Школы жизни

1

Через два часа после тренировки, когда не ожидалось больше никаких испытаний, Никиту вызвал к себе инструктор Трухачевский и без предисловий сказал ему следующее:
– Все, Тощин. Я вижу, что ты не выдержал испытания. Жизнь тебе не по зубам. Сегодняшнее бессилие доказало это. Собирай свои вещи, получи расчет, в канцелярии заполни обходной листок и – может, в другой жизни тебе повезет.
– И это… все? – только и нашелся что спросить Никита.
Трухачевский посмотрел поверх очков так, словно приглашал кого-то посмотреть на придурка, но никого в комнате больше не было.
– Ты даже вопросов не умеешь задавать. Ты оставляешь впечатление полного идиота. Знаешь, мне уже надоело исправлять твои ошибки.
– Так что же мне делать? Может быть, почитать что-то надо. Так вы подскажите.
– Дело не в чтении – ты и так перестарался. Выйди, проветрись, прогуляйся, может, найдешь что-нибудь свое.


2

В бухгалтерии Аделаида Константиновна едко хихикнула.
– Ну что, сынок, доигрался?
– Да я не играл вовсе.
– Я так, к слову сказала. Есть такое слово. Но дело не в слове, не в том, что я думаю сейчас. А сам виноват. Больно жаден был. Все время пересчитываешь деньги. Чуть что сразу в бухгалтерию.
– А ваше какое дело, чьи деньги я трачу и на что.
– Правда, не мое это дело. Но посмотри, других-то не выгоняют. Потому что ведут они себя прилично, по-человечески. Человеком нужно быть.

3

То же самое ему говорили в канцелярии и на выходе – тройка охранников, с которыми Никита, казалось, был дружен. Они добавили другое слово – прошляпил. Что "прошляпил", они не объяснили, но перед выходом на свободу Никита остро почувствовал ненужность дальнейших вопросов и переступил порог. Прав был Труха, нужно было почаще выглядывать на улицу и проветривать свои мозги. Сразу стало дышаться как-то иначе – до головокружения и тошноты. Ведь все-таки остался без занятия, без работы, без жизни. Подкосились ноги, но так как улица была пуста, да еще необычно – смертельно – пуста и – он уловил это краешком сознания – некому было бы его спасать, поднимать, поддерживать и связывать с ним свою дальнейшую жизнь, он устоял на ногах и только зашатался. Расчет все-таки был выдан – и не как пособие по безработице, а в качестве гонорара, когда-то задержанного и нахально не выдаваемого. За стихи. "А теперь решили сыграть в справедливость" – злился Никита, обдумывая, как можно потратить сейчас с неба свалившийся дар и что делать дальше.




4

Дома рухнули надежды на празднование своего освобождения. Пока он доехал, сменив три транспорта, к себе на окраину, деньги успели обесцениться. Стихи потеряли спрос в одно мгновенье и цены на самые необходимые товары выросли во мгновенье ока. Так и было написано на ценниках: "Во мгновенье ока". Вечность потеряла всякий смысл. Не растерянные еще привычки самосохранения заставили его действовать. Он сел за печатную машинку и написал несколько объявлений: "Одинокий мужчина ищет себе друга, подругу и женщину", "Одинокому чек-у требуется общежитие", "Инвалид жизни ищет работу", "Лиха беда - начало", "Нужно действовать сообща". И самое главное – "Хочу родиться заново". Но над этой фразой пришлось поработать. Были такие варианты: "Я люблю тебя, жизнь", "Думая о жизни, думай о смерти", "Деревья умирают стоя", "Любитель поэзии и искусства ищет себе место под солнцем".


