Тайна мраморной стены

Родители рассказывали Тучке, что их бывшие соседи через забор были вполне зажиточным и счастливым семейством, что было не совсем типичным среди потомков переселенцев. Они ладили со всеми на их небольшой, но шумной улочке. Но уезжали как-то спешно, собравшись чуть ли не в одну ночь. Благодаря особому «чутью» главы семьи им удалось избежать трагедии, случившейся двумя днями позже со многими «инородцами», жившими до того в трёх-четырёх поколениях в полном согласии с «коренными». Но дом уехавших соседей остался одиноким, разграбленным мародёрами.

Добрые соседи поначалу пытались сохранить покинутое хозяевами жилище, даже вывешивали замки на двери и ставни. Но новое поколение мальчишек, выросших в постконфликное десятилетие, облюбовало старый дом для военных игр. С его чердака удачно обозревались окрестности. Обычно «дозорные» быстро замечали и незамедлительно сообщали командиру о передислокациях «противника» с соседнего околотка.

Тучка был младше ребят из военной команды года на два-три. И не то, чтобы его не принимали в игру. Маленькие лазутчики были востребованы обеими «воюющими» сторонами. И чтобы заинтересовать их в добыче ценных сведений, командиры поощряли младших ценными для мальчишек вещицами, найденными в таких же заброшенных домах. Командир с тучкиной улицы имел ещё одно преимущество. Он время от времени притаскивал ореховые булочки, которые пекла на продажу два раза в неделю его бабка. Учитывая полуголодное детство, такой приз был по душе практически любому «бойцу» отряда. И они с энтузиазмом изучали премудрости военной тактики.

Надо сказать, что, хотя дети отдавались со всей страстью игре в войну, в их игре было много благородной романтики. Мечи, автоматы вперемешку с бластерами были по большей части смастеренными из подручных материалов. Действовали всевозможные конвенции о гуманном обращении с пленными, ранеными, о запрете пыток и тому подобные. Правда, иногда они нарушались – как любые правила в жизни.

Почти в каждой семье в подполье хранилось настоящее боевое оружие на случай повторения ужасных беспорядков восьмилетней давности. Но детям строго запрещалось к нему прикасаться. Горожане избегали воспоминаний о том, что произошло, когда Тучка был ещё совсем мал.
Военных игр он откровенно не любил. О войне он знал немного, но достаточно, чтобы она вызывала в мальчике ощущение какой-то несправедливости. Когда его брат, который был старше на пятнадцать лет, записался в миротворческие бригады и отправился за пределы Конфедерации в одну из самых дальних стран-союзниц, Тучке было три с небольшим года. Все, что он помнил, как старший брат потрепал его по плечу и подарил свою единственную ценность – серебряную медаль за участие в городских соревнованиях по легкой атлетике. Да еще в памяти всплывало заплаканное лицо матери. Эти воспоминания только позже связались у него воедино, когда он подрос и в сотый раз слушал причитания родных о потерянном сыне.
Года полтора от него приходили письма. И хотя писал он совсем не то, что показывали по телевидению, дома все ждали возвращения старшего сына. Продолжали ждать и когда письма прекратились. Прошло уже лет шесть, как он как в воду канул. Но семья все надеялась найти его среди живых. Поначалу искали через все известные службы. Но отовсюду приходили отрицательные ответы. Искали в чудом добытых списках военнопленных. Даже обошли всех окрестных гадалок, медиумов и экстрасенсов, которые только ещё больше запутывали своим разноречивым туманом.

Родители в последнее время старались не касаться этой темы, но всё ещё продолжали ждать. Только потускневшие глаза частые вздохи матери выдавали её мысли.

Тучка, впитавший общесемейную грусть, ненавидел войну. Он тоже ждал брата, знакомого больше по фотографии, которая стояла на его ученическом столе в простой пластмассовой рамке. Когда брат вернется, Тучка спросит, не разочаровался ли он в военной жизни.

Именно за грусть и медлительность ребята с улицы и наградили его таким прозвищем. Впрочем, все относились к мальчику добродушно, никто не обижал. Но почти никто и не замечал, поскольку в общих играх улицы тот не участвовал. Он, просто, выпадал из общей массы, общался с парой одноклассников. Они часто бродили по окраинам своего городка, где ещё не успели побывать бульдозеры и стенобитные машины.

