Грешница

ГРЕШНИЦА


Рассказ.

e-mail: sgtula@nm.ru


Брат слушал в телефонной трубке прерывистое дыхание сестры и растерянно молчал. Наконец она еще раз попыталась заговорить, но доносилось только отрывистое : «Сейчас… сейчас…» Брат молчал и прислушивался. Грузное его тело замерло в кресле. Жена и дочь тоже молчали и смотрели на него в ожидании. А на другом конце трубки дыхание то усиливалось, то замирало. Сестра и сама не понимала, что происходило с голосом – не могла выговаривать слова, ей не хватало воздуха. Это было впервые. Наконец, у нее получилось и она выдохнула:


-У матери инсульт, она в коме, дома. Соседи позвонили.


-Я сейчас приеду,- сказал брат.


Через полчаса он сидел в квартире сестры, которая делала ремонт : известие издалека застало ее за оклейкой потолков обоями. Брат смотрел, как она приклеивает полоски бумаги к потолку, а они тут же отклеиваются и повисают лентами у них над головами. Но она снова и снова, с каким-то изнурительным упрямством прилаживала эти полоски к потолку. А они снова падали. Наконец, сестра , заплакав, сказала :


-Да сорви ты их к черту , сорви, у меня сил нет.


-Я тебе деньги привез,- сказал брат.


Вдруг сестра побежала по квартире, заметалась между комнатой и кухней, потом забилась в угол на кровати и, повернувшись к стене, раскачивалась, как болванчик. Брат молча смотрел на нее и ждал. Такое он видел в детстве, когда они оставались одни в квартире до ночи и испуганная сестра начинала вот также метаться и забивалась под кровать. Он залезал туда за ней, тащил с собой тряпку и, прикрывшись, прижимался к сестре, крепко зажмурив глаза. Если мать не приходила, в дверь стучала их тетка, разговаривала с ними, просовывала в узкую щель внизу на обрывке газеты дешевые карамельки в бумажках. Они вылезали из-под кровати , ели конфеты, а потом брат расклеивал фантики на стенах рядом с дверью. Конфетные обертки высыхали и падали, а на стенах оставались рисунки, что приводило детей в восторг.


Они ставили посередине комнаты табурет, накрывали его платком и, взявшись за руки, водили вокруг хоровод. Потом сестра подсаживала на табурет брата, заставляла его стоять смирно, а сама кружилась вокруг, держа кончиками пальцев подол дешевого платьица. Им становилось весело, они хохотали. Но вдруг под кроватью, где мать хранила зерно курам, начинала громко возиться мышь, к которой они привыкли и не боялись, а выдумывали разные способы изловить ее, даже подманивали на кусочек хлеба, политый подсолнечным маслом, но мышь убегала, оставляя на горке из зерна следы своих кустистых лапок.


Однажды они кричали и метались по квартире вдвоем. В тот день долго ждали мать и хотели пить. В чайнике была налита какая-то бурда, и они не могли сделать и глотка оттуда, а воды она не оставила. Пить хотелось все сильнее и сильнее. Они долго терпели, медленно бродили по квартире, играли в свой «театр» на табурете, ловили мышь, рассматривали картинки в книжке. Потом начали потихоньку плакать. И в какой-то момент им стало очень страшно, так хотелось пить… Они начали кричать, стучать в дверь , просили кого-то дать им попить . Уже плохо помнили себя, когда дверь распахнулась, в коридор вбежали перепуганные люди, у одной женщины в руках было ведро с водой. Она поставила его на «театральный» табурет, и дети начали жадно пить, черпая кружками воду. Они много раз черпали воду из ведра и все пили, пили воду. Потом начали лить ее друг на друга и хохотать. Придумали новую игру , наливая воду в рюмки и церемонно расхаживая с ними вокруг табурета с ведром. Люди смотрели- смотрели на них и, устав, ушли по делам…


Сестра села на кровати, повернувшись от стены к брату, и жалобно попросила:


-Поедем со мной, я не могу одна!


-Я не поеду,- твердо сказал брат.


Больше сестра его не просила ехать с ней. Родные принесли успокоительные таблетки, она выпила и слушала, что ей говорил мудрый строгий брат, согласно кивала головой.


-В тех краях, я слышал,- хоронят бедных в целлофановых пакетах, дерево там слишком дорогое. Ты так не делай, я тебе достаточно денег даю. Но поминки не устраивай, на кладбище помяните и хватит. Сейчас так принято, если денег мало. А у нас там никого родных нет, так что обойдись малым.


В этот же день он проводил сестру на поезд, который повез ее, еле живую, в чужую страну, где всю горькую чашу беды ей предстояло испить одной.


Мать еще была жива, когда она переступила порог ее крошечной квартиры. Вокруг было чисто прибрано соседками, которые хлопотали рядом с кроватью, где неподвижно лежала старая женщина с запрокинутой головой. Дышала она так, будто размеренно работал насос. Дочь подошла, не снимая пальто, сказала:


-Здравствуй, мам, я приехала.


-Что делать-то?- спросили соседки.


Дочь откинула простыню, которой была накрыта мать, и увидела синее до пояса обнаженное тело. Снова накрыла ее и сказала:


-Ничего. Выпить есть?


Соседки промолчали. Дочь догадалась и полезла за кошельком. Потом она попросила убрать из крошечной кухни стол и втащила туда кресло-кровать. Разложила, бросила на него сумку с вещами и пошла к шкафу с одеждой. Открыла дверцы. Провела рукой по хорошо знакомым платьям, жакетам, пальто, сразу же отметила смертное.


