прибытие на остров

***
Знакомство с Кастро

Дом Марии Антонии в Мехико, на улице Эмпаран, 49, состоит из гостиной-столовой, маленькой кухни, туалета, спальни и дворика. Дворик занимает самую большую площадь. Мария Антониа — высокая, статная женщина, со светло-каштановыми волосами, ясными глазами, низким хрипловатым голосом. Она непрестанно курит одну сигарету за другой, в обращении с людьми добродушна, расторопно и прямолинейна. Как же возникла связь между этим домом, этой женщиной и группой повстанцев? В свое время Антониа вышла замуж за мексиканца и к 1954 году уже чувствовала себя в Мехико старожилом. Один из ее братьев, Исидоро, эмигрировал в Мексику и приехал к ней (Подпольщик, подвергавшийся пыткам в полицейских застенках Батисты, он, скорее всего в результате нанесенных ему побоев, некоторое время спустя умер).
В Мехико начали также прибывать уцелевшие участники нападения на Монкаду и на казармы в Байямо. Исидоро встретила на улице двоих, из них — Каликсто Гарсию и еще одного товарища. Оба бездомные и умирали с голоду. Мария Антониа взяла на себя заботу кормить их раз в день обедом. Через несколько дней этого ей показалось мало, и она начала готовить с таким расчетом, чтобы они могли и поужинать. Другие кубинские эмигранты поначалу обитали в гостинице "Гальвестон", но деньги кончились, им негде было спать и они пришли ночевать в дом Марии Антонии, где получили ужин, а потом и обед. Кубинские эмигранты продолжали прибывать в Мехико (23 июня 1955 года — Рауль Кастро, 9 июля — его брат Фидель, потом Хесус Монтане, за ним Хуан Мануэль Маркес...), и всегда находилась добрая душа, которая знакомила их с Марией Атонией, затем неизменно следовало приглашение к столу, и чаще всего человек оставался там ночевать. Покупались матрасы, которые стелили прямо на полу, потом — раскладушки, чтобы сделать квартиру проходимой днем. Выработалась даже целая система (система условных знаков, расписаний и паролей, в которой даже участвует почти фольклорный персонаж — владелец соседней лавки), которая помогала существовать в условиях подполья этой странной гостиницы, где вместо монет платили дружбой. Через несколько месяцев дом Марии Антонии официально превратился в штаб-квартиру революционеров. Вот здесь впервые встретились и познакомились Эрнесто Гевара и Фидель Кастро.

