Ванечка... это ты?

Ванечка...
Вчера узнала, что он умер.
Узнала случайно.
Так же случайно возникал в моей жизни сам Ванечка.
Но вот – умер. И это заставило как-то резко повернуться к прошлому. Знаете, как, бывает, идёшь – окликнули – и голову повернул резко. Аж шее больно. Вот и я так сейчас. Боль и растерянность. Что же ты, Ванечка?
Может, это т ы просишь?..
Чтобы рассказала о тебе то немногое, чего не расскажет никто?

Когда я видела Ванечку – было это обычно летом, несколько лет (в прямом смысле лет – июлей, августов), – он был уже немолод. Или мне с вершины моей юности так казалось? Во всяком случае, густо небрит, чёрная непроницаемая щетина, смятый беззубый рот где-то в её зарослях, а над этим всем вдруг - синей живой молнией – нездешний взгляд.
Обычно Ванечка брел в каких-то разношенных тяжелых кирзовых сапогах за стадом орущих на все голоса овец. (Слово «отара» у нас на севере не прижилось). Он то гнал их утром на пастбище, то вечером, собрав немалое своё стадо в сорок (плюс-минус ещё несколько) голов, возвращал в загон.
Никогда он не казался мне интересным – как все поселковые мужики, замызганный, молчаливый. Под пятой у своей горластой Марьи. Она местная элита. Завскладом! Он никто. Работяга. Слушался её безропотно.
У них была дочка – дурочка. В школе не училась. К тому моменту, когда я узнала про Ванечкино существование, она шила тюфяки в местной швейной мастерской. Пришивала к ним нелепые бантики. Стягивала этими бантиками неловкие ватные мешки, чтобы вата не сваливалась в ком.
Было дочери Ванечки и Марьи – почти сказочных Ивана да Марьи – лет семнадцать тогда.
Такая же безобидная, как отец, она никогда не вмешивалась ни в какие разговоры – только улыбалась.
Марья, высокая, тощая, работала на своем складе; дочка, такая же тощая и высокая, – только этим и похожая на горластую мать – ездила на пятьсот весёлом рабочем поезде в мастерскую; Ванечка ходил за овцами, летом косил, по осени ездил сдавать овечьи шкуры. По этому случаю принаряжался – в мятый, но относительно новый пиджак.
За все годы нашего существования в одном времени и пространстве я не перебросилась с Ванечкой и парой фраз. Кроме «здравствуйте», конечно.
Правда, один раз меня занесло в дом к Ивану да Марье: спросить, не прибился ли к их стаду наш загулявший барашек. Меня тогда поразила чистота и скромный деревенский уют. Никогда бы не подумала, глядя на лохмотья хозяев дома на улице, что они так чисто живут. Может, поэтому удивление запомнилось.

А потом кто-то рассказал мне Ванечкину историю.
Восемнадцатилетний студент одного из ленинградских вузов. Красивый, тоненький, синеглазый. Из интеллигентной петербургской семьи. Историю изучал.
Как, почему он попал под молот сталинских репрессий – сейчас не расскажет никто. Некому.
Но – попал. Почти мальчишкой. Отсидел срок на севере.
Сломался?
Смирился?
Что могло соединить книжного мальчика и шумную деваху из деревни?
За долгие годы Ванечка лишь однажды был в Питере. Что там, как, почему никаких связей с прошлым – можно только домысливать. Многословностью он не отличался. Скорей всего, не осталось близких.
Жизнь была перерублена мечом судьбы пополам.
Кто знает, может, никогда и не жалел Ванечка о себе прежнем… Жил как природный человек, не мудрствуя лукаво. Вставал с солнцем и с ним ложился. Трудился на земле, ходил за скотиной, жалел неудачную свою дочку, переживая заранее, как она станет жить одна.

Нет больше Ванечки.
А в моём воображении он всё идёт по солнечной дороге в жаркий июльский день, опираясь на посох… «Здравствуйте!» - говорю я ему, он вскидывает на меня яркие синие глаза и с улыбкой кивает в ответ.