Удушье. Ч. П. Гл-27

 Удушье. Ч.П. Гл-27.




На сегодняшний вечер задумка такая: я прячусь в спальне в шкафу, пока
девушка принимает душ. Потом она выходит - вся распаренная, и розовая, и
вкусно пахнущая духами. На ней - только прозрачный халатик из кружев. Я
выскакиваю из шкафа с чулком на голове и в темных очках. Швыряю ее на
кровать. Приставляю ей к горлу нож. И спокойно насилую.
 Проще пареной репы. Еще один шаг к окончательному бесстыдству.
 


Просто задайся вопросом: чего бы Иисус никогда не сделал?



 Только она говорит, чтобы я не насиловал ее на постели. У нее
бледно-розовое шелковое белье, и она не хочет его испачкать. И не на полу -
потому что ковер больно царапает спину. В конце концов мы сошлись на том,
чтобы на полу, но подстелив полотенце. Только не хорошее, гостевое, сказала
она. Она оставит на туалетном столике старое полотенце, и мне надо будет его
расстелить заранее, чтобы потом не перебить настроение.

 Прежде чем пойти в душ, она приоткроет окно в спальне.
 В общем, я залезаю к ней в спальню, прячусь в платяном шкафу - голый, с
чулком на голове, в темных очках и с ножом в руке - с самым тупым ножом,
который мне только удастся достать. Полотенце уже расстелено на полу. В
чулке жутко жарко, у меня все лицо мокрое. Голова нестерпимо чешется.
 Она сказала, в окно - не надо. И через камин - тоже. Она сказала, чтобы
я изнасиловал ее у шкафа, но не слишком близко.

 Ее зовут Гвен, мы познакомились в книжном, в отделе
«Здоровье». Сложно сказать, кто к кому подкатился, но она делала
вид, что читает брошюрку о комплексном излечении от сексуальной зависимости,
а на мне в тот день были мои «счастливые» трусы, и я взял с
полки такую же книжку, уже предвкушая очередную опасную связь.
 Птички так делают. Пчелки так делают.

 Мне нужен этот прилив эндорфинов. Это мой транквилизатор. Я испытываю
настоятельную потребность в выбросе пептида фенилэтиламина. Потому что я
наркоман от секса. Больной человек. И вообще, кто их считает?
 В кафе при книжном магазине Гвен сказала мне, чтобы я принес с собой
веревку - но не нейлоновую веревку, она больно трется о кожу. А на пеньку у
нее аллергия - сыпь и кошмарный зуд. Можно воспользоваться изолентой. Но
только не широкой. И не заматывать изолентой рот.
 - Когда снимаешь широкую изоленту, - сказала она, - это так же
эротично, как эпиляция на ногах восковыми пластинами.

 Осталось только договориться о времени. В четверг не могли мы оба. По
пятницам у меня собрание сексоголиков. На выходных тоже не получалось. В
субботу мне надо к маме в больницу. В воскресенье она проводит какую-то
благотворительную лотерею у себя в церкви, так что мы договорились на
понедельник. В понедельник в девять часов: не в восемь, потому что она
поздно уходит с работы, и не в десять, потому что на следующий день мне рано
вставать на работу.

 И вот наступил понедельник. Изолента у меня с собой. Полотенце уже
расстелено, и когда я выпрыгиваю из шкафа с ножом, она говорит:
 - Это что, мой чулок?
 Я заламываю ей за спину одну руку и приставляю нож к горлу.
 - Мы так не договаривались, - говорит она. - Я сказала, ты можешь меня
изнасиловать. Но я не говорила, что ты можешь испортить мои чулки.
 Рукой с ножом я пытаюсь стянуть кружевной халатик с ее плеч.
 - Стоп, стоп, стоп, - говорит она и бьет меня по руке. - Я сама. А то
ты его порвешь. - Она вырывается.

 Я говорю: можно мне снять очки?
 - Нет, - говорит она и снимает халатик. Потом подходит к открытому
шкафу и вешает его на вешалку с мягкими плечиками.
 Но я, говорю, ничего не вижу.
 - Не будь таким эгоистом, - говорит она. Она полностью голая. Она берет
мою руку и сжимает ее вокруг своего запястья. Потом заводит свободную руку
за спину и прижимается ко мне спиной. У меня уже встало, и она прижимается к
моему члену своей теплой задницей, и говорит: - Я хочу, чтобы ты был
насильником без лица.

