10 писем к А

10 писем к А.

…Только что вернулся из Санкт-Петербурга, с вокзала, поэтому сейчас просто спешу сообщить вам о готовности поразмышлять над вопросами вашего письма. Если будет позволено - не академически. И предлагаю, в силу старшинства, позволить мне смягчить официальность моего языка в сообщениях. Свои размышления вскоре пришлю. Удачи -
Д. Рысаков

 Дорогая А., в "Ф. Кафка и экзистенциализм" присутствует зияние ”а-и-э”, поэтому лучше звучание проблемы, даже внутри работы, изменить.
 Здесь возможна работа-упражнение, нежели работа-изыскание. (Извините, если пишу коряво – брался за письмо несколько раз и сейчас отправляю вам эти наброски, чтобы понять, требуется ли в дальнейшем какое-либо мое слово.) То есть: вы правы, тема “исхожена миллионами”, третьекурснице в самый раз этот путь проделать. Можно сделать компиляцию, что для диплома не возбраняется.
 У нас тема возникла, с внешней стороны, на стыке интереса и моды к Кафке и, прежде всего, к Сартру и Камю. А именно – все дело в одновременности глянцевых изданий “Бунтующий человек”, “Стена” и двухтомника Кафки. (Я могу ошибаться с одновременностью, это следует проверить. У Гребенщикова есть песня про, кажется, девушку с “Ж.-П. Сартром в кармане”...)
 Но работа действительно может выглядеть запоздалой. Безусловно, взяв главным образом Камю, выкладки Хайдеггера о “вине” и “отчаянии” и т.д., вы сами чувствуете подвох и угрозу тривиальности – тема уже “устаканилась”. Тогда лучше похулиганить.
 Тем более что экз-м не заслуживает тотального претендования на “проблему” существования человека. Наверное, можно констатировать слабую витальность у поддерживающих и развивающих это направление. По слабости здоровья все, по слабости здоровья и в связи с пограничностью чувств. В этом смысле можно найти унисонные настроения у студентки третьекурсницы, Кафки и Камю - объявившего вопрос самоубийства главным вопросом философии и пафосно говорящего о скуке, которая “пробуждает сознание”.
 С другой стороны - кажется экз-ты ввели в употребление субъективное слово “миросозерцание”. Это слово взял в оборот еще и Гитлер, и Розанов, и Мережковский. Литературные изыскания стали пестрить этим словом. Литературные эссе, критика, стали “волнуюшимися”, пристрастными (напр., Шестов). То есть можно соотнести два мощных в то время движения мысли – о существовании человека и о присутствии человека на земле (фашизм). Внимание, Камю вдруг решил окончательно разделаться с вопросом о существовании чел-ка и показал мифическую картинку с Сизифом. То есть вроде бы он все выписывал против надвигающейся коричневой чумы, (по очень знакомой схеме: идея – конструкция – миф - терминологический арсенал), но в конечном плане “эскалация гнева” против человечества у него проступала.
 Таким образом, в силу неангажированности (кроме Камю) экз-кой линии, истинное Сопротивление мизантропической идее не организовалось. “Парадокс, хотя и вполне закономерный, состоит в том, что европейская цивилизация (и Россия в том числе) … вступала в мировую войну с удивительным, потрясающим ликованием. Но искусство все же выполнило свою историческую миссию – независимо от того, как и кем оно было услышано (или не услышано)”, – пишет Г.
 А у нашего общего друга Ч. есть прелюбопытнейшая прелюдия к такому разговору: “Окно в мир”, 2/2002. С.141)
 Кафка мог быть предшественником экз-тов, теоретически себя не осознающим. “Героизм повседневного существования” – вот что, пожалуй, интересно. Смешение героики и иронии. То есть да, абсурд. Этим заветным словом можно вызвать и выстроить персонажей - “Постороннего” Камю, “Пропавшего без вести” (“Америка”) Кафки, “Одинокого” Ионеско.
 Модернистская литература и влечение к Абсолюту. Здесь, на мой взгляд, сейчас больше всего копают. И не только в Киеве. Хорошо бы вашей девочке, А., сориентироваться на книжку Е.В., председательствующей, кажется, на нашей секции: “Хроника странствований духа. Этюды о Франце Кафке. Киев, 2001.” Ее (книжку) можно выпросить у Ч., или я пришлю по почте, с возвратом. Она достаточно современна и должна украсить работу и укрепить женскую солидарность.
 “Всякая женщина в сознании Кафки оказывалась эрзацем идеала. В художественных его текстах разворачивалась тотальная критика, которая была ответом в первую очередь на его персональные срывы, но странным образом совпадала с начавшимся в период австрийского Модерна “кризиса маскулинности…” (С. 27) Здесь есть и о вашем “Парфюмере”...
 Писать о конфликте полов считаю вообще самым интересным. Тогда и автор переживает необходимый сублимационный опыт, и вопрос с экз-мом решит комплексно: в связи с фрейдизмом, О. Вайнингером (обязательно!), с нашим временем.
 Такие вот приблизительно мысли на сегодняшний день, А. Пишите. (…) У нас на улице рождественская метель. В Петербурге был в храме Спаса на крови: внутри храма участок набережной, где закончил свои дни Александр Второй. Первого бомбометателя звали Рысаков Николай, ему было 20 лет. Удачи!
31 марта, Д. Р.

