Серый город съест тебя

1.



Если в нескольких словах обговорить о том, что такое есть Тверь, то, в первую очередь вспоминается Путевой дворец, краеведческий музей, располагающийся радом с ним, Трехсвятская улица, основной достопримечательностью которой являются не какие-то там исторические места, а скопления цыган, которые достают прохожих по поводу продажи мобильников и золота, рюмка – самое высокое здание в городе, при строительстве которого задумывалось, что это будет гостинца, река Волга, с гидрохлорической водой, городской пляж, находящийся на одном из берегов ее, торговый центр «Олимп», ярко выделяющийся из серости остальных зданий, драматический театр, возле которого собираются роллеры, и пожалуй все, более ничего не вспоминается. Но есть в нем, и то, что есть в каждом городе средней России – это жилые районы. Специфика этих районов заключается в том, что чем ближе они к центру, тем симпатичнее люди в них живут, и, соответственно, чем дальше от него, тем они уродливее. И уродливые, прежде всего не в своей оболочке, а в другом. Они уроды внутренние, то есть духовные. Самым ярким примером является вокзал (железнодорожный и авто – совсем рядом). Здесь просто рай для служб социального обеспечения, и хорошая реклама для фонда «Важное дело», использующего и без того дешевую рекламу для поднятия своего авторитета. Как и во всех вокзалах, здесь немыслимое количество лиц без всего – то есть бомжей и просто попрошаек. От их массы образуется на перронах, огромное коричнево-серое пятно. Вонючее коричнево-серое пятно. И опять же…цыгане. Яркое, крикливое, проклятое пятно.

Около микрорайона «Южный», что находится недалеко от вокзала, да так что иногда слышится шум проезжающих поездов, есть поселок имени Чкалова. И как раз тут и начинается мое повествование.
Представьте себе дом, построенный где-то в 20-х, а то и в 30-х годах прошлого века, то есть века ХХ-го. Одноэтажный, слегка прогнивший со несколькими слоями красок, с протекающей крышей и плохой проводкой, пропахший плесенью, просевший в землю почти на весь подпол, и при всех этих негативных окрасках, в нем живут люди – пенсионерка неизвестно какого возраста, но уже давно за… за тот возраст, который считается очень приближенным к смерти. И молодой человек, который снимает комнату. Ему чуть за двадцать, но нет еще двадцати пяти. Он – студент технического ВУЗа. Не местный. Родина его – город Торжок.
Когда автору посчастливилось побывать в этом месте, то он наблюдал следующую картину. Две бабки, решившие скрасить бедную старость, занявшись бизнесом – продажей пирожков: с мясом, с картошкой, с капустой. И бабки эти, естественно, ставшие злостными конкурентами на безжалостном рынке потребления, столкнувшись, стали друг друга обливать грязью. Одна говорила другой, что у нее пирожки из кошек. Другая, что из собак. Ясно было, чего они добиваются. Но результат был такой: никто не купил их гребаных пирожков…

Возвращаясь к моему герою, скажу, что зовут его Андрей Комов. Рост у него не больше чем 175 см., вес 65, цвет глаз зеленый. Стержень самоутверждения личности – вера в то, что люди не такое дерьмо, какое они есть на самом деле. Это утверждение в нем не умирало никогда. Даже в те моменты, когда его бросала та или иная девушка, говоря на прощание ему поток гадостей. Либо тогда, когда он наблюдал насилие во всех его проявлениях, начиная просто с банальная драки, и кончая распрями на национальной почве. Все это расстраивало Комова, заставляло его даже временами жутко расстраиваться, и из-за чего напиваться, но он все равно искренно верил в чистоту рода человеческого. Такой вот наив.

Свои взгляды на ВСЁ, он определил так: что по божьему – то хорошо, а что не по божьему, то, значит, плохо. Он, еще к тому, ни раз задавался идиотскими вопросами: «Почему, которые проповедуют закон божий, поступают совсем не по нему? И Еще, почему, они обманывают друг друга, чтобы достичь своей цели?»
Мило, правда?

2.


