолаги, которых постоянно опускают.
- Не пойму значения слов. Расскажи мне истории, может быть я и смогу почувствовать.
- Слушай истории детей, которые пытаются собраться. Они будут рассказывать тебе их сами.
История, рассказанная Чепрасовым Коляном, в тот момент, когда они подошли к пупырю.
Мы вошли туда совершенно неожиданно для себя. Аттракцион назывался "Сделай сам", и обещал массу приятных ощущений и среди них некоторые, полностью захватывающие дух. Ну что, собственно не хватало нам, живущим в счастье? Наверное не хватало как раз несчастья, чтобы значит хлестануться адреналинчиком.
В тот день, вместо того чтобы сидеть на уроке, и слушать старших о том как и что, мы решили прогулять учёбу, предоставив себя в объятья весны и жизни. Качались качели-лодочки, но было безразлично. Сколько ни качайся, а всё одно вернёшься в туда. откуда садился в лодочку. Карусели тоже приводили в одно и то же. Даже останавливаясь не на том месте, они обязывали выйти, но выход принципиально не отличался от входа. Были и ужасные туннели, ведущие обратно на свет, поэтому отдающие преснятиной.
Старшие советовали нам не спешить, но случались и такие, которые говорили, что кашу маслом не сипортишь.
Лично меня сначала поразил сам павильон. Был он какой-то весь выпукло-вогнутый, словно его и не было совсем. Чувствовалась мощь конструкции, но переход границ был не навязчив, поэтому многие проходили не замечая ничего. Короче павильон "Сделай сам" был сам по себе парадоксален. Он волновал, словно влажные губы, сделанные многообещающей улыбкой. Дверь при нашем подходе улыбнулась. Хотите не верьте, только зачем мне вам врать. Врать для меня нет никакого смысла, потому как до ваших кошельков не дотянешься, тогда выходит дверь нам улыбалась. Появилась даже неудобность в форме мысли: почему бы и не зайти? Она улыбается так, подумаешь зайти - и вся недолга. За погляд денег не берут, а урок всё одно уже прогулян. Может быть там, за смеющейся дверью, пофартит волной адреналина по сосудам и жилам?
Мне показалось что самый первый к улыбке из павильонной двери стою я, значит мне и открывать. Хвать-хвать, а она и не открывается. Ещё хвать-хвать, и смотришь уже, другая сторона стала плотной невозможностью для отступления.
- А-а-а! Здравствуйте, молодой человек! Ну что, пришли поиграть в аттракциончик? Похвально!
Я осмотрелся вокруг, с удивлением обнаружив полное одиночество. Где мои друзья-спутники?
- Куда делись ребята, которые шли со мной? Почему я здесь один?
- Видите ли, с одной стороны - дверь одинакова, но только появилась вторая сторона - она становится многим.
- Ну и пусть становится, ребята-то где? Многое, малое - при чём здесь вторая сторона?
- Если разговаривать сейчас по поводу второй стороны - можно договориться до того, что ты никогда не был здесь с друзьями. Мало того - ты никогда не был здесь, поскольку это невозможно. Но мы говорим сейчас о твоём удивлении. Не удивляйся, поскольку твои друзья находятся здесь, только несколько в другом виде. Ты же не можешь измениться сам перед собой, потому как сильно испугаешься своей смерти. Поэтому ты здесь совсем не меняешься, в отличии от твоих друзей.
- Вообще, кто ты такой? Для чего нужно делать моих друзей, отличными от моих представлений?
- Никто ничего не делал, однако твоя точка зрения делает своё дело. Я - служитель аттракциона. Вынужден проводить здесь и день, и ночь. Мало ли кто зайдёт, а никого нет?
- Подумаешь, делов куча! Здесь и брать-то нечего.
- Да не в том дело. Постановка вопроса такова, что без служителя аттракциона посетитель может пропасть. Тогда одними бумагами замучают: зачем никого не было, куда делся...
- Куда здесь можно пропасть, кроме как в павильон?
- Ой, мне кажется вы заблуждаетесь, молодой человек. Для более полного понимания моих слов попробуйте сдвинуться с места хотя бы на малость.Не получается?
Я стоял и пробовал сдвинуться, но это мне никак не удавалось. Почему моё тело не подчинялось мне? Что происходит? Я не на шутку перепугался, вытакивая глаза из орбит.
- Ты что, шутишь так? Ну-ка сейчас же верни всё на свои места! Пускай я снова смогу двигаться и принимать окружающее в привычном для меня.
- Легко сказать, в привычном. Ты же сейчас в непривычном, а хочешь чтобы у тебя было словно в привычном. Для этого необходим босалик.
- Какой такой босалик? Для чего, для этого?
- То, что вы привыкли называть собой, только совсем дикий. Это босалик.
- Ну что ж. Если здесь нельзя двинуться без босалика, тогда давай его скорее.
- Торопиться не надо, потому босалики бывают разные. Предлагаю сначала взять хотя бы одного - и попробовать.
- Откуда и кого брать?
- Мы сейчас сделаем тебе маленькую прививочку, чтобы было реально, но недолго.
Живой поток, извиваясь тащился по дороге. На конной бричке, вклинившейся несуразностью в пеший строй, сипел томным женским голосом граммофон. Он просил прощения у милого друга, а я не понимал - за что.
- Воздух! Воздух! Рассыпаться, укрыться!
Я мигом стал преградой потоку, льющемуся в поле по обоим сторонам от предназначенного пути.
- Беги, дурак! Беги и ложись на землю!
Длинными кошачьими прыжками добрался до свободного участка в поле и вжался всем собой в мать-сыру землю. Мне виделась ненависть к врагу, виделось отчаяние и страх, но надо было только сильнее прижиматься, притворяясь ничем. Двумя тупыми гыками промахнулась смерть, значит будем жить. Почувствовал, как дёргается тело от её попадания в жизнь.
- Прорыв по правому флангу! Развернуть ряды, занять оборону!
Почему на войне все так послушны? Ведь любой приказ здесь граничит с небытиём, а все бездумно повинуются.
Вот и сейчас вжимающиеся развернулись лицом направо, заклацав железным. Они готовились убивать, метко стреляя. Целиться нужно было в грудь. Шансов попать больше, а результат практичеки одинаков.
Глубоко внутри колыхнулось удивлением, мол что это я? Зачем передёргиваю затвор, готовясь метко убивать? Я убийца? Кошмар! Нет, не кошмар, я защитник. Защищаю свою Родину.
- По врагу, прицельным, огонь!
Почему появляются враги? Кто их появляет, я или они? От одного слова враг, палец судорожно сделал меня другим. Он нажал, а пули словно нарочно легли прямо в цель. Упал один, затем и другой. Они захватчики? Чего захватчики? Они грабят, насилуя наших женщин! Постойте, неужели до боевых действий никто не грабил и не насиловал?
Понятно, если бы они сдались нам в плен, тогда бы мы в них не стреляли, а так - пусть пеняют сами на себя.
От взрыва рядом на голову упала кишка. Она была ещё тёпленькая, набитаяперловой кашей, вперемешку с тушонкой. Земля, пылью в полёте, чуть припорошила снаружи, и она не так пачкалась. В голове зазвучал совершенно идиотский вопрос. Вопрос спрашивал от кого эта кишка, а я не мог найтись с ответом. Врде бы был кто-то из наших, поскольку у нас батальоне сегодня был такой завтрак.
Война... Закономерность, или необходимость? Кто решает, быть ей, или нет? Неужели нет другого выхода?
Конечно так думается только сейчас, когда напился из ковша у смерти. Когда с неба манной сыплются кишки и оторванные головы. Бог, ты лучше нас сразу... Ну подумаешь, не получилось, переделай по-другому, чтобы была возможность договариваться, а не стрелять. Не хочешь? Не можешь? Так или этак - одинаково. Ты никакой не бог. Мы мучаемся, не понимая для чего. Пока не отсохнет желание убивать.
Нет разницы между мясником и академиком. Тот и другой считает своим долгом нажимать пальцем на крючок. Но крючок впивается в шкуру нажимающего, переставая отпускать даже во сне. Оправдаться можно перед соседом, но попробуй сделать это перед самим собой.
От взрыва в голове зазвучали непрерывным звоном колокола. Они были то набатом, собирающим на ненависть, а то поминальным грустным звоном над содеяным. Может быть такой ценой нас учат каятся? Господи, каюсь! Каюсь и ещё раз каюсь, только отруби мне нажимающий палец.
Вжикнул острой бритвой осколок, и палец перестал быть вместе со мной.
Да не я это, не я! Это палец, который сейчас не со мной! Я его даже недолюбливал, но никогда не мог представить власть его надо мной. Он не со мной, значит я невиновен.
Колокол не переставал и мы пошли врукопашную. Внутри совсем перестало сопротивляться и свирепый, доселе скрывающийся во мне стал хозяином положения. Тёплый запах льющейся на землю жизни. Слышал что евреи собирают всю кровь до капельки. Пускай здесь попробуют - утонут. У кого руки быстрее сомкнутся на мягкой шее? Моя правая - цвета чувственной ненависти к себе самому. Конечно - оторвало палец. За что я так ненавижу себя? А за что любить-то? Помнится пацаны собирали значки на грудь. Значки показывали доблесть, а доблесть заключалась в том, чтобы жестоким боем отбить голову соплеменнику. Борьба за самку? Бог, пускай будут импотенты! Размножаться как? Да на фиг нам размножаться, если после кишки падают тёплой требухой с неба?
Шею зажали хваткие пальцы, а вместо колоколов рванул крик: - Воздух!
Если бы не было в нашем батальоне добродушного увальня, мне бы не сдобровать. Увалень схватил одной рукой за каску, а второй зафиксировал туловище в неподвижности. Потом той, одной резко крутанул, хрустнув чужой шеей. Глаза недавнего противника упали в детство. Они стали очень удивлёнными, будто из-под формочки для песка, вместо привычного пирожка, выпорхнула неожиданная птичка.
То, что внутри постаралось напомнить далёкие похороны. Тогда мы нашли птенца, выпавшего из гнезда. Птенец был похож на взрослую птицу размерами, только не летал. Ему не хватило времени для обучения, а так бы он обязательно. А потом птенец взял и умер, зашторив чёрные бусинки шторками светлых плёнок. Он умирал спокойно, никого не виня, а нам тогда происходящее казалось страшным и противоестественным. Мы выкопали ямку и опустили тельце в неё, предварительно для торжественности обмотав его цветной тряпочкой. Засыпав ямку, мы сделали над ней небольшой холмик для памяти. Видно холмик был маленький и сегодня мой палец уже нажимал на крючок.
Палец нажимал сейчас, а сейчас - его у меня уже нет. Не беда! В сейчас стали направляться мечники и лучники. Стенка на стенку. Боевой дух, называемый яростью. Договориться? Дудки! Те, минимум двое, которые никак не могут договориться, посылают в сейчас, невзирая ни на что.
Выиграть нет возможности, если идёт война. Даже если будет не по кому стрелять, мнение победивших не правильное. Ведь оно не смогло убедить проигравших, тех, которых уже нет. Они задушены, застрелены, затоптаны. Но не согласны. Мир любой ценой?
Сейчас деревья нужны только для блиндажей хранилищ и укреплений. Рубим, строим, храним и укрепляемся.
- Папа, папочка, не надо! Я больше не буду!
Бах ладошкой по затылку. Не больно, но обидно до самых детских соплей. А отец не утихомиривается: - А ну, теперь посмотрим, зачем у меня в штанах ремешок...
И намеренно наглядно и медленно вынимается орудие пыток. А я приспособил ремешок для другого. Я нашёл неспиленное дерево, пристроился и сделал ремешок петелькой.
Но так нельзя! Большой грех! А наблюдать за происходящим, существуя - не грех?
Помнится давным-давно, когда всё было значительно проще, я обжёг крепкую палку в огне. Обжёг не просто, а так, чтобы с одного меткого удара. Для чего? Для того, чтобы победить в борьбе за свою светлую половину. Может быть я специально её захотел? Даже не её, а захотел битвы без конца.
- Воздух! Воздух!
Кто меня учит бояться воздуха? Кто нас учит бояться воздуха? Кто может научить, кроме воздуха? Не в смысле воздуха, а в смысле неба. Ведь в небе воздух, а им пугают.
Строгий женский голос объявил: - Боса-нова.
- Какое счастье, что это не я, а босалик! Босалик, тпру-у! Куда ты несёшь меня? Остановись и давай меня туда, откуда взял.
В павильоне начали удаляться картинки боёв и сражений. Они вышли из приближения, начав напоминать впечатления военного начальника, стоящего на господствующей надо всем высотой.
Заведующий аттракционом улыбался хорошей улыбкой, будто приподнёс мне сейчас не кошмар, а бесплатное путешествие на Гаити.
- Ты что, дурак что ли? Неужели у тебя даже не шевельнулось ничего, когда ты в меня совал своего босалика? Может быть скажешь, что ничего не знал?
- Отчего не знал - знал. Но если ты так против, зачем не изменил ничего в босалике, подхватившем тебя в свою нутрь?
Меня подмывало съездить в хорошую улыбку кулаком. Видно босалик отпустил не до конца.
- Скажи, почему именно этот босалик, а не другой?
- Ты был чрезмерно возбуждён. Возбудение твоё было не что иное, как начало агресии. По сути своей оно и было агрессией, только в самом своём начале. Агрессия обязательно переродится в ненависть, поскольку ей и является по своей сути. Ну а уж война и есть ненависть ко всему живому. Независимо за какую сторону воюешь.
- Ничего себе аттракциончик! Интересно, почему до сих пор не говорят о нём во всю глотку?
- Потому, что его никто не видит. Для того, чтобы увидеть аттракцион, работником которого я являюсь, мне необходимо почувствовать проходящего. вас я почувствовал сразу.
- Но я-то не смогу молчать! Я обязательно расскажу всем своим родным и близким!
- А кто вам поверит? Есть уверенность в том, что не угодите в дом для душевно больных?
Действительно, выходил полный швах. Мог ли кто-нибудь не то чтобы поверить, а хотя бы предположить? Раз - и побывал на войне, причём не на отрывке, именуемым всеми целым, а на самой настоящей, от начала до конца. Чего только не проскочило за, казалось, миг!
- Поразительно, но желание поделиться, определённо сильнее опасности угодить в психушку. Существует определённая уверенность: поделюсь, чего бы это мне ни стоило.
Но пережитое никак не хотело покидать меня. Оно будоражило впечатлениями, задавая собой каверзные вопросы. Ведь не секрет, что всё сделал Бог. Но та часть, которая зовётся злом, тоже относится ко всему! Бог сделал всё? Упал кто-то, или поднялся - происходит всё по одной единственной воле. Выходило противоречие, решать которое не хватало ни ума, ни смелости.
- Если ты захочешь, то пожалуйста. Насчёт времени - не беспокойся. Его прошло совсем ничего.
Ну и ладно, зачем беспокоится? Округ меня появилась пустынная деревня. Деревня сама по себе была не молода, о чём говорило само название. Она проступала будто-бы с картинки, приобретая объём своей значимостью в восприятии. Сознание, странное дело, не менялось при этом ни капельки. навстречу дяденька. Не стар, производит впечатление того, кто знает про всё. Начал с карьера в бой. Карьер, бой... Лава на лаву, свист сабель и стрёкот тачанок непрошенно нарастал, и я вынужден был применить волю, чтобы не смазать впечатление.
- Если хочешь знать, Матюша Пепельный говорил о своём родстве. Потом умел ловко всякие фокусы показывать. За них и прославился, по-другому внимания бы не обратили.
- Не пойму, он был фокусником, или Матюшей?
- Зачем кощунствуешь! Зачем на Матюшу ругаешься?!
- Да не ругаюсь я на Матюшу, только не пойму никак смысл рассказа про фокусы. Чтобы каждый говорил “О-о-о, Матюша!”? Кто видел Матюшу? Кто видел видевших Матюшу? Кто передаст, кроме самого Матюши? А кто видел Матюшу?
- Э-э-э, братец... Да тебя в дурдом надо! Люди, его надо в дурдом, а то он против нашего Матюши!
И когда уже было забирали, я сказал: - Никогда не стану против Матюши, но от вашего Матюши кровью тошнит! Слыхал ли ты, чёрт, как пули свистят?
Знающий и впрямь превратился в чёрта, а точнее в маленькую чёрточку в одной большой линии. Но был босалик, который навязывал точку зрения на чёрточку. как на одно целое.
- Ну и что? Подумаешь, чёрт! Что мы чертей не видели, что ли? Их увидеть невелика радость, а вот ты Матюшу попробуй увидь!
- Не, я с тобой разговаривать не могу, а вот с баушкой, живущей долго и далеко, можешь пообщаться. Время у тебя есть?
- Пока есть.
- А покажи своё время!
Действительно, что было показывать? Можно ли показать время? Я быстро развернулся, сняв штаны и наклонившись: - А вот тебе моё время, нюхай!
То состояние. в котором тогда находился, позволило перешагнуть невидимый барьер, и страх исчез. Я понял: что бы ни происходило, я буду всегда. Тем или этим, но буду всегда. Труднее получалось не быть. Казалось бы проще простого, не будь - и всё. Но кто говорит, что меня нет? Должен быть тот, кто будет фиксировать то, что меня больше нет, а значит он станет мной. Или наоборот.
- Ты хочешь сказать обидное? Проще простого, взять - и обидеть бедного чёрта. Я же тебя не трогал, а ты что вытворяешь...