 Здравствуйте, А., сегодня в Москве 16 градусов (обещают теплый апрель), пишу вам письмо при раскрытом окне. Слушаю “Пинк Флойд”. О Шагале да, у нас говорят, и сегодня говорили только что на одной из московских кухонь. Его часто выставляют в ЦДХ (Центральный дом художника) на Крымском валу. Ну а вы что не поехали в Новополоцк? В каком-то году я “завернул” отттуда в Витебск. Юдоль сюрреализма. Написал рассказ “Проклов день” (…).
 Вот вам “витебская зарисовка”. А.Ч. послал письмо вдогонку, на Белорусском вокзале дважды провожал туда людей, в том числе профессора Г.
 Над именем вашим думал (как вы угадали?) не в кондитерском ракурсе. В нем ведь, несомненно, приставка “святая”, как вывожу из множества крымских имен (Ай-Петри) и наверное идентичных арабских Аль-. Реплику, феминистскую, – соврал, не помню в целом, помню как междометие, чуть высокомерный экивок в сторону мужчин.
 …у экз-тов наиболее честная доктрина творчества – они просматривали все “сквозь призму смерти”, и невероятный страх Ф. Кафки и Гоголя, не страх даже, а признания в нем – факт показательный для темы, где оправдание собственного существования ставится во главу угла. Есть в вашу компанию еще одна женщина, француженка, она написала о Кафке и Достоевсом, я видел в продаже ее книгу в русском переводе – Наталья Саррот. Но не купил. Считая, что у меня покончено с научными изысканиями.)
 У нас в Большом театре прошла премьера по Сорокину. В “Эрмитаже” (нашем) можно посмотреть спектакли по Хармсу и Введенскому. Или посмотреть на сундук, на котором спал Достоевский, заглянуть в комнату, где стрелялся Маяковский. В самом начале Страстного бульвара есть барельеф, на котором изображены низенькие человечки-сизифики под огромной шестеренкой. Внизу надпись: “Вся наша надежда покоится на тех людях, которые сами себя кормят”.
 Приезжайте, московские новости буду держать для вас. Р.Д.