В одно прекрасное утро к Геваре пришёл кубинец, нуждающийся в лечении. Его сопровождал не кто иной, как Ньико Лопес – знакомый Эрнесто из Гватемалы. Несколько дней спустя Ньико Лопес представил его Раулю Кастро. А еще через несколько дней в доме Марии Антонии Гонсалес Рауль Кастро познакомил Гевару со своим братом Фиделем, только что освобождённым из заключения в кубинских застенках. Во время их первой встречи не произошло ничего особенного, они просто познакомились. Совпадение, не имеющее какого-либо значения, но любопытное: Фидель Кастро приехал в Мексику в 1955 году 9 июля — в день Национального праздника Аргентины.
Эрнесто Геваре потребовался только один долгий разговор однажды вечером, через несколько дней после своего первого знакомства, с Фиделем Кастро, чтобы стать сторонником и участником его исторического начинания. Мария Антония присутствовала там, но, увидев, что они отделились от всех, не стала спрашивать, о чем они толкуют.
Уже глубокой ночью Гевара и Фидель обсуждали бедственное положение, сложившееся на родине Кастро. На Кубе процветала мафия – причем не своя даже, а североамериканская. Мафия превратила Гавану в один огромный «город развлечений»: в город игорных домов, пляжей, шикарных отелей, проституции, спиртного и наркотиков. Весь туристическо-развлекательный бизнес на Кубе контролировался американской мафией. Кубинские власти были у мафии на содержании. Даже шикарные международные отели Гаваны были выстроены на деньги, которые – за взятки – были выделены их американским владельцам из кубинской казны. По острову рыскали банды мафиози, в задачу которых входило похищение девушек и принуждение их к занятию проституцией: степень эксплуатации в публичных домах Гаваны была так высока, что средний срок жизни проститутки не превышал семи лет – и «контингент» все время требовал обновления. Диктатор Батиста брал миллионные взятки и даже получил в виде «подношений» телефон из золота и ночной горшок из серебра.
-Американские монополии на Кубе процветают. США контролируют почти 70% экономики Кубы. А на самом деле североамериканский капитал обладает еще большим влиянием, т.к. частично пользовался услугами подставных лиц – кубинцев. Прямые инвестиции США в экономику Кубы составляют почти 1 млрд. долларов, причем Куба ничего от этого не получает: 2/3 доходов выводятся в США, а оставшиеся средства идут не на расширение производства, а на захват принадлежащих кубинцам предприятий и земли и на взятки кубинским чиновникам с целью уклонения от налогов, - без передышки бомбардировал фактами Фидель.
-Эй, ты так хорошо разбираешься в экономике: беглый политик? – поинтересовался Эрнесто.
-Нет, – ответил за брата Рауль. – Адвокат.
-При этом США методически и целенаправленно подрывают собственную кубинскую экономику: в 40-х они спровоцировали кризис в кубинской табачной промышленности и в производстве спиртного, - с жаром продолжал Фидель. - США сознательно превратили Кубу в страну монокультуры - сахарного тростника, монопродукта – сахара, и монорынка - рынка США. Дело дошло до того, что американцы разорили производителей простейших продуктов – даже спички, бритвенные лезвия, домашние тапочки, электролампочки и мыло завозят на Кубу по завышенной цене из штатов. Дело дошло до того, что в Гаване продают бананы, завезенные американской «Юнайтед фрут компани» со своих плантаций в Гватемале – по цене в 3 раза дороже местных, а кубинские бананы та же “Юнайтед фрут” вывозит в США!
-Значит, - вставил Гевара, - сельское хозяйство Кубы – тропической страны, где «все растет само» и где можно снимать по несколько урожаев в год, – не вылезает из жесточайшего кризиса?
-Молодец, - отметил Рауль. - Безработица на Кубе десятилетиями держится на уровне 30% населения, а это около 492 тысяч человек. Причем я в это число не включаю сезонных безработных – а таких около 500 тысяч: 65% сельскохозяйственных рабочих имеют работу всего 3–4 месяца в году.
-В отличие от ослепительной Гаваны, превращенной в рай для американских толстосумов, -продолжил Фидель, - кубинская деревня так и застряла в средневековье. Крестьянские семьи прозябают, покинутые и отрезанные от остальной Кубы, без надежд и без путей к спасению. Большинство крестьянских домов представляли собой жалкие лачуги с крышей из пальмовых листьев и глиняным полом.
-Точь-в-точь, как во времена Колумба, - констатировал Гевара. – Прекрасно знаю такую жизнь: я много путешествовал.
-Ну, значит, ты видел это на каждом шагу, - ответил Фидель. - 50% населения неграмотно, 64% детей школьного возраста не посещают школу, 86% сельского населения лишено медицинской помощи, только 11% детей знают вкус молока, а мясо потребляло лишь 4% сельских жителей. Половина кубинцев никогда в жизни не видели электролампочки, 100 тыс. больны туберкулезом. Так выглядит «процветающая» Куба, - с горечью заключил Фидель. Они с Эрнесто встретились глазами.
Эрнесто обратился к Фиделю: «Эй, чего ты хочешь? Допустим, «восстановление демократии» – благая цель. Но восстановить можно только то, что уже было». - «Он понял» - кивнул брату Фидель.
 -Да, - согласился с Геварой Рауль, - на Кубе демократия сейчас выглядит так: самый первый президент Эстрада Пальма был “избран” в 1902 г. на этот пост коллегией выборщиков, тщательно отобранных американскими оккупационными войсками. Причем Пальма был единственным кандидатом, а в 1906 г. при помощи фальсификации он был «переизбран» и вспыхнувшее восстание кубинцев подавила американская морская пехота. Следующий президент – Гомес – просто скупал голоса избирателей и прославился чудовищным казнокрадством, за что был прозван «акула Гомес». Третья американская интервенция на Кубу подарила кубинцам нового президента – Менокля. Потом марионеточный президент Сайяс. Затем была диктатура Мачадо, «тропического Муссолини», прославившегося террором и изобретшего «поррос» - эскадроны смерти, тайно убивающие противников режима и маскирующие свои преступления под уголовные. А теперь в результате сфальсифицированных выборов Куба получила Батисту.
-Мы хотим присоединиться к восстанию Франка Паиса в Сантьяго, - пояснил Фидель.
«Странная у вас, ребята, манера говорить» - пошутил Эрнесто. Но братья Кастро продолжали серьёзно смотреть на него, ожидая ответа.
-Да, я согласен. Кто-то ведь должен помочь, - промолвил Эрнесто. – Не вижу другого способа.
Кастро переглянулись, по лицу Рауля пробежала улыбка.
-У нас уже есть около восьми десятков добровольцев. Мы планируем переправиться на судне с территории Мексики, - пояснил Фидель.
-У каждого из нас есть родные люди, - продолжил Рауль, - спецслужбам не составит труда найти их и шантажировать нас, требуя сдаться. Поэтому мы решили, что разумно будет выбрать каждому революционное имя.
-Вот он, например, Пабло, - Фидель кивнул на брата. – А я буду Луисом.
-Ну, тогда я – Че.
-Это ещё что такое? – удивился Рауль.
-Моё гватемальское прозвище.
-Смотри не попадись: среди сторонников Батисты много тех, кто властвует сейчас на Гватемале, - усмехнулся Фидель. – А теперь о серьёзном: за еду, которую будем доставать на Кубе, надо платить пока только есть возможность – мы не грабители, а освободители.

В ту же ночь, спустя несколько часов, на рассвете Эрнесто Гевара уже стал одним из участников будущей экспедиции… Вскоре Фидель и Эрнесто стали настолько близкими друзьями, что Кастро решил: если их с братом убьют, то отряд возглавит Гевара.

***
В тренировочном лагере

Прежде чем начинать революцию, нужно было, по крайней мере, научить этих партизан стрелять – считал Эрнесто. Братья Кастро были с ним согласны. Сам Гевара в свое время успешно «откосил» от армии: принял холодную ванну, прежде чем отправиться на медкомиссию, и вызвал сильнейший приступ астмы, чтобы его признали негодным к военной службе. В то время в голове у молодого Тэтэ были только книжки о приключениях и планы великих, одно время даже межконтинентальных, путешествий. Он не хотел терять годы жизни в роли раба государства, идеалов которого не поддерживал.