- Скажи тогда, кто мне плёл плетеницу? А знаешь ли ты, что размножаться для нас не выгодно?
- Почему не выгодно... Приятно ведь, а потом и делаешь, будто сам с усам.
- Но ты даже наказал говорильщика, испугался что так ничего и не узнал? Ты хоть можешь понять, что ничего здесь не узнаешь? А если и узнаешь, то это будет не здесь! Нет изгоев для подобных, но лицо они туалетной бумагой не вытирают. Говорят пусть лучше так обсохнет.
Он исчез а я пошёл к бабушке, словно знал тысячу лет и бабушку, и то, где она живёт. Улица как улица, только дома плясали вдоль неё танцы, только сама она петляла петли, а под ногами было полно неожиданностей, готовых увести в непонятное. Нельзя сказать, что улица была понятна хотя бы чуть-чуть, но она всё же была улицей, а само это слово было понятно и ясно. Вот избушка, на курьих ножках. Курья ножка выскочила между шагами, и следующий за предыдущим не получился. В земле возникла трещина, в которую я и провалился.
С одной стороны она была самой настоящей бабушкой, но с другой - писаной красавицей.
- Здравствуй. Прямо не знаю, как и назвать. То ли бабушка, то ли девушка...
- А пошто пришёл, если даже не знаешь как меня звать-величать? Небось опять за босаликами.
- Дались вам эти босалики. Там, у дяди аттракциощика босалики, здесь - тоже босалики. До сих пор не совсем понимаю, кто они такие.
Собеседница оживилась и глаза её заблестели предстоящим делом: - Так бы сразу и говорил, что босаликов не понимашь. Тогда не можешь понимать и своей выгоды. А если не понимаешь её, тогда можно считать тебя бескорыстным, может быть и выживешь.
- Заявки у тебя, бабуля. Может выживешь, а может и не выживешь. На фига тогда мне нужны эти самые босалики. Жил без них, проживу без них дальше.
- Кто жил без босаликов, ты?
- Я.
- А из чего сделано твоё я? Пойми, мил человек, имя даётся только для того, чтобы нагрузить на твоё я босаликов. Босалики на я устраивают войны, битвы и мировые. В конце концов они приходят к определённому согласию, тут бы жить да жить, ан нет. Время босаликов кончается, а имя без них ничего не значит. Опять твоё я будет искать то, как ему называться. Но только столкнёшься с названием, глядь, а уже сидит тут как тут босалик собственной персоной.
- Пусть будет так, но расскажешь ты мне, или нет, как они выглядят?
- Зачем рассказывать, я тебе покажу дикого босалика воочию. Совладаешь - твоё счастье, а не совладаешь - не счастье. Ни того, ни другого ты, сиюмоментный, не заметишь, а если заметишь, то будешь уже другим. Быть другим и не умереть - чудо, достойное бессмертных, а счастье или нет - какая разница.
- Не, ты за меня решаешь, хорошо ли для меня несчастье, иль плохо! Плохо!
- Имей ввиду, когда становишься другим - появляется и другое счастье.
- Философией сыт не будешь. - сказал я, успокаиваясь - Давай сюда своего дикого босалика.
Собеседница странно взглянула на меня папой. Почему раньше не было понятно: есть мама, есть папа, а есть и отец.
У папы на голове были два рога, которые напомнили о чёрте, встретившемся мне. Одежды спадали сверху, оставляя ощущение, что не скрывают ничего. Можно было даже допустить голову с крыльями, но чтобы не пугать - появилтсь одежды. Пусть мол привыкнет к тому что есть, а то заорёт, чего доброго, про то, что не хочет больше ничего. Как только перестанет быть точка, тут же размажет беспредельное. Не может быть ничего, только зацепившаяся точка.
- Ты что, папа?
- Я - папа.
- Но ты женщина, почему говоришь глупости?
- Я не сказала тебе, что я - отец. А мама и папа - женского рода. Ну так что, будешь ты знакомиться с босаликом?
- Если и сказал что-нибудь не то - только из-за своего непонимания.
- Не понимаешь - не говори.
- Я не говорю, а спрашиваю и рассуждаю. Готов ко встрече с босаликом.
- Смотри! Вот он!
- Где, где? Я ничего не вижу! Никакого босалика!
- Ты только потрогай, почувствуй, какая шерсть бывает именнно у дикого босалика!
Я стал водить рукой там, где по моему мнению должен был сейчас находиться босалик. Почему по мнению? Да потому, что я никакого босалика не видел.
- Чувствуешь, какая она у него грубая и непокорная? Такая - только у диких, запомни.
Рука действительно начала ощущать под собой шерсть. Её прикосновения будили воспоминания о мощиневедомого босалика.Шерсть была что надо, густая и не мягкая. Она даже, казалось, имела цвет. Немного жёлтого, а остальное - тёмное. Если было принять жёлтое за свет, а тёмное за тьму, тогда в диком босалике неминуемо находился и мрак, как производная первых двух. Шерсть явно могла принадлежать мрачному босалику.
- Теперь обрати внимание на глаза. Они заслуживают твоего особого внимания.
Глаза, при ближайшем рассмотрении, глядели по-настоящему дико. Они даже горели диким огнём, а зрачок был то щелочкой, то треугольничком. Иногда очень маленьким и сверлящим. Тогда даже казалось, что он похож на круг, но это конечно же было полным абсурдом. Потом глаза пыхнули на меня мощью, обдав холодным позвоночник. Неприятно заныло солнечное сплетение, намекая на беду, а мне советовали дальше: - Посмотри на тело, обращая пристальное внимание на его части. Будь очень осторожен и внимателен. Запоров и решёток здесь нет.
Огромный рот, с выступающими клыками, большие, будто приляпанные, уши. Лоб шишковитый, а затылок сделан невероятным овалом. Нос птичий, выгнутый вверх ногами. Далее проступила длинная и подвижная шея. Невольно подумалось о том, что шея проверяет встречных на агрессивность. Если, к примеру, захочется кому-нибудь эту тонкую шею пережать, то придёт уверенность в победе. Как только уверенность окончательно убьёт сострадание к живому, шея превращалась в быструю захлёстывающую змею, которая могла омертвить любую часть агрессора, сжимаясь стальной петлёй. Шея, будто нарочно, была покрыта беззащитным детским пушком. Тело было невзрачным, а потому
безвозвратно затягивало в себя. Ноги, большими подошвами могли бешумно скользить даже по воздуху. Одним словом - шансов дикий босалик не оставлял совсем.
- Р-р-р-р-р-ы! - грозно прокричал он, явно не довольный проносившимися во мне мыслями. Он даже начал было крутиться вокруг сам себя, создавая крепкой шерстью ровный убаюкивающий гул.
- Ну и пусть. - подумал я - Может ли мне быть хуже, если не буду вообще? В конце концов инициатор своего разложения вовсе не я. Петелька. Помню были манипуляции, а какие - забыл.
Очнулся головой в цветущем разнотравье, а грозный босалик превратился в гудящего по-хозяйски над цветком шмеля. Рядом стояла старушка с ясными глазами и весело спрашивала. Голос звучал в каждом закоулке моей головы эхом: - Ну, притомился, касатик? Пойдём милый ко мне, молочком попою.
Создавалось впечатление прорыва на цветущее из другого, причём другое вовсе не означало невидимую реальность. Вероятность того, что когда спишь на половине ночи, бодрствуешь на половине дня. была значительно больше пятидесяти. Кем мог я быть в другой половине?
Подумаешь, две пары рук и ног. Ну и что такого? Если по-моему, тогда всего, что ни на есть, должно быть по три. Будущее, прошлое и настоящее не отрицалось? Не отрицалось, хотя настоящее и было спорным моментом. Специальные пары для специального времени. Нужно шагнуть в прошлом, корректируй нужной парой нужное прошлое. Поначалу подвох даже не был заметен, но только поначалу. До того, как возникла необходимость обороняться.
Для того, чтобы многопарые оборонялись, нужно посеять страх. Точно, Сеятель Страха!
Сеятель Страха назывался коротко и звучно СС. Когда первый раз попадаешь в поток, шевелящийся по кругу, можно прислушаться только к звуку шагов. Шаги те напоминают приглушённое тараканье перебирание, с целью поглощения и выделения. Ночью шаги были совсем другими. В ночных шагах угадывалось желание размножения и похоть. СС и делал специальный такой фон из разнолапых шагов. То той лапой шагнут, то этой - не поймёшь прошлое наступает или будущее. Настоящее является ошпаренным шагом. Коротким шагом, рождающим желание отдёрнуть лапку повыше.
Когда я был лапкой, имитирующей настоящее, мной руководила специальная система, именуемая нервной. Она должна была работать несколько по-другому, только СС сделал залипуху, она и залипла так, как ему было надо.
Но я никогда не был лапкой, имитирующей настоящее. Если можно говорить так, тогда правомочно заявление о том, что я видел настоящее. После того, как увидишь настоящее, теряют смысл прошлое и будущее. Находись себе в настоящем - и весь сказ.
Что делать? Пошёл к бабуле, хлебануть немного молочка. Иду, а рядом ручей течёт. Течёт себе, и течёт, что с этого? Ручей быстрый.
- Бабушка, а когда быстрый, тогда есть медленный?
- Есть, только в серединке.
- Э-э-э! Если так говоришь, тогда в серединке вообще нет ничего. У самого дна самый медленный ручей, а у поверхности - самый быстрый. У берегов - самый крутящийся.
- А вперёд, или назад?
- Один вперёд, другой назад. Только так в середине ничего не будет.
- На. касатик, попей.
Я взял глиняную кружку и прильнул к ней губами. Молоко было прохладное, бархатило кожу и приводило за собой сытость.
- Касатик, а вот когда масло - это молоко, или нет?
Пришлось крепко задуматься. Действительно, если масло молоко, тогда почему оно не жидкое, а если не молоко, тогда масло делается не из молока, а из самого масла.
- Масло - состояние молока.
- Во-во. Если на воду сказать водка, то вода невольно приобретёт свойства водки, оставаясь при этом водой. Только со свойствами водки.
- Откуда вода узнает свойства водки?
- Но если ты говоришь слово водка, то обязательно знаешь, о чём говоришь и что выражаешь. В противном случае ты бы молчал. Молочко-то пей, касатик.
Сама же свёрк внимательным глазом. По глазам - никакая и не бабушка. А кто же тогда?
Потом, будто само собой, получилось непонятное. Звуки и действия начали вытягиваться в разные стороны. Звуки приобрели протяжную, громкую нечленораздельность, а действия стали ощутимо сопротивляться окружающему их давлению. Сам же я, в сравнении с происходящим, обрёл невесомую стремительность и летучесть.
Однако для бабушки я оставался стоять стоеросовым пнём, потому как она начала таять на моих глазах, словно лёгкое облачко.
Тогда чьи же действия и движения были мне медленны и понятны? Ха-ха! Обыкновенных тараканов. Тараканов? Я что, такой маленький? Может быть они стали большими?
Капля молока, озером растеклась по полу, пугая непрозрачностью, а огромные тараканы заводили вокруг неё хоровод, ритмично постукивая хитином и разнося вокруг томное “нгуа”. Протяжный звук сливался в гармонии с ритмом, образуя новое, от которого сильно кружилась голова. Даже сильно увеличенные тараканьи черты не наводили ожидаемый ужас. Мышь, точащая острым зубом огромное зерно, наблюдала с надеждой. Она тоже ожидала моего ужаса, но только для того, чтобы полакомиться сладеньким, раз за разом оттяпывая мне голову. Однако неожиданный мой анабеоз мыша озадачил. В бусинах читалась мысль: - Вдруг он нарочно затягивает окружающих, а сам спокоен, словно удав?
Со змеиным методом охоты мышь была знакома не понаслышке. Это там, где едят друг друга, разное время, а здесь у всех одинаково. Это там я никак не понимала кто меня глотает, не успевая отследить бросок. Нет, мышь решила не рисковать, а вместе со своим зерном уйти обратно в норку.
Нгуа навёл-таки на меня ужас. Куда подевалась бабка? Куда я попал? Прекратит ли действие заколдованное молоко?
- Бабуля, где ты?! - а сам услышал свою нечленораздельность, скрипящую в ведомо только мне ритме. Нет бабули. Потом пришла такая мысль: для того, чтобы незамеченным проскользнуть мимо тараканов, нужно сильно ускориться, или остановиться вообще.
В голове зазвенело “нгуа”. Звенело так сладко и грамотно, что начал я это самое нгуа подпевать. Подпевал, подпевал, а когда увидел самого Нгуа, так и обосрался.
- Дурак, здесь нельзя думать! А уж если думаешь, тогда думай не так, как всегда. Думай по-другому.
Когда глаза мои открылись, служитель аттракциона тряс меня за плечи, прыская холодной водой на лицо.
- Здесь нельзя думать!
- Почему так воняет?
- Потому, что ты от страха обосрался, искатель адреналина.
Я осмотрелся по сторонам - лежу на полу в павильоне, и больше ничего. Только стыдливая мокрость в штанах сзади. Мокрость остывала, обещая в будущем корку.
- Вот тебе и аттракцион. Есть ли где помыться?
- Глупый вопрос, какой же аттракцион без душа.
После того, как я принял душ, в голову застучались сомнения . Они утверждали, поражаясь:
- Ах, ах! Неужели вы думаете, что такое возможно? Попробуйте рассказать подобное любому здравомыслящему человеку, и он упрячет вас в психушку. Какие, к чёрту босалики? Разве могут быть босалики?
- А почему бы и нет? Откуда тогда я взял этого самого Нгуа? я абсолютно уверен, что он для меня выглядел, а не просто так. Давай тогда попробуем! Если нет никакого Нгуа, тогда пускай он сейчас придёт и даст тебе по жопе! Чего испугался, ведь ничего же не было?!
Ответ прозвучал менее уверенно: - Ну пусть придёт...
В это время я придавал себе вид после душа, глядя в зеркало. В нём ясно виделся коридорчик и дверь, ведущая в душ. Именно из этой двери и показался Нгуа, разминая большую и круглую, словно отчаянная пылевыбивалка, ладонь. Ладонь нужна была Нгуа для удара, поскольку Нгуа никто не мог рассказать о том, что его нет. Надо показаться, и ударить по жопе ладошей? Пожалуйста, нет проблем.
Всё это хорошо, но мне-то как быть? Я очень отождествился с сомнениями. А вдруг Нгуа не разберётся, да как даст по моей жопе, вместо задницы сомнений?
- Нгуа, ты там смотри, не перепутай, а то у тебя ладонь словно лопата. А плечищи такие, что электричка рядом не стояла.
- Ты до сих пор так и не понял ничегошеньки...
И как треснет по моей, а не по чужой.
- А-а-а-а! Больно!
Меня кто-то крепко стучал по щекам, а я орал благим матом. Осмотревшись, понял что стою в душевой в нашем школьном спортивном зале. Вокруг меня стояли мои верные дружбаны. Вася Войнов, по прозвищу Старик Хоттабыч, данному за похожее на джина выражение на лице, да за свои кустистые брови. Был ещё Гурьят Эшмуратов. Звали его попросту Шмон, а уважали за невозможность выудить у Гурьята никакую из общих тайн.
- Клянус аллахом! - восклицал обычно Шмон, а доказывать ему что-либо было себе дороже.
Круг замыкал еврейский мальчик с лукавыми и влажными глазами, которые карими искорками будто сверлили. Мальчика звали Ефим Шайман, а попросту Сайка. До сих пор не могу понять, почему именно Сайка. Лицо его выглядело рыхлой книзу грушей, в расширяющейся части которой постоянно шевелились маленькие влажные губки. Они перебирали звуки, которыми Сайка разговаривал с самим собой. Все объяснения и обращения Шайман обычно начинал с чмокающего толстелькой сытостью: - Ну что ж...
- Ну ты Колян даёшь...
Колян - это я и есть. Колян Чепрасов, по прозвищу Чипа. Сын своих родителей, со своими закидонами, которые, как вы видите сами, были совсем не шутейными.
- Пацаны, что здесь было - не помню ничего, но побродил я по непонятному - мама не горюй.
Сайка высказал свою точку зрения: - Ну что ж... Советую тебе сейчас особо не высказывать свою вменяемость, поскольку ты выстреливал с Веником откровенным сумасшествием.
Веник - наш учитель по физкультуре. Хочет видеть всех атлетами и гимнастами,а мы обыкновенные раздолбаи от разных родителей.
- А что хоть было-то? Где сам Веник?
- Побежал за доктором в медпункт. А ты тут выколбашивал... Взял, в душе насрал. Веник к тебе с претензией, мол что ты тут, туалет нашёл что ли? А ты стоишь, сзади всё грязное, слюни распустил, и только лопочешь, словно годовалый: “ Нгуа, нгуа”.
- Ага, годовалый! Могу сказать одно: если захочешь, он и тебя своей ладошей вдарит.
- Колян, может быть ты и взаправду свихнулся? Откуда ты взял вообще какого-то Нгуа? Где ты был, когда серил в душе, словно гавнопад?
- Я его не брал, он сам пришёл. А был я в аттракционе “Сделай сам”, когда мы с вами прогуливали урок.
Старик Хоттабыч даже немного засвистел носом, недоумённо двигая бровями: - Чипа, может ты немного того, съел что-нибудь? Может тебя с кайфу так колбасит? Где ты видел в нашем парке аттракционы? Да ещё какой-то супер пуперский “Сделай сам”
- Вася, ты гений!