 Дорогая А., надеюсь застать вас еще дома. Вы не поверите – сегодня вернулся из Витебска. Только послал вам зарисовку – тотчас обнаружилась необходимость туда съездить. Накануне этой поездки, как и в случае с Питером, получил ваше письмо. Пишу сейчас неизбежно беднее, чем надиктовывал разум во время путешествия. Это нормально. Движения мысли тоже измеряются скоростью и расстояниями. Собственно, что рассказать о белорусской стороне? Витебск - город оврагов. Приехал в 5.34, вышел в легкий туман. Сводили меня в места бывших еврейских поселений. Там родился Шагал, красный конь пролетал над Покровской улицей.
 Вот вы пишете об аутодафе. Да, обсуждалось между нами с А.Ч. что-то такое. Не поленился посмотреть переписку, я писал ему: “Интересно сопоставлять свои усилия с усилиями другого, приложенные к одному автору. Например, сейчас много пишут о Зюскинде, у тебя есть статья, у А., есть и в сборниках Г. … Я же больше думаю о людях, которые пишут; почему они выбирают себе право на того или иного автора? Ведь каждый роет под личностью, которую облюбовал не просто так.” То есть мысль о конгениальности миров исследователя и исследуемого автора (я правильно выразился? Тождественнности.) проводил я, но раз она вам не нравится, я за нее не держусь.
 Постоял на утренней Ратушной площади. В городе не только чисто, но и начинался субботник. Люди с помощью ручных помп побеливали деревья и бордюры. Видел льва в городском зоопарке.
 В Полоцке поэт Р. кормил меня белорусским “холОдиком” – блюдом, родственным окрошке, но без мяса и продуктов брожения. Интенсивно-розовое, свекольное со сметаной. Из окна кооперативной квартиры Р. видны веселенькие частные дома: желтые, синие, зеленые. В гостиной под одеялом лежала его жена и смотрела телевизор (было 16 часов).
 Самое сложное мне сказать вам, А., про вашу информатику и мерзкого мужика. Может, его отпугнуло бы обручальное кольцо (брать напрокат)? Ввалиться в кабинет плечистому парню и позвать супругу? Еще: озабоченных отрезвляет и отталкивает женский смех. Но надеюсь, все это для вас уже не важно.
 
 А не в Москве ли вы уже, А.? Не смотрите ли из какого-нибудь окна на остатки слежавшегося снега? Многие жалуются на столицу, агрессию, на клошаров, моральных уродов, но прошу вас, помните, поверьте: здесь есть еще адекватные люди и здоровые тенденции.
 Я работаю 2 дня через 2. В свои рабочие дни могу вырваться поздно вечером. Мои выходные в апреле – 20, 21, 24, 25, 28, 29…
 Эх, феминизм. Это тема. Жеманство мужчин и мужественность женщин. Вы предпочитаете спортивный стиль одежды и относительно наступательную риторику – для окружающих вполне достаточно, чтобы заподозрить в вас амазонку. Но разве может амазонка кокетничать? Пусть даже интонационно?
 Р.Д.
 
Дорогая А., представляю, что ты раскрываешь томик и вертикально курсируешь по нему. Ты извлекаешь эпиграфы из книги? Письмо твое пришло вместе с письмом Ч. (состою!), о знакомстве с тобой ему не писал. Это слишком большое удовольствие – поделиться моей тайной…
Переписываемся с ним уже измученно: опираемся на старые образы. Но, с другой стороны, так и должно быть в переписке между двумя мужчинами: сплошной декаданс.
Не увязываются усталость и пиетет.

Другое дело – струя воздуха, живое сердце из ...
Иногда письма – спланированные литературные акты. Дневниковость, исповедальность - заря литературы (Авакум, Руссо). У меня 2-3 стабильных корреспондента, и ни одной корреспондентки. Бросить что ли курить.
Приятно, что ты упомянула “Иерусалим”, почистил, отнес его в журнал печатать. Художницу Осипову переименовал в …
Твое первое письмо получил до Питера, и там задержался в книжном магазине у альбома с видами …, потом - письмо перед Витебском, потом вдруг в Москве накануне встречи попался “Зоммер” и я увидел историю с человеком на дереве, во многом совпадающую с моей.
И у японского парфюмера духи с древесными нотками.
Один из двух экземпляров сборника “Улица Революции” – твой.
Статью (твою) повторно прошу…
Журнальчики смотрел внимательно, подробно скажу не сейчас, они, конечно, больше находятся в арт-плоскости, чем в плоскости литературы, но, с другой стороны, и мои журналы могут показаться им империалистическими, что неверно, ибо я абсурдист. Нашел в одном номере отличный эпизод с поездом и ножами, буду его смаковать и перечитывать. …
Д.Р.

