Квартира. часть третья

Давид Самуилович давно заприметил молодого аккуратного лейтенанта, и он ему сразу понравился. Высокий, с чуть рябоватым лицом и неимоверно пронзительным взглядом, лейтенант, когда проверял финансовые ведомости и накладные, всегда что-то смешно бубнил. Если находил неточности в отчете или пересортицу на складе, никогда не повышал голоса а, долго подбирая слова, пытался выяснить, как же случился такой казус. И от угощения никогда не отказывался, а скромно заходил в комнатку, и откушивал, и балычок и икорку, да и рюмкой не брезговал. Жаль только, присылали его к Давиду Самуиловичу не часто. Чаще приезжал маленький чернявый майор калмык. Тот слов не подбирал и особо не миндальничал с пожилым завскладом. Наковыряет, наковыряет кучу неточностей в отчете и разбросает листы по всему кабинету, и сразу – на повышенные тона. А уж о пересортице и говорить страшно.
 - Ну, чистый Мамай! – сетовал про себя Давид Самуилович, - Иго татарское!
А когда хлопала дверь кабинета, за которой простывал след кривоного майора, Давид Самуилович спешил в комнатку, сдвигал в сторону нетронутые яства и срочно набирал номер начальника политотдела…
 - Али Айвазович! – со всхлипом в голосе жаловался завскладом, - Я попрошу Вас огородить меня от рекрутчины. Я человек больной, войну прошёл, а ваши военные всю совесть потеряли…
Дальше шла подробная интрига драмы - «Взбесившейся ревизор и честный завскладом». Начальник политотдела Мамедов Али Айвазович сочувственно цокал на другом конце провода, а по завершению разговора тут же набирал номер начальника тыла и с пол-оборота вставлял ему деталь из инженерии человеческих душ. И уже к вечеру кривые ноги подчиненного майора выпрямлялись на ковре начальника тыла.

Нравился, нравился молодой лейтенант Давиду Самуиловичу, да и виды на него имелись кое-какие…
И вот однажды, после очередной проверки склада, он решил с ним поговорить на чистоту. Да и повод был выше всяческих похвал – лейтенант был «окрылен» ещё новенькими, не обтертыми погонами старшего лейтенанта.
 - Арсений Иванович, такой повод, а мы как-то не по-советски, не по-братски! - просто начал Давид Самуилович, - Вы, вон, уже старше меня по званию… Я то, лейтенантом войну закончил. Так что, молодой мой друг, позвольте пригласить Вас к себе, домой. Я уже и жене позвонил, она стол готовит, посидим. Да и не надоело Вам в столовках-то питаться?! Моя Нона Эдуардовна так замечательно гуся фарширует, язык проглотишь! Так как?
 - Ну, если гуся… - стеснительно протянул старший лейтенант, - это, конечно, можно. Да только, от вас в гарнизон добираться далековато, к вечеру-то туда ни какой транспорт не ходит, а в общежитие пускают только до 24-х.
 - Насчет этого, даже и не думайте. У моего соседа «Москвичонок» - враз доставит.
На том и порешили.

Унылая гарнизонная жизнь старшего лейтенанта после посещения типового строения на берегу Балхаша закончилась. Радушие и забота хозяев пленили. Дочка хозяина, далеко не очаровашка конечно, но вполне созревшая девица, сразу и бесповоротно запала на стеснительного офицера. И после знакомства взяла его в крутой оборот.
А ни кто и не возражал!
 