5

"Нет, все не то" – думал неудовлетворенный Никита. В школе было слишком искусственно, а здесь слишком живо, но опять-таки ненатурально как-то, неестественно. Там ломали руки, выдергивали из суставов, вышибали зубы и искры из глаз, унижали, позорили, стучали по голове, ломали и мочили, а здесь всего этого нет, не чувствуешь себя. Там бросали наземь, пытаясь добиться в тебе человека, а здесь не чувствуешь земли. Завис в подвешенном состоянии. И без парашютов при том. Когда что кончиться или начнется – неизвестно. Полная отдача в руки судьбы, которой, кстати, не было в школе. Там была дисциплина, тренировка, уроки были, наставники и дедовщина. Муштра по праздникам. А здесь ничего нет, кроме ненужных правил дорожного движения, ненужных, потому что на улицу Никита не смотрел.


6

Очень скоро колесо случайности заработало и у Никиты появилось: кусок черного хлеба, кошка, женщина и амортизатор. Женщину звали Лена, а что делать с амортизатором, он пока не догадывался. Может быть, пойти работать автомехаником? Но как же это далеко от его всегдашних, тогдашних планов. Он еще думал по-старому, не разучился, так и не научившись как следует жить. Но вскоре эти дары обнаружили свои недостатки. Черный хлеб был горек, кошка оказалась суррогатом друга и никого не допускала в свой внутренний мир, Лена писала письма на "мыло" и не готова была воплотиться. Амортизатор был ничем иным как пружиной и ничего общего с двигателем машины – как того хотелось – не имел. Амортизатор без машины запутывал все планы. Никита пристроил его под свое кресло, но и после того, как с разбегу бросался в кресло, не чувствовал никакой амортизации. Слишком слаб был он.


7

Лена писала: "Привет, Никита. Я очень хорошо понимаю твое состояние. Ты выбит из круга своих повседневный занятий и мыслей, тебе нужна опора. И как легко в таком случае обратиться к первой попавшейся девушке и предложить ей стать твоей подругой. Но попробуй заглянуть в душу твоей случайной спутницы. Ведь и она – такой же ранимый и тонкий человек, как ты. И ей нужен друг, поддержка и гарантия стабильных отношений впредь и впрок. Ты мне очень нравишься. Ты мне предназначен судьбой. Ты так красиво пишешь, твои стихи погружают меня в волшебный мир чувств. Правда, остается много непонятного и у меня появляется много вопросов, и как-нибудь, со временем, мы обязательно поговорим об этом. Я хотела бы побольше пообщаться с тобой, прежде чем наши отношения станут более близкими и однажды томительным и душным майским вечером я отдамся тебе. А пока к супружеским отношениям я не готова. Надеюсь, ты будешь не очень обескуражен и найдешь в себе силы подтвердить свою верность любви. Пиши мне обязательно".
Никита посмотрел на календарь – было первое июня. День защиты малолетних. До "томительного и душного майского вечера" оставалось как минимум одиннадцать более томительных месяцев. И здесь вышла промашка.


8

Запищал телефон:
– Алло, здравствуйте. Это Никита Тощин?
– Так точно.
– Нам дали ваш номер телефона и представили как человека образованного, умного и эрудированного. Это соответствует действительности?
– Если судить по диплому, то – скорее всего, если по моему нынешнему состоянию – вряд ли. Я все забыл, ничего не умею, дела валятся из рук.
– Отлично. Меня зовут Нина Ивановна, можно просто Нина. Не могли бы вы зайти в нашу секцию.
– Опять – секция!
– О нет, это не то, что вы подумали. Здесь мы не будем бить и ломать человека, вышибать из него дух. Наоборот, мы даем человеку силы и уверенность в завтрашнем дне, дарим покой и учим взаимопониманию. Вы слышали о школе транс-энерго-информационных технологий. Зайдите на наш сайт, посмотрите, подумайте. В случае чего – загляните.