Летом, а повествование автора начнется именно в этот любимый мой месяц, когда все сохнет и плавится, в лучшем случае, и изливается бесконечными потоками дождя, в худшем, Комов сидел в своей дощатой комнате, и ждал друзей – всех – и Ромика Голубева, и Настю Бирюкову, женатиков – Валеру и Надю, короче – всех. Они решили в этот убийственно жаркий день (а он будет именно жарким, и никаким другим, потому как в фантазии он лучше такой, а та кокой он есть на самом деле) пойти купаться на карьеры. Карьеры – это место, где купаются, помимо городского пляжа, наивно пологая, что вода там чище. Может быть, она и была там когда-то чище, где-нибудь во времена молодости матери Наполеона (хотя, в те времена карьера, как такового не существовало), но сейчас тут ни раз находили, и палочек и вирусы, и прочую дрянь. Из Южного хорошо уезжать в это место многочасового купального рая – от сюда, конец в конец, ездит маршрутка, только через весь город.
Люди плавились в маршрутке в этот жаркий день. Особенно плавились, то кто имеет в своем теле излишний вес. С их лиц стекало больше пота, и от них воняло так сильно, как не воняет от кошачьей мочи кота, который готов. От стариков воняло трудовыми годами и свежим калом. От детей – нечищеными зубами и легкой блевотой.
В эти моменты Комов немного отвергался от своей любви к людям.

3.

- Андрюх, посмотри, там пиво еще есть? – Спросила у его Настя Бирюкова.
- Неа, вы все выхлебали.
- Мы?! Чего ты врешь, - возмутился Ромик, - сам хлещешь как алкаш последний.
- Я-то?
- Ты-то!
- Да пошли вы все! Я, вот, пойду еще искупаюсь.
- Вали.

Комов быстро забежал в воду, да так, что от него на всех брызнуло тиной, а они – недовольно жмурились, и назвали гнидой. Валера с Надей, как всегда сосались, и на обливание их водой никак не отреагировали. Они просто сосались. Им это нравилось. Прошло не больше месяца после того как они поженились, и они еще не успели возненавидеть друг друга так, чтобы не спать в одной постели и мечтать о городом одиночестве. Ромик задумался о чем-то своем, и притом так, что не заметил, что у него закончилась сигарета, и вспомнил о ней в тот момент, когда она обожгла его пальцы. Бирюкова загорала.
Комов вышел из воды весь покрытый грязными каплями и холодный ,и плюхнулся рядом с Ромиком.

- Накупался.
- Угу.

Вечером все разъехались по домам, и только Ромик напросился заночевать у Комова. Дело в том, что он до сих пор (а на днях ему исполнилось 25) живет с матерью, а характер у нее далеко не сахарный, впрочем и далеко не злостный, короче у нее несносный характер для парня, который хочет вести активную половую жизнь, а жениться совсем не хочет.

- Да, - начинал разговор Ромик, а жара нынче убийственная.
- Не говори.
- Знаешь, какую я замечаю странность в людях.
- Какую?
- В жару жалуешься на жару, а в дождь жалуешься на дождь.
- И чего тут странного? – удивился Комов.
- Не умеют радоваться жизни.
- Ты прям умеешь!
- Я?- Ромик немного задумался, вроде умею. Мне всегда хорошо. И в жару, и в мороз, главное, не когда, не где, а с кем.
- Точно. Водку будешь?
- А закусить есть?
- Ща посмотрю. Где-то у меня тут… а – вот! нашел, - соленые огурцы, и корейский салат. Пойдет?
- Давай!

……………………………………………………………………………………………………

- Знаешь, Андрюх, че я подумал, а может на хер все, нахер жениться, и жить одному?
- А как же, - ик, - одиночество. В одиночестве старость проводить? Катит?
- Ни ***!
- Вот так!
- Давай добьем и спать
- Хорошо.

В эту ночь Комов спал плохо. Ему было неудобно за то, что он устроил дома пьянку, в то время как за стеной спала бабушка, которая чуть ли не каждый день ходит в церковь. Что он показывает ей, как живет молодежь, когда она и так не лучшего о ней мнения, банально идеализируя свое прошлое, она почему-то забыла, что в годы своей далеко не прекрасной молодости она вела себя далеко не безупречно ,ни во что не верила, трахалась со всеми подряд, посылала на три буквы весь советский строй, а потом, к старости, когда осознала, что она совсем одна, и никому она и даром не нужна – сразу же обратилась к Богу, веря в то, что каждодневные походы в церковь сделают ее чище. Но Комов этого не знал, и поэтому утром собирался перед ней извиниться.
Ему было стыдно.