Инструктором по общевойсковой подготовке стал бывший полковник испанской армии Альберто Байо – более колоритного учителя Фидель Кастро при всем желании не смог бы найти. В его биографии были война в Марокко, служба в Иностранном легионе, гражданская война в Испании (он перешел на сторону партизан и сражался с франкистами), эмиграция в Латинскую Америку, периодическое участие в «банановых переворотах», литературные опыты и мебельный бизнес. А самое главное – из-под его пера вышло учебное пособие «150 вопросов партизану», освещавшее весь спектр подпольной боевой деятельности: засады, подкопы, побеги из тюрем, подрыв мостов, изготовление бомб и гранат и даже искусство художественного свиста.
Для будущих освободителей Кубы одноглазый полковник готов был провести курс молодого бойца за восемь тысяч американских долларов, потом увлекся процессом и согласился на половину гонорара, а под конец продал свою мебельную фабрику и отдал деньги ученикам, дабы обеспечить успех предприятия.
«Частное военное училище закрытого типа» обосновалось на купленном по дешевке ранчо Санта-Роза всего в тридцати пяти километрах от Мехико. Там члены отряда Кастро - М-26-7 стреляли, метали гранаты, маскировались, учились читать карту, колдовали над взрывчатыми смесями, устраивали изнурительные переходы.
Эрнесто Гевара: «Моим первым, чуть ли не мгновенным впечатлением от наших первых занятий было, что победа возможна. Она представлялась мне сомнительной, когда я только познакомился с командиром повстанцев, с которым меня с самого начала связывала романтика приключений, а также мысль о том, что не так уж плохо умереть на прибрежном пляже чужой страны за столь возвышенные идеалы». Надо ли говорить, что Эрнесто Гевара был лучшим учеником дона Альберто и никогда не получал оценку ниже 10 баллов из 10. К тому же он как врач взялся научить отряд азам первой медицинской помощи. Однажды, давая будущим своим товарищам уроки оказания первой медицинской помощи, он показал, как делать внутримышечные и подкожные инъекции и в ходе практических занятий получил сто с лишним уколов — по одному или больше от каждого слушателя, в зависимости от способностей последнего.
На последнем этапе подготовки Гевара выступал уже в качестве командира. Всё закончилось неожиданно: до полиции дошли слухи о партизанской школе, находящейся в двух шагах от мексиканской столицы, ранчо окружили, а бойцов за свободу пересажали. Единственным документом, найденным у Эрнесто Гевары, оказалась неизвестно как попавшая в карман справка о посещении курсов... русского языка. Так же полиция совершила облавы на городские квартиры подпольного движения. Прикрывшись, как щитом, арестованными, полицейским удалось вынудить сдаться без боя Фиделя Кастро. В результате этих правительственных акций, по слухам координируемых правительством Кубы, будущие революционеры потеряли почти все запасы оружия. Однако Раулю, брату Кастро, удалось остаться на свободе, и организовать компанию по освобождению товарищей.

В тюрьме у Гевары украли ту небогатую одежду, которая у него еще оставалась. Тогда его жена Ильда, которая, несмотря на уже долгую размолвку с мужем поддерживала революционное подполье, решила купить Эрнесто новую, но сначала побоялась, что он не примет подарка. К её удивлению, он сразу загорелся этой идеей и согласился. Так вот он выбрал костюм, темно-коричневого цвета, но тут же, не прошло и получаса, подарил его Каликсто Гарсии, своему товарищу по тюремному заключению. Уже в то время внешний вид имел для Эрнесто второстепенное значение. Его никогда не волновало, есть у него рубашка или нет, — для него это было делом второстепенным. Конечно, у него имелась смена белья, но костюм — один.
Тем временем усилиями Рауля Кастро удалось освободить большую часть революционеров, в том числе и своего брата. Гевара пока оставался в тюрьме. Он убеждал Фиделя, что ни в коем случае из-за него не должна задерживаться революция, что Эрнесто отдаёт себе отчет в сложившейся ситуации и попытается включиться в борьбу из того места, в которое его вышлют, и что лишь нужно добиваться, чтобы Гевару отправили в одну из близлежащих стран, а не в Аргентину. Фидель ответил на всё это лишь: «Я не оставлю тебя».


***
Бабушка

Это была Мексика: деньги полковника Байо сделали свое дело. Большинству герильерос (от испанского «герилья» - партизанская война) не предъявили никаких серьезных обвинений. Понадобилось меньше пяти месяцев, чтобы отряд вооруженных до зубов революционеров, взятых с поличным во время подготовки к военному перевороту, вновь оказался на свободе почти в полном составе, вскоре к ним присоединился и Гевара, дав полицейским честное слово, что в течение 10 дней покинет страну. Шли дни работы в подполье. Будущие революционеры прятались где могли, по возможности избегали появляться на людях, почти не выходили на улицу. По прошествии нескольких месяцев стало известно, что в их рядах имеется предатель, имя которого пока не известно, и что он уже выдал партию оружия. В это время Фидель, за неимением другой возможности, договорился о покупке старой яхты. Предатель в это время постарался показать кубинским властям, что он действительно был в курсе повстанческих дел и дал им информацию о том, что члены «Движения 26 июля» собираются приобрести яхту, для отправки на Кубу. С этого момента началась лихорадочная деятельность. Яхта была подготовлена к выходу чрезвычайно быстро: съестные припасы, которые удалось достать в небольшом количестве, были свалены грудами вперемешку с обмундированием, винтовками, амуницией и двумя противотанковыми ружьями, к которым почти не было патронов.
Яхта, которую Фидель Кастро приобрел у какого-то американца, чтобы перебросить свой отряд на Кубу, называлась «Гранма», то есть «Бабушка» (сокращенный вариант от grandmother). Известно, что как корабль назовете, так он и поплывет. Судно, рассчитанное максимум на двадцать пять человек, было в возрасте и нуждалось в основательном ремонте, но ремонтировать его было некогда, некому и не на что.
Полиции порта дали взятку и глубокой ноябрьской ночью 25 ноября на борт дряхлой посудины с выключенными фонарями поднялись восемьдесят два новоиспеченных партизана с оружием и амуницией. Продовольствия пришлось взять по минимуму. Большую часть боеприпасов почему-то оставили на берегу – то ли по рассеянности, то ли просто некуда было грузить, и потому понадеялись на трофейные патроны. Так необходимые Геваре лекарства от астмы тоже не попали на борт. Отряд М-26-7 направился из порта Туспан в числе 82 повстанцев во главе с Фиделем Кастро на Кубу. Эрнесто Гевара присутствовал на борту в качестве корабельного врача.
 «Гранма» вышла в море, и за нее тут же взялся шторм: словно старая пьяная черепаха, яхта моталась из стороны в сторону. Они плыли, как сардины в консервной банке: яхта была набита до отказа, и герильерос буквально сидели друг у друга на головах. Эрнесто Гевара вспоминал потом: «Зрелище было трагикомическое: люди сидели с печальными лицами, обхватив руками животы, одни – уткнувшись головой в ведро, другие – распластавшись в самых неестественных позах. Из восьмидесяти двух человек только два или три матроса и около пяти пассажиров не страдали от морской болезни». У Эрнесто вдобавок разыгралась астма. Снимать приступы было нечем, поэтому Гевара пытался забыться в сочинительстве стихов.
Но это было только начало приключений. Вскоре яхта дала течь. Старая посудина стала стремительно заполняться водой. Насос для откачки сломался, двигатель заглох. Было похоже на то, что кубинская освободительная кампания, даже не начавшись, подошла к бесславному концу. Стали вычерпывать воду ведрами, кружками, горстями – чем попало. Выбросили за борт балласт – практически весь запас консервов. Лихорадочно работали всю ночь, метались по яхте до утра. С первыми лучами солнца кто-то обнаружил, что причина катастрофы – открытый кран в гальюне. Но к тому уже успели выбросить за борт всё лишнее, чтобы облегчить судно. Ценой неимоверных усилий удалось вновь заставить двигатель работать.
Если в первые три дня плавания каждый горе-мореход еще получал в пайке полбанки сгущенки, то на четвертый день дневной рацион сократился до маленького кусочка колбасы и такого же маленького кусочка сыра. Потом остались только гнилые апельсины. Мучительно не хватало консервов, выброшенных за борт.
Самым опытным моряком был Роберто Нуньес. Фидель Кастро назначил его штурманом судна. В один из последних дней плавания Роберто полез на крышу капитанской рубки, чтобы выяснить, далеко ли земля, и волны тут же смыли его в море. Несколько часов кряду партизаны всем экипажем вылавливали штурмана из воды.
«Бабушка» никак не могла выйти на курс к месту высадки в Никеро: маяк, по которому можно было ориентироваться потеряли. Первая часть генерального плана освобождения Кубы была сорвана. Присоединиться к восстанию Франка Паиса в Сантьяго десант Кастро не смог – опоздали. Лишь через неделю всеобщих страданий яхта достигла кубинских берегов в районе Никеро.