9

Нина Ивановна с первого взгляда показалась той женщиной, о которой он мечтал всегда. Она была немного старше Никиты, с явными и милыми признаками женщины за тридцать. Иероглиф морщинок, тонких и четких, говорил о задумчивости, одиночестве и решительности. У нее был уже определенный склад характера, состоящий из хорошо просматриваемых напластований различных жизней. Первая любовь, расставание, одиночество, работа, смена работы, существование одинокого волка в мире бизнеса, отдельные киты деловых партнеров, ужины в ресторанах и гостиницах. Потом очередное разочарование. И вот – место референта в новой школе по выживанию. Главы хорошо знакомой книги. Никиту всегда тянуло к порядку и системности. Но кроме того, в ней он увидел еще один раздавленный пласт, рассыпавшуюся главу, мысли из которой расплылись по всем остальным уголкам характера и окрасили судьбу умеренным макияжем. Семья – вот чего не хватало этой женщине, угадал Никита. О ней она думает неслышно и постоянно, к этому она родилась, это в ней оказалось раздавленным, но не исчезнувшим, что придавало очарование давно забытой женственности всему ее облику.


10

Курс обучения в новой школе состоял из коренного пересмотра своих прежних жизненных позиций. На уроках заставляли вспоминать всякого рода события и упущенные возможности, встречи и невстречи. Учили жить собой для другого и другим для себя. Составляли свой собственный портрет, изучали марсианский язык. Ставили парапсихологические опыты, культивировали сенсорику. В общем – стандартный набор платных вузов по магии и астрологии. Писали прожекты и проспекты будущей жизни – курсовые работы. А самое главное – учили обмениваться информацией, не разговаривая, а глядя друг другу в глаза. Нина Ивановна стала партнером Никиты по этим молчаливым разговорам. И в этом также был знак верховной закономерности.
"Я смотрю в твои глаза и мне кажется, что мы с тобой долго-долго были знакомы".
"Мне тоже так кажется, хотя то, что мы не встречались прежде, имеет смысл, например тот, что мы можем сейчас беспрепятственно глядеть друг другу в глаза и любить".
"Любить? Ты сказал "любить". Как это интересно. И не боишься?"
"Бояться? Тебя?"
"Нет, не меня, а этого слова. Ведь оно сколько бед наделало в твоей жизни".
"Верно. Но почему-то веришь любви. Хотя иной раз, действительно, боишься произнести это слово, уничтожаешь в себе воспоминания о том, во что превращается человек, когда из него уходит любовь, – в груду металла, как в машину всмятку после аварии".

11

После занятий Никита дожидался Нину, у которой всегда оставались дела. В самом офисе Никита не любил бывать, ему не нравился директор Виталий Комиссарович, человек, который вместо желаемого добродушия надел на себя маску глупости. Он всегда рад был Никите и встречал его широко расставленными руками, возгласом: "проходи, брат". Прежняя школа научила Никиту просверливать людей колючими глазами и не доверять чрезмерному доверию. А Нина рассказывала, что Комиссар жизни сохраняет свое глупое равнодушие, когда остается один. То ли он медитирует, то ли вспоминает слова. А слова он произносил тяжело. Его трудно было слушать. Потому что он говорил одно и то же, что было сразу понятно. Но студенты терпеливо его слушали, надеясь на легкий экзамен и получение сертификата, который давал им право войти в жизнь и покончить с межжизненным пространством. Но Нина, хотя она, как и Никита, была на первом курсе, а до этого и не было никакой школы и в то же время было множество, бессчетное количество всяких колледжей, курсов по совершенствованию, учебных центров, – сомневалась, что экзамен будет легким.
– Через год он сам должен сдавать экзамен для продления лицензии, и наш экзамен будет зависеть от этой лицензии. Сумеет он сохранить свою школу – мы станем дипломированными специалистами. А если вдруг почувствует неладное, то школа станет банкротом и он исчезнет с нашими деньгами.