Вася весь немного просиял и застеснялся, говоря неразборчиво радостную гордость за себя. Он скромничал, не соглашаясь со своей гениальность, хотя всегда выпячивался от того, что лучше всех показывал всякие фокусы. Фокусы он подсматривал на чердаке у бабушки в пожелтевших подшивках “Юного техника”.
- Именно Супер Пупер был одним из моих новых знакомцев. Толком я не помню, что он там делал, но гнида коченная.
Сайка обвинил Войнова в применении сомнительных словечек, от которых и у здорового нарушится нормальное восприятие действительности. А тут деморализованный Чипа, опозоривший школьный душ.
- Ну сам ты понимаешь, какую фигню нам тут говоришь? Почему пупер?
- Так, для связки слов... Чай-пай, супер-пупер. И ничего больше.
- Дубина ты стоеросовая, Старик Хоттабыч.
История, рассказанная Ефимом Шайманом,в тот момент, когда они подошли к пупырю.
Был обычный майский день, я искал приключений, рассекая подозрительные места своим присутствием.
Поначалу мной было рассечено сборище бледных пришельцев. Они приходили с утра пораньше, изучая преимущества числа три. Его они слагали из своих бледных фигур.
Но фигуры были словно студень, поэтому интереса не было никакого. Выходило, будто я вчавкивался в самую нутрь, где дышать было смрадно и тяжеловато.
Интерес возник совершенно неожиданно, когда очередное вчавкивание втащило на собрание. Там собирались слушатели и ораторы. Ораторы говорили, а слушатели изменялись, согласно входящей в головы информации.
Вот тебе и клюква! Почему слушатели то одни, то другие? Я в растерянности крикнул вслух:
- Гели-гели-гели-я!
Можете себе представить?! Слушатели превратились в гели-гели-гели-ю и стали продолжать внимательно забывать, кто они, и откуда, а возмущённый оратор просипел мне на ухо вытянутой губой: - Ты что, новенький? Какие на фиг гелия? Сейчас время дровосеков, а именно я их и готовлю. Кто распорядился насчёт каких-то гелей?
- Если не будет гели-гели-гели-я, тогда могут ли возникнуть среди слушателей настоящие дровосеки?
Оратор явно потерял былую уверенность и лоск. Босалик, пославший его на работу, обязательно придёт за дровосеками. А где взять дровосеков, если стали одни гели?
- Заявляю! Необходимо прореживать! Тот, кто умеет прореживать и складывать в гурты, будет иметь будущее.
Будущее возникало конкретной поправкой. Было интересно, кто ещё надеялся получить здесь результат?
- А откуда ты знаешь будущее?
Не знаю, кому как, а мне будущее пришло как раз в том момент, когда толстенный дядя растянуто произнёс: - В-в-о-о-о-т-т и-и-и п-п-р-р-и-и...
Дальше я просто не стал слушать, уж больно муторно слушать мычание вместо речи. Рядом с дядей застыла в движении спутница-тётя в платье цветами. Цветы мёртвыми хищниками перехватывали внимание, а особенно на заднице и сисях. Последние мотнулись из стороны в сторону, позволив вынырнуть из-под высокого давления.
Навстречу появился минотавр, выделяясь из окружающего великолепными рогами. Мускулистое тело, крепкие ноги... Идёт, а звука не слышно, но с такой массой он обязательно должен быть. Перестала быть масса?
- Глаза не ищи, а то станет страшно. Чем я могу ответить на твой страх? Только ударом топора по голове.
Топор запомнился как-то сразу. Здоровенный топорище с крепкой рукоятью, покрытой линиями и знаками. Лезвие заканчивалось, но только нельзя было решить где. Кто сказал, что закончилась одна сторона, и не началась другая? Это что по вашему, не сторона? То, чем заканчивалось лезвие называлось остриём.
- Подскажи тогда, чем отличается лезвие от острия? Ведь в каждой точке, лезвие становится остриём, а остриё - лезвием.
- Интересный вопрос... Есть ли отличие точки от прямой?
- Есть. Это отличие называется угол.
- Но только учти, что с исчезновением угла, исчезает и лезвие.
- Я поправлюсь: угол станет углом приложения.
- Совсем другое дело. Ну, говори, куда будем умирать.
Пришлось, конечно, наклониться. Давление брызнуло по понятиям, а я увидел дорогу, по которой унылой бесконечной вереницей, двигались служить и отдыхать. Вынырнул, отдышался:
- Можно посмотреть, куда ведёт эта дорога?
Есть пилы разные. Одни вгрызаются в дерево, другие в камень. Есть ли предел твёрдости, которую нельзя распилить?
Круглый Пильщик мог быть двух видов. Первый вид делал круглыми свои ходы, а второй был сам круглой пилой.
- Может быть ты и удивишься, когда узнаешь, но танцы, которые я сейчас вижу, говорят о подверженности.
- Чего подверженности?
- Не чего, а кого. С кем пилять будем, если крутятся на своих жопах вокруг своей оси? Если осью является жопа, тогда это не ось, а состояние. Танцы-крутки вводят в состояния, близкие к безликим пунктам питания.
- А я, Круглый Пильщик всё думаю: на кой хрен из белого выходит радуга?
У радуги я появился уже в вязаной шапке-будёновке. Радуга была изогнуто-крутой, предвещая собой труднопроходимый мостик. Поначалу возникло, что внизу красное, а вверху - фиолетовое.
- Почему наоборот?
- Да у тебя не голова, а задница! Поэтому и наоборот...
- Если ты говоришь правду, тогда для меня нет разницы, где красное, а где фиолетовое.
- Голова начала думать через противоположность!
- Называй вещи своими именами, нечего смягчать. Не противоположность, а самая настоящая задница.
- О горе мне, Круглому Пильщику! Я произнёс, а голова думать не начала. Что делать?
- Да никакое тебе не горе. Разве солнце светит на голову больше, чем на жопу? Да оно одинаково светит, не разделяя.
- О-о-о! Ты уже про солнце!
Способ не приходил, а радуга могла исчезнуть, грозя прерыванием.
Оказалось, что раскручивать можно не только сверху вниз, но и вдоль. Выходило даже вдоль намного продуктивней. Можно направо, но можно и налево. Если есть вперёд, то обязательно присутствует и назад. Показалось, достаточно иметь возможность выбора направления, и выбор придёт правильнее правильного.
Однако коридор, похоже, был от старой коммуналки. Извилистые уступы образовывали преграды, густонаселённые жителями.
- Жители! Слушайте, и не говорите, что не слышали! Вы очень и очень густонаселённые!
Интересно, а они имеют ввиду видимую или другую часть айсберга?
- Нет, я о том, что всё густое быстро сохнет, а затем твердеет. Кто вас тогда сможет изменить, если Круглый Пильщик не перейдёт на другую часть радуги?
- Предлагаем и настаиваем на перемешении Круглого Пильщика к нам сюда!
- Простите, но на кой хрен здесь нужен Круглый Пильщик?
- Но нас же необходимо распилить!
- Вот и валите к своему пильщику на ту сторону.
- Там где красное снизу?
- Во-во, а мы здесь в боки пуляем.
Получается что? Получается то, что он нас просто-напросто обманул. Во мгле думалось, что там огонь, а он просто размахивал угольком, выписывая им всякие разные знаки и фигуры. Кто может сказать что-либо о фигурах, кроме того, кто придумал сами фигуры? Выходит что фигур и нет никаких вовсе. Обо что он раздувал свой тлеющий уголь? Ведь раздул до такой степени, что будто там огонь! Может быть лезвие и остриё?
- Ну вот ты и вернулся. Давай нашим девизом станет “Лезвие и острие!”? Да не смотри ты мне в глаза, а то кишечник не справится. Больше предупреждать не буду, а если снова здорово - пеняй сам на себя.
- Хочешь сказать, я уже умер и снова опять? И как долго я был, когда меня не было с тобой?
- Сколько угодно долго, и сколько угодно быстро! Как угодно?
- Давай попробуем долго.
Толстенный дядя говорил своей спутнице: - Вот и пришли.
Наконец-то я дослушал. Сколько прошло времени? Прошло сколько-нибудь времени? Кто скажет, сколько прошло времени? Тот кто знает? Куда они шли, и куда пришли?
- А зачем нам надо сюда? - это уже дама к дяде с вопросом, а дальше у них диалог завязывается.
- Я не понял, ты же сама хатела тахту и несколько полочек.
- Полочки - полочками, но при чём здесь то, куда мы пришли.
- Обыкновенная причинно-следственная связь. Помнишь до чего мы докатились с танцами при луне?
- Луна не хороша?
- Если бы можно назвать тебя дураком - дело обстояло бы намного серьёзнее. А так - дура дурой. Луна ей видите ли плохая. Если хочешь знать, то когда луна, то ещё много чего появляется. Можно даже рёбра рассматривать.
- Недалёкий ты, на меня ведь и смотришь. Я ребро, а никакая ни тётя.
Выходило, они никакие ни тётя и не дядя. Они просто притворялись, пытаясь выведать и понять.
- Хочешь я угадаю, как тебя зовут?
- Зо-ову-ут?
Вместо собеседников появились осьмибрюхи. Вместе с ними возникла логика попадания в немые передвигатели из одной точки в другую.
- Меня зовут? Кто сказал, что меня зовут?
- Очень просто! Для того, чтобы было удобно.
- Кому удобно?!
Потом, ни с того ни с сего, я стал маленьким. То есть не совсем малеьким, а так - старшая группа детского сада. Мы были на улице вместе с пацанами и играли в догонялки. Откуда ни возьмись, подошёл дедушка. Дедушка как дедушка, обыкновенный бомж.
- А почему бы нам с вами не поиграть в шахматы, ребятки?
- Ты умеешь играть в шахматы? С удовольствием поиграю с тобой...
Почему то мы оказались в подвале моего четырёхэтажного дома. Дед сидел на трубе отопления, интенсивно согревая задницу, а я пристроился на маленьком деревянном ящичке. Сами шахматы стояли на ящике большом, были расставлены и готовы к битве. Совсем не помню, откуда взялись сами шахматы, кто их расставлял... Одно помню точно: с войной шахматы не сравнивались ни в какую. Была обыкновенная игра, которая полностью захватывала.
Ребята будто не были, а дед загорел своими глазами из-под куститстых бровей.
- А знаешь ли ты, Фима, что наш отец заповедал нам присматривать?
- У нас с вами одинаковый папа?
- Ты слышал о Боге?
- Он нас сделал. Но только мой папа усиленно против. Он поддерживает теорию Дарвина. Говорит, будто Фима не может быть человеком. Задача состоит в том, чтобы Фима стал человеком.
- Не прост твой папа. Однако, начнём...
Только сейчас, когда я вспоминаю произошедшее со мной, начинаю понимать реально существование той самой партии, которую разыгрывал с дедом. Первый ход был мой, и он не удивил.
- В тебе явно проступает мужское начало. В твоём сегодняшнем состоянии не совсем правильно делать однозначный вывод.
- Но я же не могу пойти двумя пешками сразу!
Дед крякнул и представился: - Можешь называть меня Пахомом. Так и зови - дед Пахом.
Потом крепко задумался, взявшись обеими ладонями за голову. Было очень непонятно, зачем думать так внимательно на самом первом ходу. Их, этих ходов, было ещё сколько угодно и именно множество и волновало. Чувствовалось, что каждый ход будет нести только своё развитие, и это даже как-то захватывало дух. Может быть Пахом и растягивал сладостный момент? Выходило я не совсем уж и умный. Взял сразу - и пошёл. Скомкал трепет ожидания и предвкушения.
- Для того, чтобы возникло целое, отвечаю противоположностью. Отвечая, извещаю о том, что не стремление войны движет мною, хотя война и неизбежна.
Ответив противоположностью, вселил в меня ответственность за целое. Даже для нас, старшегрупников детсада, было ясно: целое - когда две противоположности. Если противоположностей больше, то или не целое, илил не противоположности. Но это сейчас мне хорошо рассуждать, а тогда появилась возможность съесть. Съесть или бить, какая в принципе разница?
Вы только представьте себе! Я мог бить пешку, а мог и не бить, мог оставаться на месте, а мог и идти дальше!
Пешечка к пешечке - и победа готова. Дядя Коричневая голова говорил, что все фигуры, какие только ни есть, можно измерить количеством пешек. Именно тогда и сообразил спросить:
- Относительно чего мерять саму пешку?
Дед аж выгнулся и зачернел глазом, дно которого можно было угадать где-то очень глубоко. Но дно было определённо.
- Если королева и стоит всех пешек сразу, то король не имеет к ним прямого отношения. Тут король, там король... Общаться между собой надо? Вот и нужны пешки и прочие разные приспособления для разговора. Взять хотя бы ладью... Быстро и удобно.
Я перестал сомневаться и двинул вперёд, а там - куда вывезет кривая. Решив, что прямая не вывозит а выводит, я убедился в кривой.
- А можно ли назвать любую кривую кругом? Если очень кривая - тогда и кругов несколько.
- Но даже несколько кругов не смогут сказать больше того, что говорит круг. Теперь помолчи и дай подумать.
Мне почему-то решалось и за себя, и за деда. Только подумал о повторении, а дедова пешка двинулась вперёд, зеркально отобразив. Пока задействовано по одной пешке, кругов на отображении происходящего всего лишь минимум. Пахом, словно прочитав мои мысли, возразил:
- Минимум, это когда круги есть, но посмотреть и потрогать их ещё негде.
Ничуть не удивившись, будто так и надо, я продолжал размышлять, есть ли взаимодействие. Может оно возникает только тогда, когда одно съест другого? А потом другое будет вынуждено есть первого, чтобы восстановить как минимум равновесие. Если же перевес - тогда вообще уверенно выступаешь, но только пешку я уже вывел из зоны действий. Решив попробовать, я как можно дольше сохранял состояние возможности избегать. Дед с удовольствием поддержал эту линию, и мы стали действовать, сохраняя равновесие. Я был уверен в Пахоме, как в себе, поэтому и двинул собой через битое поле. Но нельзя верить тому, кто не ты. Даже если это и сам Пахом.
Дед нагло съел пешку и заколыхал бровями от своего удовольствия. Наглец какой! Если я буду продолжать в том же духе, тогда он проведёт себе вторую королеву!
- А пускай нам дровосек докладает! Мы дровосека слушать хотим, а не гелики твои дурацкие. У дровосека попроще будет. Тут спилял, а туда уже другие оттаскивают. За это они нам, чтобы значит больше росло и сильнее зрело.
- Но вы забудете как зреет! Если будет кто-то, который говорит чтобы болььше зрело, перестанет зреть так, как зрело! Может ли этот кто-то придумать своё зрело, но только чтобы его зрело не было зрело, а было совсем другое зрело? На что ещё можно сказать “зрело”, если “зрело” уже есть?
- Да пошёл ты в жопу, умник! В самый центр жопы! В центр центра своей жопы!
- Ну тогда спасибо на добром слове, а я пошёл себе.
Пешку надо бить определённо. Чего мне из себя доброго строить? А он в это время будет дубасить моих пешек? Да у меня может тогда скоро ничего и не останется!
Я дал дорогу своему слону, а дед поник немного головой. Он, не заставляя себя долго ждать, освободил дорогу для ладьи.
На круизном теплоходе вовсю шло веселье. Песни, танчики и ещё много всяких приятностей. Беззаботными мотыльками порхая то здесь, то там, пассажиры жили не то что одним днём, а мигом. У кого-то миг был не очень приглядным, но встречались такие, что всем мигам миги. Между мигами я туда и проскочил.
- Послушайте, не могли бы вы сказать, куда плывём?
Искрящаяся весельем дама зазывала тёплым в свои объятья.
- Мужчинка, какая вам разница? Посмотрите, какой кроваво-красный закат. Видели вы хотя бы раз такой закат? Наслаждайтесь закатом, мужчинка! Если что, то я к вашим услугам.
Надсадно подрагивала палуба, напрягая последние лошадиные силы. Течение, против которого шёл пароход усилялось, а лошадиные силы, они совсем не бесконечны.
Тот, который мрачно пил водку, бросился сразу в мои глаза. Он был на носу и смотрел будущим капитаном, пропуская в себя строго по пол-стаканчика.
- Почему решил только половинками? Может лучше целым хряпнуть?
- По целому - велика пауза между циклами. Но коли вам не нравится моя доза, прошу не смотреть в мою сторону и не мешать мне в употреблении. Хотя, если угодно, рассуждения вслух. Есть определённое предположение, которое звучит катастрофой. Что значит катастрофа в данном случае? Она значит только то, что в данном случае сосредоточены случаи, многоообразием устанавливающие целое.
Если грядущий случай для меня один, то он обязательно другой не для меня. Есть те, для котороых случай выглядит несчастьем, но ведь я в этот самый момент буду спать. Где я буду спать в этом случае?
- Да спи где хочешь, чего привязался!
- То-то и оно! Где хочешь, или где не хочешь? Но если спать там, где не хочешь - это ли не абсурд? Вот сижу и думаю, где ещё можно не хотеть спать. Пух, летящий над рекой, не знает устали до тех пор, пока не уйдёт ветер. Но стоит только ветру уйти, пух сразу устаёт и падает. Он безразличен? Может быть он не умеет ходить?
- Какая для него разница?
- То-то и оно! Ладно, остались последние полстакана - и спать.
- Во у тебя выдержка! Неужели не понимаешь, что больше этого не будет?
