Актер был стар миниатюра о Вивьен Ли и Лоренсе Оливье

Актер был стар. Очень стар. Груз прожитых лет давил на него невыносимой тяжестью. Он мечтал жить. И знал, что больше не сможет.
Зеркало снова показало ему то, чего он так страстно боялся всю жизнь – старое изможденное лицо, исчерченное морщинами. Мумия. Старая испорченная кукла, искаженно повторяющая заученные движения. Он улыбнулся и с отвращением отпрянул от стекла: какая мерзость! Какое уродство!
А ведь когда-то…
Разноцветными птицами понеслись картины – как стекла в калейдоскопе. Их яркость била в глаза нестерпимым светом – светом того, чего уже не будет. Ему не было дела до смерти. Ему не было дела до жизни. Пожалуй, действительно пришло время закончить эту тягостную обязанность, называемую жизнью. Если бы только сначала потерять память…

В просторном зале не затихали восторженные разговоры. Камерный оркестр выводил мелодию Моцарта, и она тонула в шипении шампанского. Блеск, блеск, блеск – в теплом сиянии люстр, в улыбках, бриллиантах. Сколько нарядных женщин! Черные, голубые, белые платья, жемчуг, топазы, золото… Чья-то до боли знакомая рука осторожно сжала его локоть, но он не смел обернуться, чтобы не встретиться с Ней глазами. Ему снова было тридцать семь – через сорок пять лет этот возраст покажется ему мальчишеским. Он отвернулся, и снова в глаза брызнул сноп бриллиантовых лучей. Что-то ускользало от него, гул в зале не давал сосредоточиться, и он не понимал, что именно ощущает, почему ему так легко и спокойно, почему ему хорошо – так хорошо, как не бывало уже давно.
Перед ним стояла тарелка с икрой и оливками; он почувствовал резкий голод и попробовал того и другого, но не ощутил вкуса. Обернулся, подчиняясь исходящему от Нее теплу – и снова очутился у зеркала, из которого ухмылялась древняя маска – пародия на человеческое лицо.

Он устало отбросил прядь снежных волос со лба и машинально включил телевизор. Реклама… Сигареты, кофе, бритвы… Тупость, достойная современных людей. «Сходить бы в театр», – мимолетно и тоскливо подумал он, переключая канал, и вдруг оцепенел, словно загипнотизированный.
С экрана ему улыбнулась Она – улыбнулась, опустив ресницы и посмотрев на него хитрым детским взглядом, в котором была вся его жизнь – молодость, блеск бриллиантов, его слава и Ее вечная, навсегда схваченная камерой женственность.
Удивительно, что именно сейчас, когда он вдруг начал вспоминать прошлое, Она появилась на экране. Он гнал от себя любое воспоминание о Ней. Он всегда жил с чувством вины за свое упрямство, за всю ту мерзость и низость, что он совершил по отношению к Ней.
И он понял, что его слишком длинная, до глубокой старости, жизнь и Она со своими звездными глазами на экране – единственное справедливое наказание за зло.
Он закрыл глаза и спрятал лицо в ладонях.