Упрямый щен

Сегодня в метро, аккурат в Год Собаки, маленький щенок большой собаки по-телячьи упорствовал в ответ настойчивым увещеваниям дежурного метрополитеновца. Дядька в форменной рубашке, ничуть не раздражаясь, а даже как-то по-домашнему обнимал его за мощную шею.
Так ведь и упрямый щен когда-то, в своем молочном младенчестве помнил дом, помнил запахи своих копошащихся возле мамки собратьев, помнил теплые руки мужчины и женщины – неизбывных хозяев собаки-родительницы.
Из сильных ощущений в память подрастающего щена впечатался взорвавший ноздри, упоительный в манящей новизне, воздух. Он медленно отвыкал от теплых рук и быстро привыкал к иному – к звонким голосам и суетливо мельтешащим пяткам. Правда, иногда сквозь невинные собачьи сны щен улавливал скрипучее бурчание. Но новое сытое утро съедало ночную настороженность.
***
С ним еще обходились миролюбиво, и, пожалуй, это непонятное везение объяснялось единственным благом, которое досталось ему в наследство от породистых предков – необычным, отличным от просто дворового, причудливым молочно-золотистым окрасом, как у благородных ретриверов.
«Ну, миленький, ну, давай, давай пойдем отсюда!», – не переставал уговаривать щена дежурный, обхватывая светло-золотистую шею в черном широком ошейнике. Из-за того, что щенок отчаянно упирался, старания обоих сводились к нулю. Брыли на собачьей морде собирались в многочисленные складки. Щен беззлобно рокотал.
Было жарко и муторно от спешащих ног, шумно – от их лавинообразного движения.
***
В один миг скрипучее бурчание обрушилось серой безвоздушной пропастью.
Щен оглянулся вокруг – как много всего другого нового бесстрастно окружило его. На секунду четверолапый друг опустил в немой покорности веки.
Серая безвоздушная пропасть разом поглотила все собачьи радости новообретенного существования. Он словно бы ослеп!.. И лишился памяти одновременно.
День-другой-третий сплавились в мозгу щена единым невнятным пятном, иногда – тошнотворным, когда он забывался и в своем щемящем забытьи сбивался с дороги, не мог выбраться из толпы вверх по лестнице, туда – наружу, где пели птицы, где громадье запахов озорливо щекотало ноздри, где были сердобольцы, швырявшие в лапы куски чего-то съедобного….Иногда четвероногому существу доводилось полакать чего-нибудь вкусненького. Но как редко!
Постепенно щенок научился различать время суток, новое утро начиналось у него загодя, с позднего вечера, когда дежурным удавалось при некотором усилии оттащить упрямца на поверхность. Ночная темень пролетала быстро, и в ней щен находил трогательное успокоение – звуков становилось значительно меньше, а разных будорожащих и неизведанных запахов – больше. Не чуя себя кремовый симпатяга с обалдевшей мордой иноходью носился по закоулкам близлежащих домов. Забегать далеко щен боялся – ведь ему так нужно было отыскать своих хозяев! И каждое наступающее утро он жадно рвался туда, где его встречали духота, клекот смыкающихся турникетных створок, дребезжание банкоматов. Щен стремился вслед за хозяевами, которые, призрев его немного, оставили позже в многолюдном месте – в надежде на скорое обретение новых.
***
…Недолгое сопротивление человека и его друга завершилось надрывным животным вскриком, но определить что это значило – победу или поражение щена – было невозможно.