- Понимать-то понимаю, но только хочу ли изменить - вопрос. Могу ли изменить? Не сам ли я есть изменение?
Полстакана были удачно выпиты.
- Ты хоть занюхай, а потом и закуси.
Отрицательно замотал головой, а из уголка рта вытекала тоненькая белая струйка резко пахнущей водки. Сколько уже сидело в нём по полстакану? Наверное даже по горлышко налился. Наверное даже выше горлышка, потому как вытекает.
- Теперь уже точно пошёл
И плавно так подошёл к носу, плавно и не быстро шагнул наружу. А нос остро и аккуратно разрезал его на две равные части. Части были повёрнуты ко мне глазами, один из которых смеялся, а другой - плакал. Сам же шагнувший был до невозможности спокоен. До меня долетело последнее его, обращённое ко мне: - Не думай, что я герой! Просто здесь уже всё по-другому.
лова растворились в наступающем тумане, а пароход тревожно заревел на реке металлическим ревуном, выпускающим истинное внутреннее содержание.
Где было искать смысл? Он мог быть как поверхностный, так и глубинный. Один смысл не прав? Может ли быть смысл не прав? Вот почему тут одни клеточки белые, а другие - чёрные!
Решив что прав, я сделал вывод и пошёл.
Нападал и рвал, рвал и нападал. Потом хитрил, отдавая одно, чтобы взять совсем другое. Пахом явно и недвусмысленно проигрывал, теряя фигуру за фигурой. Сам он хирел прямо на глазах, а когда я объявил о наступлении мата, Пахом и вовсе исчез, оставив вместо себя вонючую городскими помойками телогрейку и больше ничего. Не стало Пахома, а в подвале-то я остался один. Мои победно выстроились на доске, возвещая о том, что нет больше силы, чем у меня. Во всяком случае на этой доске.
Возвещать возвещали, а поговорить было не с кем. С кем разговаривать, если слушают все с открытым ртом, готовые на растерзание? Пошли вы в жопу со своей войной, только деда мне всего растаяли. Какой толк в моей победе, если меня больше нет?
Моя королева робко сказала, что вот он я.
- Если даже захотите, то для пущей уверенности можете приложиться правым яйцом к горяченькому. Тогда сомнения исчезнут, будте уверенны.
- Пускай так, но скажи мне способ. Остались-то одни белые. Пойму ли я завтра, что это одни белые?
- А ты и не думай. Поймёшь - исправишь.
- Ну ты совсем как мама!
Меня так и нашли в подвале: сидящего на маленьком ящичке, зовущего свою маму. А напротив, на трубах отопления, валялась грязная и вонючая телогрейка.
Просто был май, деду телогрейка была уже не нужна, а май у него не кончится.
- Кидают в подваля всякую гадость, будто и помоек нет совсем.
- Ну зачем ты так, случаи разные бывают.
Это уже опять дядя с тётей, а не какие не осьмибрюхи. Тётя ругается на то, что рано закрыли на обед, а дядя успокаивает её как может.
- Ну зачем ты так, случаи разные бывают...
Я старался вспомнить глаза деда Пахома. Надо было начинать не с них, а хотя бы с телогрейки. Ну и что, что она грязная и воняет? Совем скоро я вспомнил коня из шахмат и попросил разрешения взобраться ему на спину.
- Ты ко мне с таким уважением. Не хребет, а спина - очень приятно. Садись, поскачем в страны-края, где можно повстречать.
После шахмат с дедушкой, моя правая рука стала делать то, что ей кажется. Кажется ну и что?! Ничего не болит, и слава богу, ан нет. Руке очень понравилось чистить зубы, и стоило только мне чуть зазеваться - рука уже подхватывала что ни попадя и с остервенением водила по зубам. Зубы даже начали портиться, покрываясь дырками.
- Ты мне не рука никакая. А особенно не правая! Ты вредитель, а не рука. Трёшь зубы с остервенением, выходит ты самая настоящая стерва.
Когда скакали с конём, я понял, что можно ходить по одним белым, можно по одним чёрным - по любому выходит лабиринт. Нужно было ходить прямо, как плавает ладья, и лишь после того, как научишься плавать прямо по чёрным и белым, возникает как хочешь в виде королевы, которая по сути и работает, скрывая короля.
- Что?!
- А ничего нет, тут просто я хожу туда-сюда. Или я права не имею?!!!
- Имеешь, имеешь! Ходи как хочешь, только не трогай наши круги.
Я не был ладьёй, а был ещё только офицером, который шёл уже наискосок. Броски наискосок выносили в непонятное, а там встречались такие встречалочки, что только шляпу держи.
Вот и сейчас, навстречу вышел мужичонка, очень похожий на Хотея со страны, именуемой Восток. Но поскольку непонятным не мог быть ни восток, ни запад, то дядя был особенный. Невысокого роста с тыквенным животом, который нагло притворился арбузом, в руках он нёс не то посох, не то палку. Вместо халата, поверх всесезонного пальто был надет резиновый плащ из войск. Плащ был зелёного цвета и мог предохранить от ядерного взрыва, но Хотей просто был практичен, а плащу не сделается ни хрена.
Пас мифический Хотей стадо чернеющей точками деревни.
- Тебя не Хотей зовут, пасущий животных?
- Назови как хочешь. С какой целью остановился, нарушая привычные пузыри? Если ты не знаешь, тогда слушай: уже ходил среди нас человек-свисток, который предсказывал неудачи, которые могут спровоцировать.
- Что спровоцировать?
- Как одно, так и другое. Смотря что хотеть будут.
А что свисток прогнозирует?
- Он прогнозирует появление Чёрного Блэка, именуемого Большой Стёркой.
- Ну и что?
- А то, что сотрёт он всё здесь на фиг, и не за чем горбатить на них. В нашей деревне взяли - и отписали себе вольную. Только человек-свисток говорит о законах. Мы не сопротивляемся. Когда, скажем собираемся с мужиками в три листика поиграть, тоже договариваемся, а значит тоже устанавливаем закон. Но сначала установим, а потом можем их и поменять, в зависимости от того, что кому идёт.
Вдалеке по просёлочной дороге шёл молодой человек, сливея глазами. Гитара, висевшая сзади, говорила о его независимости.
- Полюбуйтесь на нашего Муслима!
Дальше пузатый мужичонка понёс бред, а я подумал и поскакал дальше. Где интересно живёт-может самый что ни на есть человек-свисток? Размышления оборвала звонкая трель, а я вдруг вспомнил глаза деда Пахома. Оказывается в них не было никакого дна! Они были бездонными, да и вдобавок затягивали в себя до самого основания. Они растворяли, оставляя несущественным существующее.
Стало страшно, даже не страшно. Стало по-другому, от чего и замирал в покое дух. Покой был настолько безграничен, что язык не поворачивался сказать на него величественный. Покой был невыразим, но содержал всё выразимое. От всего и захватывало, освобождая.
Медленный шорох проникал в меня отовсюду. Наличие его отовсюду говорило о моём отсутствии в глазах. Куда я тогда попал? Отовсюду шорох, который меня пугает сильнее и сильнее.
- Я говорил тебе, не надо смотреть мне в глаза.
Хорошо, что шёпотом, а не то бы оглох.
- И куда я попал? Как выбраться?
- А никуда ты и не попал. Понимай и выбирайся, как знаешь.
- Ну покажись мне хоть на чуточку, а то очень одному страшно!
- Не поверишь, только я никуда и не исчезал. Вот я...
- Просто тебя здесь не видно?
- Просто меня здесь тебе не понятно, а так я вот он.
Мне показалось, что именно тогда я и понял, почему Пахом так старательно не сопротивлялся, почему с каждой потерей скукуживался и становился меньше. А потом взял - и окончательно исчез. Теперь куда я должен деваться? Что здесь где, если нигде ничего нет? Однако границы угадывались, только дотянуться до них не было возможности. Чем ближе к границе, тем дальше граница.
- И тогда, пацаны, я увидел многое. Я видел и твоего Нгуа, Чипа. Чего я только не видел. Но пусть Вася сам о том расскажет, а я скажу о своём. Так вот: я шёл в самый центр, попавшись навстречу сам себе: - Стой, дурак! Ты идёшь в жопу, а так нельзя! Кто дал тебе право?
- А тебе? В самом центре не может быть ни головы, ни жопы, поэтому и главное - попасть в самый центр.
Попадание в самый центр вызвало у меня сильнейшую диарею, а тот, кого послали, благополучно исчез, помахав рукой.
- Я не сказал вам ребята о том, что моя тыльная часть тоже не совсем чиста. Репутация бесстрашного путешественника безнадёжно испачкана и подмочена. Может только Вася со своим рассказом исправит положение? Потом Веник уже идёт с медичкой, они могут сделать так, а могут же и этак.
А между тем, Веник поспешал, ведя за собой медичку.
- Понимаете, словно с ума сошёл. Сейчас с ним там ребята находятся, а я за вами побежал. Как мы его в душе то отмыли, так сразу и побежал.
Веник, будучи по натуре своей ловеласом, просто не мог выглядеть так, как выглядел сейчас. Но сейчас он находился в другом. То здесь, то там возникали провалы в полу и входы и выходы в стенах. Особенно из выходов высовывались меткие арбалеты, плюя острые стрелы в самого Веника. Он ловко уворачивался, а молодая медичка, с некоторым недоверием посматривала в сторону физкультурника. Так кочевряжась, он и медичка следовали к месту происшествия.
- Нет, пусть сначала нам Шмон расскажет, а уж потом Старик Хоттабыч. Время хватит чугунно.
- Хватит, так хватит. Пусть Шмон рассказывает.
История, рассказанная Гурьятом Эшмуратовым, в тот момент, когда они подошли к пупырю.
Даже не могу толком и сообразить, когда всё началось. Но только началось, и ничего с этим я поделать не мог, как ни старался. Громадный вихрь поднял меня у самых ворот и понёс сквозь стены, будто их не существовало вовсе.
Ничего плохого не намечалось, папа дал мне немного денег на развлечения, день был что надо... И тут - на тебе.
Выкинуло меня резко, словно шелудивую собаку.
Траурная процессия двигалась в сторону городского кладбища. Были здесь близкие, были гости.
- Подождите, никто не умер! Не тужите так!
- Он так много сделал в деле укрепления мира!
Работа моя заключалась в рытье ямок, в которые складывали то, что было когда-то ценным тёплым и дорогим. Так вот именно в ту самую процессию я и копнул лопатой в самый что ни на есть параллельный мир.
Зрение неожиданно настроилось на то, что хотелось ему воспринимать сейчас. Это была гигантская плотина, нагло ворующая жизнь реки. Бетонные квадраты, договорившись между собой, внушали нужность, убивая последнее.
- А что ты станешь делать, если света не будет?
Конечно побег! Может ли спасти ещё что-нибудь, кроме побега? Но главное - отвлечь внимание. Возьму и закрою дыру в параллельное задницей.
- Так, опускайте, а я сейчас верёвочку подправлю. Землицы надо подрыхлить-подравнять.
- Вылезай, чудила на букву мэ! Мы сейчас уже опускать будем, очумел что ли?
А я, ловко так, прыгнул задом вперёд. Узбекское моё счастье подвело и на этот раз. Можно ли было предположить, что положение прыжка имеет решающее значение? Я считал всегда важнее цель движения, но это уже так, второстепенно.
Главное - иметь круглый стол, а чем ты там на нём занимаешься, никого не интересует. Стол круглый? Круглый. Вот и занимайся чем хочешь за круглым столом. Вот и занимались кто чем хотел, пока не поступит указание.
Задача тех, кто хотел была проста: подсадить на своё желание по самое не балуйся, а уж потом посасывать коктейлем через невидимую трубочку.
- Послушайте, милейший, почему такую труб ищу вы ласково называете трубочкой? Только из-за того, что коктейли её не видят?
- Тихо! Тебе если надо, так ты опускай. Он сейчас заморочен сладострастием, а я есть ейный дух Сластун.
- Ну и мерзавей же ты, братец!
- Я никакой тебе не братец, а если не будешь себя здесь вести должным образом - выметайся на все четыре стороны.
Этим же самым временем на кладбище у родственника разгорелся похотливый глаз на не то вдову, не то дочку. Уж он боролся с собой, боролся, а слюнки подтекали неудержимым потоком. Рука, поначалу выражала сочувствие, а потом, бесстыжая, загладила женщину по крупу.
Возмущённые посетители и остальные участники процессии попросту начали дубасить сластолюбца, предусмотрительно оттащив его чуть в сторону.
Сластолюбец с сожалением смотрел в высокое небо, думая о том, что воспламенило давно угасшее именно на кладбище. Может быть соблазнительницей была дочь-вдова... А может быть он некрофил? Но дама-то живая, а никакая не мёртвая! Непонятным было всё, поэтому сластолюбец вместо боли предавался воспоминаниям.
- Нет, ну надо же! Именно меня, опытного Сластуна, угораздило вмазать эту старую развалину.
Сластолюбец выглядел старичком, но вспыхнувшее невозможно было погасить ни годам, ни невзгодам. Как-никак он был мальчиком Петей, а совсем не Петром Никодимычем.
- Ну и не будь больше Сластуном, подумаешь, делов куча.
- Я не ты. Это ты, кем захотел, тем и становишься, а я - раб лампы.
А старик спокойно собрался умирать. Для чего? А ни для чего. Он очень остро вспомнил тот свой первый раз, похожий на взрыв розы из бутона.
- Ну, пожалуй ощущение настолько яркое, что могу и уходить спокойно. Спасибо Сластун, спасибо освободитель.
Сластун резко посерел и потерял ощутимый заряд своего электричества. Выходит он попал? Кто мог подумать, что дедушка так перевернёт заклинание?!
- Я тебе уйду, я уйду! Ишь, освободителя нашёл! Сиди на месте. Обещаю - даже больно не будет.
Бьющим деда молодцам стало стыдно. Тем более что дед с широко открытыми глазами ловко уворачивался, не давая возможности попасть.
- Да ну его в жопу! Каратист наверное, а мы тут с ним пыжься. Она небось и не подумала оскорбиться.
Из дырки вылезла обида в тряпочках на теле. Вызывала она жалость, но была хитренькой.
Обиделись все. И молодая не вдова не дочь, и бьющие, но никак не попадающие. Похороны совсем было расстроились, если бы не сам виновник торжества.
Дедушке стало вдруг понятно то, чего он раньше понять не мог никак, но старался понимать постоянно. Во всём высоке раздалось металлическое объявление: - Если вдруг вас кто-то обманул, то скиньте нам информацию на пейджер. Наш пейджер - самый честный пейджер в мире.
Прямо над дверью висела надпись “Химчистка”. Так вот оно какое, чистилище! Что там у него внутри?
Внутри у него была сплошная гамма синтетических духов, старательно притворяющихся живыми. Чуть в стороне стояла собака, интенсивно велосипедя ногой под брюхом.
- Чего ты здесь велосипедишь? От тебя блохи и другая нечисть летит, а здесь не просто так. Здесь самая настоящая химчистка.
- Ты-то откуда знаешь, что здесь есть? Может здесь как раз и есть велосипедный трек, а я гоняюсь на чемпионат мира.
- Тогда ты никакая ни собака, а самый настоящий велосипедист. Только почему крутишь всего одной лапой?
- Да и так быстрее всех еду, можно покрутить и одной.
- Минуту, минуту... Здесь химчистка, или велосипедный трек?
- Нужна тебе химчистка - находись в химчистке. А уж коли пришёл немного погоняться, тогда уже это самый настоящий трек. Если хочешь знать, то я знаю такие страны, в которых высшим шиком считается иметь зелёное пятно на месте где сердце. А здесь выводятся пятна, кем тогда будешь в той стране?
Я словно бы прозрел. Действительно, чистилось абсолютно всё здесь присутствующее, по железным рельсам. Если вдруг пиджак одумается и заорёт, тогда до него и дела нет. Попал в химчистку на вешалку? Виси себе как миленький.
- Но в химчистку же загоняют!
- Пусть загонятели тебя расстреляют на месте. Пусть ударят свинцовой пулей, а ты, став на миг деревом, не нарушишь ничего. От этого тебе одни плюсы, поскольку не всё, что есть - пространство.
- Ух ты! Неужели против самого пространства?
- Ищи дураков. Но пространство тебе не прапорщик.
- При чём здесь прапорщик?
- Он прямой, словно рельса из химчистки. Его сделали прапорщиком, он и стал им. Кто виноват? Прапорщики нужны? Нужны. Он сам стал прапорщиком? Сам. Никто не виноват, потому что прапорщиков вообще не бывает. Со знаменем у нас в поряде. Его носят такие, какие и не знаю.
- Ты кого-нибудь здесь знаешь?
- Конечно. Я немного знаю себя. Видишь - был дедушкой, а как похоронили - стал собакой.
- Сразу такой большой? Для того, чтобы стать, надо сначала родиться.
- Я и родился, только сразу большим. Перестав усложнять, я подумал, а почему нет? Подошёл к первой попавшейся собаке и предложил поменяться.
- На время?
Пиджак прямо таки дёрнулся на своей рельсе.
- Меня обманули! Дайте номер пейджера для связи! Я не хочу быть чистеньким по-вашему!
Тогда утюги стали его с обеих сторон, да ещё немного пришпаривая.
- Ой! Да вы что, обалдели что ли? Вы утюги, или черти? Понятно! Вы черти-утюги!
