Вероотступник

Все началось с того, что матушка Евдокия отлучила отца Сергия от ложа и от стола.
- Я венчалася с одним человеком, а теперича передо мною совсем другой! Поганый ты! Бесами одержимый! - кричала попадья, не жалея голоса.
- Да ведь жена же ты мне перед Богом, - попытался было возразить отец Сергий, смиренно протянув руки к разошедшейся супруге.
- Ты Бога-то не поминай, Антихрист! Осрамил ты нас, батюшка, на весь свет Божий осрами-и-ил! – продолжала голосить матушка Евдокия, пока, наконец, крестясь и причитая, не выбежала из избы. Несмотря на свой давно уже не репродуктивный возраст, попадья казалась некоторым обитателям деревни весьма интересной женщиной: седина пока не особенно докучала ей, а кожа матушки Евдокии наверняка вызвала бы зависть у ее городских ровесниц. Едва заметные морщины нисколько не вредили ее полной, часто улыбчивой физиономии.
Но в последнее время матушке Евдокии было не до смеху. Сначала она, как и другие деревенские жители, не сразу поняла, что имел в виду отец Сергий, когда на приходском собрании сообщил всем о принятии им ислама или, как выражаются не очень культурные граждане, – магометанства. «Не иначе, как принял батюшка лишнего или телевизору насмотрелся», - поговаривали, посмеиваясь, в деревне. То, что отец Сергий и не думал шутить, подтвердил прибывший в деревню в срочном порядке из соседнего Фарисеева благочинный - отец Савелий.
На следующий день после горячего выступления отца Савелия, больше напоминавшего проповедь времен Ричарда Львиное Сердце, чем слова пастыря начала XXI века, вся деревня перестала вдруг уважать отца Сергия. Каждый теперь стремился любым доступным способом выказать ему свое пренебрежение. Бабы, завидев его крестились, шепотом выговаривая бранные слова, если были одни, и громко, если были при своих мужиках. Мужики – те тоже крестились и, презрительно сплевывая, искали глазами другую сторону улицы.
По настоянию матушки Евдокии отец Савелий абсолютно бескорыстно окропил их с отцом Сергием убогую пятиоконную избушку – старейшее здание в деревне - святой водой, уделив первостепенное внимание их брачному ложу. Во время сей процедуры отец Савелий несколько раз громогласно чихал, после чего неизменно осенял крестным знамением свой громадный рот и пояснял матушке Евдокии (как будто она сама этого не знала), что это бесы, обосновавшиеся у них дома за печкой, не дают ему достойно завершить святое дело.
Сам же отец Сергий, пока в его доме полным ходом велась борьба с нечистью, уединившись, молчальником сидел на берегу Волги и что-то выводил в расположенном у него на колене блокнотике. Пузатый старик с большой седой бородой, в которой иногда застревали случайные веточки и листья, он был бы похож на гонимого согражданами мудреца, если бы не блеск по-мальчишески беспокойных карих глаз, какие бывают в таком возрасте разве что у южных народов. Убежав от людского презрения, отец Сергий записывал в толстый блокнотик свои мысли, не отпускавшие его вот уже многие месяцы и настоятельно требовавшие бумаги. За этим занятием и застал его управившийся, наконец, не без помощи матушки Евдокии с бесовским отродьем отец Савелий.
- Что, спасать меня пришел? – бросил, завидев отца Савелия, отец Сергий.
- Пришел, - степенно отвечал отец Савелий. Нескладный великан, глядевший на людей своими по-слоновьи добрыми и вместе с тем усталыми глазами с морщинками, - таков был в двух словах отец Савелий. Его грубое лицо некоторые вдовушки Фарисеева считали эталоном мужской красоты.
- Напрасный труд, батюшка, - безо всякой иронии произнес отец Сергий.
- Хорошо, – согласился отец Савелий. – Будем считать, что я здесь не ради тебя, а ради матушки Евдокии. Ради диакона, который после твоего заявления запил и так и остался в таком состоянии.
- Ну, что же ты молчишь, Петрович? Садись рядом.
Они были знакомы более двадцати лет, и потому с полным правом именовали друг друга, как было заведено, - по отчеству: Петрович и Андреич.
Отец Савелий несколько помедлил, потом поспешно перекрестился и сел чуть поодаль от своего бывшего коллеги и друга, словно боясь задеть его даже краем одежды.
- Эх, Петрович, – во взгляде отца Сергия виден был не укор, а скорее умиление. Так смотрят родители на своих заигравшихся в присутствии гостей детишек.
