Дурочка

ДУРОЧКА


Рассказ



База отдыха, куда приехала Нина поздним зимним вечером, когда-то принадлежала крупному предприятию по изготовлению слуховых аппаратов и военных приборов. Когда завод почти обанкротился , продал свою роскошную недвижимость фирме, на которой работал ее муж. Он устанавливал камеры наружного наблюдения в богатых домах, ресторанах, супермакетах и часто уезжал из дома. И в этот раз, оплатив путевку, чтобы отдохнуть хотя бы три дня в чудесном райском уголке на берегу большой реки, они даже не смогли выехать туда вместе. Нине пришлось дожидаться мужа и ночевать в номере одной. Она была очень расстроена, сидела в своем огромном свитере из грубой шерсти у искусственного камина в пустой гостиной, протягивая к нему озябшие ноги в шерстяных носках.


Иногда вставала и подходила к окну, внимательно всматривалась в темноту за стеклом и стояла неподвижно, как завороженная. «К утру лыжню занесет, очень жаль», - думала женщина и, вздохнув, снова усаживалась перед камином. Время от времени в комнату вбегала немолодая горничная и каждый раз, весело пританцовывая, предлагала то чайку, то одеяло, то включить телевизор. Нина только улыбалась в ответ и машинально повторяла: «Спасибо, спасибо…»


Ей было неловко за свой поздний одинокий визит, который мог показаться двусмысленным. Как только Нина слышала за дверью пританцовывающие шаги, она начинала мысленно подыскивать слова, которыми могла бы убедить горничную, что ждет здесь мужа, а не любовника. Но потом решила, что не стоит придавать такое большое значение мнению горничной. Ее начинала раздражать навязчивая услужливость Шуры, так звали эту женщину из обслуги, которая вызывала неприятные ощущения своей странной развинченной походкой и заметной придурковатостью.


Она опять пришла да еще плюхнулась рядом на диван, хлопнув себя по коленкам, сказала :


-Ну все, постели поменяла, полы помыла, в бане прибрала. Ужинать пора. Пойдемте?


Была ночь, и ни столовая, ни бар уже не работали, пришлось идти на кухню. Здесь на столе уже были расставлены чайные чашки, вазочки с медом, с маслом, с печеньем.


-Это все мое, угощайтесь, повара-то ночью не дозовешься. Ну не голодать же вам с дороги,- предложила Шура.


-Нет-нет, не надо, что вы,- отказалась было Нина,- зачем свои продукты на постояльцев переводить, так и зарплаты не хватит!


-Ешьте, ешьте, не стесняйтесь, мне одной скучно ночью дежурить. В такие дни у нас пусто и скучно, хоть волком вой. Я даже тайком от директора постояльцев пускаю. Ну если людям надо одним побыть, а негде, понимаете?... Может и вам еще когда понадобится, приезжайте, уж на два-три дня всегда место найду.


-Да мы с мужем по путевке,- Нина осеклась, подняв глаза на Шуру и увидев пристальный взгляд ее сощуренных глаз. На дряблом лице блуждала улыбка.- Спасибо. Это вообще-то здорово, когда есть возможность два-три дня провести в таком раю, при нашей-то суматошной жизни, да если еще до отпуска далеко,- вдруг с чувством сказала Нина и подумала: «Что это я все про мужа да про мужа, ведь не все так приезжают, зачем ее обижать, она свои дела обделывает, ну и пусть».


Шура, услышав одобрительный отзыв о своем «бизнесе» по устройству парочек в этом дорогом туркомплексе за счет хозяев, приободрилась и уже совсем доверительно спросила:


-Как же это вы разминулись, не договорились, что ли?


-Что-то Эдика задержало. Утром, если не явится, уеду. И так ночь одной придется провести.


-Ничего, приедет, никуда не денется,- махнула рукой Шура и хихикнула,- куда от молодой женщины мужчина может деться? Значит, решили на лыжах покататься? У нас здесь горки хорошие есть.


-Это замечательно. Мы уже давно не выезжали вдвоем, семейные заботы совсем заели…- сказала Нина и еще сильнее натянула рукава свитера . Она начала было рассказывать о своих домашних проблемах, о сынишке, о муже, который любит поесть, но заметила, что Шура слушает ее рассеяно, то и дело встает, подходит к окну, к чему-то прислушивается. Лицо ее раскраснелось от кухонного тепла, она сбросила кофту и осталась в летнем платье без рукавов. Нину неприятно поразила дряблость рук , нависающая над локтями и толстые морщины на шее. Подумала: «Ей, наверное, много лет»,- и спросила:


-Шура, а вы семью в городе оставили?