12

Главной истиной, вокруг которого вертелись слова доктора Жизни (таково было неофициальное звание Виталия Комиссаровича), было то, что человек должен из себя хоть что-то представлять. Он должен быть чем-то – хоть деревяшкой, хоть рабом или высоким специалистом. В нем обязательно должна гореть хоть одна искра – от костра воли к жизни. Иначе он – пустое место, иначе с ним ничего невозможно сделать. Он тогда негоден ни для чего.
И как ни вглядывался в себя Никита, ничего стоящего найти в себе он не мог. Это не могло его не волновать. Он чувствовал в себя огромную черную дыру, в которую все проваливается, но ничего не может утвердиться. Словно в нем с самого начала была нарушена система, сломан часовой механизм. Специально о таких людях доктор Жизни прочел целую лекцию. По его словам, причина крылась в тех структурах, которые заняли его жизненное пространство с детства, в частности писание стихов и настрой на долгое, затянувшееся во времени образование. Кому нужен поэт или кандидат наук в современном обществе? Последнего, кстати, подталкивают в докторантуру – но это и есть подмена: ему ведь так и не удается поработать кандидатом, ему отказывают в должностях и местах.
Специально для Никиты были проведены лабораторные занятия, на которых студенты пытались перепрограммировать себя. Никита, вспомнив об амортизаторе, никак не мог применить эту пружину к своему вариангту жизни, и все твердил: "я хочу быть водителем". В то время, как остальные мечтали стать "космонавтами", "программистами" и "банкирами".


13

Почему-то ему стало грустно от нового письма Лены:
"Привет, Никита. Как ты, как твои успехи в школе, когда у тебя экзамены. Напиши обязательно, потому что я тебе очень симпатизирую и сочувствую тебе. У меня – удача. Поздравь меня. Я прорвалась в систему Закрытых Банков. Ты представляешь, что это такое? В наше время человеку без специального образования путь туда практически закрыт. Сейчас, для того чтобы жить, человек должен что-то из себя представлять. А у меня образование чисто условное – юрист. Что я могу сделать для Жизни? То, чему меня учили не востребовано. Теперь же я могу много зарабатывать. Теперь я полностью погружусь в жизнь, булькающей вокруг Деловых Центров. Перспективы такие, что через полгода я смогу купить себе автомобиль и наконец забуду эти паршивые муравейники: маршрутки, автобусы и метро. Буду много путешествовать – по своей работе. Да и в отпуск смогу позволить себе поплескаться на пляжах Тихого Океана. Сначала я буду работать помощником у юрисконсультанта, потом сдам экзамены и стану, как обещают, секретарем заведующего отделом (какого, не знаю). Ну, что скажешь? Разве это не удача? Ну ты пиши, не забывай свою электронную подругу. Да, я сейчас очень сильно занята, так что не знаю, когда мы сможем встретиться в другой раз. Последнее твое стихотворение почему-то навеяло на меня грусть. Что-то случилось тревожное? Пиши. Л."


14

"Сегодня ты грустен более обычного – скажи, что случилось".
"Я думаю об одиночестве. Не своем, не здешнем, а о том, которое нас ожидает, когда мы начнем жить по-настоящему".
"Ты не веришь в жизнь?"
"Верю. Но то, что нас ожидает после того, как мы родимся заново, в лучшем случае – продолжение прежнего. Мы будем жить по второму кругу, если не по третьему".
"Ты еще не решил, чем будешь заниматься?"
"А зачем? Зачем нужно чем-то заниматься, что-то представлять из себя, чтобы занять свое место под солнцем. Почему нельзя испытывать чистую радость от одного факта, что живешь, дышишь. Зачем я должен любить кого-то, оплачивая свою любовь годами работы, пота, слез".
"Там все будет не так, как ты думаешь. Там у тебя будет семья – и ты почувствуешь, какая это радость – нести ответственность за человека, которого любишь и с которым родишь ребенка".
"Разве это не продолжение цепи существований, горьких, скорбных, одиноких".
"Нет, нет, нет".