Утром помимо стыда в голове Комова буйствовала нестерпимо сильная боль, лекарств от которой он не находил, а за пивом, в ларек, ему было идти лень. Комов послал Ромика. И в это, казалось бы самое непримечательное утро Ромик встретил девушку своей мечты – мрачную неформалку ,которая в момент их встречи пила воду из колонки.
Ромик остолбенел. Он чувствовал, как по его телу проходит нервная дрожь. Он видел, как она пьет из колонки. Для любого другого в этом процессе нет никакого секса, но для Ромика – наоборот – это вершина эротизма. Неописуемо красиво сливались ее черные кубы с прозрачной водой, звенели ее цепи, сверкал пирсинг в языке, бровях, носу. Как потом она выпрямилась, и уставилась на Ромика, будто ловя его взгляд. А Ромик стоял как вкопанный. Он чувствовал, что у него стает член. Девушка улыбнулась ему, и ущла в обнимку непонятно откуда взявшейся подругой.
Ромик был в ауте.

- Представляешь Андрюх, а вдруг все увидел – и как мы женимся. Наших детей, будущее, и прочую херь! А тут! Тут – она ушла в обнимку с этой сукой.
- Кому что.
- Ну почему она такая.
- Жизнь такая.
- Но, мне всегда не везет.
- Что сделаешь. Но, - Комов посмотрел Ромику в глаза, - ты найдешь лучше.
- Я буду добиваться ее.
- Как знаешь…


4.

Летом, а тем более в июле – все гниет. Особенно это чувствуется на рынках. Хотя в них, в любое время года (только не зимой) – всегда какая-то слякоть и грязь. Лужи, огромное количество луж, в которые ты можешь наступить, испортив тем самым настроение себе на целый день.
Многие фашисты неоднократно заявляют о том, что все рынки скупили черножопые, любо чурки, любо хачи – кому как нравится. Но, это не главное, а главное то, что никто кроме них этим, то есть рыночным делом заниматься не будет. И получается, в итоге, пропасть – если не они, то кто. Русские люди этим заниматься не станут, потому как уже давно примеряют на своих телах роль обожравшегося буржуя. Хорошо харкать в пропасть.
Еще одна особенность, которую нередко встретишь на рынках, так это обилие восточной речи. Невольно почувствуешь себя то ли в Азербайджане, то ли в Казахстане. Вот как. Хотя, с другой стороны – мало ли что они там говорят. Может быть, они опускают всю Россию с ее народном, ниже плинтуса, а?

4.

Комов проводил этот вечер в полном одиночестве. Не могло быть иначе. Ведь все его друзья, как ни говори, стопроцентные эгоисты. Они уже взрослые. Рано стали взрослыми, и стали смотреть на мир уже не как максималисты, а как долбанные семьянины, для которых семья эта наивысшая ценность ,и все остальное – есть дерьмо вонючее.
Неожиданно Комов услышал с улицы крики людей, за ними, будто по команде, последовало истеричное лаянье собак. Он подумал: «они, небось, соревнуются – кто громче, и даже не знают об этом». От такой мысли Комов проникся, небывалым ранее, самодовольством. Он считал, что эта мысль оригинальна и странна.
Комов улыбнулся.
А крики на улице все усиливались. Комов уставился в окно. Он увидел там, как группа соседской молодежи дубасит друг друга, не жалея себя, и, естественно, других. Ужас завладел Комовым. Оцепенение страха и недоумения одновременно. Он смотрел на этот театр насилия, и нечего не думал сначала, а потом, про себя, помолился за их грешные души. И тут он решил позвонить в ментовку, пускай приедут и разберутся, а то они друг друга убьют. И тогда, когда он набрал 02, он, вдруг ,сразу же, сбросил. Потом еще раз набрал, и опять сбросил.
Комов не знал, почему он так делает.
Потом еще раз, и еще раз…
А когда Комов услышал хруст чьих-то костей, то решил окончательно, теперь надо звонить в скорую. Да и в скорую он не позвонил.
Оператор отключил его то сети.
На балансе: 0$.