В начале рельса стояла элегантная женщина в мини и с ярко накрашенными ногтями. Ногти были тёмными страхами, которые врезались в память, выискивая себе подобные страхи.
- Это не я! Я этого не хотела, а хотела совсем по-другому. Разве плохо? С утречка в спортзал, чтобы жить долго-долго.
Я сразу же спросил своё у собаки: - Чем плохо долго жить?
Собака ничего не ответила, а начала облаивать женщину в мини.
- Ты никакая не природа! Природа - она во-первых мать, а во-вторых голая. Она на виду, поэтому не разжигает. А ты зачем мини своё напялила? Чтобы разжигать?
- Собака ты шелудивая, больше никто!
- Точно! Я и есть шелудивая собака, которая гоняется на чемпионате на велосипеде. А вот скажи мне насчёт химчистки!
- Уверяю, были попробованы разные модели. Наиболее устойчивая к сожалению эта.
- Вот опять врёшь! Если я становлюсь не этой устойчивостью, а той, то мне до фонаря эта устойчивость. Если же тронуть на моих глазах ту, не поздоровится трогающему. Когда меня учили и тому и этому? Откуда взялась модель твоей грёбаной химчистки? Хочешь чтобы не ушёл никуда?
Юбка несколько поникла, показывая собой: подо мной одни неприглядности.
Нет ведь, не послушался поникшей юбки. Собакой заюлил снизу, подглядывая в промежность.
- Ну ты чего, играть ещё будешь, или денег уже нет?
За столом банковал Двухголовый. В передних лапах ловко тусовались карты, не обращая своего внимания на толстые пальцы. Интересная штука: рука - пальцы, лапа - тоже пальцы. Что такое пальцы, если двухголовый тасует колоду?
- Деньги есть, только забыл как звать-величать. Неужто сам Двухголовый?
- Не ошибся. Ну, играем? Давай сыграем на золотую жену!
- На фиг надо. Золотую возьми себе сам, а то я уже ополоумел там.
- Неужели не знал: внутри должно быть хоть что-то. Обязательно должно!
Вот память! Помню: первый раз должно повезти. Но забыл: здесь уже не первый раз.
- Работаем ребята!
Из освещённого электрическим квадрата, врал цинично отрыгивающий ушастый демон. Ему вторили синтетические болванчики из химчистки.
- Мы гарантируем вам сохранение всех, которые ни есть, пиджаков. Если и будут потери, то с трудно выводимыми пятнами в первую очередь. Договорясь с заведующими линиями и чистилками непосредственно, мы пришли к выводу, что должны сообща. Подумайте сами! Ну как придёт Чёрный Блэк по прозвищу Большая Стёрка?
Я вспомнил: вы обязательно должны владеть информацией. Сразу отвернулся и бросил в болванчика шаровой молнией. Болванчик зачесал щёку и сбился в своём вранье.
- Не будь я Шмон, если не смогу рассказать вслух через болвана из химчистки. - так решил про себя, напрягая все способности.
- Братаны, вас опять раскатывают в мякиш. Они будут лепить новое, так не забудьте: нельзя вместо головы - жопу. Избранная тактика умалчивает о том, как смог возникнуть чирей на шее, если воротник всегда свежий!
Болван беспомощно разводил руками в разные стороны, а я рассмеялся и отпустил.
- Вы только не подумайте, родненькие! Откуда чего в голову залезло - понять никак не могу. Срочно вызывайте кого следует, если вдруг к вам в голову полезут чужие лазутчики!
Я решил немного проявить инициативу и посмотрел на ящик, показывающий демонов, снизу.
- Ну хватит тебе, шалун! Неужели не стыдно подглядывать? Может быть я там не одета!
- Невиданный ципельсончик вижу близко и к тому же во всех подробностях.
- Пардон! Ципельсончик у вас с маленькой или большой буквы?
- Мой - с больщой!
- Тогда ты уже можешь допускаться к нему, но когда я тебе позволю.
Шелудивый пёс покорно тёрся о ноги, шелудя всей своей кожей саму невозможность. Он даже на миг подумал: почему бы и нет?. На тебе по носу! Да ещё раза по твоему любопытному носу! Ну что, нажрался теперь?
- Сама обещала допускать, а тут уже на самом пределе. Если ты никак, я ухожу за предел.
- До-пус-ка-ю! Слышишь глупыш? Я твоя!
Произнеся последнюю фразу, нос освободился от пробки из соплей. Почувствовав запах, исходивший от красавицы, захотел разорвать ципельсончик на части, а красавица истлевшей кожей скрывала свою мёртвость: - Предлагаю пойти позаниматься. Будем долго жить.
А сама так в руке гантелькой поигрывает.
Собака загавкала совсем некстати, остановив на мысли, будто уже совсем никуда не денешься. Долго жить? Жить долго? Жить! Долго!
- Куда?! Гавкай скорее, куда?! Давай тогда хоть на немного ты да я!
Совсем не понял, согласилась она, или нет. Вроде блеснули в темноте глаза, но источника, кроме меня не было. Я уже стал собакой?
- Гав гав!
- Ты давай говори сколько ставишь. Мы не на гавканья играем.
- Ставлю жизнь. Что предложишь взамен?
- В замен, или играть собрался?
- Видишь разницу?
- Нет никаких проблем. Эй, Ч, отруби-ка собаке голову!
Собака в ужасе заскулила, заискивая ища защиты. Она передавала по секретному каналу связи:
- Не стыдно? Из-за некоторых может быть бросила своё вечное, а некоторые мне за то дулю с маслом. Всем, кто меня слышит! Тем, кого считают шелудивыми псами! Куда мы сможем деться?
Ч, чернея собой ровно и бесстрастно произнёс: - А никуда.
Стало по настоящему страшно. Не подумайте, что я Ч испугался. На всякое Ч может найтись как Б, так и Ш. Пугал Никуда.
- Нет, не надо больше продолжать падение! Стоп! Где сейчас получился мой стоп? Если даже и не понравится, то сил нырять больше нет никаких. Только нырнёшь, сразу плавающие птицы. Плавают не на, а в. Расправят крылья причудливыми суставами, и пугают раскрывающимися твёрдыми клювами.
Мой стоп оказался рядом с богом, притворяющимся муравьём. Его так и называли: Муравьиный бог. Был он не поворотлив, крылья были только для портретов. Но зато впечатлял своими размерами.
- Слушай, зачем ты постоянно вошкаешься?
- Ты не догадываешься? Ха-ха, ты не догадываешься! Если перестану хотя бы шевелиться, меня выгонят к чёртовой матери.
- Понятно, опять гипнотизёр.
Мне сегодня определённо не везло. За целую мою жизнь они ответили лишь понюшкой табака, а карта вдогонку вразумили, что она не стоит и понюшки.
- Если хочешь, то могу предложить тебе космического туриста.Будет свой открытый космос.
- До сих пор не могу понять разницы между королём и дамой, между дамой и валетом - тоже сплошная непонятка. Игра у вас не по моим правилам, от того и не имею понюшки.
- Разница ощутимая, только для тебя её нет.
- Тогда и не проиграл я ничего. Ты разыгрывал меня?
- Меня поначалу насторожило безразличие к тому, что начинается с двойки, а заканчивается тузом.
- Даже и не заканчивал. Какая разница, всё одно раз два три четыре пять.
- Пять, если девять, а если десять - тогда не пять. Тогда четыре.
- Но дальше-то пять!
- Дальше - фикция, хотя и происходит от четырёх. Ну так что, оставляем тебя с ничьей и космический турист?
Дальше и дальше проваливался в боковую стену. Уже и тапок скользнул вдоль юрким зверьком, а конец проваливания был совсем не близок. Судя по стопу.
Если бы сразу понять, что попал на съёмки, тогда совсем другое поведение
- Профиль, фас!
Дурачина, простофиля! Будто не мог выучить: не фас, а анфас. Но фас было произнесено, поэтому собаке - собачья жизнь.
- Неужели ты не понимаешь? Виноват не я, а он! Он должен был поступить так, а он поступил по-другому!
- Космическим туристам - выход в открытый космос!
Знал ли я, что неминуемо попаду в выводилку? Скорее знал, чем не знал. Знал, но не верил. Счастье ли не верить в данном случае? Мог ли понять точно так, как есть сейчас?
В выводилке жили бяки. Над бяками стоял Чёрный Блэк, по прозвищу Большая Стёрка. Для того, чтобы вывелось до конца, бяки должны быть такими же, только совсем никакими. Надо идти? Иду. Надо не сопротивляться? Не сопротивляюсь. Так, жопой вперёд, и влетел по большой жестяной трубе в первую попавшуюся выводилку. Выводилка попалась с бяками.
- Да вы здесь все словно озверели! Ничего себе игрушечки! Или оставайся живой, и стань космическим туристом, или не оставайся живым?
- Знаешь ли ты, что надо делать, чтобы не попасться в лапу к элэктричеству?
- Почему в лапу, а не в лапы?
- Остальные заняты.
Тогда я спросил не в бровь, а в глаз: - А шарики входные, или выходные?
Моросил мелкий едкий дождь. Он проникал внутрь мыслями о никчемности. Вот лежит себе в ящике, и не надо ему ничего. Даже ящика ему не надо, он опять нужен только нам.
- Вы, наверное знаете, каким чудным человеком был покойный. Всегда готовый откликнуться на чужле горе... Нам будет его недоставать, потому - не будет больше никто откликаться.
Тётеньки, которые пришли из любопытства, влекомые хищными мертвецами, боролись с мыслями о санте-барбаре. В барбаре была тёплая и сыта жизнь с дозой из адреналина. Он подстёгивал, оставляя вечно молодыми. Наверное есть таки два конструктора. Конструктор чистый и конструктор грязный. Есть ли смысл отмывать детальки от дерьма?
- Ой, Марь Иванна! У тебя туфель весь в гавне измазался. - и дальше с затаённой угрозой - Неужто наступила?
Не стала отвечать Марь Иванна, отирая туфель о землю, а размечталась о сытой и весёлой барбаре, прилепившейся несносной вонью к ноге. Ведь по народным примеам - если наступил в гавно, значит обязательно к деньгам. Показалось, что давно не было драки.
- Послушайте, поскольку уж вы пришли. то хоть стойте спокойно. Халяву - и ту не уважаете.
- Это я халяву? Я - халяву? Да я вот сейчас тебе этим самым сраным тапком, да прямо по роже!
Ещё немного пораньше я думал о том, что играю с самим Двухголовым, а оказалось по другому.
- Ты, помнится, обещал золотую жену. Может быть лучше её отдашь, чем в космические туристы отправлять. Космическим туристом, прямо скажем, мне не с руки. Одиноко там больно и холодно.
- Парень, может быть меня с кем-то перепутал? Стоит только мне завладеть золотой женой - на кой хрен мне нужны карты. Можешь ли ты хоть представить, что значит золотая жена?
- Моё мнение уже было сказано. Главное - что внутри.
- У золотой внутри точно ничего.
- Да, Двухголовым здесь и не пахнет, кстати, куда он делся?
- Вообще никогда не слышал о нём.
Когда в выводилке зазвучал голос отовсюду, стало понятно: со мной говорит сам Чёрный Блэк, по прозвищу Большая Стёрка.
- Да никаких проблем сделать из бяк обыкновенные входяие и выходящие шарики. Когда видел бяки - нет никаких проблем с бяками. Но тебя, Большая Стёрка, я ни разу не видел! Ты не шарик, поэтому ты мне кажешься повсюду.
- Только сейчас не бойся, ладно? Ч, отруби собаке голову.
Куда было деваться? Нырнул, а чую - вынырнуть не могу. Отовсюду снуют птицы с шарнирами вместо крыльев. Между шарнирами - перепонки. Для того, чтобы грести было намного продуктивнее. Ч очень аккуратно тюкнул по основанию шеи, а я выскочил на улицу без одежды и белья, да как заору: - Голову! Держите мою голову! Марь Иванна, лови, мимо тебя летит!
- Смотри, совсем парень рехнулся.
- Я не рехнулся, я покойник. Вы думаете я живой? Живых не видели!
- Объявление для господ пиджаков! Создадим стратегический запас, а потом жахнем рукавами по химикатам!
Мне захотелось объяснить поподробнее. Казалось доносимое до масс не доносилось никак.
- Бананы, которые вы едите, вовсе не бананы, а ваше мнение о самом банане!
- Например?
- Взять хоть руку, которая сама по себе. Помните была где-то раньше? Кто кому нужнее: пальцы руке, или рука пальцам. Вот он, большой. Вишь башкой как выгибает? А другой - указательный и любопытный повелитель. Стедний - самый продолжительный, а за ним вообще нет имени. Последыш - самый любимый. Мизинчик - ласковый сынок. Им очень удобно ковырять в носу, только руку надо уговорить поднести мизинец половчее.
Опять он со своим предложением по поводу космического туриста.
- Куликапистый мольтикойл. Барава тон тиале уйора.
- Ну ты хоть и улетел, а здесь по-здешнему разговаривай, не шали.
- Она не золотая! Её Большая Стёрка каждый вечер натирает, а сама она из латуни.
- Да тебе то что? Блестит? Блестит. Значит золотая.
- Не всё золото, что блестит.
Тогда я категорично решил сказать “нет”. Только представьте себе, до чего можно дойти, если и говорить начал на тарабарском языке. Решено, надо выкинуть заботливо мною сложенное прочь из головы. Никаких бяк и шариков.
- Кстати, вы не потеряли отрубленную голову?
- Окстись сынок, господь с тобой. Почему голова, да ещё и отрубденная?
- Вот так и знал, что потеряете! Видели вы хоть раз живую безголовую собаку?
- С головой мы тебе поможем, даже лучше чем было сделаем. Хочешь от муравья воина? Равных в бою не будет.
- Муравьиный бог, опять пришёл? Хотел всё забыть, а ты опять тут как тут.
- Ну а ты можешь меня понять, или нет? Пиджаков становится всё меньше и меньше. А если сами рельсы провиснут?
Похороны забурлили, словно улей, в который залез беспардонный медведь.
- Люди, смотрите, деду голову оторвали! Доигрались, молодцы? Зови законную власть! Марь Иванна, подбери ногу, а то дедова голова мордой по дерьму мажется.
Можете представить, когда тебя хоронят, а ты ещё живой?! Именно в самом стопе, когда я летел вниз, жопой вперёд.
- Стоп, стоп! Я ещё живой, нельзя меня хоронить.
- Ты только рукой шевели, а дальше будет нормально. Ну! Вжик-вжик. Ну!
Почему обязательно надо соглашаться? Не пойму откуда, но я решил не делать так. Я решил, что намного лучше стать привидением. Однако для привидения оказался слишком тяжёл, тогда и понял неминуемость своих похорон. Кому есть дело до того, что я ещё живой? Все вокруг-то мёртвые, а что есть живые - не беда. Перемешаются и станут мёртвые как миленькие.
- Осторожнее опускайте, чтобы не бился внутри о ящик! Пусть себе спит-засыпает.
- Знаете ребята, как мне не стыдно в этом признаться, но я по-настоящему обосрался. Ящик внутри совсем не свободный. Уж если нагадил - долго выветривать приходится. Если бы вы не помогли отмыться - вонять мне ещё и вонять. Но теперь уяснил: собака, в тот момент, как велосипедила ногой у себя под брюхом, думала совсем о другом. Ей же голову Ч отгрыз! А был никакой не трек. Была вымывалка с бяками. Мне сам Большая Стёрка сказал.
В центр внимания выступил Старик Хоттабыч, а по научному - Василий Войнов. Почему по-научному? Да потому, что его так научили.
- Интересное дело, только я в самый ваш момент, видел ваших героев. Только даже из дому не выходил, а история моя начнётся с того, что мой тапок вильнул. Но только не юрким зверьком, а пушистым, убаюкивающим хвостом. Моё мнение - совсем разные вещи.
История, рассказанная Василием Войновым, в тот момент, как он не видел никакого пупыря, а был
натурально дома.
- Вы уже слышали, что из дому я не уходил никуда, но тем не менее. Сидя дома один-одинёшенек, усиленно думал о хорошем. По научному - медитировал. Если и не знаете, тогда узнаете сейчас, что самым для меня хорошим я выбрал точку. Загадай себе хорошее, подумай о нём - бац, а оно уже плохое. Нет, в точке можно сосредоточить. Я сосредотачивал одно здесь, а другое там, но за пределы точки не улезал.
Настенная лампа искривилась в очертаниях со звуком “вау”. Особенно выделялся звук “в”, он вибрировал, заставляя вибрировать в унисон с ним.В? Неплохой звук.
- Не надо меня заставлять, я сам. Помоги лучше.
- Если сразу всё внимание на маковку, тогда можешь взорваться. Лучшим будет если ты сначала живот разделишь, а потом соединишь в самом животе.
- Терзает только один вопрос: что может быть точнее точки?
- Почему не слушаешь? Расфасуй сначала свой живот.
До сих пор не могу понять, помогал он мне, а может быть сам я так круто смог ускользнуть... Не пойму - хоть убей. Но не зависимо от моих понятих стены комнаты поехали вверх и вширь, а я потерялся в паласе. Благо мама шерстяной купила, хотя настаивал я на синтетическом. Меньше пылит. Вместе со стенами изменился потолок и пол. Пол изменился в последнюю очередь, от того я забыл, что нахожусь в комнате, а не на соревнованиях по ориентированию. Пока шла охота на лис.