15

– Обними меня. Не молчи. Сажи что-нибудь.
Он повернулся к ней и погрузил в ее волосы лицо.
– Мне кажется, что все это не по-настоящему с нами происходит. Словно в каком-то сне.
– Мне тоже так кажется.
– Словно это не мы, а какая-то программа за нас выполнила свою функцию.
– Не говори чепухи, милый. Ты же знаешь, что это не так.
– Не так, но и так. Я тебя люблю.
– Опять сморозил не то, милый. Вот это как раз не совсем соответствует действительности, хотя мне это приятно слышать.
– Ты не веришь мне?
– Ты сам себе не веришь.
– Тогда что же это: влечение полов или …
– Или.
– Тогда мы должны с тобой пожениться. Выходи замуж за меня.
– Ха-ха. Так просто? Неужели ты не понимаешь?
– Что я не понимаю.
– Поцелуй меня еще раз.
– А все-таки… ответь.
– В той жизни все будет по-настоящему. И любовь, и семья, и тело. И ты будешь настоящий. И я буду…


16

В конце сентября стояли дни бабьего лета. По вечерам воздух был неподвижен и плотен. Никита и Нина подолгу гуляли после занятий, задерживаясь в строениях воздуха и пространства, гуляли словно среди развалин какого-то города, где бушевала жизнь, о которой они читали: шум базаров, горячая улица пышет плавящимся асфальтом и автомобильным движением, толпы гуляющих, среди которых попадаются постоянные знакомые, добрые и беззащитные люди, чувствующие себя увереннее вместе со своей спутницей или спутником. Это все было бесплотным, этим предчувствием жизни был наполнен воздух. Начинало темнеть, и сумерки сгущали ощущение жизни до пределов. Хотелось выть или кричать от радости. Еще немного – и шагнешь в этот только что слышанный мир. Но они возвращались к себе (с недавнего времени они стали делить постель и стол). Скоро, еще немного и начнутся экзамены. Нина определилась с дипломной работой – она будет писать о проблемах женщины в постиндустриальном обществе. А Никита еще не выбрал тему. Надо было торопиться.


17

На курсе был один странный парень, Блез, который хотел родиться пресс-секретарем у президента. Неважно какого и в какой стране. Ему казалось, что приобретенный опыт журналиста дает ему право честно выполнять свои обязанности вне зависимости от политической конъюнктуры. "Все продается и все покупается. Я буду честно продавать свой труд". У него будет блестящее будущее – так поговаривали на курсе. Нина гордилась Блезом и ставила его в пример. Вот человек, который знает, как он будет жить. А пока этому парню приходилось работать по ночам в подземелье – инспектором железнодорожных путей. Был еще Алик, он мечтал попасть в Царствие Божие. Но и здесь не обходилось без товарно-денежного обмена. У него кое-что было, о чем он не говорил. Но все знали – происхождение и убеждение, которого он не никогда менял. Алла хотела устроиться домработницей, проще говоря матерью трех детей. Диплом ей нужен для привлечения холостяков, которых она не замечала среди сокурсников. Ее интересовали люди артистического склада, певцы, художники, тунеядцы. Елизавета готовила себя в мученицы, оттого и характер у нее был – не подступишься.


18

Зима голодной неудовлетворенности выдала сильнейшую стужу и совсем мало снега. Это обстоятельство удручало Никиту – надо было поддерживать огонь в печи, добывать дрова и керосин, а глазам все меньше радости. Одного куска хлеба на двоих недоставало. Нина подолгу задерживалась в офисе, свою зарплату она откладывала на путешествие в будущее, и часто оставалась ночевать в офисе, где горело электричество и работали обогреватели. Там же оставались и другие однокурсники. Но Никита никак не мог превозмочь себя и не оставался в чужом доме. Он плелся к себе, в неуютную и холодную, но такую родную темноту. По дороге думал о Нине. Ее загадку он разгадал – здесь не бывает загадок. Но вопрос в том, как бы дотянуть с нею до экзамена. Если это еще не семья, то какова же она, настоящая жизнь. То, что там будет скорби не мерено, он знал, но не мог объяснить, откуда он знал это. И предчувствовал также, что настоящий экзамен начнется тогда, когда он вступит в обитель света и тепла. Вот где будет то, за что нужно расплачиваться своей жизнью. Вот где почувствуешь настоящую радость и настоящую скорбь. И от глупого благодушия доктора Жизни ничего не останется. Точнее, он сам будет там и на очень высокой должности. Но для настоящей свободы жить он ничего не будет значить. Его академия превратится в труху, разлетится в прах, растает как мираж, хотя соберет в своих аудиториях огромное количество населения. Но тут все дело не в количестве, а в качестве. Никита недавно начал работать над дипломной работой, выбрал тему "Одиночество в потустороннем мире". Эта тема была им выстрадана в годы немоты и темноты, что и сейчас, когда он был не он, но только мысль о себе, она вибрировала в нем и заставляла двигаться к жизни. Если другим приходилась сражаться со своими выдумками, то он боролся с собой. Но за что, вот вопрос.