5.

- Андрей, я хочу ее добиться, непременно.
- Дерзай.
- Но как?
- А я откуда знаю.
- У тебя же были телки?
- Да…всего пять.
- И с Настей вы встречались…

По этому поводу можно завести отдельную тему. Настя была второй у Комова. Они встречались около года, и на его опыте это был самые продолжительные отношения. А началось все с шутки. Бирюковой тогда исполнилось двадцать, и она решила как следует отпраздновать свой первый юбилей (какой юбилей может быть в 10 лет?). Устроила Настенька себе реальный праздник – приперлось народу столько, сколько даже не приглашали. Бухла было – век пей не выпьешь! Век блюй – все не выблюешь! Вот так. И на этом празднике ,сквозь пьяные трупы друзей - не друзей, Андрей и Настя увидели друг друга.. а главное, что они увидели в обожратых глазах, так это вылезающее из всех щелей желание… через пятнадцать минут они уединились в спальне и стали притворно страстно стягивать джинсы и устремлено засовывать языки в рот, эфемерно стонать. Через десять минут Комов спустил, испачкав своим семенем подушку…
Потом все пошло как по накатанной. Ни у Андрея ни у Насти на горизонте не кого не было. И они решили «типа встречаться». Потом «типа расстались».
Все буднично и серо. Даже вода не капает.

- Да, не очень то у нас получилось. Ты лучше у Валерки спроси. Он то у нас женился.
- Угу, после того, как Надька залетела.
- Ну нельзя же быть таким циничным!
- Почему нельзя – можно.
- Так нельзя! Посмотри как они друг друга любят!
- Они друг друга хотят.
- Хм, в принципе ты прав. Надя все равно потом аборт сделала.
- Да.

Андрей закурил. Он подумал, почти как всегда о своем одиночестве, которое давило на него силой катка. Которое окутывало его как смог марихуаны. И Андрей давился.
Вечно давился…
« - Я, вот, давлюсь тут, сигарета за сигаретой, и думаю – а ведь насколько сложно найти себе кого-то, и не так, чтобы просто «встречаться», а чтобы быть вместе! Засыпать каждый вечер с любимым человеком! Знать, что тебя кто-то ждет дома! И, когда ты приходишь – тебя встречает ОНА – твоя любимая и единственная! КАЙФ!»: мечтал Комов, и боготворил фибрами своего страдальческого настроения.

На следующее утро ему позвонила мать, и сказала, что надо срочно приехать домой, в Торжок. Комову не хотелось, но он это сделал.
Он ехал домой под музыку Дельфина:

Это твой щенок.
Теперь он твой навсегда.
И ты не хочешь, но считаешь
Его дни и года.
И с каждым новым годом
Твоя любовь к нему растет.
Она станет огромной,
Когда он умрет…




Дома случилась трагедия. Муж сестры Андрея Кати – Кирилл – запил, да запил так, что грозился всех убить.

- Зачем? – спрашивали у него.
- Заебали! – отвечал он.

Кирилл метался по улицам как сумасшедший и пенал детей, а те падали и разбивали себе носы. Сначала менты прощали его неадекватность, но потом им это надоело и они его поймали и посадили.
Катя плакала.

Потом их пятилетний сын заболел. Ходил, плакал, кричал, все время кашлял, и у него текли сопли. Катя смотрела на него и считала себя самой несчастной женщиной на свете. Типа.

Андрей пожил у них где-то недельку, а потом уехал. Ему (что его самого удивило) опротивели родственники бабо-родственники, которые всего ноют, да еще этот сопляк все время ревет…

6.