 Я говорю ей, что я постеснялся купить чулки. Парень, который покупает
женские чулки, - он либо преступник, либо извращенец.
 - Господи, что за бред, - говорит она. - Все насильники, с которыми у
меня что-то было, они всегда сами чулки покупали.
 И потом, говорю я, их столько, всяких чулок на витрине - самых разных
цветов и размеров. Телесного цвета, бежевые, цвета загара, черные, белые...
но я не видел ни одного размера «на голову».
 Она морщится и говорит:
 - Можно я тебе кое-что скажу? Одну вещь? И я говорю: ну скажи.
 И она говорит:
 - У тебя изо рта плохо пахнет.

 Там, в кафе при книжном магазине, когда мы обсуждали предстоящий вечер,
она сказала:
 - Ты заранее положи нож в холодильник. Чтобы лезвие было очень
холодным.
 Я спросил: может, воспользуемся резиновым ножом? И она сказала, что нож
должен быть настоящим. Она сказала:
 - И лучше всего, чтобы нож не нагрелся до комнатной температуры. Я
люблю, когда лезвие очень холодное.
 Она сказала:
 - Но будь острожен, потому что, если ты случайно меня порежешь... - она
наклонилась ко мне через стол, - если ты даже слегка меня поцарапаешь, ты у
меня будешь сидеть в тюрьме еще до того, как наденешь штаны.
 
Она отпила свой травяной чай, поставила чашку обратно на блюдце и
сказала:
 - У меня очень чувствительное обоняние, поэтому я была бы тебе очень
признательна, если бы ты не душился никакими
лосьонами-одеколонами-дезодорантами с сильным запахом.
 Эти сексуально озабоченные девицы - они все такие чувствительные. Но
они просто не могут, чтобы им не вставляли. Они просто не могут остановиться
- как бы все это унизительно ни смотрелось.
 Господи, как мне нравится, когда мне дают четкие указания, что надо
делать.
 Там, в кафе при книжном магазине, она поставила сумочку на колени и
что-то достала оттуда.
 - Вот, - сказала она и подала мне листок-ксерокопию со списком деталей,
которые ей бы хотелось включить. В самом начале было написано:
 
«Изнасилование - это вопрос власти и силы. В этом нет ничего
романтического. Не влюбляйся в меня. Не целуй меня в губы. Не жди, что тебя
пригласят остаться, когда все закончится. Не спрашивай, можно ли
воспользоваться моей ванной; говорю сразу - нельзя».

 В тот понедельник, у нее в спальне, она прижимается ко мне голая и
говорит:
 - Я хочу, чтобы ты меня ударил. - Она говорит: - Но не слишком сильно и
не слишком слабо. Ударь меня, чтобы я кончила.
 Одной рукой я держу ее руку у нее за спиной. Она трется об меня
задницей. У нее красивое загорелое тело, вот только лицо слишком бледное и
как будто вощеное - с увлажняющим кремом она явно переборщила. Я вижу ее
отражение в зеркальной дверце шкафа. Моя голова в чулке и темных очках
торчит у нее над плечом. Она прижимается спиной к моей груди, и между нами
текут струйки пота. От нее пахнет горячей пластмассой - как пахнет в
соляриях. Во второй руке у меня нож, и я спрашиваю: она хочет, чтобы я
ударил ее ножом?
 - Нет, - говорит она. - Это будет уже не «ударить», а
«пырнуть». Ударить кого-то ножом называется
«пырнуть». - Она говорит: - Положи нож и ударь меня просто
рукой.