19

Весной с Леной произошла катастрофа, она не выдержала конкуренции и интриг и лишилась своего референтского места.
"Представляешь, пришла жена моего шефа и устроила истерику. Она считает, что я украла у нее мужа. А у меня и в мыслях не было его присваивать. И знаешь, я подозреваю, что таким мерзим способом шеф хотел избавиться от меня. Он меня попросту использовал. Как бы горько ни было, я говорю во всеуслышание, что этот мерзкий человек соблазнил меня, обещав скорейшее продвижение к цели. Помимо всего прочего, он обещал развестись с женой ("одни формальности, дело времени" – говорил он) и жениться на мне. Никита, прости меня. Я тебе об этом ничего не писала, но ты, наверное, догадывался. Такова жизнь, суровая и полная обманов жизнь. Если в тебе есть теплые чувства ко мне, если я тебе еще дорога и тебе небезразлична моя судьба, то спаси меня. Я хочу вернуться к тебе, мой верный рыцарь, мой трубадур. Какие стихи ты мне посвящал! Тот человек не имел сердца и совести. Это я поняла только сейчас. Тебя же я знаю, как саму себя. Если я тебе нужна… не могу дальше писать, горе душит меня…"


20

"Знаешь, нам надо расстаться".
"Что? Что такое ты говоришь? Как мы можем расстаться. Ведь все трудности позади. Зима прошла. Уже тепло становится. Мы вновь будем жить вместе".
"Нет, мы никогда не будем вместе".
"Но почему? Я плохо справляюсь со своей ролью"
"Ты с ней хорошо справляешься, и лучше тебя там никто не справится с твоей ролью".
"Тогда что же случилось?"
"Трудно сказать – ощущение разрыва, пропасти, одиночества тянет меня и тебя в разные стороны, разрывает нас".
"Но поэтому мы должны дождаться своего часа и соединиться там, чтобы никогда не разъединяться".
"Там то же самое. Мы просто идем на новый виток, где предметы и вещи имеют форму и доступны осязанию, где мы перестанем быть собственными тенями и получим тело, а с телом получим кучу проблем, болезней и так далее. Появится несовместимость".
"А где же мы никогда не расстанемся? Пошли туда".
"А это еще дальше, чем поле жизни. За лесом, за пространством и временем. Здесь этому совершенно не учат. Мы выбрали не то заведение".
"Тогда давай поменяем его и пойдем туда, где учат этому. Я не хочу расставаться с тобой".
"И я не хочу. Но я не могу иначе. Я здесь привыкла. У меня уже была жизнь. И не одна. Теперь я долго готовилась к новому рождению. И я не хочу менять себя. Поздно. Прощай".