Были первые дни апреля, все цвело в этом южном городке. Дочь вышла на балкон, вдохнула аромат абрикосового цвета и спросила, не оборачиваясь:


-Зачем же ты умираешь? Пожила бы еще в таком раю!


Мать дышала размеренно, как машина. Ночевать дочь пошла к соседке. Ночь стояла теплая, никто не спал. Время от времени женщины ходили посмотреть на умирающую. Она все также размеренно дышала. Однажды им показалось, что все кончено – правая рука у матери на глазах мумизировалась, стала желто-синей и костлявой, « Как у бабы-яги»,- подумала дочь. Соседка едва не упала в обморок. Однако мать дышала до утра и умерла на глазах у дочери, которая, одеваясь на кухне, вдруг поняла, что мать умерла. Она сделала шаг к двери, выглянула и увидела, как тело и лицо матери белеют. Бледность истекала снизу вверх, к волосам. Дыхание остановилось так, что дочь не заметила. Она поняла, что мать умерла, по этой растекающейся бледности. Тихо вышла за дверь и пошла к соседке. «Все»,- сказала она ей. Та заплакала и поспешила к покойной.


Когда дочь вошла снова в комнату, то увидела, что соседка завязывает матери руки , а потом принялась подвязывать ей рот куском разорванной марли.


Дочь, без конца глотая успокоительные таблетки, старательно подготовила похороны, следуя советам брата. Она выбрала розовый гроб, красивый резной крест, два дорогих венка с восковыми розами. Приходили с цветами знакомые ей люди, которых она знала с детства, потому что каждое лето приезжала к матери на каникулы, еле вырвавшись от всегда протестующей по этому поводу тетки, взявшей на воспитание к себе девочку после отъезда матери в дальние края. Пятилетнего брата забрали отец и мачеха после того, как он упал в колодец, бродя поздним вечером около дома, куда не пускала его мать, прогоняя к отцу, ушедшему к другой женщине. С тех пор ему было запрещено общаться с матерью . И с сестрой. Но они вновь подружились, став взрослыми.


Катафалк привез их на кладбище в назначенное время. Розовый гроб поставили на краю могилы, и мужики с лопатами сказали : «Прощайтесь!» Дочь подошла, погладила тыльной стороной ладони мать по щеке, которая показалась ей теплой, и отошла. Соседка, склонившись, немножко повыла, развязала покойнице руки и ноги, и мужики стали забивать гроб. Когда по крышке загремели тяжелые комья глины, дочь отошла подальше , чтобы не слышать этого ужасного звука. Вдруг до ее замутненного горем и лекарствами сознания дошло, что где-то рядом пожар. Она подняла голову и увидела на конце кладбища другие похороны. Там почему-то горела куча мусора , а рядом стояла пожарная машина. Потом взвыла сирена, но пожар никто не тушил и красная машина не уезжала. «Нашего Кольку хоронят,- вздохнула соседка,- из пожарки. Машиной сбило три дня назад. Ишь как друзья стараются, честь отдают, прямо как на пожаре…»


Поминки устроили соседки на деньги , которые остались от похорон и от раздачи долгов . Когда вернулись с кладбища, стол был уже накрыт. Дочь сидела на диване, где еще недавно лежала умирающая мать, и понемножку ела лапшу, приготовленную ее подругой -бывшей поварихой на здешнем курорте. Гости сидели недолго. Вскоре дочь осталась в квартире одна. Она вышла на балкон, дышала пряным южным воздухом, здесь уже бушевало настоящее лето с сорокоградусной жарой. Снова прошептала, вглядываясь в белое кружево цветущих вишен, абрикосов, персиков и слив : «Ну что бы тебе еще не пожить в этом раю?»


Она вернулась в комнату , огляделась и вдруг поймала себя на том, что ищет мать, не удержалась, и вслух тихо спросила : «Мам, ты где?» Опять прошла по квартире, посмотрела на потолок и опять позвала мысленно мать. Невыносимая тяжесть опустилась ей на сердце, она поспешила из квартиры на улицу. Шла к церкви. Там долго молилась и плакала. За ней наблюдал батюшка, который, как только она собралась уходить, подошел и спросил:


-Вы приезжая? Откуда к нам?


-Из Москвы,- сказала дочь. –Мать приезжала хоронить.


-Это благородное дело с вашей стороны, сегодня к нам мало кто издалека приезжает родителей своих хоронить,- сказал священник и погладил ее по голове.- А о маме скорбите, но помните, она - у Царских врат…


-Батюшка!- воскликнула дочь,- я боюсь, мне страшно!

-Чего вы боитесь?- ласково спросил священник.


-Я боюсь…за мать,- дочь зарыдала еще сильнее, закрыв лицо платком.


Священник ждал, когда она продолжит и не перебивал.


Наконец, дочь набралась сил и сказала:


-Моя мать… она нас с братом бросила, а это ведь грех большой, правда? Значит, там,- дочь показала на небо,- ей теперь плохо,- рыдания душили ее и не давали сказать о самом главном, чего она боялась,- там ее, может быть, теперь мучают, а я этого не хочу!


Священник молчал. Потом, быстро перекрестив женщину, тихо сказал : « Молитесь…» и торопливо вышел из храма, сел в машину и уехал.