 Я собираюсь бросить нож. И Гвен говорит:
 - Только не на кровать.
 Я швыряю нож на туалетный столик и замахиваюсь для удара. Я стою у нее
за спиной, и мне неудобно. Она говорит:
 - Только не по лицу.
 Я опускаю руку чуть ниже. И она говорит:
 - И не в грудь, а то может развиться опухоль. Смотри также:
фиброзно-кистозная мастопатия. Она говорит:
 - Может быть, просто шлепнешь меня по заднице? И я говорю: а ты, может
быть, просто заткнешься и дашь мне себя изнасиловать?
 И Гвен говорит:
 - Ах так?! Тогда вообще уходи.
 Она только что вышла из душа, и волосы у нее на лобке мягкие и
пушистые, а не расплющенные по коже, как это бывает, когда ты только что
снял с женщины трусики. Я запускаю руку ей между ног. Странное ощущение ~
как будто ласкаешь что-то искусственное, резиновое и пластмассовое. Слишком
все гладкое. И чуть-чуть скользкое.
 Я говорю:
 - Что у тебя с влагалищем?
 Гвен смотрит вниз и говорит:
 - А что с ним? - Она говорит: - А, это. Это фемидом, женский
презерватив. Краешки торчат наружу. Я не хочу ничего от тебя подцепить.
 Я говорю, что вообще-то я думал, что изнасилования происходят как-то
более спонтанно. Ну, типа как преступление на почве страсти.
 - Это говорит о том, что ты ни черта не знаешь о том, как надо
насиловать женщину, - говорит она. - Хороший насильник все планирует
заранее. До мельчайших деталей. Они для него - как ритуал. Это должно быть
похоже на религиозное таинство.
 То, что здесь происходит, говорит Гвен, это священнодейство.
 

Там, в кафе при книжном магазине, она передала мне листок-ксерокопию и
сказала:
 - Ты согласен со всеми пунктами? Там было написано:
 Не спрашивай, где я работаю.
 Не спрашивай, больно мне или нет.
 Не кури у меня в доме.
 Не рассчитывай, что тебя пригласят остаться на ночь. Выручальное слово
«ПУДЕЛЬ».
 Я спросил, что это значит - выручальное слово.
 - Если все зайдет слишком далеко или перестанет нам нравиться, -
сказала она, - надо просто сказать «пудель», и игра прекратится.
 Я спросил: а эякулировать мне можно? Она сказала:
 - Если это для тебя так важно. И я сказал:
 - Ладно, где надо подписать?

 Эти трогательные девицы с тягой к экзотике. Ненасытные сексуальные
маньячки.

 Голая, она смотрится чересчур костлявой. Кожа у нее - теплая и влажная.
Кажется - надавишь на нее посильнее, и из нее брызнет мыльная вода. У нее
очень худые ноги, они соприкасаются только на заднице. Маленькая плоская
грудь как будто прилеплена к грудной клетке. Я по-прежнему держу ее, заломив
одну руку ей за спину. Я смотрю на нас в зеркало. У нее длинная шея и
покатые плечи - похоже на горлышко винной бутылки.
 - Пожалуйста, прекрати, - говорит она. - Мне больно. Я дам тебе денег.
 - Сколько? - спрашиваю.
 - Пожалуйста, прекрати, - говорит она. - А то я сейчас закричу.
 Я отпускаю ее руку и отступаю на шаг.
 - Не кричи, - говорю. - Не надо.
 Гвен вздыхает, потом разворачивается и бьет меня кулаком в грудь.
 - Ты козел! - говорит она. - Я не сказала «пудель». Это
вроде как сексуальный эквивалент Саймона Сеза. Она снова заводит руку за
спину и прижимается ко мне спиной. Потом подводит меня к расстеленному
полотенцу и говорит:
 - Подожди. - Она берет с туалетного столика какую-то розовую
пластмассовую штуковину. Вибратор.
 - Эй, - говорю я. - Я такими вещами не балуюсь. Гвен пожимает плечами и
говорит:
 - Вообще-то это я для себя приготовила. И я говорю:
 - А как же я? И она говорит:
 - В следующий раз приноси свой вибратор.
 - Нет, - говорю, - я в смысле, а как же мой член? И она говорит:
 - А что с твоим членом? И я говорю:
 - Он, вообще, как-то тут предусмотрен?
 Гвен устраивается на полотенце, качает головой и говорит:
 - Ну почему мне всегда не везет? Почему мне всегда попадаются парни,
которые пытаются быть любезными, милыми и хорошими? Теперь ты еще захочешь
на мне жениться. - Она говорит: - Я хочу, чтобы со мной хоть раз обошлись
грубо. Хотя бы раз!
 Она говорит:
 - Пока будешь меня насиловать, можешь помастурбировать. Но только на
полотенце. И чтобы меня не испачкать.
 Она расправляет под собой полотенце и указывает на краешек.
 - Когда будешь кончать, - говорит она, - спускай вот сюда.
 Она похлопывает рукой по краешку полотенца.
 Ладно, говорю я, и чего теперь?
 Гвен вздыхает и тычет вибратором мне в лицо.
 - Используй меня! - говорит она. - Унизь меня, ты, идиот. Недоумок.