Увидев кубинский берег, Фидель Кастро провозгласил пассажирам «Гранмы»: «У каждого из нас теперь только два выхода - или быть убитым, или стать свободным».

***
Кровавые берега Кубы

В шестом часу утра «Гранма» подходила к берегу в районе пляжа Лас-Колорадос, в месте, известном под названием Белик. Неожиданно движение приостановилось – яхта увязла в болотистом грунте. «Гранма» заметили с торгового судна и сообщили по радио об этом войскам Батисты. Неумелые мореходы попытались спустить на воду единственную шлюпку, но сразу же её утопили. Тем временем на горизонте появились фигурки уже обретавшие явственные очертания правительственных военных кораблей. Экипаж «Гранма» поспешно выгружался с яхты прямо на, ведущую к берегу, узкую заболоченную полоску: по плечи в мутной воде, увязая в иле, с вещмешками за спиной и неся на вытянутых над головой руках оружие. Вражеские корабли всё росли. Многим приходило в голову, что они сбились с пути и вместо острова Куба пришвартовались к какому-нибудь пустынному клочку земли, одиноко торчащему милях в двадцати от острова. Вдруг с военного корабля раздался залп – воздух содрогнулся, снаряд просвистел и чудом попал в сторону от отряда: на секунду бойцов с головой накрыла волна. В следующий момент все по очереди суда начали стрелять. В небе послышался гул – это была авиация. Эрнесто бежал одним из последних и, конечно, больше всех нагруженный поклажей. Молодой парень рядом с ним начал отставать. Истребители сделали новый заход и открыли крошащий огонь: впереди колонны революционеров послышались вопли, воду взрыхлила пулемётная дорожка. «Подожди» - прокричал парень, Эрнесто обернулся и в этот самый момент рядом упал снаряд: колонна воды и грязи взлетела в воздух, а боеприпасы, которые нёс тот паренёк, вдруг ухнули прямо у него в руках.
Этот момент станет одним из тех, что Гевара будет помнить до конца своей жизни. Крик «подожди» и хрустящий хлопок, а потом лишь дым, щиплющая глаза солёная вода и кровь с плавающими частями тела вокруг. В будущем этот момент будет всплывать в памяти и подгонять вперёд, каждый раз, когда Эрнесто Гевара оглянётся.
В районе высадки отряд Фиделя Кастро дожидались не только военные корабли, истребители и кроющие ковром бомбардировщики В-25. Когда остатки отряда, наконец, добрались до берега - а берегом назывались топкие, прогретые до банной температуры прибрежные болота, лучше колючей проволоки, оснащенные долгими мангровыми зарослями, сдиравшими с одеждой и кожу, и не пропускавшими солнечный свет тучами летающих кровососов – там бойцов окатили свинцом около десяти тысяч карателей, поджидавших плотным кольцом засады. Казалось так и не начавшие своё дело бойцы были обречены, но они пошли на прорыв - те, кто сразу не был прошит очередями и разорван бомбами, не захлебнулся в болоте, - из восьми десятков ступивших на берег Кубы фиделистов избежали смерти около трети. В джунглях тех, кому посчастливилось столкнуться с местным населением, крестьяне, услышавшие от властей и по радио, что в их местности собираются высадиться бандиты, сдавали карателям, которые убивали пленных на месте – выстрелом в затылок.
Отряд М-26-7 разделился на группы, чтобы хоть у кого-то был шанс выбраться, если в непроходимых зарослях наткнутся на правительственные войска. Гевара, Фидель и его брат – оказались порознь. Договорились встретиться в горах Сьерра-Маэстра. Теперь партизаны знали, что не ошиблись местом высадки, иначе ведь враги не атаковали бы их здесь. В наихудшем случае герильерос отклонились на несколько миль, но за выпасами обязательно откроется шоссе, а за ним - равнина во всю ширь и первая гряда холмов на севере.