- Так я тебе вот что хочу сказать, - отец Савелий замолчал.
- Ты уже все сказал вчера прихожанам, – беспристрастно заметил отец Сергий. – Твое выступление было лучшим образцом антихристианской пропаганды.
- Не тебе читать мне проповеди! – воспалился было отец Савелий.
- Да, пожалуй, что я теперь буду лишен этого удовольствия.
- Все шутишь, Андреич! Ты о душе своей лучше подумай!
- Думал, много думал я, дорогой Петрович. В этом ты как раз упрекнуть меня не можешь.
- Это не ты думал, а бесы за тебя думали и нашептывали тебе, - ободрившись, вновь возвысил голос отец Савелий.
- Петрович, опять ты за свое! Скажи честно, что ты от меня хочешь?
- Чтобы ты перестал валять дурака и вернулся в лоно церкви! – выпалили благочинный.
- Зачем?
- Затем, что пора избавиться от своих заблуждений и вернуться к единственно истинной вере, - произнеся эти слова, отец Савелий даже приосанился.
- Вот как раз насчет истинности-то у меня, Петрович, большие сомнения. Если желаешь, я тут свои мысли по этому поводу в блокнотике изложил. Могу дать тебе ознакомиться.
- Тьфу на тебя, – отец Савелий невероятно быстро поднялся со своего места, отряхнулся от травы и репея. Но блокнотик все же взял. - Даю тебе три дня сроку. Не одумаешься - пеняй на себя. Не дам я тебе, Богом клянусь, здесь жизни. Изведу, как нечистую силу!
- Не клянись, Петрович! Тем более такими вещами. Нехорошо это…
Прошли сутки. Порабощенный бесами отец Сергий и не думал раскаиваться, а благочинный тем временем укатил в город, захватив с собой блокнотик, что дал ему отец Сергий. Надо было посоветоваться с владыкой, что делать с непотребным священником-бунтарем, пока случай не оказался доступен широкой общественности.
А отец Сергий остался в деревне. Теперь он не таясь ни от кого, даже от собственной супруги, исправно читал пять положенных намазов дома, или на своем любимом месте у Волги, где проводил большую часть времени. В один из таких моментов матушка Евдокия забежала в избу, перекрестилась, сгребла в охапку все образа, покидала в сумку свои пожитки, и поскакала огородами к старухе-матери, у которой жила с тех пор, как отец Сергий отрекся от православной веры.
Меж тем, вся деревня продолжала обходить стороной дом «изменника христианской вере», как выразился в своем выступлении по прибытии благочинный. Отца Сергия такое пренебрежение собственной персоной нисколько не угнетало: с принятием иной веры у него обнаружилось столь много дел, сколько никогда не было в годы его священства. Ему теперь было не до пустых разговоров «за жизнь» с не всегда трезвыми жителями деревни. Однако кое-кто в деревне был иного мнения.
Однажды вечером два шальных деревенских мужика Никифор и Пашка, не употреблявшие разве что во сне, в очередной раз приложились к бутылке и поковыляли к дому отца Сергия, вознамерившись прочесть ему «свою проповедь», почище той, что произнес отец Савелий. Первое препятствие на пути – жиденький дырявый заборишко – медведеподобный Никифор снес, не отрываясь от горлышка бутылки. Но со второй преградой возникли проблемы. На пути у Никифора с Пашкой заметался с лаем Бородавка – дворовый пес, служивший отцу Сергию почти семь лет. Увидев, что непрошеные гости не понимают нормального разговора, Бородавка перестал лаять и тяпнул одного из них – кажется, Пашку – за ногу. Не долго думая, пьяница схватил первый попавшийся камень и зашиб интеллигентного пса.
Но преданный Бородавка успел таки спасти хозяина: своим жалобным лаем он поднял на ноги полдеревни – к дому бывшего пастыря сбежался народ. Все столпились у поваленного заборишки, не решаясь приблизиться к самому дому. Кроме соседки отца Сергия – бабы Наташи - единственного в деревне живого существа, продолжавшего общаться с отцом Сергием после выступления отца Савелия.
- Перекрестись, старая, - кричала ей во след вся деревня, когда она своей утиной походкой стала взбираться на крыльцо. В ответ баба Наташа махнула рукой. Через пару минут она вновь показалась на крыльце, держа за шкирку двух раскисших мужиков, приговаривая: «Ах вы, сучьи дети! Он же сынишку и дочурку моих крестил!».