-Одинокая я,- ответила та,- некого оставлять, разве что кошку, так я ее сюда привезла. Вон сидит – Машка. «Машка!»- позвала она пушистую серую кошку , дремавшую на свободном стуле. Та встрепенулась, открыла желтые глаза и глупо посмотрела на хозяйку, которая кинула ей печенье. Кошка принялась аккуратно и громко грызть его. Нина засмеялась, она никогда не видела, чтобы кошки так ели.


Шура внимательно посмотрела на свою гостью и вдруг предложила:


-А пойдемте-ка, я вас в баньке попарю. Чего жару зря пропадать, все равно котел топится круглосуточно. Ты там ничего не разбрасывай, завтра никто и не заметит,- перешла она неожиданно на ты.


-А можно?- обрадовалась Нина.


-Можно, почему ж нельзя, у меня ключ есть, директору и говорить не нужно. Я ее убираю и своим постояльцам попариться даю. Мы потихоньку сейчас по тропке пройдем, никто не заметит.


В бане пахло сосной. Деревянная обшивка сауны источала лесной аромат, который разу же окутывал, успокаивал, словно переносил тело в другой мир – без забот и огорчений, в мир голубых грез. Нина любила сухую баню. Она медленно раздевалась, предвкушая удовольствие, а Шура тем временем доставала из шкафа простыни. Сама она париться не собиралась, и гостья радостно готовилась провести в парилке часа полтора в полном одиночестве.


Шура рассматривала худое гладкое Нинино тело и усмехалась про себя: «Разве такое мужу припасают? Нет, милая, не обманешь, не мужа ты здесь дожидаешься…» Пританцовывая и припевая, приготовив все, проверив исправность электрической печки, она заторопилась обратно в коттедж. Хлопнула входная дверь, и Нина осталась одна. Пройдя через большую бильярдную, где ей пришлось раздеться, прошла в парилку и там сразу забыла про Шуру, окунувшись в горячее блаженство.


Две случайно встретившиеся женщины, вынужденные провести вместе целый вечер в лесной глуши, совершенно не понимали друг друга. Шура была уверена, что Нина ожидает любовника, хотя та действительно ждала опаздывающего по неизвестной ей причине мужа. А другая верила, что горничная побежала сейчас по каким-то неотложным хозяйственным делам, о чем она говорила, будто пела бесконечную песню, готовя баню. Хотя всеми ее «делами» в этот поздний час было свидание с турбазовским столяром Сережей – неженатым мужчиной лет тридцати. Если бы Нина узнала правду, она бы удивилась : отвратительная дряблость Шуриных плеч, рук и шеи не могли искусить и старика, а не то что позволяли ли бы ей бегать, по-дурацки пританцовывая и припевая , на свидания с молодым мужчиной.


Но как раз в эту зиму в жизни Шуры произошли большие перемены. Она нашла нового любовника, дав отставку тому, с кем встречалась целых восемнадцать лет! Женщина сама не ожидала, что с легкостью и удовольствием откажется от столь многолетней связи с человеком, выйти замуж за которого было мечтой ее жизни.


Восемнадцать лет они встречались каждую неделю. Собственно, именно в эти годы и укладывалась вся Шурина жизнь, об остальной она почти не помнила. Память отшибла каждодневная тревога, страх, что их связь откроется мужу, дочери. Незаметно для себя она привыкла врать даже по мелочам, выглядеть веселой, будто все идет как надо. Вот почему у нее со временем вошло в привычку припевать и пританцовывать, что заставляло окружающих считать ее придурковатой. Восемнадцать лет прожила, словно во сне – от свидания до свидания. А промежутки были наполнены тоскливым ожиданием и грезами. До такой степени, что путала их с явью. Например, Шура часто делала в квартире ремонт. Никто не мог понять, почему она любит это хлопотное и дорогое занятие. Всякий раз, старательно обновляя квартиру, представляла, как сюда придет ее Боря, в чистую, прибранную. И они будут пить чай в маленькой кухне, сверкающей белой скатертью на столе, белыми занавесками на окнах, белы кафелем и белыми шкафчиками на стенах. Или нет, лучше в комнате, за маленьким столиком, который она накрывала яркой шелковой скатертью… Но Боря никогда не бывал у нее в гостях, боясь, что соседи донесут жене.