На контрольном пункте я немного опростоволосился. Спасибо что пункт был первым.
- Ну ты даёшь! Взял, и упустил лису! Почему даже не дёрнулся, ведь успел бы ухватить за хвост?!
- Да откуда знать, что это лисий хвост? Мне показалось тапок, а не хвост.
- Во-первых тапок не может вильнув собой скрыться из виду, а во-вторых - откуда ты взял про тапок?
- Но мы сейчас в моей комнате, а в ней находятся мои тапки. Вот он и взялся здесь с моей ноги. С моей родной ноженьки!
- А как ты объяснишь вот этого старика и вот это море?
Действительно, был старик, было море, а места они занимали совсем не много. Не может быть моя комната такой большой. Решил на всякий случай подстраховаться.
- Лампа, если ты и живая, то знай: меня звать Старик Хоттабыч, и я никакой не раб лампы. Хочешь сейчас сделаю свой ух-ти-би-дох-тибидох?
- Кто хочет быть дохлым? Конечно не хочу. Давай лучше буду твоим советником. Иди со стариком потрещи. Хочешь? Я помогу.
Почему бы и нет? Даже интересно было поговорить с дедушкой, который только и делал, что вытаскивал свой невод.
- Дед, ну то что ты невод свой вытаскиваешь - понятно, невод-то твой. Вопрос в другом: на кой хрен ты его закидываешь постоянно?
- Очень просто. Хочу поймать золотую рыбку.
Откуда ни возьмись рядом оказался маленький мальчик, задёргавший деда за свисающие мешочком порты: - Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца! Он блестящий, а глаза какие-то и не живые вовсе.
- Откуда у тебя дети, дед. Ведь жены нету, а дети есть. Как это?
Мальчик ответил за деда: - Если быть откровенным до конца, то тятя хочет поймать для себя золотую жену. Однажды поймал, да она задолбала. Несёт бывало полный подол огурцов, а папаня спрашивает её: “ На кой ляд тебе столько огурцов? Не сожрём же столько!” А она: “Это мне бог дал, а что бог дал - то кидать негоже.” Будто самолично знает бога. Папаня поначалу было поверил. Называл золотой, потому - сам бог ей огурцы раздаёт. А потом оказалось что росли огурцы сами собой, как самые обыкновенные огурцы, золотая же жена продавала остатки из подола на рынке. Выгнал её батяня к шутам собачьим!
Дед наверное не слышал наш разговор, а был в своём. Он решал насчёт невода. Решил и крикнул:
- Да гори он синим пламенем!
Невод каждой своей ниточкой засинел, можно даже было подумать что он не невод, а газ.
- Дед, ты здесь понимающий и смотрящий вдаль. Куда мне дальше-то идти? Скажи. сейчас у меня наступила воля, или неволя?
- Смотря с какой стороны смотреть. Если со стороны воли, тогда не воля, а уж коли со стороны неволи - чистая воля.
- Размудрился не на шутку. Хочешь сказать, что отсюда куда хочу? Но я не знаю, куда хотеть, вот в чём причина зла и бед.
- Причина... Долгонько размышлял я на ту тему, касаемую причины. Знаешь к какому выводу пришёл?
- К какому?
- Любая причина - уже следствие. Не может быть никаких причин вообще, а если и есть - то их всё одно не видать. Выглядит ли для тебя причина попадания на наше море? Взял и попал.
Щёлк, и я решил обратиться к своему советнику
- Почему, собственно, настенная лампа?
- Я из Китая, да ещё и с часами.
- Нет, ты давай по существу! Что главнее: Китай, или часы?
- У каждого свой Китай и свои часы. Мне ли знать, что для тебя главнее.
- Сама советник, а озадачиваешь. Разве так можно? Кстати, прозвучал только “в”, на который я согласился. Где же “ау”
- Зависит от того, куда тебе нужнее. Голос - одинаков с действием.
- Дедуль, расскажи мне о возможных направлениях, а то советники ум на разум натягивают.
Дедуля вообще был несколько не в себе. Он тщательно поглаживал меня, приговаривая:
- Бриллиантовый мой!
- У тебя же есть золотая жена! Зачем тебе я?
- Ты не золотой, а бриллиантовый, потому и нужен. Если без пошлостей, тогда предлагаю тебе пойти в Советский Союз. Насчёт моих поглаживаний - не мишурься. Для меня уж всё равно, что девочка, что мальчик. Никак не изживу способ выражения. Только случится - тут же умру, ни на миг не задержусь.
- Расскажи о Советском Союзе, а то пойди не знаю куда.
- Советский - потому как там все считаются друг с другом и друг с другом советуются. Ну а союз заявляет о том, что там все очень дружны. Будто одно целое.
- Отчего не пойти, пойду.
- Я даже приготовил тебе специальную ездовую шелудивую собаку. Не обращай никакого внимания на то, что она без головы. Без головы должен быть всадник, то есть ты, но поскольку собака друг, то голову отхреначили не тебе, а ей.
Появилась собака, чем-то напонившая мне Шмона, только бессмысленного.
- А голову можно с собой взять? Если что, тогда я могу её под мышкой подержать. Не тушуйся дед, отдавай голову.
- Заговорил ты коварно и самоуверенно, не закончилось бы нехорошим. Собачья голова находится у Ч, а сам он живёт как раз в Советском Союзе. Счастливый путь.
Исчез, будто растаял, дед вместе со своим сопливым сыном, пропало море. Где всё? Куда делось-провалилось? Некоторое время золотая дедова жена попредлагала мне очень дёшево огурчики, а потом я попал в Советский Союз.
Даже и не попал, поскольку собака мчалась быстрее быстрого. Я в Союзе стал. Стал свидетелем.
Народ там жил по меньшей мере непонятный. Взять хотя бы это: на гнусное и святое, на радость и печаль, на правду и не правду они отправляли друг друга с богом. Так и говорили: “С богом!”.
На самой верхней шишечке Союза проходило открытое собрание. Было оно открытым, ведь больше не от кого было закрывать. Потом на шишечке закрывать что-либо - себе дороже. Тут и встретились мне всякие разные босалики. Нгуа, Ч, Чёрный Блэк. Был и Двухголовый вместе с безголовой собакой, все сидели вкруг и слушали.
- Я больше не стану у них богом работать! Не стану - и всё!
- Тебе что, уваженьица маловато? Давай подбавим, да дело с концом.
- Нет, уваженьице очень просто. Я там бывать больше не могу, вернее могу - но сил моих терпеть больше нет. Кто как хочет? Хочешь - в удавочку, хочешь укольчиком. Можно даже эксклюзив - забьют до смерти камнями. Кто как хочет?
- Но есть же устав чести! Необходимо обязать выполнять!
- Споры ни к чему. предлагаю приступить к делу непосредственно. Если мне веры нет совсем, я прошу шар занять свою середину.
В середине засеребрил шар. Он серебрил не монолитно, а переливал внутри себя жгуты и клибистости. Серебрило тоже с разной интенсивностью. Выступающий произнёс заклинание:
- Свет мой зеркальце скажи, да всю правду доложи!
Шар стал будто бы сильно отполированным, отсвечивая внешнее. Отсвечивал он только лучи, а сам так и засветился изнутри.
- Ну, подтягивай к себе любую попавшуюся точку, да смотри хорошенько. Если хочешь, тогда можешь ещё и почувствовать до кучи. Гни луч на себя, не стесняйся. Луч - он где хочешь луч.
Каждый из присутсвующих взял себе луч, словно точку и принялся переживать. Не исключено, что именно в этот момент вы встречались с присутствующими на собрании в Советском Союзе на самой шишечке вверху.
- Позвольте вас спросить, вы кто?
- Я невольный свидетель.
- Где же ваша воля, милейший? Вы ждали? Быть может это произошло случайно? Ждать гораздо мучительнее, имейте это ввиду. Кому сказать спасибо за то, что мы не ждём и не знаем?
- Попрошу не развивать, может быть я не в этом смысле. Хотя что у вас, что у меня, не смысл, а бессмыслица.
- Ух какой ершистый! Знаешь свои права?
- Насколько я понял, можно посмотреть, как каждый смотрящий отражается в центральном шарике?
- Ну если понял, тогда и посмотреть имеешь право. С кого будешь начинать? Предлагаю не нарушать порядка и подойти посмотреть вместе с Нгуа. Согласен?
Бывает, как оказалось, великое множество, а я вот вперился в свой самый первый раз в хирурга. Если кто не знает, то хирург - механик, починяющий тёплое. Ножиков был классным хирургом. Вообще-то их воспитывают по шаблоны, уча ковыряться внутри на отслуживших машинках, пришедших в негодность по той, или иной причине. За негодными машинками никто не пришёл, несмотря на обязательную их доставку на машинное кладбище.
А Ножиков был классным хирургом. Он включал всю свою силу и умение для выполнения поставленной задачи. Кто им рулил, Ножиков не знал сам, но рулил так умело, что Ножиков уже нисколько не сомневался в том, что он Ножиков.
Сделан он был ещё в старом добром гараже, где сочувствующие механики учили включать то, что мало кто включать умеет. Тогда Ножиков был ещё на первом круге пробега и назывался просто Колька.
- Колька, сколько раз тебе говорить о том, что свои ботинки надо чистить. Ты не только к себе относишься таким образом, ты этим ещё и окружающих не уважаешь.
Сбил он меня тогда своими окружающими, потому как мне всегда на окружающих было насрать. Подумаешь, грязные ботинки! А можешь ли сам сохранить их чистыми дождливой осенью? Когда лужи и сладкий футбол с пацанами на коробочке? Ну и что, грязные ботинки? Зато вчера никуда не убежал, а бился до последнего с Витьком. Он ине вдарил раза так, что зуб откололся. Но откололся не передний, а коренной, значит не видно. Значит можно наступать, делая вид что всё равно. Я и наступал. Ура! Мы гоним, гнутся шведы! Нужны те баталии, которые прошли? Что доказывал? Что доказал? Доказал как раз то, что к самому себе точно также, как и к окружающим. Никакой разницы. Зачем же он тогда разделял? Хотел запутать?
- Посмотри, у меня чистые ботинки! Теперь чистые, но ботинки уже ни при чём. Зачем не настоял тогда?
Ножиков прежде всего осматривал. Осматривал прежде всего издалека, настраивая то далеко, то близко. Потом начинал принюхиваться. Именно принюхиваться, а не нюхать. Если нюхаешь, тогда знаешь что нюхаешь. Никогда не распознаешь того, кто хочет скрыться. Принюхиваться - необходимость. Принюхался, потом начинаешь сравнивать, так бывало говорил Ножиков.
Затем шли в ход руки, поглаживая над, ощупывая и определяя на тёплость. Есть тёплость, которая теплее, но есть и холодная тёплость, так бывало говорил Ножиков.
Только потом Ножиков резал внутрь, значительно всё упрощая.
Ещё у Ножикова была супруга, маршруты которой были легки и понятны. У них был уютный гараж на двоих, бензину было хоть залейся, поэтому водитель не интересовал вовсе.
Потом водителю надоело, ведь кроме Ножикова не выходил никто. Он смотрел, щупал. Принюхивался и кромсал. Что станет делать Ножиков, когда перестанет быть хирургом? Водителю надоело, ведь кроме Ножикова не выходил никто.
Нгуа пыжился, пытаясь сделать никого из Ножикова, поскольку он был уже классным хирургом.
- Ножиков, ты что меня не слышишь?
Он не слышал. Он пил пенное пиво, становясь богачом, силачом и космонавтом. Жену звали Ауди.
- Ауди, быть может мне стать фокусником или каким другим циркачом? Буду чувствовать эйфорию и лёгкое головокружение.
- Да чё ты, Коль! Неужели не хватит на твой век жёлчных пузырей и геморроев? Заточи получше свой быстрый скальпель! Когда дрогнет рука - будешь делать ножиковых за определённую плату. Не тушуйся, а пей пиво. Смотри, я по пояс покрасилась, чтобы подольше не гнить. Ещё вот добавка в двигатель. Как к ней относишься? Имеет ли смысл?
- Ауди, мой самый успокаивающий успокоитель, давай тебя турбируем и обтянем сиденье новой кожей! Уж больно ты пленяешь меня своим сиденьем.
- Для тебя с подогревом, родной! Отполируй, чтобы я блестела, словно солнце.
Ножиков полировал, интенсивно выходя из строя. Он вышел из строя, Ауди вышла из строя.Что толку?
Нгуа пыжился, но выше Ножикова хирург не выходил
- Бараны, неужели так трудно понять, что если хотите - наливайте и пейте! При чём здесь остальное?
Потом Нгуа вообще набрался наглости и захотел свалить всё на меня: - Не подумайте, будто что-то не так! Свидетель подкачал, а то обязательно бы стрельнуло! Смотрите сами, разве это свидетель?!
Возьмите его к себе, сами попробуйте!
А что? У Нгуа вроде бы ясно, можно и другое позырить. Будто зомби, даже не удосужился себя спросить: что и чем зырю.
Нет, не спросил всё-таки, а поплёлся сразу, не думая, к точке, в которую смотрел Ч.
Можно ли было в этом мире отделить одно от другого? Можно , только с большим трудом, ведь отделённое моментально стягивалось назад. Изначально в мире, отображающем Ч, были точки. Могут ли быть точки в точке? Почему нет? Одна точка, а в ней сколько хочешь точек. Но точка может быть тоже чем и кем угодно, только очень быстрым. Даже если и не очень кто-то или что-то быстрый, точка всё одно быстрее окружающего.
Чем ближе рассматриваешь точку, тем больше и больше линий, из которых она состоит. Но любая точка состоит не только из подобных точек. Она должна заключать в себе также и все возможные движения точек, из которых состоит сама точка.
Было два пути: принять окружающее так, как предлагал Ч, и не принимать, переделав мнение Ч в своё.
Ч был непонятен настолько, что будто тебя ещё совсем не было, будто ты и не рождался вовсе, поэтому было решено переделывать.
Прямый линии, из которых состояля сама точка превратились в тоннели, соединяющие настолько разные разности, что было не совсем вероятно.
Как сейчас помнится тот тоннель , который соединял рассматриваемую точку с миром тёплых гебитов. Гебиты старались, чтобы было только так, как они себе представляют, поэтому превратились в разгульно растущий борщевик. Когда я попал в тоннель, соединяющий одно с другим, я аж крякнул от неожиданности.
- Выходит то, с чем боролись всегда - есть наш не враг? Не друг?
Гебиты сделали борщевикам специального подчинятеля, который подчинил всех. Никто из самих борщевиков не мог даже и предположить, что стоит только им выбросить в землю свои семена, не будет никого, кроме подчинятеля, ничего, кроме борщевика.
Специально выведенный сорт захватчика лишил понятия поле. После того, как слово поле лишилось своего смысла, в этом самом поле происходили бессмыслицы. Они пользовались тем, что смысла не знал никто. Если и просткакивал какой-нибудь сумасшедший василёк, то и он стремился побыстрее переместиться на незабытое им поле.
Запах, которому не было альтернативы, проник во все мыслимые и не мыслимые уголочки моего тела.
- Не в обиду будет сказано, но сока, выделяемого тобой, недостаточно для места, которое ты занимаешь.
Место в переделанном мире, состоящем из Ч, не ценилось, лучше было оставаться в привычном.
Но так я потеряю последнюю возможность! Для того, чтобы во мне не осталось ни капельки яду, я должен весь его из себя израсходовать. Но останусь ли я, если яду во мне не останется вовсе? Тогда придумаю себе лекарство из яду, и не буду ломиться никуда. А для чего? Выходило, что яд был зря?
- Может быть вопрос мой покажется немного нескромным, только я всё равно спрошу. Кто кем сейчас дёргает за ниточки?
- Что нужно кушать, для того, чтобы гадить цветами?
- Цветами нельзя гадить. Цветы - особый разряд.
- Извини за сравнение, но только можно ли по-другому объяснить противоположность. Тот, кто гадит цветами, выходит и не гадит вовсе?
- Верёвочки дёрнаешь определённо ты, а не я. В таком случае для меня не имеет значения, кто ты, борщевик или не борщевик. Этого во мне больше, чем другого.
- Отпусти канат-то! Руку давай! Теперь уже не так далеко, можешь решиться и дать мне руку.
- Чёрт косорукий! Куда теперь мне давать руку, если там чёрт косорукий? Где канат? Нет больше каната...
- Канат не делся никуд, только решили тебя попробовать без каната. А чёрта бы убил?
- Убил бы его гада!
- А за что?
Тоннель привёл на станцию “Горьковская” кольцевая. Опять переход на радиальную. На какую? Вдруг там опять растёт то, от чего всю жопу жжёт? Я отпрянул от точки и спросил: - Ч, а ты что, метро что ли? Кольцевая, радиальная...
- Могу ли я быть другим в твоих глазах? В них я - Ч-метро.
Двухголовый пас свою безголовую собаку. Теперь ей никто голову не кусал, поскольку Ч был уже в другом, она была безголовая как вид. Вроде и собака, но только безголовая. Постоянный усекатель головы был придуман Ч. Прозвали его Чапи, а я провёл параллель из тебя, Колян, в мир Ч, созданный из линий, сосредоточенных в точке.
Ситуация была пикантная, поскольку собака была хоть и безголовая, но всё же была собакой. Решив, что данный мир мне знаком, я стал обыкновенным чёрным котом Васькой, но только я, который становился, был тогда колдуном. Соответственно и кот Васька получился тоже колдуном, но только время от времени.