21

Никита окончательно вернулся в свою тишину и вновь стал слышать слова, настоящие слова, единственные существа, которые поддерживали связь с жизнью. В углу валялся амортизатор – жесткая пружина.
– А наш-то, малохольный, вроде как разженился, – закудахтали соседки.
– Каждый год пытает судьбу свою. В секцию одну записался – руки сломали. Да видно и мозги вышибло.
– Правду ищет. А правда – ведь палка о двух концах. За один схватишь, а другой – хвать по спине, по голове.
– Злой язык у него. Кто с ним жить захочет. Ни с кем не общается. Волком смотрит.
– Да нет, это после Нинки он обозлился. Гадюки этой. Игралась с ним. Он детей хотел, а она – хиханьки да хаханьки.
– Да с таким слюнтяем кто хошь станет стервой. Никогда пьяным не видала, а ум пропитый.
После такой профилактики Никита почувствоал, что наступил момент. Главный момент этого бесплотного существования. Порвать разом со всеми подобиями и выбрать самое главное, что зреет там, внутри, в глубине. Он разбежался и пролетел сквозь целофанновую мутную пленку, натянутую на рамы...


22

...и сразу почувствовал упругий, мягкий, как воздух для новорожденного, толчок зелени, зеленой лужайки. Она приняла его в себя и накрыла покровом густой травы, полевых цветов, мух, шмелей и стрекоз. Все это, чисто-душистое и пряно-удушливое замотало его в кокон, пронесло над стальной цыганской серьгой речной излучины и увлекло глубже, в лоно, в мгновенную кромешную темноту. Темнота растаяла, рассыпалась, задребезжала осколками разбитого стакана, зажегся свет, заигравший на осколках алмазными синеватыми и зеленоватыми бликами, превращая их в подвески, о которых он читал как-то в детстве. Никита оказался в центре распускающейся розы ветров, они выдувались из-под его ног и создавали завихрения, сквозь которые он улавливал призраки городов, военных походов, базаров, людские толпы, зубастые очертания небоскребов. «Вот бы, в Америку, вот бы туда», – мелькнула проворная мысль, сразу превратившаяся в мышь, которая тут же исчезла в темном углу, где еще более черным глазом смотрела ее нора.
«Шутишь – услышал он старческий голос над головой. – Ты же только что оттуда, дурачок. С твоим выбором – только благодать, только несуразица, только ро...»


23

Никита не расслышал последнее слово, потому что его холодными и блестящими щипцами только что вырвало из материнской утробы.
– Мальчик. – Продолжил тот же голос, но уже прокуренным тенором.
– Мамаша, слышите, мальчик. – это была какая-то грудастая и толстозадая тетка, по виду больничная уборщица, только что отложившая швабру и ведро с тряпкой.
Никита щурился от электрического света, спицами коловшего глаза, и грудь его разрывали шарики кислорода и азота, попавшие в легкие. Он никак не мог отхаркнуться. Грудная клетка, изрезанная болью, не могла остановиться и ходила ходуном. Никита постучал даже по груди, но мужчина перехватил это движение и отрезал пуповину.
– Ну что ж, мамочка, принимайте богатыря.
Мамочка была настроена иначе. Еще раскоряченная и еле дыша, она стала изливать слова, которые Никита слышал уже много раз, из разговоров за стенкой своей квартиры.
– А что я с ним буду делать, богатырем-то. Его кормить надо, оболтуса такого. А куда мне... Эх, что за жизнь... У всех нормально рождаются...
– А что, этот ненормально? Операция была проведена безукоризненно. Семь минут. А вам казалось – вечность?
Что-то в усмешке этого голоса располагало к себе. «Папочка, вероятно» – подумал Никита и заулыбался новому знакомству.
– У всех нормально отцы есть, а у этого – запропастился, ищи ветра в поле, – снова встрянула здоровая тетка, отвечая за обессилевшую мать.
– Ничего, все образуется. Свинья не выдаст, бог не съест, – утешил мужской голос, уже ставший чужим и неприятно источавший пары спирта и табака.
– Как назовете-то? – перед уходом, еще раз осматривая зеницы матери, спросил пьяненький ангел в белом.
– Да как же – Ваней, Иваном, значит.



24

Так Никита Тощин начал новую жизнь...