С мужем Шура прожила двадцать лет. Он знал о ее любовной связи, как знала о ней и жена Бориса и устраивала скандалы, даже грозила выжечь кислотой глаза сопернице. Но Борис пригрозил, что тогда совсем уйдет , и жена притихла. А Шурин муж, догадываясь, что в постели слаб и виноват перед женой, говорил ей : «Все равно я люблю тебя, птичка моя». Шура его ненавидела, но тихо, про себя. С годами ненависть возрастала. Однажды у них в квартире погас свет. Муж взял свечу и пошел выворачивать пробки. А Шура лежала в темноте, мечтала, что муж дотронется до оголенных проводов и его убьет током. Но он вернулся с затушенной свечой, включил свет и улегся рядом. Шуре хотелось его придушить, а лежала тихло, еле дыша и притворялась крепко спящей.


Почему она не уходила от него? И сама бы не смогла объяснить. Что-то удерживало. Может быть, квартира, привычный уют. Но скорее всего – Борис, который диктовал правила их опасной, изнуряющей любовной игры. Это он, не собираясь уходить из семьи, удерживал и Шуру рядом с мужем – «для надежности», - как он шутил.


Два года назад муж умер. Она осталась одна. Привычно ходила на работу, но ремонт в квартире уже не делала. Только стала покупать себе мужские вещи: тапочки, нижнее белье, рубашки. «Зачем?»- спрашивала ее дочь. «Мне так удобнее»,- отвечала она. На самом деле подсознательно заполняла таким странным образом отсутствие мужчины рядом с собой. Эти вещи словно согревали ее, напоминая о тепле мужского тела, которое не принадлежало ей и всякий раз ускользало из рук, словно фантом.

После смерти мужа Борис лишь однажды побывал у нее в гостях. Но вел себя скованно, боязливо, не знал, куда сесть, куда положить кепку. И больше Шура его не приглашала. А скоро совсем уехала на работу в лес, на заводскую турбазу. И ждала его уже там. Но свидания продолжались недолго. Здесь в гости к ней зачастил Сергей, мужик здоровый, молодой, неженатый. В то утро, когда она увидела из окна Бориса, неуклюже скользящего по узкой накатанной ледяной тропинке, как раз стирала Сергею рубашки. Тут же выбежала из подсобки, пританцовывая и похохатывая, так, как когда-то входила после свидания с Борисом в свой дом, где ее дожидался муж. Что-то быстро сказала ему, показывая на окна директорского кабинета, и Борис, тяжело отдуваясь, грузно поскользил обратно по тропинке к автобусной остановке. А она побежала достирывать Сережкины рубашки.


Здесь всякого насмотрелась. Видела, как многие отдыхающие супруги не выносят друг друга и всегда становилась на сторону женщин. В затруднительных ситуациях даже старалась помочь, выручить. И Нина в Шуре вызвала жалость, поэтому горничная так вилась возле нее, стараясь хоть чем-нибудь помочь. Если бы это было возможно, наверное, сама поехала и привезла ее друга : она не могла спокойно думать о том, что у молодой женщины зря пропадает ночь. Вместе с этой маленькой хрупкой женщиной, которую сначала приняла за девочку, томилась ожиданием. Даже Сергея выпроводила пораньше, чтобы не оставлять гостью одну.


После бани они еще долго не расходились по своим комнатам, Шура рассказывала о лыжных маршрутах, сидя рядом с Ниной у электрического камина. Ей они были известны лучше, чем местным инструкторам, ведь всю округу она исходила пешком – за грибами, за ягодами, за медом и свежими овощами в соседние деревни.


