Слепыши

И не такой уж у меня большой живот. Но жена, расстроенная тем, что я не влезаю в купленные год назад брюки, выгнала меня на оздоровительную прогулку. Я спотыкаюсь на разобранном тротуаре, в голове - вакуум, в легких - свежий воздух. Все, кто попадаются мне навстречу, совершают вечерний моцион: две грузные тетки, как оплывшие свечки, трясут лишним стеарином, поджарый бегун в красных спортивных трусах пыхтит, как игрушечный паровоз. На ходу я завидую людям, которые еще лет триста назад не подозревали о существовании минут, не говоря уже о секундах.
За железнодорожным переездом я замечаю былинную фигуру Кобринского. Вот так встреча!
- Кобринский! - ору я со встречного курса.
Он подслеповато всматривается в сумерки, не узнавая меня. Седая борода торчит во все стороны, как тормозной парашют. Какая мощь! Илья Муромец в шортах!
А глаза хитрые, как у мальчугана, влезшего в костюм Деда Мороза, отдыхающего на Гаваях.
- А, это ты, - наконец разглядел меня мой конкурент на Нобелевскую премию в области литературы и затормозил, как грузовой состав, у которого сорвали стоп-кран. Мы похлопали друг друга по спине, сцепившись правыми руками, как борцы-вольники.
- А ты возмужал! - протрубил лохматый локомотив, хотя с нашей последней встречи прошло пару недель.
- Жена считает, что потолстел, - вяло огрызнулся я.
- Нормальное состояние зрелого мужчины. Какие плечи - атлет! - Кобринский взмахнул тяжелыми руками.
Я представил себя созревшей грушей, висящей на одной руке в пяти метрах от земли и полюбопытствовал:
- Ты еще стоишь на голове?
- Колено ноет, - как обычно, ученик Сократа перевернул все с головы на ноги.
- Пойдем обратно, поболтаем заодно.
- Пошли. Я покажу тебе другую дорогу.
Я бы удивился, если бы у Кобринского не было в запасе маршрута, по которому нормальные люди не ходят. Через три подозрительных неосвещенных переулка мой философ вывел меня к свету и мощенному тротуару. Слева подмигивали желтыми окнами симпатичные коттеджи местного дурдома, рядом нежно воняла бензином двухцветная автозаправка, за нашими спинами убежал к огням большого города двухэтажный красный поезд. С заправки отчаянно визжа тормозами, моторами и клаксонами, выскочило три машины, ведомые юными водителями, которые отвоевали руль у уставших за рабочую неделю родителей.
- Козлы, - сплюнул я.
- Поубивал бы, - согласился добрый Кобринский...
- Да ты не Кобринский, а Сусанин, - пророчествовал я, когда тот потащил меня в сторону от цивилизации в девственные заросли чертополоха на месте бывшей свалки.
- Так короче и интересней, - успокоил меня "юный" следопыт, застряв с одышкой на середине рыжего склона.
И правда - было интересно. Мы болтали о безнравственности и безответственности нового поколения, о принципиальности гениального математика Перельмана, отказавшегося от миллиона долларов, полагавшихся ему в награду за решение столетней контрольной задачки для профессоров.
При этом мы спотыкались и петляли по неведомым дорожкам. Избушка была без курьих ножек, но с жильцом: в развалинах затаился немытый пьяный бомж. Окончательно я потерял веру в окольные и оккультные пути, когда за нами увязались бездомные собаки. Они злобно тявкали из тьмы: то ли в трех, то ли в ста метрах от нас. Как назло, ни палки, ни камня. Кобринский хохотал. Это его от души веселило:
- Вот это приключение! Будем сражаться! Тут еще и змеи есть! - погрузневший Том Сойер не унывал. Зато меня рычание за спиной нервировало. Наконец, мы приблизились к людям: еще десять метров через колючки кустов - и мы спасены.
- Должно же быть что-то положительное в кривых дорожках: смотри, Кобринский, какие классные цветы, возьму жене, - я протянул было руку, как мой проводник дико заорал:
- Не трогай!!! Это слепыши! Они ядовиты. Понюхаешь, без глаз останешься...
Я замер. Кобринский тем временем наклонился к цветам и засунул нос в белые чашечки.
- Кобринский! Ты что?!! - в ужасе вытаращился я на него.
- А может и не они... Но все-таки... - глубокомысленно изрек ботаник-самоучка.
Настало мое время откашляться нервным смехом. Но цветы рвать расхотелось...
Заповедный уголок свалки не пострадал.