На третий день высадки группа с Че добралась до местечка Алегрия-де-Пио (Святая радость), где устроили привал: невдалеке рос сахарный тростник, и, значит, было чем утолить голод и жажду. Почти все повстанцы провалились в сон, едва успев сесть на землю. Казалось, что это был последний предел усталости. Стояла мёртвая тишина, нарушаемая только едва уловимым шуршанием тростниковых листьев на ветру. Когда в небе показались самолеты, на них даже не обратили внимания – до тех пор, пока самолеты не начали сплошь поливать поле пулеметными очередями. А потом оставалось только одно – отчаянно бежать к зарослям тростника и там вжиматься в землю, надеясь на удачу. В такие минуты иногда случаются комические вещи, которые запоминаются на всю жизнь: один толстяк в разгар сражения хотел спрятаться за тростинкой: встал боком и опустился на колени.
Пулемётный шлейф прошелестел в метре от Че Гевары: в воздух взметнулись ошмётки земли. Роберто оглянулся: соратники в ужасе убегали прочь, никому и в голову не пришло предупредить уснувшего Гевару. «Че, бежим – авиация» - дернул Роберто за рукав Че. Гевара встрепенулся, увидел в небе самолёты и, прихватив ящик с медикаментами, на котором сидел, бросился в сторону зарослей. Бежавший рядом с ним солдат в панике бросил ящик с патронами. Че схватил его за руку, но солдат бился в истерике, причитая, что всем конец. У Че был ящик с медикаментами, а два ящика ему было не унести. Он остановился и прикинул: «Кто же я, врач или солдат?..». «Солдат», – сделал Че вывод после недолгих раздумий, схватил ящик с патронами и побежал дальше. Вдруг сверху раздался пулеметный стук и позади послышался косящий шелест пуль. Рядом с Че к тростнику бежал товарищ по имени Арбентоса. Одна и та же очередь настигла их. Патрон шлёпнул об ящик с боеприпасами, который Че прижимал к груди, и рикошетом отскочил в шею – брызнула струя горячей крови. У Арбентосы лилась кровь из носа и рта. Крикнув «я умираю», он начал стрелять. Казалось, Арбентоса сошел с ума, потому что в тот момент никого не было видно. Лежа на земле, Че окликнул Фаустино. Не прекращая вести огонь, тот бросил на Че взгляд и сказал, что это пустяки - однако по выражению его глаз было на то совсем не похоже. Следуя инстинкту самосохранения, Че сделал выстрел в сторону леса. Затем стал думать о том, как бы дороже отдать свою жизнь. И в момент, когда казалось, что все пропало, Эрнесто вспомнил старый рассказ Джека Лондона, в котором герой, прислонившись к дереву, готовится с достоинством уйти из жизни, зная о том, то ему суждено замерзнуть во льдах Аляски. В это время кто-то, стоя на коленях, стал кричать, что нужно сдаваться. И тогда сзади раздался голос, который принадлежал Камило Сьенфуэгосу. Он прокричал: «Мы не сдаемся!..» – добавив затем крепкое словечко.
Выбраться раненному Геваре помог, задержавшийся Альмейда. Вместе с ними из тростниковых зарослей вышли только пятеро партизан: остальные либо погибли, либо были рассеяны по окрестностям.

Используя свои познания в астрономии, Че Гевара отыскал Полярную звезду, и в течение двух дней группа двигалась по ней на восток, пока не достигла Сьерра-Маэстры. Много времени спустя он узнал, что звезда, которая позволила им сориентироваться в направлении востока, не была Полярной и что лишь благодаря случайности партизаны двигались в нужном направлении.
После кровавой высадки на берег Кубы и стригущей атаки на тростниковом поле, после решения стать солдатом, что-то в Геваре изменилось. Теперь это уже был не медик из Росарио – теперь он Эрнесто Че Гевара.

