На фруктовых облаках

Я просыпаюсь от визгливого крика «Подъём, девочки!» Санитарка Евгения Павловна отворяет скрипящим ключом нашу палату и дёргает Свету за пятку. Света матерится. «По кой х й так рано будить, всё равно ещё обхода ждать»
А все уже давно проснулись, зашевелился муравейник выделившихся из общей человеческой стаи муравьёв. Им нужно успеть в душ, который открывается в шесть утра, нужно выполнить ритуал утреннего омовения.
Я лично обхожусь раковиной в туалете, над которым висит табличка «Место для курения» . Там грязный, тюремный запах дерьма, пота и «Балканской звезды». Я долго и основательно чищу зубы, и запах входит в мою кровь и плоть, запах разъедает меня.
Не снимая нижней одежды, на судне сидит и смеётся в компании друзей наша местная звезда Маргарита Трима, бывшая проститутка. На её ногах набухшие вены и невообразимые колготки в сеточку с узором. Она всегда смеётся каким-то грудным смехом пропившей, прокурившей всё и прошедшей через огонь и воду особы. Но мне этот смех чем-то приятен, словно бы он исходит из глубин души, а душа то есть. Есть душа.
Обход – это особая процедура проверки утреннего состояния потерявшихся в этом мире душ.. К нам, как с небес, из своего кабинета , что в конце коридора выходит врач, заведующая отделением Людмила Васильевна вместе со своей подмогой: двумя длинными красотками Анной и Аллой. Они обращаются с пациентами как с малыми детьми. Задают вопросы типа «У тебя всё хорошо? А ты маму любишь? А как у нас со стулом?» Пациенты, когда те уйдут, любят их передразнивать, ведь все больные мечтают только об одном – выписаться и оказаться на кухне с мужем алкоголиком или сыном вором. Но о выписке ни полслова.
А мне нравятся Анна и Алла. У Анны такая густая тёмная копна волос, а от Аллы исходит такой нежный запах духов. Глоток счастья в море перепутанных жизней.
Потом начинают раздавать уколы, в процедурной, где знакомо и успокаивающе пахнет спиртом. Я здесь давно и меня уже всем, чем можно укололи. Это или болючие витамины или полный побочных действий галоперидол.
Раздадут уколы, можно завтракать. Кормят хорошо. Приносят булочку с маслом и пшённую кашу. Тут же высовывается Наташа : «Можешь мне отдать булочку?» Среди больных есть некоторое число любителей поесть, которые буквально вырывают из зубов даже передачки. Наташа – здоровое (в смысле размера) существо в голубом халате – одна из них.
После завтрака нас оделяют таблетками. Мне уже не дают ничего страшного: только финлепсин и седалит. Я вспоминаю, как невменяемо бегала по коридору и орала песни, как меня помещали во вторую палату для острых и пичкали одними уколами из-за повысившейся температуры.
Теперь надо потерпеть пока откроют палаты (их запирают на время раздачи пилюль) и нырнуть под одеяло ждать одиннадцатичасовой зарядки. Я лежу и вспоминаю, как находилась в острой палате: дралась с пациентами, не спала ночью, меня привязывали на вязки и хомута , капали капельницы, под которыми я всё равно не хотела видеть страшные больничные сны. Они лечили своими старыми, проверенными и, в конечном итоге, гуманными средствами мой разум, душу и тело, мою психику и соматику, а я настойчиво не поддавалась. Зато теперь чудесные цветные таблетки взяли своё, и я стала совсем спокойная. Мой разум вернулся ко мне.
Около одиннадцати приходит чистенькая, аккуратненькая физкультурница. Она собирает клич «Женщины энного отделения! Выходите на зарядку, пожалуйста!» Обычно набирается человек шесть. Из самых заметных приходит маленького роста стриженая Лариска, которую навещает опекунша и которая любит обнимать санитарок и Наташа, постоянно моющая коридор и ничего уже не соображающая. На счёт «Раз, два, три!» она только вяло шевелит руками. Она не может быть такой же весёлой и крепкой как физкультурница. Она дистрофик.
Я жду зарядки не только потому, что это как-то развлекает и поддерживает тело в форме. После физических упражнений, когда лучистая спортсменка упархивает в следующее отделение нашего Загородного сада, ко мне приходит папа. Я ведь очень изменилась после буйных, бессонных ночей, оканчивающихся этими ужасными верёвками, поэтому мне разрешают прогулки. Я спокойна и санитарки поддевают меня: «Ну–ка вспомни кого ты там звала в первую ночь, что там он у тебя преподавал?» И я вспоминаю, что, когда меня привязывала одна из санитарок и спросила «Чё это я так дёргаюсь?», я сказала, что хочу быть с Ним, со своим странным преподом Рюриком Викторовичем. Она простодушно прокомментировала «Ни хера себе!» и потуже привязала руку.