 Я не могу разобраться, как эта штука включается, и Гвен мне показывает.
Потом он начинает так сильно вибрировать, что я роняю его на пол. Чертов
вибратор прыгает по всей комнате, и мне приходится его ловить.
 Гвен сгибает колени и разводит ноги в стороны, и я встаю на колени на
край полотенца и ввожу кончик бешеного вибратора в ее мягкое пластмассовое
отверстие. Одновременно пытаюсь дрочить свободной рукой. Лобок у нее чисто
выбрит, ногти на ногах накрашены синим лаком. Она лежит, широко расставив
ноги. С закрытыми глазами. Она заводит руки за голову, ее маленькая грудь
слегка приподнимается. Она говорит:

 - Нет, Деннис, нет. Я не хочу, Деннис. Не надо. Не делай этого.
 Я говорю:
 - Меня зовут Виктор.
 А она говорит: заткнись и не мешай мне сосредоточиться.

 Я, как могу, пытаюсь доставить удовольствие нам обоим, но все это -
сексуальный эквивалент почесывания животика и поглаживания по головке. Либо
я сосредоточен на ней, либо на себе. Либо так, либо так. Кто-нибудь все
равно остается в небрежении. Да еще этот чертов вибратор - он такой
скользкий, так и норовит выскочить из руки. Он потихонечку нагревается, и
пахнет от него кислотой и дымом, как будто что-то горит внутри.

 Гвен приоткрывает глаза, смотрит, как я дрочу, и говорит:
 - Чур, я первая!

 Я терзаю свой член. Ублажаю вибратором Гвен. Я как-то не ощущаю себя
насильником. Скорее - водопроводчиком, прочищающим трубы. Краешек фемидома
постоянно заворачивается внутрь, так что мне приходится останавливаться и
поправлять его двумя пальцами.

 Гвен говорит:
 - Деннис, нет. Прекрати, Деннис. - Голос выходит откуда-то из глубины
горла. Она тянет себя за волосы и ловит ртом воздух. Фемидом опять
заворачивается внутрь, но на этот раз я его не поправляю. Вибратор вбивает
его все глубже и глубже. Она говорит, чтобы я ущипнул ее за сосок. Свободной
рукой.

 Я говорю, что рука у меня не свободна, что она мне нужна. Я уже
чувствую приближение оргазма. Я говорю: - Да. Да. Да.
 
И Гвен говорит:
 - Не смей, - и облизывает свои пальцы. Она смотрит мне прямо в глаза и
ласкает себе клитор. Я уже не могу сдерживаться.
 Я представляю себе Анджелину Джоли, мое секретное оружие, и все
заканчивается в момент.
 
За миг до того, как из меня хлынет - в ту секунду перед оргазмом, когда
задница туго сжимается, - я отодвигаюсь к тому уголку полотенца, на который
указывала мне Гвен. Чувствую себя дурак дураком. Честно пытаюсь спустить
туда, куда надо, но струя бьет прямо на розовую постель. На роскошное
шелковое белье. По широкой дуге.



 Чего бы Иисус никогда не сделал?
 Граффити из горячей спермы.

 «Вандализм» - не совсем верное слово, но это первое, что
приходит на ум.



 Гвен лежит на полотенце. Глаза закрыты. Вибратор жужжит у нее внутри.
Она шепчет:
 - Я все-таки первая... Она шепчет:
 - Сукин ты сын, я выиграла...

 Я надеваю брюки и беру пальто. Комья спермы развешены по всей постели,
на занавесках, на стенах, а Гвен все лежит на полу и тяжело дышит, и
вибратор высунулся из нее где-то наполовину. Вот он выпал совсем. Он лежит
на полу, как мясистая влажная рыба. Гвен открывает глаза. Приподнимается на
локтях и видит...
 Я уже почти вылез в окно. Уже спустив ноги вниз, я говорю:
 - Да, кстати... Я говорю:
 - Пудель, - и слышу, как у меня за спиной кричит Гвен. Теперь уже
по-настоящему.