***
Первые дни на острове

Игра в войнушку оказалась совсем не такой, какой ее рисовало воображение Че. Дышать было нечем, есть - нечего, куда именно идти в Сьерра-Маэстро – неизвестно, батистовские солдаты стреляли гораздо лучше, да и патронов у них было достаточно. Ноги опухали и покрывались кровавыми мозолями, и Че как врач делал перевязки, которые никому не помогали: ведь приходилось идти дальше – в разбитой обуви и мокрых бинтах.
Двигались с трудом, точно не зная куда. Иногда над морем пролетали самолеты. В конце концов, герильерос сделали привал в тени кустарника, ожидая захода солнца. Когда стало смеркаться, нашли маленький пляж и выкупались.
Че сделал попытку повторить то, о чем читал не то в какой-то полу научной публикации, не то в романе, где говорилось, что если пресную воду разбавить на одну треть морской, то такая вода делается вполне пригодной для питья. Так и поступили с остатками воды во фляжке. Результат был плачевным: получилось соленое пойло. Это вызвало критику в адрес Че со стороны товарищей. Немного освежившись после купания, продолжили путь. Уже наступила ночь, ярко светила луна. Че с Альмейдой, шагая впереди, неожиданно увидели в одном из шалашей, которые обычно строятся на берегу рыбаками, чтобы укрыться от непогоды, спящих людей. Они подумали, что это батистовцы. Те были так близко, что незамеченными нельзя было уйти. Герильерос двинулись к ним. Альмейда собрался было уже закричать «Руки вверх!», как вдруг остановился от неожиданности. Все обрадовались приятному сюрпризу: это были три участника экспедиции – Камило Сьенфуэгос, Панчо Гонсалес и Пабло Уртадо. Сразу же завязался разговор. Люди стали делиться впечатлениями, рассказывали о пережитом в бою и о том, что знали о других товарищах. Группа Камило открыла способ утолять жажду, высасывая воду из трещин скал при помощи трубочки или полой тростинки.
Дальше шли вместе. Партизан было теперь восемь бойцов, и они не знали, остался ли кто-нибудь еще в живых. О местонахождении не имели даже приблизительного представления. Знали только одно: если море справа, то идут на восток, то есть к Сьерра-Маэстре, где должны были укрыться.
На рассвете, сильно уставшие, подошли к морю и сделали привал, чтобы подождать, когда станет совсем светло и можно будет решить, куда идти дальше. Скалистый берег резко снижался.
Как только рассвело, отряд вышел на разведку, и перед их глазами предстал большой деревянный дом, который, судя по всему, принадлежал какому-то зажиточному крестьянину. Первое, о чем Че подумал, – не подходить к этому дому, поскольку его хозяин наверняка был врагом и там могли находиться батистовские солдаты. Однако Бенитес придерживался совсем другого мнения, и, в конце концов, вместе направились к дому.
Бенитес перелез через изгородь из колючей проволоки и пошёл к дому. Че и еще один товарищ остались около изгороди. Вдруг Че совершенно отчетливо увидел в тени человека в форме и с карабином в руке. Казалось, что герильерос пришел конец, и в первую очередь для Бенитеса, которого уже не могли предупредить об опасности, так как он очень близко находился от батистовца. Бенитес почти вплотную подошел к нему, но затем стал возвращаться тем же путем. Подойдя к товарищам, он простодушно сказал, что решил не входить в дом, потому что увидел «сеньора с ружьем» и посчитал неосторожным спрашивать его, о чем-либо.
Партизаны в этот момент просто чудом спаслись от верной смерти. Предусмотрительно сделав порядочный крюк, герильерос пришли в район Охо-де-Буэй, где через скалистые склоны протекала маленькая речка, впадавшая в море.
Еще был день, когда они вскарабкались на гору. Не оставалось ничего другого, как забраться на отдых в пещеру, из которой товарищи увидели, как с военного катера сходили и поднимались туда солдаты. Насчитали их около тридцати. Перед удивленными глазами Бенитеса предстали «сеньоры с ружьями» во всем их обличии. Складывавшаяся ситуация была довольно неприятной. Если бы герильерос обнаружили, у партизан не было бы ни малейшей возможности спастись. Оставалось бы лишь одно – принять бой и биться до конца.
День прошел без крошки во рту. Потребление воды было строго ограничено. При распределении ее, использовался в качестве мерки окуляр телескопического прицела. Ночью вновь тронулись в путь, стремясь подальше уйти от места, где встретили один из самых тяжелых дней войны и познали горечь поражения, где страдали от голода и жажды, где от постоянной близости неотвратимой опасности чувствовали себя как мыши, попавшие в мышеловку.
Когда добрались до ручья, впадающего в море, бросившись на землю и стали жадно пить до тех пор, пока голодные желудки не переполнились водой. Затем наполнили фляги и продолжили путь. На рассвете герильерос поднялись на вершину небольшой горы, где росло всего несколько деревьев, организовали круговую оборону и замаскировались, как только могли. На этой горе провели целый день, наблюдая за самолетами, которые летали над головами. Их летчики что-то неразборчиво вещали через громкоговорители. По мнению Альмейды и Бенитеса, ветеранов Монкады, это было предложение сдаваться в плен. Из леса временами доносились невнятные крики.
Ночью группа продолжила свой путь и наткнулась на дом, из которого раздавались звуки оркестра. И снова возник спор. Рамиро, Альмейда и Че считали, что ни в коем случае не следует идти на эту вечеринку, потому что крестьяне в силу естественной болтливости немедленно разнесут весть о присутствии партизан в этом районе. Бенитес и Камило Сьенфуэгос высказались за то, чтобы в любом случае пойти туда и поесть. В конце концов, Рамиро и Че было поручено подойти к дому, узнать новости и достать еду. Когда они были уже близко, музыка прекратилась и послышались слова: «А теперь давайте выпьем за всех наших товарищей по оружию, которые так блестяще показали себя...» - этого было вполне достаточно, чтобы как можно быстрее и тише вернуться назад и сообщить товарищам, кто был участником развлечения в этом доме. Пришлось продолжать путь. Двигаться становилось все тяжелее. На следующую ночь почти все герильерос отказались идти дальше, и тогда было принято решение постучаться в крестьянскую хижину, расположенную в Пуэркас-Гордас, неподалеку от шоссе. Это случилось девять дней спустя после засады.

***
Мёртвый товарищ и жареный козлёнок

Герильерос приняли приветливо. В крестьянской лачуге было устроено настоящее пиршество. За едой время прошло незаметно. После всего пережитого и тяжелого ранения в шею, Че закурил первую в своей жизни сигару. Он курил потому, что курили остальные. Потому, что этого требовали истощенные нервы. Потому, что сигары отгоняли назойливых москитов. Сигары были единственной роскошью в их полузвериной жизни - они делали их людьми; более того - кубинцами. А Эрнесто к тому же открыл в сигарах еще одно необъяснимое, но очень важное свойство: табачный дым облегчал приступы астмы.
Стало светать, и партизаны уже не могли выйти. Начали приходить крестьяне, которым сообщили об их появлении. Крестьяне хотели познакомиться, несли продукты и подарки.
Вскоре у Альмейды началось сильное расстройство желудка. Затем это страдание наступило для остальных. У некоторых началась рвота. Пабло Уртадо, измученный морской болезнью, многодневным походом, голодом и жаждой, не мог подняться.
Было решено отправиться в путь ночью. Крестьяне сообщили, что, по слухам, которые ходят здесь, Луис жив и что они могут отвести туда, где он, возможно, находится с Кресенсио Пересом. Но они советовали партизанам, прежде чем отправиться в путь, оставить обмундирование и оружие. Че и Альмейда взяли с собой автоматы, а восемь винтовок и все патроны к ним были оставлены в доме крестьянина. Разбились на две группы, одна состояла из трех, а другая – из четырех человек. Больной Пабло Уртадо остался в Пуэркас-Гордасе.
Едва только герильерос ушли, хозяин дома поспешил поделиться новостью с другом и обсудить с ним, где спрятать оружие. Однако последний убедил его, что винтовки можно продать, и обратился к посреднику, который донес об этом военным властям. Через несколько часов после того, как партизаны покинули первое гостеприимное пристанище на Кубе, в него ворвался враг, арестовал Пабло Уртадо и захватил все оружие.
Герильерос находились в доме адвентиста Архелио Росабаля, которого все звали Пастором. Как только до этого человека дошло печальное известие об аресте Уртадо, он сразу связался с другим крестьянином - последний очень хорошо знал местность и симпатизировал повстанцам. Той же ночью он согласился провести их в более безопасное место. В пути останавливались у Карлоса Маса, примкнувшего позднее к повстанцам, Перечу и еще у нескольких крестьян.
Невзирая на картечь и военные джипы горстка партизан пересекла шоссе ведущее в Пилон. Теперь нужно было снова ждать рассвета, потому что проводника убили, и они заблудились; следовало найти крестьянина, который привел бы туда, где можно купить немного еды, - при слове «купить» Че едва удерживался от смеха, и астма снова начинала душить, но и здесь, как и во всем другом, никому не придет в голову оказать неповиновение Луису: за еду надо платить, но сначала объяснить местным жителям, кто они и зачем сюда нагрянули. Нужно было видеть лицо Роберто - в заброшенной хижине на горном хребте, - как он сунул пять песо под тарелку в обмен на жалкую пищу, которая досталась партизанам и была вкусней манны небесной, вкусней обеда в отеле «Ритц», если только там взаправду вкусно кормят.
Че так лихорадило, что приступ астмы проходил - нет худа без добра, - но он снова думал о выражении лица Роберто, когда тот оставлял пять песо в пустой хижине, и хохотал так, что снова задыхался, проклиная себя. Настало время поспать, выставили караул, остальные отдыхали, сбившись в кучу, а Эрнесто ложился в стороне от всех - ему всё время казалось, что он беспокоит товарищей кашлем и хрипами в груди. По сути, хорошим в этот день было лишь одно - неведение насчет Луиса; в остальном - дело дрянь: из восьмидесяти человек после высадки осталось двадцать, да и те растерялись тремя группами в джунглях. Хавиер был убит одним из первых, Перуанцу вырвало глаз, и несчастный три часа боролся со смертью, а Гевара ничем не мог помочь - даже прикончить его, когда отвернутся остальные. Весь день они дрожали от страха, как бы какой-нибудь связной (к партизанам прокрались трое, под самым носом у неприятеля) не принес известие о смерти Луиса. В конце-то концов, лучше ничего не знать, думать, что Луис жив, сохранять надежду.