- Странно, что об этом здесь еще кто-то помнит, - подумал сидя на полу и вытирая кровь из носа, отец Сергий. За годы своего многолетнего кроткого служения он окрестил полдеревни и обвенчал добрую половину. А потом треть от этого количества отпел своим красивым баритоном.
И вот теперь все эти люди как-то вдруг забыли об этом. Ладно, допустим, он утратил ту благодать, который обладал, будучи священником. Но как же быть с теми обвенчанными, отпетыми, крещенными и причащенными жителями деревни за весь последний год? Ведь именно столько он носил в себе ростки новой веры, заставлявшей его усомниться во многом из того, что он делал, пока, наконец, не настал момент объявить о своем непростом решении всей деревне? Получается, что все, что он совершал за этот год, необходимо признать недействительным? Отец Сергий на мгновение представил, какой поднялся бы переполох, если бы он объявил, что был тайным мусульманином почти целый год. Неплохо звучит: батюшка-мусульманин! Похуже некрещеного попа Лескова.
Хотел сказать об этом, но не сказал. Людей жалко. Они-то чем виноваты: делают, как батюшка сказал, - вот вам и вся вера…
После случая с Пашкой и Никифором в жизни отца Сергия ничего не переменилось. Он исправно вставал на утренний намаз. И большую часть дня проводил в изучении имевшихся у него книг – тех, что не успели отыскать и уничтожить мать Евдокия и отец Савелий. Была у отца Сергия маленькая кладовая, в которой он раньше тайком от попадьи хранил наливочку и запеканочку. Теперь же кладовая была приспособлена под книгохранилище.
Жители деревни не заметили ни злости, ни гнева в его беспокойных карих глазах. Отца Савелия не было уже четыре дня, и постепенно все привыкли к чудачествам и песням отца Сергия, - как называла баб Наташа намазы.
Усилия духовных лиц области утаить информацию о священнике-ренегате не увенчались успехом. Очень скоро отец Сергий превратился в местную знаменитость, и в деревню стали наведываться гости – паломники, как звала их гостеприимная баба Наташа. Говорят, хотели даже с федерального телевидения приехать, но архиепископ позвонил митрополиту, митрополит позвонил патриарху, а патриарх позвонил президенту, и телевизионщиков вернули с полпути.
Другое дело – заезжие гости. Любопытство ничем не остановишь. Большую часть визитеров отца Сергия составляли зеваки, мотавшиеся по области в поисках сезонных заработков, да журналисты желтых газет. Отец Сергий терпеливо принимал гостей, выслушивал их глупые вопросы и иногда даже находил нужные слова, чтобы все остались довольными.
На пятый день после отъезда благочинного на пороге избы отца Сергия объявился опрятно одетый человек с полным ухоженным лицом с рыжей холеной бородкой, в котором, несмотря на светский костюм, отец Сергий сразу определил лицо духовное.
- Мир Вам, - не вполне уверенно произнес гость.
- И Вам мир, - удивленно отвечал отец Сергий.
Затаив любопытство, отец Сергий пригласил гостя войти.
- Очень кстати Вы пришли, я как раз обедаю. Присоединяйтесь! – после бегства матушки Евдокии отец Сергий открыл в себе талант кулинара и был рад, что кто-то, наконец, сможет оценить его умение
- Если позволите, не откажусь, - честно признался гость. - С дороги малость проголодался. Но я к Вам не с пустыми руками. Вот на рынке халву к чаю приобрел.
- Что ж, халва – это славно, - обрадовался сладкоежка отец Сергий.
- О Вас многие говорят, - начал гость.
- Немудрено, - отец Сергий грустно улыбнулся. – И я даже догадываюсь, что говорят. Вы, похоже, тоже прибыли меня увещевать? Напрасно, коллега, - простите, - бывший коллега!
- Нет-нет, - перебил его незнакомец, - увещевать Вас я как раз не хочу, да и не имею на это никакого права. Я так и знал, что Вы сразу угадаете, кто я. Я священник из Липецка, отец Михаил.
- Хорошо, отец Михаил, - пожал плечами отец Сергий. – Тогда чем могу служить?
- Я поддержать Вас приехал.
- Поддержать?! - отец Сергий еще больше изумился.
- Да, поддержать, - уже не так уверенно отвечал отец Михаил.
Гость не был похож на человека, ведомого любопытством. Судя по всему, ему и впрямь стоило больших усилий прийти к нему.
- Что же, спасибо на добром слове, - ответил отец Сергий и сразу же почувствовал бестолковость произнесенной им фразы.