Арсений, сын уборщицы и кочегара, так он любил подчеркивать свое пролетарское происхождения, был всегда вкусно накормлен, если надо – обстиран. А потом опять же танцы, обжиманцы, кино, вино… Дело-то молодое.
 Нона Эдуардовна, грезившая обустройством единственной дочки, стелилась мягким войлоком и, закатывая черные маслины глаз, с пафосом вещала подруге, жене начальника политотдела кстати…
 - Такая пара! Такая пара!
…и тут же начинала выпрашивать перспективной карьеры у супруги повелителя душ.
Дочка, Софочка, с трудом справляясь с томлением в груди, понимала; упусти шанс и просидишь в вековухах, с такими-то данными… ну, если только грудь?! Грудью и брала. Это больше Арсения – ею, а родителей – чаще капризами, да упреками, мол, поселились в такой глуши, на сто верст ни развлечений, ни женихов.
Резон был и у Давида Самуиловича; тут тебе и связь – склады военторга и непредсказуемые проверки хозяйственников тыла, тут тебе и смысл всего накопленного «непосильным» трудом, да и, в конце-то концов, сколько можно девке носить родовую фамилию Бляхман.
Свадьбу сыграли через три месяца. С размахом! Молодых поздравляло всё начальство гарнизона, аж, четыре дня! Гостей перебывало – чуть ли не полк! Не было только родителей Арсения Ивановича. Не пригласили. Арсений Иванович подумал; – Зачем? Ни денег у них, ни одежды приличной, да и путь сюда не близкий. Так что, кочегар да уборщица к этой компании, совсем не в масть. Выкормили, выучили, последние крохи на дорогу собрали – что ещё нужно? А происхождение пролетарское, так оно ведь всегда со мной… и на том спасибо!
…А во-первых строках письма, вам сообщаю – женился…
Стеснительный был старший лейтенант Чугунов Арсений Иванович, стеснительный.

Так и стала Софья Бляхман Софьей Чугуновой. А Арсению Ивановичу был куплен автомобиль «Жигули» и карьера его военная с тех пор двигалась как глиста по пищетракту, задерживаясь только там где вкусно. Нона Эдуардовна способствовала.
Способствовала.
 Слетал на месяц в Афганистан – вернулся с орденом. Только год капитаном походил – Академия тыла. И в выводе наших войск из стран Варшавского договора поучаствовал. И войска вывел и для себя чуток вывез. А когда советская власть обвалилась, Арсений Иванович уже хорошую должность занимал, хлебную. Что-то рушится, что-то строится – по философии-то жизненной… Арсений Иванович особнячок задумал на берегу живописном. Озеро Балхаш, лесок какой-никакой, землицы сто соток нарезал, уже пару этажей вывел, только крышу покрыл, а тут мать-Родина на героические подвиги его потребовала, должность полковничья, но в тьму-таракании, на Крайнем Севере. Подумали, подумали, Софья Давыдовна с Арсением Ивановичем, да и согласились. Оклад полуторный много погоды не делал, …но гражданство российское сохранить требовалось, и не ради патриотизма, а ради выгод и привилегий. Какой уж там патриотизм?! Когда трясти надо…
 
Что государство российское офицеру дать может? Офицеру, как ратных дел мастеру – ничего. Доктрины военной, видишь ли, у нас ещё нет, говорят, мир во всём мире на весь мир обрушился – экая дурилка демократическая. А вот офицеру тыла – может многое. Ибо новоявленный капитализм российский такие возможности открывал во всех тылах, такие возможности, что магнатам американским или европейским такое и в кошмарном сне не приснится. «Что не запрещено, то разрешено…» Во как!

Пошил себе Арсений Иванович форму военную из черного материалу, зеленый у моряков не тот эффект вызывает, и поехал. В ОМИС (отделе морской инженерной службы) Северного флота получил наставления и указания и к месту непосредственного командования двинул. Приехал, и сразу к командующему флотилией во всей красе парадной представляться пошел, как и положено.
 - Подполковник Чугунов Арсений Иванович – представляюсь по случаю вступления в должность начальника отдела морской инженерной службы флотилии – отрапортовал подполковник с иголочки, и каблуками щелкнул.
Сивый как лунь адмирал окинул взором новоявленную стать, без особого энтузиазма прочел в глазах подполковника самодовольную молодцеватость, даже притворную подобострастность расшифровал, и как бы конфузясь, спросил тихо
 - Арсений Иванович, а значок «За дальний поход» в степях Казахстана получали?
Подполковник, смущаясь, потрогал знак на груди и не ответил.
 - Сними, сними, - по-отечески мягко сказал адмирал, - этот знак – не цацки… - и, подойдя совсем близко, вздохнул, - Да, Арсений Иванович, в непогожее время Вы на эту должность прибыли… строить-то, мы уже ничего не строем… все ломаем больше. Печальное время, печальное. Но задачи Вам ваше ведомство поставило, надеюсь?
 - Так точно.
 - Ну, а в остальном – обращайтесь, чем можем, поможем. Единственное что попрошу, подготовить жилищный фонд, для передачи органам местного самоуправления. О нем Вам тоже должно быть известно?
 - Так точно. Через полтора года его должна принять городская администрация, со всеми вытекающими…
 - По большей части – протекающими… - перебил его адмирал, - Раньше сами справлялись. И деньги были и службы. Теперь все под сокращение… Все коммуникации хорошего ремонта требуют, в котельных – котлы поизносились, да и с энергоносителями нынче проблем много. А о военных объектах поговорим, когда в курс дела войдете. Более не смею Вас задерживать.