Но было у Тучки то, в чём он никогда не признавался даже своим закадычным друзьям. Его душевная тайна – то, чему он отдавал почти все свое время. Мальчику нравилось проводить время в том самом заброшенном доме по соседству, когда там никого не было. Полуразвалившееся строение казалось тогда наполненным какими-то особенными таинственными потоками. Все выглядело иначе. На стенах играли тени каких-то дальних предметов, менялись цвета обшивки, некогда окрашенных ставен. Казалось, дом хочет поведать кому-нибудь свои тайны.
А больше всего Тучку интересовало самое дальнее помещение – толи купальня, толи прачечная, угол которой был разрушен взрывом гранаты. С небольшим бассейном посередине, с остатками претенциозной отделки. Через разлом в потолке, в зависимости от погоды, в помещение капал дождь или просачивался солнечный луч. Свет попадал сюда и через два небольших окошка, летом обычно заплетенные повителью.
Но самое удивительное Тучка обнаружил на стенах, отделанных искусственным мрамором. Заметив это впервые, он даже вздрогнул от своего открытия. В рисунке, затейливо и тонко сбегающихся и разбегающихся прожилок, ему вдруг привиделся портрет старшего брата.
Брат предстал перед тучкой героем с зажженным факелом в торжественно поднятой руке – очень похожим на Спартака из старой американской ленты.
Часто уединяясь в разрушенной постройке, затерянной в запущенном дворике, мальчик мог часами разглядывать рисунки на плитах. Все они отображали какие-то лица и очертания предметов. Возвращаясь каждый раз к одним и тем же рисункам, мальчик замечал, что они не просто существуют. Но будто даже и живут какой-то своей жизнью. Меняются. Среди знакомых персонажей появляются новые. А давнишние тучкины «знакомцы», рассказывавшие ему свои удивительные истории, куда-то исчезают.
Впервые разглядев героическое лицо брата, его мужественный торс, воздетую к облакам руку, Тучка оцепенел. Он долго стоял молча, боясь спугнуть необыкновенное видение, как он сам себе тогда объяснил это явление. Дня два он размышлял над своим открытием и не решался снова пойти в старую купальню. Но раздумья и тот небольшой жизненный опыт, который имел мальчик, не подсказывали никакого мало-мальски стройного объяснения. И он с содроганием решился пойти еще раз посмотреть на чудесную плитку в дальнем углу чуть выше уровня его глаз.
Подходя ближе, он зажмурился и загадал, что если сразу же заметит улыбку на лице брата, то это будет не случайностью, а знаком свыше. Нитью, соединяющей их через расстояния. Получилось именно так, как он загадал. С тех ор Тучка каждый день бегал на развалины и делился с братом всеми своими новостями. Тот в ответ рассказывал о своих странствиях и приключениях. В этих историях было все: и служба в миротворческих силах, и плен, и побег, и скитания в чужих странах в поисках заработков. Брат объяснял свое долгое отсутствие тем, что него нет нужных документов и денег на дорогу домой. Потом он осел в какой-то провинции, познакомился с местными колдунами. Даже учился у них, сначала в надежде разбогатеть, а потом всерьез проникся тягой к тайным наукам. Сейчас он находится в каком-то маленьком государстве в южной Азии, недалеко от границы с другой более крупной, но очень неспокойной страной, где назревает переворот.
 
Старший рассказывал что вроде бы собирается вступить в местное ополчение. Разрозненные местные партизанские группки плохо владеют стратегией, а он чувствует в себе силы сплотить возмущенных, неимущих и, просто, хулиганствующих в большую справедливую силу. Зачем ему это нужно, брат почему-то Тучке так и не ответил. Только просил младшего не расстраивать родителей и обещал когда-нибудь вернуться в родной городишко.

Тучка так привязался к волшебному образу брата, что бегал к мраморной стене каждый день. О своих открытиях он, как и условились, никому не рассказывал. Были эти беседы наяву или только в воображении девятилетнего мальчика? Или все новые и новые знаки в виде прожилок в мраморе подсказывали мальчишечьему сердцу, что на самом деле происходит в судьбе старшего брата, он сам не смог бы толком объяснить. Может потому, что не хотел разрушать свою тайну, прежде всего для себя. Но ему хотелось быть уверенным в реальности своего знания, и он не подвергал его сомнению.

В один из дождливых осенних дней, когда весь город утопает в лужах и растоптанной горожанами жидкой грязи, Тучка засиделся в сырых развалинах. Сегодня знаки вокруг очертаний брата показались ему тревожаще непонятными и даже зловещими. Он с волнением силился определить, какое именно чувство они вызывают, о чем говорят. Но это никак не удавалось. От чего-то неведомого закружилась голова. Появившийся страх угнетал ребенка. А вечером Тучку охватил сильный жар – мальчик простудился.

Через неделю ему разрешили выходить на улицу. Надев по настоянию матери куртку и теплые носки, чтобы снова не заболеть, Тучка после уроков отправился в заброшенный соседский дом «проведать брата».

Хотя лужи на улице почти посохли, но местные мальчишки уже не играли здесь в военные игры – началась школа. Встретившись после каникул с одноклассниками, старшие переключились на общение с ровесниками и ровесницами. Малыши играли в школьном дворе, предпочитая общие игры с девчонками.

Под косыми лучами уже не жаркого осеннего солнца все казалось светлым и торжественным. Но что-то все равно очень беспокоило мальчика. Какое-то предчувствие, будто что-то навсегда переменилось. Влетев в развалины, он в несколько прыжков очутился у заветной плитки…

Тучка для верности потер глаза. Может быть, ошибся? Все-таки неделю здесь не был… Нет. Вот, это точно она. Третья слева, чуть выше Тучкиной головы.
Мальчик снова пересчитал ряды плиток. Все правильно. Та самая…

Но где родное лицо брата? Где очертания Героя с горящим факелом в руке?!
Он подошел вплотную к стене, запрокинул голову, поднявшись на носки, ощупал всю плиту пальцами, протер краем рукава, подышав на нее. Нет. Знакомого изображения так и не появилось.

Прислонившись спиной к мраморной стене, отдающей холодной сыростью, он присел, решив отдышаться минут пять. Когда в груди перестало испуганно колотиться и дыхание выровнялось, Тучка медленно привстал. Так же медленно развернулся лицом к стене, осторожно поднял глаза и, едва дыша, снова стал вглядываться в знаки и фигуры в мраморе. Теперь он видел лица. Но это были гримасы монстров. То, что он видел, очень напоминало средневековые картины о страшном суде, сошествии в чистилище и ад.
Чудовища угрожающе скалились, заносили когтистые конечности, готовые разорвать любое живое существо.
Тучку пронизал мистический холод. В ужасе он догадался, что произошло. С этим пониманием пришла и горечь огромной потери. Навсегда Тучка утратил необходимость бороться с желанием раскрыть свою тайну родным. В этом уже не было смысла.
Его родной брат уже никогда не вернется в мир живых…