- Видите ли, я сам уже довольно давно изучаю ислам и… – отец Михаил опустил глаза … и пришел к выводу, что другого пути, кроме пути в Единобожие, у адекватного современного человека быть не может.
Отец Сергий некоторое время молча смотрел на гостя, потом встал и, быстро приблизившись к нему, обнял его за плечи.
- В таком случае, позвольте поздравить Вас с возвращением в Единобожие!
- Нет-нет, - заволновался отец Михаил, легонько отстраняя отца Сергия, - подождите меня поздравлять. В том то и дело, что этот последний шаг, то есть принятие Единобожия, я как раз и не сделал.
- Что же Вам мешает? – спросил отец Сергий, но тут же вспомнил, как не решался сделать то же самое целый год, и замолчал.
- Понимаете, я как только узнал о Вашем поступке... героическом поступке да-да, героическом... я сразу решил приехать. Я был на епархиальном совете. Знали бы Вы, что там творилось. Содом и Гоморра! Готовьтесь, Вас будут поливать грязью, унижать. Но Вы не обращайте на них внимания. Это люди с мышлением Средневековья. Они живут понятиями эпохи феодализма: свой – чужой. Если кто-то выходит из-под их власти, они начинают извергать на него нечистоты.
Я и не только я - еще несколько наших коллег говорили мне об этом - мы восхищаемся Вашим поступком. Даже отец Савелий, которому Вы дали свой блокнотик, и которым он с пеной у рта тряс перед архиепископом, - он все понял, как мне кажется. Его беда в том, что он такой же, как и многие наши коллеги: лишь единицы верят в Господа, остальные просто делают свою работу. Он там всех пытался натравить на Вас.
- Бог ему судья, - снисходительно улыбнулся отец Сергий. - А Вам я бы все-таки не советовал медлить с выбором, как в свое время, каюсь, делал я. Только Аллаху Всевышнему ведомо, что произойдет с нами в следующий момент.
- Возможно, мои слова покажутся Вам смешными, но я боюсь, что так и не сделаю этого важного шага.
- Отчего же?
- Поймите, я уже не молод, и ничего больше не умею делать, как крестить, отпевать, венчать, исповедывать.
- То есть, Вы боитесь публично объявить о принятии Вами ислама, чтобы не потерять работу? Вы представляете себе, как тяжело Вам будет работать священником, будучи мусульманином? Поверьте моему опыту, это безумно тяжело.
- Наверное, Вы правы. Но дослушайте меня, пожалуйста. Потерять работу - это еще полбеды. Куда страшнее стать изгоем. У меня племяш есть - Колька. Студент. В университете учится на историка. Дали ему там изучать арабский язык. Безбожник, надо сказать, был страшный. Как я с ним не бился, не мог заставить его не то чтобы в церковь ходить, людям гадости не делать. И вот произошло с ним преображение, наподобие того, что случилось с Савлом. Поехал он в Египет на стажировку. Кроме него, было там, в Каирском университете, из России человек пять. В том числе, две девушки. За одной из них мой Колька решил приударить. А та вместо того, чтобы ответить взаимностью, стала гулять с арабом – владельцем кафе. Попробовал Колька к другой подкатить, но опоздал: та тоже нашла себе горячего парня из местных.
В общем, вернулся мой племянник оттуда несолоно хлебавши, злой как черт, и затаил ненависть к исламу и мусульманам, а через это свое ненавистничество стал везде всем говорить, что он - православный. Завел себе Живой Журнал, стал туда всякую дрянь про ислам писать. А родители были рады-радешеньки: наконец-то их Коля к вере пришел. Напрасно я пытался объяснить им, что к Богу через отрицание чего-то и через ненависть не приходят.
Очень скоро оказалось, что вся Колькина вера происходит от его одиночества, - сексуального, то есть. Чем меньше любили его девушки, - тем больше он кричал на всех углах, что он – православный, и тем больше он ненавидел ислам, потому что и в России многие из тех, на кого падал его взгляд, встречались с мусульманами, не обращали на него никакого внимания.
Однажды, когда все в нашем доме улеглись, я решил с ним откровенно по душам поговорить – как мы раньше неоднократно делали. Зашел я в его комнату, да, признаться, забыл постучать и вижу: сидит Колька за компьютером полностью голый и смотрит… совестно даже говорить… фильм про соитие женщины с собакой и рукоблудствует.