Вот так и оказался Арсений Иванович в диком Заполярье. Кто-то подумает, не фартит с карьерой, но это как посмотреть… «Судьба играет человеком, а человек играет на трубе», а на трубах нынче не только играют, но и баснословный барыш выдувают, когда дуют в нужную сторону.
А уж куда дуть Арсений Иванович знал. Осмотревшись, заключил с подрядчиком договор на ремонт котельной и помещений ОМИС. Это раньше – два солдата из стройбата заменяли экскаватор, теперь-то все фирмы и ООО выполняли, только плати. Поохав, заплатили из кармана государственного. Каждый отщипнул сколько смог. Арсений Иванович в своей служебной квартире евроремонт с дизайном сделал. Новую мебелишку вроде как в служебное пользование приобрел. Народец в ОМИС работающий пошушукался, пошушукался, да и смолк. С рабочими местами туго стало, а в закрытом гарнизоне и тем паче, тут и отродясь о рабочих местах не думали, будто женам военных стаж рабочий и не нужен вовсе и приехали они сюда, как княгини Волконские – Трубецкие, «хранить гордое терпенье».
 

Через месяц после полного обустройства и София Давыдовна прикатила. Пока ехала, все из салона своего джипа тундрой любовалась. Смотрела, да охала, «…грибов-то, грибов! – удивлялась бизнес-вумен, - А ягод-то, ягод! – притормаживая на буераках восторгалась она, - Столько добра! Столько добра и дела ни кому до этого нет?! Деньги под ногами…»

Обжившись и осмотревшись – начала с другого конца, с водки.
Коммерция – дело светское, а для военного гарнизона и вовсе – цирлих-манирлих. Торгаш в погонах – это ж анекдот, «вето для пистолета»… Вот и взяла этот позор на себя Софья Давыдовна. К тому времени уже надоевший во всех отношениях ейный муж, и подвальчик выделил, и оборудовал всё за две копейки. Отщипнув малость с казахских счетов, в Мурманске ООО зарегистрировала, с названием «Субмарина». Для подводников название привычное, не расхожее, правда, так как они эти субмарины все больше «железом» обзывают, но тут уж – кто как, кто за металл гибнет, а кто и в металле…



