Размышления во время пасьянса

Солитер – один из видов пасьянса. Еще так называется крупный брильянт. По какому-то многозначительному капризу русского языка, если над буквой «е» появляются две маленькие, невзрачные точечки, то она превращается в букву «ё», а новое слово «солитёр» обозначает ленточного червя. Все дело в незаметных точках.

Расклад не самый легкий. Бубновая дама в одном из карточных столбиков, в самом его конце.
Какая-то женщина. Её жизнь под звуки бубна. Зимняя дорога и сытный запах лошади. Розвальни с душистым сеном и веселый звон бубенцов. В мягком сене, в просторном овчинном тулупе, прячется от лютого рассветного мороза молоденькая женщина с ребенком. Забубенная жизнь Любки Браги. Наша бубновая дама получила эту кличку вовсе не за браговарение. А за что? С чего все началось?
 Король пик или король треф?

Её первый и последний муж Петро был отъявленным браконьером. Всю свою несознательную жизнь бил лосей и торговал мясом, а официально, занимался подсочкой древесины и сбором сосновой живицы. Никогда не стрелял дважды.

Восьмерку на девятку… Примерно столько он и отсидел.
То, чем он занимался, сама эта профессия, называлась, кажется, «вздымщик», но в народе этих людей называли «серотопами». Серотопы были независимыми «лесными братьями», жили в лесу по своему разумению и понятиям, которые, частично, правда, только по праздникам, во время поголовной пьянки, совпадали с жизнью всего остального, тоже пьющего государства.
Короля пик отправим в свободную ячейку, туз треф ушел в дом…. А бубновая, забубенная дама легла на короля треф. Он действительно был больше похож на замусоленного короля треф.
Да, Любка, совершенно случайно, связала свою жизнь с Петром, одним из таких трефовых баламутов, из-за того, что непоправимо забеременела уже в юном школьном возрасте, так и не успев ответить на глупые вопросы по уставу комсомола. Что такое «демократический централизм» она так и не узнала.

Тройка легла на четверку. Малышу было месяца три-четыре….
Молодым мамашам-пионеркам категорически не дозволялось учиться среди непорочных советских школьников, а потому, не окончив восьмилетку, юная женщина-девочка была вышвырнута и из школы, и из дома вместе с нечаянным дитем.
Король и бубновая дама ушли в отдельный столбик. За ними ушел маленький пиковый валетик….
Она, вместе с сыном, тихо и как-то незаметно исчезла из отчетного статистического благополучия и невыносимо счастливой, в рамках отдельного государства, жизни.
Любка не успела пойти по рукам. Стать вокзальной шлюхой она не могла. И не столько по причине отсутствия подходящего вокзала, сколько из-за всеобщего отрицания самой проституции и секса, как явлений, чуждых общественному и политическому устройству страны.
Путающуюся в словах и слезах девчонку, да еще и с ребенком на руках, подобрал и пригрел проходимец, авантюрист и серотоп Петро.

Король, дама, валет – и все остальные. Так они и жили.
Он сделал Любку хозяйкой своей бич-хаты, её сына – своим сыном, и не позволял никому даже ухмыляться в сторону молодой жены и, тем более, ребенка.
Десятка червей легла на валет. Лет с десяток они были счастливы. А трефовый король?
Все откуда-то знали, что он далеко и долго сидел за убийство первоначально вполне живого человека, и Любку не трогали. Молодые коротали жизнь в заброшенной деревне, где не было милиционера и прочих атрибутов советской власти. В этой деревне жили только серотопы и те, кому городская жизнь сулила только тюремно-лагерное продолжение.
Любка разрешала Петру все. Он ласково называл её «тигрой». А она, в свою очередь, обрушила на него вовсе не тигриную, независимую, а такую собачью любовь и преданность, что он и сам не знал: радоваться ему или, скорее, опасаться за свою, бесплатную для государства, но дорогую для него самого, жизнь.

Любка научилась варганить брагу в круглой стиральной машине «Кама» и стрелять из ружья, она пекла хлеб и ходила на широких самодельных лыжах похлеще иного мужика. Любка ничем не отличалась от людей, среди которых жила. Мужичий наряд скрывал стати красивой женщины: глаз цеплялся за старую телогрейку и резиновые сапоги. Обычная русская баба, каких множество и было и есть в родном отечестве.
Но уж никак не бубновая дама, которая томно смотрит куда-то в сторону из столбика других карт.

Эта бесстрашная дама всегда смотрела прямо в глаза любым обстоятельствам и могла одним ударом кулака сбить с ног любого брата-серотопа, и не раз выносила на руках своего, чуть живого, отчаянного муженька из самого пекла пьяной драки.
Короче говоря, жили хорошо, семейно. Любка, вместе с Петром, тягала из леса, и умело прятала мясо убитых лосей. И, кстати, придумала замечательный тайник для хранения солонины: около их избушки лежало огромное колесо от трактора «Беларусь». Любка превратила это колесо в цветущую клумбу, под которой была вырыта глубокая яма, где и пряталась бочка с соленой лосятиной.

Петро сидел, бывало, на краешке этой «клумбы» и обсуждал с приехавшим охотоведом проблемы борьбы с проклятыми браконьерами, а Любка в это же время давилась от смеха, демонстрируя приехавшему из города милиционеру сугубо растительное содержимое старенького холодильника «Саратов».
Жизнь шла своим чередом. Малыш рос. Петр и пил «по черному», и Любку поколачивал не больно, больше для порядка. Но она все терпела и на удары щупленького, низкорослого мужа не отвечала. Любка называла своего хозяина не иначе, как Петром Васильевичем, и никогда не материлась при нем, хотя от него самого других слов почти и не слышала, да и сама приличных слов, кажется, не знала. Но она его любила, и готова была хоть самому черту глотку перегрызть за своего Петра.

Пиковая дама не ложится на короля треф – это против правил. Но дама червей вполне могла бы занять место бубновой, если бы наш король уже не был занят.
Были и курьезные ситуации в их жизни. Нравы серотопов, как известно, были свободны, но суровы. Любка однажды приревновала своего Петра к какой-то новой в их узких кругах даме. Петро шел к подружке с подарком: в каждой его руке была трехлитровая банка с брагой, которую «замутила» для него молодая жена.

Трехчасовая Любкина засада в сугробе дала результат…. Петр услышал команду: «Стоять» и два выстрела подряд. Обе банки были вдребезги разбиты, а Любка быстро перезаряжала ружье. Петр сказал: «Пи…дец браге», моментально передумал идти на свидание и под стволами 12-го калибра быстро вернулся в избушку, к домашнему очагу в форме «буржуйки». После этого, от сильных переживаний, Петр получил временную импотенцию, называемую по-простому «нестоячкой», а Любка кличку – Брага.

Пасьянс сложился…. Попробую еще один расклад.
Лес, которым кормилась Любкина семья, давно выпластали и деревня совсем зачахла.
Серотопам перестали платить за работу, и они потянулись, на свою погибель, в город. Лесному человеку в городе жить тесно и страшно.
Петро «запился» и умер пару лет назад. Сын Любкин давно вырос.
Интерес к жизни притух, и Любка сама начала попивать, не понимая, как и зачем жить.
Больше нет ни одного возможного хода, не получилось…. А Любка, забубенная дама, живет где-нибудь, среди нас.