Я ему кричу: «Что ж ты делаешь, кобель?», а он встал во весь рост (откормили детину), - даже штаны не надел, - показал мне свой кулачище и сказал: «Скажешь кому – тебе же хуже будет». А я, признаться, тогда уже стал увлекаться чтением книг про ислам и некоторыми своими мыслишками опрометчиво делился с Колькой, - он же в этом как арабист больше меня понимать должен.
Так вот теперь Колька решил это против меня использовать. Шантажировать, что ли. Мол, если про меня расскажешь, так и я про тебя такое твоему начальству скажу, что тебе после этого только и останется, что удавиться. Вот и вся история.
- Вашей истории позавидовал бы старик Фрейд, брат Михаил, - покачал головой отец Сергий. - Вы позволите называть Вас так?
- Да, конечно.
- И что, так и живете с племянником?
- Так и живем. А куда деваться? Родители навесили его на меня. Они-то в другом городе живут. Вот он у меня обретается. Я, признаться, к Вам тайком от него приехал.
- И Вам не совестно, что какой-то молодой онанист заставляет Вас, умного взрослого человека, дрожать?
Отец Михаил ничего не ответил…
Только после его ухода отец Сергий понял, как важен был для него визит этого человека. Значит, не одинок он в своем выборе. Значит, есть такие же, как он, сомневающиеся, ищущие и находящие. Вот пришел к нему человек, пришел издалека поддержать его, хотя и сам нуждается в поддержке, а он вместо того, чтобы сказать ему слова утешения, налетел на него с дурацкими вопросами.
Отец Сергий бросился из избы. Куда же он мог пойти? На автобусную остановку. Отец Сергий устремился туда, но незнакомца там не оказалось. Отец Сергий поспешил к магазину, хотел было спросить повстречавшегося на пути дядю Колю, но вспомнив о бойкоте, который объявили ему деревенские жители, только махнул рукой. Магазин был пуст. Незнакомец пропал, словно его и не было.
Побродив по деревне и нарываясь то и дело на настороженные взгляды жителей, отец Сергий едва поспел к вечерней молитве. Преклонив колена, он молил Всевышнего простить его за гордыню, за то, что отказал своему колеблющемуся брату в поддержке.
Было совсем поздно, когда отец Сергий забрался на печь спать. Он уже почти уснул, когда в сенях послышалось копошение, будто в избу пыталось пробираться какое-то животное наподобие большой кошки. После случая с деревенскими алкашами ожидать можно было всего. Да и любимого Бородавки теперь нет. Некому даже голос в твою защиту подать.
- Кто это? – шепотом спросил отец Сергий, шаря в темноте в поисках фонарика.
- Это я, жена твоя перед богом Евдокия, – раздался кроткий голос где-то совсем близко.
- Жена?! – отец Сергий выронил с трудом обнаруженный фонарик. - Ты же ушла от меня!
- Слышь батюшка… я не знаю, как тебя теперь величать-то.
- Зови Сережей, как прежде.
- Как прежде! Слышь… Сережа, я тут узнала что вам… то есть магометанам… можно жениться на христианках. Так что мы, почитай, и не разводилися. Только повздорили малость.
- Чего хочешь-то? – отец Сергий свесился вниз, пытаясь в темноте разглядеть свою то ли бывшую, то ли самую настоящую супругу.
- К тебе на печь, - сладким голосом отозвалась попадья, вынырнув из мрака.
- Тьфу ты! Бабы есть бабы, - пробормотал отец Сергий и машинально перекрестился.
Жена, выпучив глаза, глядела на него с восторгом.
- Сереженька, батюшка мой! Да ты, стало быть…
- Молчи, несчастная! Спросонья я это…
- Спросонья?.. Жаль. А, может, все-таки вернешься назад?
- Назад?! Нет, не могу.
- Отчего ж? Может, ты это из-за меня все затеял? Осерчал на что, а?
- Не боись, не из-за тебя. Когда идешь навстречу Богу, сворачивать и тем более идти назад нельзя. Помнишь, в Евангелии, пока веровал Петр в Господа, шел он по морю беспрепятственно, а как усомнился – камнем пошел на дно?
- Так ведь это же он к нашенскому Богу шел, к христианскому, а не к вашенскому… Аллаху.
- Бог един, Евдокия. Мне жаль, что ты этого до сих пор не знаешь.
- А отец Савелий...
- Вот и ступай к своему отцу Савелию, а мне дай отдохнуть, а то завтра фаджр просплю, - перебил ее отец Сергий, перевернулся на другой бок и сделал вид, что спит.
Матушка Евдокия решила не уточнять, что такое «фаджр».