С первыми проблесками зари на партизан напал отряд регулярных войск - пришлось отказаться от продвижения на северо-восток и пробираться по плохо разведанному району, тратя последние боеприпасы, пока Рамиро - еще с одним товарищем - не зацепился за гребень горы и оттуда не укоротил малость вражеские лапы. Гевара вместе с Роберто в это время перенесли раненного в бедро Тинти на другую, более защищенную высоту, где можно было продержаться до ночи. Враги никогда не шли в атаку ночью, хотя у них были сигнальные ракеты и прожекторы; их словно охватывал страх, что превосходство в оружии, которого они не берегли и не считали, теперь им не поможет, но до ночи еще был целый длинный день, и герильерос оставалось всего пятеро против этих храбрецов, а тут еще самолеты то и дело пикировали на лесные прогалины, безжалостно уродуя пулеметными очередями рощи пальм. Через полчаса Рамиро прекратил огонь и присоединился к остальным. Никто и думать не мог бросить Тинти - слишком хорошо была известна участь пленных. Регулярные войска, сбитые с толку промахом авиации, штурмовали высоту довольно далеко на восток от укрывшихся партизан; и тогда герильерос, недолго думая, взобрались на гору по адски крутой тропе и через два часа вышли на почти голую вершину, где зоркий глаз одного из товарищей высмотрел пещеру, спрятанную в высокой траве.

Пока Че оказывал помощь потерявшему сознание Тинти, лейтенант Рамиро объявил, что на рассвете, незадолго до атаки регулярных войск, он слышал пальбу из автоматов и пистолетов на западе. Это мог быть Пабло со своими парнями, а пожалуй, что и сам Луис. Лейтенант спросил, не стоит ли с наступлением темноты предпринять попытку пробиться к соратникам. «Чего спрашиваешь, если сам уже решил лезть под пули?» - ответил Че. Тинти осторожно уложили на подстилку из сухой травы, в самой прохладной части пещеры, и курили отдыхая. Двое других товарищей стояли на часах у входа. «Для меня такие прогулочки - одно удовольствие, дружище, - сказал Рамиро, весело поглядывая на Че. Так они посидели немного, подбадривая шутками Тинти - у бедняги начался бред, - и, когда Рамиро уже собирался уходить, явился Роберто с каким-то горцем и четвертью туши жареного козленка. Измученные герильерос глазам своим не верили и ели этого козленка так, будто он был бесплотным призраком; даже Тинти пожевал кусочек - через два часа он отдал его обратно вместе с жизнью. Горец принес весть о смерти Луиса - герильерос завтрак от этого не прервали, но, видит Бог, соли было слишком много для такой малости мяса... Сам крестьянин не видел, как убили Луиса, но его старший сын - также примкнувший к революционерам и вооруженный старым охотничьим ружьем - входил в отряд, который помогал Луису и еще пяти товарищам под шквалом картечи перейти вброд реку. Парень утверждал, что Луиса ранило, когда он почти добрался до берега; до ближайших кустов он так и не дошёл. Крестьяне поднялись в горы - которые знали как свои пять пальцев, - и с ними двое из отряда Луиса, они должны были придти этой ночью, с оружием убитых и боеприпасами. Рамиро закурил еще сигару и вышел. Че был около Тинти - тот медленно отходил, почти без мук. Итак, Луиса нет в живых, козленок - пальчики оближешь, этой ночью герильерос станет девять или десять, и боеприпасов хватит, чтобы продолжать борьбу. Вот такие новости. Во мраке пещеры, медленно покуривая сигару, Че размышлял: если и Пабло убит, то волей Луиса командующим станет он – Гевара и это было известно и Лейтенанту, и всем товарищам, так что ничего не останется, как принять командование и привести отряд в горы и продолжать драться, как будто ничего не случилось.
Рамиро уже вернулся и смотрел на тяжело дышавшего Тинти. «К нам только что примкнули два парня из леса» - сказал лейтенант, но в глаза Че не глядел - угрюмо жевал сигару и, кажется, ждал, чтобы сказал что-нибудь Гевара, чтобы Че первый завел разговор о Луисе.
Потом Тинти ушёл в лучший Мир. Горцы предложили его похоронить, а Эрнесто остался в пещере, отдыхая, хотя там нестерпимо воняло блевотиной и холодным потом.