Дорогая А., я эпиграф загоню внутрь текста, попробуй его разгадай, ведь я еще и раскавычу его. Смятение весеннее и помрачение – вот гамма последних дней, которую слышу.
Известно ли тебе, что цветущие сирень и каштаны и проч. – ядовитые? От них голова болит.
Поделюсь: одна дама, расположение которой хотел вызвать и прежде всего, конечно, текстами, присылает мне сообщение: “Вчера ела ядовитые строчки. Было вкусно”. Понравилось, думаю. Еду к ней. Сидим на кухне. Она забывает - пью ли я кофе с черным перцем или нет. И еще выясняется, что она имела в виду ядовитые грибы строчки (ударение на последнем слоге). Мораль - не обольщайся. Если декаданс - твой жанр, девчонку тебе не разжечь.
Ты думаешь, жалуюсь? Нет. Я железный, я выдержу. Видишь, спокойный какой? Пыль и гарь в Москве, какой тут пи-и-итет…
…Пишу тут рассказ про пьяницу, которого укусила мышь.
Пишу иногда с трудом, нет легкости, она только в ногах. Поэтому не сердись, если буду дозировать тебе свои строчки (я набиваю двумя пальцами). Может быть, приучу тебя к своему яду. … Подумал: а ведь эту прогулку, эту историю, если ее описывать с ожидания у бюста Пушкину, нет, лучше – с прощания на вулице Грушевского (? то есть в Киеве), можно на год растянуть, если капельками. И она уместится в голове …
С какой моралью лучше жить?
Д. Рысаков

Дорогая А., в эпоху постмодернизма, как когда-то в оптимистическую эпоху – все к лучшему, все хорошо. Даже если какие-то твои письма потерялись. Текст осуществился – и это главное. Если я вижу, что ты написала несколько строк перед сном, я вижу, что это нечто большее, чем обдуманные слова. Но, кажется, все в порядке, два письма пришли следом друг за другом. В Москве был энергетический кризис. То есть нормальная пауза у всех была в переписке. Последнее письмо тебе послал довольно отчаянное, но без того, чтобы попытаться пронизать тебя трагизмом своего положения. Нет, пишу что придется. Часто не могу мгновенно ответить, чисто технически. Предлагаю все подозревать в пользу друг друга, даже молчание красноречиво, как учил “бунтующий человек” Камю.
В зоопарк не пойду ни в коем случае! Сходим куда-нибудь в другое место. Уж лучше в ночной клуб. Нет, зоопарк – это ужасно. В Консерваторию можно. Можно ли будет попыхивать хотя бы трубкой? Куплю благовонный табак.
Берусь сейчас за один рассказ, бросаю его, принимаюсь за другой. Мрачновато все выходит. Вот хотя бы название – “Кинофобия”. Кошмарные сны и явь, связанные с собаками. Твой телефон в моем мобильнике.
Д.Р.

Привет и тебе, надеюсь – заглянешь в почту перед отъездом? Ты в Киев? Мне рассказали, что киевлянки приехали в Полоцк с оранжевыми бантиками, а ты с чем едешь? Со звездой Чингисхана? Приходило ко мне письмо – все сплошь в вопросительных знаках… Не смог понять, что такое. Твое письмо про День дружбы меня очень тронуло, я попробую прислать тебе что-то менее архаичное, чем свои усталые строки. 20-го, возможно, встретиться не удастся из-за работы, но тем верней я встречу тебя из Киева, если хоть сколько-нибудь буду тебе нужен. Можно ли прямо с поезда, не помешает ли немец?
Ч. привет, видел его на полоцких фото, сожалею, что все херово складывается.
Д.Р.
Мне нравится твой логин.