Ромик недавно звонил, сказал, что у него все получилось, получилось с той лесбиянкой. И лесбиянкой-то она совсем не была. Просто они с той девкой очень хорошие подруги, вот и все. И Комов искренне порадовался за своего друга. Хорошо хоть у него нет времени думать о ерунде. А Комов думал, он все больше погружался в свои мысли, и чем глубже он в них бороздил, тем пессимистичнее становились его взгляды. Он интерпретировал свое состояние как: таящая, грязная льдина на нефть. И вода, немного растворяя состав черного золота, делает его немного неполноценным, кажется распад.
Отчаяние заходило в нутро Комова длинными, как китайские драконы лентами, и тихонько его душило без всяких намеков на компромисс.
Он хотел выбраться, но не мог, или не хотел. А может быть, он есть какой-нибудь духовный мазохист, и ему непременно нужно страдать, охуевая от неполноценности нашего мира?

Август выдался на редкость отвратным, в противоположность июлю (плавление), а этом месяце все наоборот – капает, капает, капает, капает… поливается земля мочой божьей.

- Привет, как дела?
- Хреново.
- А че так?
- Не знаю, бесит все.
- Не должно. Хочешь, я приеду?
- Не знаю, приезжай.
- Не грузись Комок.
- Хорошо.

Где-то с неделю Комов просидел дома. Никуда не входил. Просто: ел, пил, гадил, погружался в пространства своего «размышления». Он там так и был, пока не заметил странный запах гниения, - это его соседка, старая-престарая женщина наконец-то умерла. Ее родственники так радовали, так ликовали, что снесли дом ее к чертовой матери, а Комова выкинули на улицу.
Комову было неудобно за себя, что он ушел в себя, а не помогал бедной, немощной старушке.

- Я - урод! – сказал он сам себе.

7.

Какие люди все-таки дерьмо! И сколько не убеждаю себя в обратном, - не могу, никак, переубедиться. Если только посмотреть на один, казалось бы несущественный, и банально приводимый в пример фактор – окружающая среда, то эта среда окажется в таком отстойном состоянии, что никакие антиутопические опусы, в силу своего негативного окраса реальности не смогут стать в один ряд с тем, что ты (сам) видишь своими глазами. Как бы в литературе, которую критики окрестили термином «гиньоль», любо битники не сетовали об ужасе мира, который они видят, не сравнится с теми ужасами, которые, например, ты видишь в новостях, а они (ужасы), еще отвратнее, если пункт приема новостей – твой регион. Если каждый раз с экранов, телеведущие лижут зады местной администрации, и не потому что они по натуре такие ****и, нет - просто, если по-другому – их просто вышвырнут пинком под зад.
И жрать будет не на что. Вот и приходится дарить зрителям надежду о том, чего никогда в их жизнях не произойдет. А на улицах скины будут дубасить иностранце, искренне веря, что они борются за величие России.
И еще, что автор неоднократно замечает, - это неконтролируемое размножение на улицах города псевдонищих. Псевдонищие – это те граждане, которые, находясь за чертой бедности, но еще в состоянии прокормить себя, но не желая этого (работать), пристают ко всем, изображая из себя «униженных и оскорбленных», прося денежку на хлеб. Но, им, как это часто бывает, эта денежка совсем не сдалась, им просто лень работать, и хлеб им, как таковой, нахер не сдался – нужно бабло на водку или дозу…

8.

С самого начала полового созревания, у Комова зародилось гипертрофированное желание интимной близости. А как воплотить его, он не знал. К сожалению, сексуальная осведомленность в 14 лет у него была нулевая. К сожалению так. В то время как другие парни вовсю трахали противоположный и свой (такое тоже случается) полы, Андрей только познавал азы онанизма. Сначала он поимел, своего старого, до отказа наполненного опилками, и покрытого приятным на ощупь коричневым покрытием(к сожалению, автор не знает как оно называется). Такой большой, а если его наклонить, то он издает далеко похожий на рев звук.
Так вот с этой советской радостью детства Комов и лишился девственности, в буквальном смысле. А потом он узнал, что правой рукой можно ни только писать.

Ельцин почти умирал, в правительстве все гребли и наябывали россиян, а Комову на все это было насрать – он просто хотел интимного соития. Но что-то не давало ему воплотить в реальность свое заветное, скрытое за почти постоянным стояком, желание. И никто так и не нашелся, до достижения Комовым 19-ти лет.

9.