***
Воссоединение

Приняв во внимание разницу во времени, Че представлял себе, как в ту минуту, в среду, его друг Альберто входит в свой врачебный кабинет, вешает шляпу на вешалку, бегло просматривает почту. Это не была галлюцинация - Эрнесто просто вспоминал те годы, что они прожили так близко друг от друга, разделяя вкусы в политике, женщинах и книгах, ежедневно встречаясь в больнице; каждый его жест, каждую гримасу Эрнесто знал наизусть, и это были не только его жесты, его гримасы - они заключали в себе весь тогдашний мир Гевары: его самого, жену, отца, пламенные передовицы его газеты, полуденный кофе с дежурными коллегами и чтение, фильмы и идеалы. Че спросил себя, что обо всем этом подумал бы его друг: о Луисе или о самом Эрнесто? Даже рот не нужно было открывать, чтобы сказать: «Я думаю, что твоя революция - просто...» В этом не было абсолютно никакой надобности - так и следует: эти люди не могли принять перемену, которая обнаруживала подлинную цену их дешевого милосердия в часы больничного приема, их регламентированной филантропии в складчину, их добродушия среди своих, их показного антирасизма в салонах, пока кто-нибудь не соберется замуж за мулата... их католицизма при ежегодных солидных дивидендах и пышных праздниках на украшенных флагами площадях, их «розовой» литературы, их любви к фольклору в дорогих нумерованных изданиях, их собраний коленопреклоненных чинов, их идиотского и неизбежного загнивания. «Бедный друг, - позже писал Че, - мне так было его жаль: как остолоп защищает ложные ценности, которым придет конец на его веку или, в лучшем случае, на веку его детей: защищает феодальное право собственности и неограниченного богатства, когда у самого лишь врачебный кабинет да добротно обставленный дом. Защищает церковь, когда буржуазный католицизм жены вынуждает его искать утешения в объятиях любовниц, защищает мнимую свободу личности, когда полиция оцепляет университеты, цензура душит печать, - и защищает все это из страха, из ужаса перед переменой, из скептицизма и недоверия - единственных живых божеств в его несчастной, пропащей стране!» Хотя с другой стороны, Альберто видел в солдате «человека с женой и детьми», в то время как его друг спокойно мог убить солдата, оказавшегося в прицеле его винтовки, «спасая тем самым 30 тысяч детей от голодной смерти».
Вот о чем думал Че, когда вбежал лейтенант Рамиро и крикнул, что Луис жив – «Жив, черт бы его подрал» - что только что с ним установлена связь: он пришел в высокогорный район с пятьюдесятью крестьянами, они в низине захватили у попавшего в окружение батальона прорву оружия.
На рассвете один из горцев отвел лейтенанта и Роберто туда, где был Пабло еще с тремя товарищами, и Рамиро вскарабкался к Пабло, упиравшемуся оземь ладонями - ноги у него были изранены на болоте. Герильерос стало уже двенадцать. Пабло крепко обнял Че Гевару и сказал, не вынимая сигареты изо рта: «Луис жив - мы еще можем победить», а Че на совесть забинтовал ему ноги - парни потешались над ним, дескать, он надел новехонькие белые туфли: ох и задаст ему брат головомойку за эту роскошь не ко времени! «Пусть себе ругается, - отшучивался Пабло, яростно куря, - чтобы бранить, надо жить, товарищ, а ты ведь слышал, он жив - живехонек, мы как раз к нему лезем, и ты на славу забинтовал мне ноги...» Но радость была недолгой - как только взошло солнце, на партизан и сверху и снизу обрушился град свинца, пуля задела Че ухо, а попади она на два сантиметра ближе... Позади полегли два горца и ординарец Пабло - с лицом, развороченным осколком снаряда. Бой продолжался пока самый младший из горцев, до сих пор такой молчаливый и застенчивый, не сообщил, что в ста метрах, чуть левей и чуть повыше, есть тропа. Герильерос шли и стреляли как дьяволы, принимая огневое крещение. Наконец собрались у подножия, откуда брала начало тропинка, стали карабкаться вверх. Астма не давала Че Геваре идти, и на шее крови было больше, чем из зарезанного поросенка, но зато была уверенность, что и в этот день они уйдут от пуль и воссоединятся с Луисом. Мало-помалу огонь редел, вскоре стали слышны только привычные ругательства: «Трусы, только бахвалятся, а в бой не идут», - и вдруг – тишина. Деревья снова живые и дружелюбные, неровности почвы, раненые, которых надо выхаживать, фляжка воды с чуточкой рома переходит из уст в уста, вздохи, иногда стон, и отдых, и сигара, идти вперед, карабкаться и карабкаться.
Наконец, вершина хребта, маленькое ранчо, где у крестьянина было немного юкки и мохо, и свежайшая вода. Упрямый и добросовестный Роберто опять совал крестьянину какие-то песо, чтобы заплатить за угощенье, а вся братия, начиная с хозяина ранчо, животы надрывала от смеха.
Когда стемнело, тропинка стала круче, и карабкаться было просто невозможно, но самолюбие партизан утешалось тем, что Луис выбрал надёжное место для встречи - туда и лань не взобралась бы. Стемнело, когда добрались до последнего часового и промаршировали один за другим, называя пароль за себя и за горцев. Наконец-то вышли на поляну, где Луис стоял, прислонившись к дереву, - разумеется, в своей фуражке с немыслимо длинным козырьком и с сигарой во рту. Пабло бросился вперёд, чтобы обнять брата, а потом Гевара выждал, чтобы и Лейтенант и остальные тоже стиснули Кастро в объятиях, и впился в него взглядом, зная, что он сейчас повторит свою обычную шутку. «Как дела, гаучо?» - спросил Луис. «Идут, барбудо, - парировал Че, и они зашлись от хохота. Фидель прижался челюстью к лицу Че, от чего рана у того невыносимо заныла, но эту боль Эрнесто счастлив был бы терпеть до конца своих дней.

Отряд Че пришел без обмундирования и оружия, имея всего два автомата. Фидель был страшно возмущен: «Вам повезло, что не пришлось заплатить за совершенную ошибку. Оставить оружие в этих обстоятельствах – означало заплатить своей жизнью. Оружие было единственной нашей надеждой, чтобы спастись в случае встречи с батистовцами. Оставить его было преступлением и глупостью».