Ночь прошла. Наутро в окно Шура увидела, как по тропинке пробирается к дому молодой высокий мужчина со спортивной сумкой. Она догадалась – к Нине - и поняла, что это действительно ее муж. Она первая встретила его, приветливо, но настороженно. Нина отметила, что горничная уже не пританцовывает и придурковатость от этого с нее слетела. Она сразу как-то преобразилась, стала официальной и строгой. Нина даже почувствовала, что заискивает перед нею. С мужем при горничной почти не разговаривали, а сразу поднялись в номер. И уже оттуда донеслись недовольные Нинины возгласы, а потом злой окрик Эдика. Шура прислушивалась , и постепенно на ее лице снова появилась придурковатая улыбочка, она потихоньку что-то запела и, притопнув в такт, побежала, пританцовывая, за чистым полотенцем для нового постояльца.


После завтрака Нина и Эдик засобирались в лес, начали примерять лыжное снаряжение, которое им тоже выдала Шура, открыв своим ключом склад спортинвентаря. Горничная исподтишка наблюдала за мужчиной, который недовольно возился с креплениями. Она заметила на его лице вокруг губ и на лбу несколько желтоватых прыщиков и усмехнулась про себя : ей теперь было понятно, почему муж не приехал к жене вовремя. Такие прыщики часто оставались у ее Бориса после особенно бурных свиданий где-нибудь в поле, в ямке, когда и умыться-то было нечем. Однажды они умывались даже молоком из бидончика, который впопыхах для виду прихватила из дому Шура, чтобы отвлечь внимание мужа. У Нины было расстроенное лицо, и она даже не захотела переодеться в спортивный костюм, а уходила в лес в джинсах и своем огромном свитере из грубой шерсти.


-Ну так поняли, куда ехать-то?- спросила горничная,- на Кривицкую горку. Пойдете мимо бани, потом направо, мимо детского городка. Там будет лыжня, дойдете по ней до поваленного дерева, а потом будет два следа. Вы по тому, который наезжен, не ходите, он вас на ровное место выведет, к реке. Ступайте по тому, что ведет влево. Потом все прямо. Так и выйдете. Там просто, не заблудитесь.


Когда Нина и Эдик встали на лыжи и пошли по стежке, ведущей к бане, Шура все еще стояла на крыльце в валенках на босу ногу и смотрела им вслед. Старые деревья вокруг раскачивались и издавали тягучий скрип, похожий на жалобный стон.


Лыжники не вернулись к обеду. В это врем на турбазе было немного отдыхающих, и их отсутствие сразу заметили в столовой, где стулья за накрытым столом пустовали. Директор с тревогой спросил у Шуры, куда отправились ночные гости? «На Кривицкую, наверное»,- ответила она, пережевывая кусок холодной говядины.


-Что это их туда понесло?- нахмурился директор.- Сколько раз я говорил завхозу, чтобы поставил знак на лыжне – гора опасная! А он так и не поставил. Там же уже двое разбились, кто будет отвечать за этих? Конечно, я. Если бы они сами по себе падали с этой чертовой горы, дело, как говорится, хозяйское. Но у них же путевки! Ну за каким… они поехали туда, кто мне скажет?


-В самом деле, теперь что случись, хлопот не оберешься,- согласилась медсестра, с тревогой поглядывая в окно.


-Надо туда послать кого-нибудь,- предложил завхоз.


-Да ничего не случится, чего зря волноваться,- сказала Шура, выплевывая косточки от компота обратно в стакан.


…Они вышли из леса к трем часам дня. Эдик опирался на Нинино плечо. Лицо у него было разбито, на лбу запеклась кровь, левое веко распухло и уже посинело. Он волочил правую ногу. Лыжи оставили под горой, забросав их снегом.


-Понимаете,- словно оправдываясь, говорила Нина , сидя через несколько минут в директорском кабинете, в то время как медсестра осматривала раны Эдика, там трамплин , оказывается, в самом низу, его не видно – гора высокая. Спуск стремительный, лыжи смазаны не по погоде, пластик несет, как бешеный, ну вот и случилось… Нам машина нужна, Эдик, кажется, ногу сломал. И скорее всего, у него сотрясение мозга…


Шура грела воду, доставала чистые полотенца, но в комнату, где лежал Эдик, не заходила.


-И как это только она его вытащила, такая маленькая – такого здоровенного?- все повторяла испуганная официантка.


Как только Нина вышла из кабинета директора, отряхивая размокающие льдинки со свитера, горничная поспешила из столовой, пританцовывая и придурковато похохатывая, на ходу сказав официантке, чтобы управлялась здесь сама, потому что ей пора топить баню для нового заезда.