До конца августа оставалось совсем ничего, и Комов решил что-нибудь такое сделать, а что не знал. Квартиру, дерьмовую, но все же хорошее место, где можно греть свою задницу он нашел, и теперь он думал о том, как бы заработать побольше денег. И как всегда, его друзья отвергали все его, как ему казалось, грандиозные идеи. Все, все что бы он ни говорил, сходило на нет, даже не переходя в стадию проекта из стадии идеи. Вот так. Комову стало страшно. Он обиделся на своих друзей, Которые, по его новому мнению просто не хотели, чтобы он вырвался из разряда обычного человека и стал сверхчеловеком.
Уроды.

Наступил сентябрь, и Комов пошел устраиваться на новую работу, которая гарантировала ему хороший заработок и карьерный рост. По дороге ему встретился дедок а-ля бомж, и стал просить денюжку на хлеб.

- *** тебе, - ответил ему Комов.


Комов пошел дальше, ему так хотелось. Ведь сегодня он будет работать менеджером в хорошей туристической фирме, и все у него пойдет на лад.
Но неожиданно, как это всегда бывает в жизни любого человека, с Комовым произошел облом – Андрей заболел, а чем, не знал.

10.


Комов сидел на продырявленном отстойном советском седалище, оббитым заменителем кожи, и потихоньку вынимал из-под него синтепон, и ожидал своей очереди к врачу. Рядом с ним, чуть ли не оперевшись на его плечо, храпела коричневая, вонючая старая бабка, пуская слюни по всем своим подбородком, и что-то бормоча на неизвестном Комову языке. От этой особы отходил огромный букет запахов, но самый сильный (запах), - это мутно-кислый запах ее старческой, тухлой мочи. Он пробивался густой струей отвратительности сквозь ее заношенные одежды, и воплотил во всех присутствующих желание блевать. Однако присутствующие не могли похвастаться своей привлекательностью. От них так же несло, притом, например от лысого мужика с сальной лысиной и желтыми зубами, жутко воняло изо рта, будто бы он поедал одно дерьмо. А от девочки, приблизительно пахло тем, что приблизительно поедал мужик с сальной лысиной. От двух подростков воняло улицей, и, прежде всего грязью и спермой.
От всех чем-нибудь воняло.
И только от молодой женщины ничем (предположительно) не пахло, но, зато, вонял ее ребенок, издавая от своей детской головки кисломолочный запашок.
Комов хотел блевануть, но, естественно, не мог этого сделать, так как расстроил бы этим физиологичным процессом окружающих его людей, которые, собственно, и наталкивали его на это.

- Что у вас? – крикнула на Комова врачиха, подсознательно наталкивая на него мысль: «как я вас всех ненавижу!»
- Да вот, - начал Комов своей протяженной манерой говора, - с желудком у меня пролемы…

Выйдя из больницы, Комов достал сигарету, и затянулся на ее половину: а что едалать, если при всей здоровой жизни у тебя обнаружили гастрит?


11.


Осень, в самом своем начале похожа на пространство желтого, и, несомненно, грязи. Льют, (опять) бесконечным, серым потоком дожди, и сколько не сетуй на свою уёбищную доли, тебе никто, и ничто не поможет, сам выкарабкивайся из всего этого говна. Комов шел и думал о чем-то своем, ему ничего не хотелось. Он просто шел мимо этих серых цементно-бетонных пространств, хотя где-нибудт от них скрыться, но они не давали ему этого сделать. Он шел .Один дом (двеннадцатиэтажный) преградил ему путь.
Комов был в ауте.
Другой дом (девятиэтажный) присоединился к первому. Они смотрели на него серостью своих темных окон.
Комову было страшно.
Один дом, разъединившись пополам, показал Комову свои внутренности из потных людей в рваных тапочек и нечесаных кошек. Рядом с комовскоми ботинками упал холодильник, и его содержимое вытекло наружу.
Комову было очень страшно.
Другой дом, не желая разъединяться надвое, просто взял Комова цепью балконов и засунул в однокомнатную квартиру. Комов оказался окунутый головой в унитаз, а тучная женщина, что мылась в это время в ванне, крикнула на него и подмигнула одновременно. Комов не знал что делать, и как только он решил бежать, серые дома достали его своими малогабаритными зубами и стали его разжевывать.

Серый город съел Андрея Комова.




31 августа – 21 сентября 2006 г.