- Ты совсем ссучилась, - Арсений Иванович недовольно поерзал, скрипя кожей кресла, - дома, как в гостях, ни пожрать толком, ни тебе супружеский долг исполнить, - он зло мотнул стаканом, и хрусталики льда выбили стаккато о тонкое стекло, - Тебе Мурманск дороже семьи стал…
- Ссучилась?! – Софья Давыдовна влетела в комнату разъяренной барсучихой, - Ты, Чугунов, выбирал бы выражения! Мне свой ночной халат стало противно одевать. На нем каких только волос нет, но только не моих!? У твоих ****ей, что, весенняя линька началась? О супружеском долге он вспомнил! Тьфу! Сволочь ты, Чугунов, самая, что ни наесть, последняя сволочь! – Софья Давыдовна метнула тарелку с едой на журнальный столик, - Вот, жри, а то он о супружеском долге вспомнил! С чего бы это вдруг?!
Арсений Иванович притих, аккуратно отрезал кусочек от отбивной и макнул его в красный соус. «Совсем со своим бизнесом стервой стала, слова не скажи… - подумал Арсений Иванович, - Все ей – деньги, деньги, …а зачем? Сын – на игле четвертый год, отморозок балхашский… да и дочка не известно чем в Питере занимается, квартиру купили, обставили… Студенчество?! Ну-ну…»
- Ты бы, там, в Мурманске, зашла, поговорила с эстонцами, - Арсений Иванович, как ни в чем не бывало, изменил тон на преисполненный, - я на драг содержащие металлы цену поднимаю на 10%...
- Да хоть на 20! - равнодушно ответила жена из коридора, - У них поставщиков, как на Маланьину свадьбу, из всех военных околотков! Думаешь, только ты один умный? Да и дело это скоро «долго жить прикажет», вот только таможню в Мурманске поменяют, и каюк…
Арсений Иванович вздохнув, плеснул в стакан из вычурной бутылки.
- Ты бы, Арсений, штоленку в устье Лицы от военного дерьма освободил, да под особый контроль её взял…
- А это зачем?
- Да вот подумали мы с лав-озеровскими партнерами там спиртовой заводик организовать… не век же нам спирт покупать, когда свой производить можно…
- Вы что сдурели? Это же охраняемый объект!
- А ты мне ещё про секретность расскажи! Ты, подготовь, подготовь, а за нами дело не встанет, знаем, кому и сколько дать… Мы и оборудование уже закупили. Подумай, подумай, а не коньяк стаканами лакай!
Софья Давыдовна демонстративно подошла, убрала бутылку в бар и вышла. Арсений с тоской посмотрел на не полный стакан, но промолчал.
- Отбивные в холодильнике, гарнир сам приготовишь, - через некоторое время она вкатилась в комнату благоуханным колобком, - На-ка, убери от греха подальше, - положила на стол две упаковки клофелина, - партнеры просили достать. Всё отдавать – им жирно будет. И друг твой, Хохлов, из госпиталя, совсем оборзел, такую сумму за эти таблетки запросил…
- Каждый выживает, как он может, - сквозь зубы поцедил Арсений Иванович и подозрительно посмотрел на жену, - И как действует?
- Не знаю. Говорю же – партнеры попросили достать. – Софья Давыдовна аккуратно сунула оставшуюся большую часть упаковок в пустой пакетик из-под женских прокладок, перетянула резинкой и убрала в парчовый ридикюль. – Ну, вот, я поехала. Вернусь через два дня. Дел полно! В случае чего – позвоню.
Но прежде чем уйти из квартиры, Софья Давыдовна демонстративно прошла в спальню и вынесла оттуда шелковый халат, открыв ванную комнату, шумно бросила его в короб для грязного белья.



Между казармами, на плацу, стояла парадно одетая шеренга моряков. Весенние лучи резались на мелкие блики об наглаженные матросские одежды и буравили золото пуговиц на бушлатах. Легкий ветерок раскладывал пасьянс из кончиков черных лент на бескозырках то, открывая то, закрывая золотые якоря. Это стояли дембеля. Нетерпение, радость, грусть, собственную значимость и неверие в превосходство случившегося, и всё в одном «флаконе», выражали их лица. Ожидание было томительным. Ждали командира дивизии – с прощальным, напутственным словом и… по домам. Отслужили!
Шнорхель, не умаляя сего момента, гордо прогарцевал вдоль шеренги и, зайдя с правого фланга, подошел к каждому стоящему, не опуская глаз. И только после того, как в его крупной, кудластой голове, как в картотеке, отложился код-запах каждого, он позволил себе отойти от строя.
Солнце, плашмя выпавшее на мокрый асфальт, было ослепительно, и Шнорхель не стал дожидаться бравых речей вечно занятого комдива. Он размашисто и ходко пронесся по мокрому плацу, обдавая стоящих искрами золотых брызг, как в награду. В награду за то, что стоящее в парадной шеренге сделали своё мужское дело. Сделали, как могли, но сделали честно. Не откосили дурно пахнущими слизняками - в военкоматах, покрылись потом, но не струсили – при первом погружении, проклиная и матерясь - не отходили от своих боевых постов, когда неожиданный господин случай делал выбор между «или» и «или». В строю стояли мальчишки, мальчишки, которые теперь уже по праву могли называться мужчинами. И все они – были вторыми, вторыми после Бога. Первым – был командир. А они – вторыми, т.к. в такой судьбе как подводник – третьих не было, не было. Ибо, там, под толщей воды, в прочном корпусе, все одинаково равны перед смертью, как нигде в этом мире, и счет три - там непозволительная роскошь.
Шнорхель подбежал к крыльцу казармы и оглянулся. Черно-золотой строй замер для встречи и пунктир из офицерских золотых и черных матросских погон отпечатал морзянкой слова в весеннем разливе; - Будьте спокойны!