Двухголовый позволял думать так и этак. В голову почему то лезли мысли о кошмарах и катастрофах. Спросил себя: может быть я не здоров? Ощупал руки-ноги, в удавку не хочется... Может быть всё это будет?
Двухголовый равнодушно переплёвывался изо рта в рот. Ему что? Он двухголовый. Если будет не хорошо, то во второй голове станет явная противоположность.
Тьфу. Ам. Тьфу. Ам.
- Зачем сам себе в рот плюёшь? Неужели не противно?
- Противно, а что делать? Взять хотя бы тебя... Стал же ты до кучи котом Васькой, расколдунистым колдуном?
- Да ты не знаешь! Вот если б... Да я б тогда! Ни в жизнь не поменял бы на кота-колдунца!
У Васьки я учился тогда забивать на всё самое-самое, и не расходовать зазря. Но Чапи сделал ход издалека. Сделал ход, который не позволял подняться с колен.
Сделав собаку безголовой, Чапи лишил меня естества. После того, как потерял опасность, я решил, что являюсь начальником страны изобильной охоты, именуемой холодильником. Нет, та страна не была мной завоёвана, даже долгий взгляд и мудрёные заклинания не смогли подружить меня с той чудной страной.
Я понимал где-то вдалеке: страна та имеет совсем другое, механическое значение. Только видно условия игры были таковы, что будучи котом-колдунцом, я терял нитку логики, рассказывающую про страну изобильной охоты.
Можно ли вам рассказать о том, что в стране безразличных великанов, наши воинственные самолёты словно надоедливые мухи? Самые-самые воинственные - большие мухи, а самолёты самого Супера Пупера - большущие мухи. Большущие мухи-мутанты - слепни, которые сосут кровь, тайно откладывая под кожей.
- Можете весь день не мыться, притворяясь что дни ваши не критические! Мы рекламируем памперсы для взрослых!
- Раз и готово! Съел и порядок! Шок - это по-нашему! Хрустящее и блестящее счастье!
После такого натиска хотелось плакать от счастья, потому как тоже приобщился.
- Съешь это, оно переварится само, не оставив в тебе ни малейшего следа!
Хорошо я вовремя стал котом, а то великаны начали потихонечку отрывать голову за головой.
- Паны дерутся - у холопов чубы трещат! - восклицал хохол, заботливо замазывая глиной тлеющую вонь, которую он навонял, когда гулял по улице молодым вместе с пацанами.
- Имейте ввиду, что если правильно приготовить своего кота, то в организм поступят незаменимые покой и равновесие! Правильно готовьте своих котов, чтобы не опоздать!
Счастье моё, или ты смеёшься надо мной?! Почему именнно я? Ведь не было же меня до того, как я появился! Почему именно я захотел стать котом? А теперь вот обнаружили для всех большую ценность в моём мясе.
Я не мясо! Я Вася! Попрошу не путать и перестать учиться меня готовить. Я, Вася, гарантирую вам, что изменю ваши желания своим мясом до неузнаваемости. Например? Да очень просто! Пластмассовый дядя гремел на всех, потряхивая. Он всегда стоял за мир во всём мире, но только так, как понимал он. Остальное было для него войной.
Умеющий Надеяться предлагал своё хорошо, на которое Пластмассовый дядя отвечал осиными укусами.
- Рабочие муравьи живут в рабочих муравейниках. Вы хотели иначе? Вы хотели иначе! Вы хотели? Иначе! Вы? Хотели иначе!
- Честно хотели иначе?
- Честнее не бывает! Самой честной честностью клянёмся: хотели иначе, только не получилось!
Больше я в Ваську конечно не вернусь. Он и так был, без меня. Я не виноват, а наоборот: колдовать его научил. Теперь полегче будет не попасть в блюдо для здорового здоровья.
Но что мне с собой делать? Выковыривать быстрым ножом из-под кожи то, что отложили слепни? А что от меня самого останется?
С таким вопросом в себе я нырнул опять к старику и вынырнул в его море.
- Тону, спасите!
- Ничего... Если сужденно выжить - выплывешь.
- Так вот, друзья мои. В отличие от вас, я обделался маленьким, ну да это к лучшему. Будет чем краски разводить. Если я правильно понял, то нам предстоит подколдовывать, а чтобы произошло не по-детски, колдовать надо сообща.
- Предлагаю сделать квест. Пусть Веник будет мужем, а врачиха - его женой. Пусть они блындают по коридорам цивилизации. А в зависимости от сложившихся ситуаций будут продвигаться в ту или иную сторону. Сюда они смогут попасть только тогда, когда поймут нас, или умрут от нашего вида.
- Зачем так жестоко, друзья мои? Ведь квест может иметь смысл и без жестокости.
- А где ты будешь брать двигательную активность, как не в адреналине, выделяемом от придуманного нами квеста? Адреналин лучше всего выделяется жестокостью.
- Предлагаю не терять время попусту, поскольку они уже встретились. Надо выключать их память, а то наболтают кому чего лишнего.
Веник был стареющим ловеласом, живо интересующимся подхватыванием попок девочек, невинно заскакивающих на снаряды. В моменты заскоков девочек, Веник представлял себе дьявольские картинки. Но возможность быть физкультурником, в мире самочек и самцов, вселяла оптимизм.
Медичку звали Лидия Васильевна. Она обладала металлической улыбкой порнозвезды, вышедшей в тираж. Ах если бы вы знали, сколько невостребованного сидело внутри Лидии Васильевны. Это была и страсть, и кураж, были элементы жеманства и власти. Коктейль был что надо, молотов - рядом не стоял. Эквивалент врачихи состоял из стопочки сахарных мешков с гексогеном, вот куда сегодня угораздило перепуганного Веника с известием о внезапном Чипином психозе.
- Лидочка, попрошу вас побыстрее. Не представляете себе масштабы происходящего!
- Что, он не один там у вас свихнулся? Что же вы с ними вытворяете на своих физкльтурных уроках?
Между мужчиной и женщиной пыхнуло знакомым.
- Дас ис фантастиш! - выкрикнула в лицо физкультурнику Лида, посверкивая оскалом и заразительно хохоча. Он поинтересовался у себя на чём скачет дама, а Лида уже сам с усам.
Картинки были одна хлеще другой. И так, и сяк, а потом врач выдумал специальную позицию наперекосяк, от которой захватило в плен дух и упал медицинский шкаф со всякими склянками. Запахло жизнью, где слушаются беспрекословно. Тревога! Тревога! Комната приобрела зловещие очертания, пугая предстоящими невзгодами.
- Авинир Михайлович, я, как порядочная женщина, считаю вас с сего момента моим мужем перед богом.
- Помилуйте, дражайшая! Почему перед богом? Потому, что шкаф упал?
- А шкаф у меня как бог. Вы не представляете, как он поможет нам в путешествии.
- Да ничего особенного не вытворял... Прыгали через козла, а потом Чепрасов разбушевался с пеной у рта. Не хочу, говорит, больше прыгать через козла! Знаете Лидочка, говорю вам под большим секретом, папа мой был священником. Так вот такие явления он привык называть одержимостью. Что-то разволновался даже.
Врачиха сама разрумянилась, словно невеста, да и говорит: - А не выпить ли нам Авинир, свет Михайлович, по маленькой стопочке красненьких таблеток? Они успокоят и внесут ясность в мысли и образы.
Сказано - сделано. Кадык дёрнулся только два раза. Первый раз от таблеток, а второй от воды.
- Ну что, Лида! Я прошу вас как свою жену, в конце концов! Надо спешить, путь у на не близкий и полон опасностей.
- Шалун! Только прежде один раз я орошу тебя страстью.
После свадьбы Лидка стала ненасытной и развратной. Стоило только выйти с ней на улицу - сразу мужиков цеплять на аркан. Вот и сейчас, скачет на своей кобыле, да накидывает на причинные места прохожих волосатое лассо. Они плетутся вслед, покорно склонив голову и высунув свои языки. Каждый мечтает о своём, но только каждый мечтает о Лидином.
Но это только до той поры, пока в дело не вмешался достойный колдун. Он и от лассо освободит соплеменников, и ведьму злую расколдует, сорвав личину.
- Ты что, девочка в мужской одежде? А почему мысли другие? Может быть лесбиянка?
Лидка с надеждой искала платформу в понятном, потому как в её непонятном однозначно начнётся война.
- Я мастер-химик. Меня на такие выкрутасы не возьмёшь. Поле опытов с водородом, у меня оторвало причину. С тех пор не могу понять многого, но на такую лажу, которую ты выставляешь скрывая, не клюю уже давно.
Тогда Лидок решила проскочить по социалке, в чём я её поддержал.
Мы подъехали к нему на патрульной машине.
- Ну что ты здесь ходишь? Что туда-сюда ходишь? Документы!
Лидка помаячила сисями, мол это точно я, твоя мама, и мастер-химик испёкся. Он зацвенькал неразборчиво и оправдательно: - Вы не подумайте, я не против. Совсем даже и не против, у каждого своё. А что касаемо документов, то уж на первый раз простите. Я их дома оставил.
Даже в голове не мелькнуло у химика, что его, словно лоха, высадили и прошли часть дистанции.
- Даже не пойму, почему ты, Старик Хоттабыч всё на сексе строишь?
- Да потому, что отношения мужчины и женщины лежат в основе данного эксперимента.
- Ничего подобного! Ты часто видишь женщин. Сиси и пися, брат, это не женщина. Уже давно идёт другой эксперимент, в нём главней социалка, поэтому не перебивай со своим отношением полов. Не повернёшь время вспять.
- Хочешь выразить невозможность врагов?
- Хоттабыч, я тебя не узнаю. На тебя так квест действует?
Анатолий Гаврилович был учителем химии. Зачем только он выперся из кабинета? С детства Толе говорили, что прежде чем отрезать, надо не один раз отмерить. Но что Толе? В поле ветер, в жопе дым, только Толе втемяшится в башку - он прётся, словно торпеда.
Сейчас Анатолию в башку втёрлась картинка ревности. Почему вдруг этот подлец Авенир так гаденько улыбался жене? Почувствовав приближение коварного соблазнителя, химик рванул за дверь кабинета.
Прежде чем предъявить претензии, он гневно осудил витиевато извивавшуюся вокруг Авенира медичку: - Профурсетка, профурсетка и есть. Докторшей только притворяется, для вынашивания своих скверных планов.
Но движение врачихи только усиливали желание разрядить свою молнию.
- По какому праву так гаденько улыбаетесь? Может быть вы возомнили о том, что всё можете? Думаете вам всё позволено?
После употребления внутрь успокаивающих таблеток, физкультурник начал чувствовать своей шкурой необъяснимый страх, растекающийся по животу. Особенно сейчас, под напором маленького, но разъярённого быком химика. Он даже успел удивиться особой чувствительности, но вдруг ясно увидел стоящих напротив него двоих. Старика и молодого человека. Молодой человек был одет в хламиду с капюшоном, а старик походил на рыбака, у которого сгорел синим пламенем невод. Старик был разъярён: - Бей их сынок! Ату вот этого молнией!
Молодой человек крутанул своей рукой, и молния полетела. Во время полёта она потрескивала разрядом, предупреждая о наступающем кондюке. Авинир только и успел, что закрылся напряжением брюшного пресса.
- Как вы только можете думать такое! Ни сном, ни духом!
Тогда то химик и ударил физкультурника головой в живот. Переведя дыхание, Авинир прошипел:
- Химикам голова нужна для мыслей, а не вместо кулака, такое моё мнение.
- Может у меня мысли такие?! Может голова моя самое сильное, поэтому ей и ударяем.
- Ну что, пока сидят. Как миленькие сидят. Чем дальше будем удерживать?
- У меня закономерный вопрос: до каких пор мы будем удерживать этих двоих? Не понятны смысл и цель, может быть вы объясните мне?
- Всё просто до банальности: нам надо успеть изрисовать гавном все их стены, а то будут думать что кафель - панацея от всех бед. Если кафель весь в гавне, какая из него выходит панацея? Никакой.
Лида была вовсе не простой женщиной, а особенной. После того, как Веня занял высокий пост, к ней стали поступать заманчивые предложения, сулившие многочисленные интересы и выгоды. Затыка получалась в трудовике, который язвительно спрашивал вопросы. Он негодовал и лишался всякого понимания.
- Дамы и господа! - заявлялось обычно на общем собрании - Объясните мне, каким образом из плохого выходит хорошее?
Лида пыхнула по щекам неприязнью, засеменила на носовом платке пальцами и произнесла:
- Вы что имеете ввиду, Виктор Максимович? Можно ли видеть в процессе становления личности наших граждан плохое?
- Я говорю ни за какое ни за становление, а за власть. Власть, при ближайщем историческом рассмотрении, вырисовывается дядей с острым окровавленным топором, склянками яда на поясе и прочими удобными и точными прибамбасами, направленными на удаление из действующей жизни. Дядя постоянно убивает, травит и обманывает. Только это позволяет ему сначала пробраться, а потом удерживаться, подбирая одного хлеще другого. И вдруг вместо власти появляется ангел во плоти Авинира Михайловича, гарантом добродетели которого является его жена. Последняя власть - продолжение предыдущей? Если не продолжение, тогда она и не последняя, а первая. Если она первая, тогда должна проявляться совсем незаметно для нас. Мы не должны понимать то, что новая власть есть власть. Она может быть хиной, может быть мёдом, но только не властью.
Видели бы вы в этот самый момент Лиду с Веней. Они, багровыми пятнами, прятали глаза, доводя до слушателей свои доводы. Первым говорил Веня: - Одним из способов решения проблемы выживания, является программа пилотируемых батискафов. Наша школа достанет со дна прудов озёр и морей сокровища, скрытые до этого времени. Надо напрячься и вытащить их на поверхность, тем самым обеспечив остальных необходимым.
Вроде и неплохая программа, но дотошный Виктор Максимович ехидно так спросил:
- А кто определяет необходимое?
В разговор вступила Лида: - Видите ли, в наше тяжёлое время не до жиру. Быть бы живу - вот девиз нашего времени.
Печальная учительница ботаники, притворяющаяся глухой на левое ухо произнесла в духе тургеньевских барышень: - А для чего надо быть живу? Для нас, или опять для школы? Если опять для школы, тогда мы все становимся угольной школой, выпускающей одно и то же.
- Нет-нет, Нинель Семёновна! Не думайте плохого! Разве вам не нравятся прокладки с крылышками? Они так вселяют уверенность, что ни один мужик без вашего желания не подступится. Раньше и представления не имели, а теперь - носи не переносишь. Это ли не свобода?
Виктор Максимович, герой труда, возмутился до самых своих корней. Обозвав про себя Лиду сволочью, он произнёс вслух: - Позвольте, а мужские свободы в чём будут выражаться? Мне ваши женские крылышки, словно льву манная каша.
- Мужчинам будет дано пива - хоть залейся. Гарантируем также безразмерное наличие кое-чего покрепче!
- Да не пью я совсем.
- Хорошо, будете шамкать своим напильником, с точки зрения частной собственности. Если нормальный трудовик - из напильника сможешь сделать любую интересующую тебе сейчас вещь.
Виктор Михайлович высокопарно согласился, умно засопев носом.
Военрук Савельев был не совсем в своей тарелке. Выходит он вынужден будет уйти по сокращению штатов. А цель всей жизни? А армия? Где будет сокрушительная победа над врагами? Победа выходила полностью в анусе, робко шевеля оттуда руками. Он грозно забряцал учебным пособием в виде автомата, одел на всякий случай противогаз и командным голосом гаркнул: - Зачем нашу доблестную победу засунули в жопу? Но даже жопу хорошей выбрать для победы не смогли...
Может быть Авинир долго учился прыгать через злополучного козла, только вместо пружинистого и спортивного округлого зада физкультурник владел жёсткой плоскостью.
- Попрошу не переходить на личности, тем более что я выбран и назван. Теперь вместо вас думаем мы с Лидой, а вы просто можете быть спокойны.
Савельев продолжал негодовать: - В продолжении своих несогласий, требовательно заявляю! Не нужна мне мирная власть, от неё предмет военная подготовка сократят!
Лида скорбно поджала губы. Она сейчас чувствовала себя страдалицей за мир: - А вы можете себе представить, что будут остро необходимы отряды чрезвычайки и гражданской обороны?
Военрук передёрнул затвор, быстрым привычным движением поменял лицо на противогаз и прогнусавил клапанной резинкой: - Я готов!
- Лид, прямо пилюли счастья какие-то. Я столько пережил, столько пережил. С тобой, потом, отношения стали очень близкими, короче одни плюсы. Может быть ещё по немного шандарахнем?
- А дети, Вень? Мы же тогда бросим их в несчастье! Ты же говорил - там психоз в ярко выраженной форме. Представляешь, что будет, если нам не простят?
- Посмотри на часы, время прошло совсем ничего, давай по немножку, на удачу.
- Прямо так голыми и пойдём? Неудобно вроде.
- Неудобно штаны через голову одевать, а мы - голые.
Колян был лидером, несмотря даже на Старика Хоттабыча. Если он плюнул на условности, и пошёл голым по школьным коридорам, был ли выход у нас, его преданных и вернх друзей? Не было у нас другого выхода. Но стоило выйти, сразу становилось понятно то, что видят наши школьники только одежду, а непосредственно не видят ни хрена. Коляна мы увидели уже крепко задумавшимся: - Почему тогда, когда я научился раздеваться, должна оставаться необходимость Коляна? Допущу, что Колян моё нижнее бельё, но его надо менять с особой тщательностью, а то - не дай бог. Сейчас, когда мы идём на встречу с нездоровым, я хочу предстать перед ним в одежде Нгуа.
Ефим сразу захотел стать дядей аттракционщиком, Шмон - безголовой собакой, потому, страх любил собак. Старик Хоттабыч стал стариком, у которого сгорел невод для ловли Золотой жены, но только очень похожего на джина. Ноги старика постоянно неестественно завивались одна о другую, заявляя собой их ненужность.
- Нам нет преград! - воскликнул двурогий Нгуа и друзья устремились на встречу по переделу школы.
- Пожалуйста, Лидия Васильевна, к нам сам Нгуа со товарищи пожаловал.
- Венечка, какой Нгуа? Вы меня основательно тревожите своими идиотскими выходками!
Не успела договорить, тут как тут - воины-монголы. А предводителем у них сам Тимерлан, так и жжёт глазами из узких щёлочек.
- Авинир, поскольку вы настоящий, обязаны проявить мужество и стойкость. Видите Тимерлан со своими тысячами пожаловал?
- Разве вы не знали, моя дорогая, что Нгуа очень хорошо знаком с Тимерланом? Нгуа с Тимерланом заодно, да будет вам известно.
- Не знают они ещё сил моих, скрытых от постороннего глазу! За мной многие и многие тысячи! Можно сказать даже большее: миллионы аспиринчиков выйдёт на борьбу за своё существование!
- Не пойдёт, дражайшая моя изюминка! Даже аспирин просрали, и теперь он до основанья растворяется в воде, не представляя из себя никаких преград.
- Стоит только мне сказать что у них бронхит - мигом окажутся горчичники и банки. Нет, пускай будет интенсивное несварение. Интенсивное несварение!
Из-за стеклянного шкафа выползала цепь резиновых грелок, шевеля шлангами с запирающими наконечниками. Шланги обхватывали, а запирающие механизмы отпирались в положенных им местах. Короче у Тимерлановых тысяч произошёл небольшой сбой.
Тимерлан в горячке боя кричал и бил себя двумя руками поразным своим частям: - Нет у них никакой интенсивной! Зачем исподтишка ставить воинам клизмы? Давай воевать, а не выезжать на чужих естественных потребностях!
- А вот такая она и есть, война. Хотел по правде? А война, братец, коварная штука. Пускай твои тысячи пока отдуваются тут, а мы резко прорвём линию фронта. Пошли ребята!
- Почему отдуваются, я не понял! Будто мы чем другим дышим!
- Кто знает, кто знает... - так тихо произнёс Нгуа, посверкивая рогами и делая шерстью маленькие молнии.
- Из молний Нгуа я снова сплету свой невод для поимки Золотой жены. С ней мы точно не пропадём. А потом посмотри Тимерлан, что у нас с собакой происходит. Мы и то ничего не говорим, а тебе трудно за нас здесь отдышаться. Дело-то общее! - так говорил Старик Хоттабыч, притворяясь до поры до времени рыбацким стариком, насквозь просоленным желанием золотой жены.
Собака- Шмон вещала сладкими нотами колдунской флейты из-под хвоста. Подвывая из среза дыркой гортани и раскручивая хвостом, она делала свой колдунский чарующий звук отовсюду.
- Чудесная музыка, Лида. Предлагаю повальсировать, не взирая на трудности.
А собака делала “о-ой-й, о-ой-й”, давя плитой тяжёлого отупения на Лидину голову. Рот у неё раскрылся, а дядя-аттракционщик стал предлагать пылесос “Электролюкс”
- Не думайте, только пока вы молоды и полны сил. Чуть сойдут на нет года, и вам обязательно понадобятся электро заряды. Где взять? А вот тогда и выйдет навстречу вам электролюкс-накопитель, скопившей энергии на беззаботную старость. Очень и очень рекомендую.
- Я не могу позволить себе такого. Попросту нет средств.
- А вы тогда в кредит! Не стесняйтесь, поскольку всё здесь придумано только для вас. Грех не пользоваться. Самой подлинной вашей подписью для меня служит желание.
- Обыкновенное моё желание? Тоько хотеть, и более ничего? Веня, изо всех этих безобразий мне особенно понравился дядя. Он предлагает гарантии на будущее, практически не требую ничего взамен. Подумаешь, какое-то желание!
Собака даже немного икнула: - Ты не понимаешь, что будешь вынуждена думать только об этом? И только об этом ты будешь думать, собирая заряды! Ты не понимаешь?!
- Понимаешь, не понимаешь - что поделать? Систему поддерживать надо. Если некому будет делать столь замечательные пылесосы, кто же тогда будет их делать? Скажи на милость, кто!?
- Пылесосы? Обыкновенные пылесосы?
- Да, представь себе, такая банальность. Мы же не как некоторые, мы не можем без порток по школе зажигать!
Нгуа тихонечко боднул Васильевну в бок рогом, а она испуганно взвизгнула, поскольку всех видела, а Нгуа - нет. Дальше - уже собаке: - Не мучайся так. Хочет собирать заряды в пылесос - пусть собирает, всё одно не поймёт ничего. Интересно другое, кто, или что, заставляет Лиду верить в то, что все пылесосы в мире изобретены только для соблюдения её счастливой старости? Зачем изобретены таблетки, горсть которых сильнее памяти?
Физкультурник растерянно глядел вокруг, успокаивающе гладя Лиду по крупу: - Не бойся, это Нгуа.
- Кто такой ваш Нгуа, если я его не вижу?
- Но слышишь и даже чувствуешь. Разве не достаточно? - и опять, легонько так, рогом в бок.
Савельев шёл с автоматом наперевес, а трудовик Виктор Михайлович, прикрывал тылы с молотком. Целью их похода была война, а у войну не женское лицо.
- Витя, неужели ты не заметил столь жуткой хари? Рога на башке, а сам волосатый.
- Имея ввиду серьёзность положения, стану называть вас товарищ полковник. Товарищ полковник, докладываю: я ни хрена не видел, никакого чуду-юду. Но жизнь фронтовая тем и чудесна, что можно написать письмо подруге.
- Да писать-то ещё особо не о чем, ни одного подвига.
Нгуа упал перед воинами с потолка, цокнув копытом по автоматному стволу. Полковник Савельев спрятался в противогаз и беспомощно щёлкнул курком. Патронов не было, к тому же был пропилен ствол.
- Ну, охотитесь понемножечку?
Виктор Михайлович был настоящим защитником, а совсем не просто так. Он саданул Нгуа по кумполу молотком, а попал в химика.
- Видит бог, я ни виноват. Он был здесь, волосатый, а никакой не Анатолий. Потом, зачем шляется здесь, если происходит боевая операция.
Химик весь выдохнул и рухнул, а Нгуа пообещал трудовику, что его теперь посадят. Вселяя внутрь воинам ужас, зацокала коготками безголовая собака. Собака была в костюме.
- Откуда у собаки может быть костюм? Могут ли собаки быть безголовыми, да ещё и в костюме?
- Почему нет? Или ты не видишь её? Как раз безголовая и в костюме. Но может и разговаривать.
- Заявляю о нарушении всяких принятых законов!
- Ну и что?
- Как это что?! Законы-то приняли, надо выполнять!
- Тогда не смотри на безголовую собаку в костюме. Кстати, она тебе штанину пометила.
- О, еврейское счастье!
Савельев насторожился, поводя из стороны в сторону бестолковым автоматом.
- Вот где раскрывается! В трудовики замаскировался, массон.
- Судя по словам чуды-юды, это уже не имеет ровно никакого значения.
Потом трудовик с ужасом уставился в стену, которую красил Колян, а краску держал верный Шмон.
- Полковник, видел как в буковки превратились? Теперь вместо них на стене “от” написано. У меня собака - в “Т”, а волосатый - в “О”, а у тебя?
Савельев не сообразил ничего, будто и не шёл он в поход с автоматом.
- Чепрасов, зачем стены гавном мажете? Кто ответит за беспорядок?
- Видишь, Александр Михайлович, на банке написано: краска. Вот я и крашу.
- Но там не краска, а гавно! Неужели не понятно?
- На банке написано? Написано. Вот я и крашу. Если не верить тому, что написано на банке, тогда чему вы нас тут учите? Ведь обучение проходит на уровне читателя на банках! Или я не прав?
Шмон хищно сверкнул белками глаз и воскликнул: - Ты видел, кто школу твою придумал? А если шайтан её придумал? Когда умирать буду, где будешь ты, о учитель? Тогда на хрен мне нужен такой учитель? Твои ученики налили вместо краски в банку гавно, а ты здесь нас ругаешь!
Авинир и Лидочка показались в начале коридора. Трудовик Виктор Михайлович засобирался было прикрыть тело химика, а там просто из банки вылилось.
Ефим, в виде дяди из аттракциона стал Карабасом.
- Ты дядя, или Карабас? - по-детски доверчиво спросил Виктор Михайлович. На самом деле никакой Виктор Михайлович не спрашивал, а спрашивал обыкновенный Ефим. Он кривил лицо, на манер Виктора и говорил его голосом. А сам трудовик кокетничал на верёвках, любуясь собою в картинках из западных фильмов. В фильмах было и так, и так, а Ефим дёргал за верёвочки, к которым был прикреплён Виктор Михайлович.
- Доверительные ли у вас отношения?
Старик Хоттабыч активно включился в игру, мечтая сделать новую сеть из навитых верёвок. Он уверял в невозможности.
- Золотую жену нельзя заметить. Она не может стать золотой, потому как жена, а не мама. - дальше уже заговорил голосом Савельева - С кем, с этими что ли? Никогда мои интересы не совпадали с интересами этих извращенцев!
Лида опешила: - Не верьте им! Они сейчас словно дети, потому и вас заиграли! Может ли здравомыслящий человек красить гавном стены? Они не в своём уме!
- А ты Нгуа видела?
- Даже не только видела, а он меня бодал!
- А ты в своём уме? Откуда может взяться Нгуа? Но стоит только для тебя ему взяться, как ты уже не можешь оставаться собой, а становишься Нгуа. Что бы ты ни делал, что бы ты ни думал - имей ввиду, это делает Нгуа.
Учителя стали меньше ростом, а может быть так показалось. Если и выбирать себе учителя, тогда он должен как минимум быть счастливым человеком. Если человек несчастный, тогда не стоит его выбирать в учителя. Кто из сегодняшних учителей может называть себя счастливым? Счастливые не болеют, а если и болеют, то не лечатся, а если и лечатся, то совсем по-другому.
- Мы станем такими, какими вы хотите нас видеть, а дальше что? Что мы должны делать дальше? Если сами не знаете, тода и учить нечего, а если знаете, тогда делайте! Никогда не задумывались над этим вопросом? Что будут делать наши соплеменники, если попадут в общество равенства и братства? Кидаться друг в друга колбасой? Так сразу начнёт побеждать сильнейший, а сильнейший в обществе равных не имеет смысла. Оставаться сильным не будет смысла, но можем ли мы жить слабыми?
Ребята заговорили наперебой. Были среди них и не согласные. Ефим, например, был сейчас дядей, поэтому и знал про аттракцион больше, чем другие.
- Ребята, скажу вам следующее. В самом центре аттракциона нет ничего вообще. То есть вообще ничего нет! А называется сделай сам. Если это обман, тогда это обман. А если не обман? Если это и надо делать? Ни кем ни становится! Давайте попробуем! Ведь это может быть!
- А может и не быть.
- Если этого нет, тогда не изменится ничего. Ни хуже, ни лучше.
- Но лучше становиться наша обязанность, в противном случае перестанет быь движение.
Шмон взорвался своим внезапным пониманием: - Клянусь! Что Миша, что Мухаммед - нет разницы! Вообще никакой разницы нет, потому как нет никакой разницы! Пошли отсюда, только стены давайте домажем, чтобы другим не повадно было. Сделаем сами!
Тогда и Чипа привлёк внимание к себе: - Если каждый будет пристально вспоминать то, что с случилось с ним, он обнаружит подход к неведомому пупырю, прежде начала видения и переживания. Что за пупырь такой неведомый? Да он у каждого из нас в башке! Торчит в башке нашей по пупырю, которые не дают развиваться, а только запупыривают нас по жизни. Но пупырь в башке подобен упырю, который одержал верх. Мы чуть не провалились в него каждый, и только неведомая сила помогла пробится мысли. Пробившаяся мысль не может быть чьей-то, потому - ты становишься никем. Обыкновенное следствие аттракциона сделай сам. Но нельзя доверять и верить никому, если дело касается такого выбора. А вдруг то не так? Быть может это не этак? Куда идти, кем становится? Что приведёт нас скорее к середине аттракциона, пупырь, или не пупырь? Можно уйти в пупырь, и ошибиться. Можно не уйти в пупырь, и ошибиться. Можно то, а можно и другое. Да просто нет никакого выхода из создавшегося, мы обречены на вечное оставание, если только мы есть мы.Но кто мы есть, когда мы уже не мы? Это мы, или не мы? Можно ли научиться не обращать внимания на пупыри, чтобы не возникало и не пупырей? Чтобы не было ни лучше, ни хуже! Кто туда со мной?
- А ты вообще знаешь куда идти?
- Знаю.
Шли они уже не один день, а Чипа всё обещал и обещал. Он обещал, что вот-вот они пройдут через пустыню, что если бы не мы сами, то никакой бы пустыни и не было. Переставала быть вода, утекали последние силы, оставалась только одна надежда. Надежда на то, что покажется на горизонте оазис, где уже всё будет позади.
- Чипа, ну когда же? Скажи нам правду, Чипа! - хрипел пересохшим азиат Шмон, а мы и разговаривать уже не могли.
- Ну теперь уже точно у нас не хватит силы и памяти для того, чтобы вернуться. Теперь вы можете узнать то, что я знал с самого начала. Мы погибнем здесь, у нас нет другого выхода.
- Из-за того, что нет воды?
- Из-за того, что нет другого выхода. Всё, что мы есть - не мы.
- А кто же?
- Кто угодно, но только не мы.
- И как тогда быть? Что делать?
- Уходить. Но только уходя, надо заметить свою смерть. Если смерть не заметишь, нет возможности умереть. Давайте сделаем из нашей смерти очень-очень красивое, что останется после нас не нами, а красотой. Той красотой, которую не видит никто, кроме себя самого. Самое-самое красивое.
Старик Хоттабыч попытался найти выход. Он построил всех жён, которых выловил неводами разных конструкций.
- Ну и что? А где видишь выход? Можешь ли ты вспомнить, откуда мы вышли в самом начале?
Вокруг был песок, расставленный золотые жёны и трубы, чадящие смрадным
- Пожалуй и идти не знаю куда. Чипа, ты знал, что мы идём ни в какое светлое будущее, а в смерть?
- И ничегошеньки вы не поняли. Видите глаз, пристально наблюдающий за нами? Может быть это и есть наша смерть?
Тогда друзья заплясали из последних сил, только для того, чтобы глаз получше заметил их. Они делали и так, и по другому, а глаз не замечал.
- Почему он нас не замечает? Он же наблюдает за нами, почему же не замечает?
- Да наблюдает он не за нами, а за другим.
- За чем, за другим?
- Глаз замечает в нас то, что мы называем смертью, а смерти мы боимся. Но смерть постоянно живёт в нас, поэтому и глаз может наблюдать постоянно. Глаз может быть всем, а нам кажется, что это мы сами. Это только глаз, а нас нет. Ну, вылупляемся?
Что крутило: ветер, или не ветер, понять было трудновато. Крутило сильно, до тошноты в каждой клеточке тела. В следующий момент очень захотелось вырвать и точно - вырвало. Вырвало собой, оставиви лишнее. Теперь глаз был не один, и каждый из них отвлечённо наблюдал, скрывая собой за собой своё.
Учителя собрались вкруг и решали насчёт присходящего. Происходящее уже произошло, медичка срочно вызвала специалистов, детей отогнали от лихого места, чтобы не повадно было. Теперь оставалось ждать бригаду из специалистов-реаниматоров и рассуждать.
- Лично моё мнение - они нанюхались какой-то гадости. Видишь облёванные лежат.
- Шейки-то какие беспомощные, будто цыплятки. Даст бог, откачают.
Головы висели на шеях неестественностью.
- Даже и не поймёшь, живые или мёртвые. Глядите, лица синие стали...
- Цыплятки... С жиру бесятся цыплятки. Для них и ремонт, и пособия всякие, чтобы значит жили как все, и становились на радость родителям, так нет. Стены гавном измазали, ну не сволочи? Неужели эти животные не могут понять, что мешают жить нашему обществу. Мешают становиться лучше и лучше. Их бы в бой, на передовую, или на стройку в необустройство.
Бригада реаниматоров быстро шла, разматывая на ходу провода, трубки, и готовя шприцы с пузырёчками.
Интересно, но они даже откачали Ефима. А он бился в заботливых руках, ругая себя трусом, но потом смирился и привык. Став начальником аттракциона в нашем парке он иногда говорил, что такая видно судьба. Но в минуты отчётливости плакал, раздирая на груди кожу, будто хотел снять рубаху.
- В той дыре у каждого есть имя, и его зовут? А здесь?
- Здесь вам не там.
Скоропортящиеся микросхемы
© Copyright: Александр Нечаев, 2006
Свидетельство о публикации №206092000098
Свидетельство о публикации №206092000098
Рецензии