Мне разрешили гулять с папой на свободе, и мы гуляем по нескольку часов. Это так волшебно: выйти на улицу, дойти до набережной и смотреть на смешных, здоровых людей. Бомжи что-то не поделили на скамейке. Мне весело. Кончается лето, и на закате этого прелестного времени года, пока ещё не закрылась навигация, к нам нахлынули уморительно чудные, увешанные фотоаппаратами европейцы. Они ходят мимо лотков с «крафтс» -- промыслами, редко что-то покупают и редко подают музыкантам. Вдруг папа спросил меня «Хочешь в ресторан?» И мы пошли в ресторан «Фруктовое небо». Он особым образом возвышается над рекой, расположен под открытыми небесами, выстелен приятным зелёным ковриком, имитирующим травку. Мы пьём свежевыжатый сок и едим «греческий» салат с сосисками. Волжский ветерок ласково обдувает жующие щёки, виден тот, утыканный коттеджами, берег…Я в раю, я купаюсь на облаках фруктового неба, мне так хорошо…
Вдруг папа вскидывает руку с часами «Ну что Машуля, пора и «домой»»…Ой, как больно падать с фруктового облака в лапы ирреальной реальности…
Я возвращаюсь. Мне открывают двери и ругают «Вот и без обеда осталась. Всё гуляешь…» Сейчас тихий час. Я уже привыкла спать с двух до четырёх, поэтому сразу проваливаюсь в сон. Мне снится, как я сижу на фруктовом облаке с Рюриком Викторовичем, и он что-то беззаботно лепечет мне.
В четыре часа кубовщица выставляет ведро с кипячёной водой. Все сразу набрасываются, толкая друг друга пластмассовыми кружками, на это ведро и я отдаю кому-то свой пакетик после заварки. Ухожу в палату глотать горячую воду и вспоминать горячий асфальт моей любимой набережной и горячие губы моего любимого нецелованного Рюрика Викторовича.
После этого у меня свободное время, и я решила почитать. Папа покупает мне журналы, чтобы отвлечь меня от бестолковой, придурочной действительности нежно-зелёных стен этого заведения. Я листаю GEO, TRAVELER, RUSSIAN NEWSWEEK. И тут мои руки трясутся… Статья про голландских педофилов, и лидер их недавно легализованной партии так похож на Него… Я выбегаю из палаты и начинаю семимильными шагами со скоростью Феррари мерить коридор. Трима сидит в коридоре на своей койке и при виде меня запевает «Магнит манит я без тебя каанчаю», смеётся-хрипит и достаёт из под подушки сигареты Ту-134. Курить пошла.
Я врываюсь в свою палату, плюхаюсь на постель и ещё долго корчусь в муках, прежде чем меня отрезвляет притворно-приторный голос крашеной в белый цвет кубовщицы «Собирайтесь , девочки на ужин, пожалуйста!!!»
На ужин дали гречу со свёклой и кефир. Все смеются – какое убойное сочетание овоща с кисломолочным продуктом. А мне хорошо. Кабинок у нас нет, мне нравиться ходить в туалет и наблюдать там курящих, смотреть как важно они пускают дым, а девчонка Аня всё время колечками, колечками…Я сама выкурила три пачки «Балканки» в первый день и больше не прикасаюсь, не хочу.
После ужина и до позднего вечера мы лежим и болтаем. Одна тощая личность, моя соседка по постели забывает, где что положила и выдумывает какие-то невообразимые истории про свою дочку Машу; Света вспоминает бухло , «голоса» и «винты»; уверенная в своей правильности тётка просит всех говорить только о хорошем. Я слушаю разговоры и читаю статью про педофила. В восемь Светка выходит к нашему телевизору смотреть «Не родись красивой», а я ухожу помогать Лариске с Леной разгадывать кроссворд и медленными шагами гулять по коридору. Дело в том, что в девять, перед сном, в медсестринской дают таблетки, выстраивается большая очередь , и мне хочется быть одной из первых.
Лето, темнеет поздно и видно, как за решётками собрались голуби. Утром и днём мы крошим им хлеб, а к вечеру уже почти ничего не остаётся. Я ударяю рукой по узорчатой решётке и птицы, с шумом хлопая большими крыльями, разлетаются. Я смотрю, как они улетают, и мне тоскливо и хорошо.
На настенных без пяти девять, несколько человек уже выстроились перед закрытой дверью медсестринской. Вот она открылась, вот и мне набирают мой таблеточный паёк фиолетовых, белых и розовых медицинских средств. Как назло, сегодня дежурит та самая рыжая санитарка, что привязывала меня в первую ночь. Она ехидно спрашивает «Как, интересно, называть ласково твоего Рюрика? Рюря?» Я гордо отвечаю «Просто Рюрик. И всё.» и проглатываю таблетки. «Ну иди спать, он тебе сегодня приснится.» «Спасибо. Спокойной ночи!»
Я лежу в кровати, жду , пока все угомонятся , выпьют лекарства., улягутся спать . Вот уже свет потушили, замолк коридор, санитарки легли почивать и одновременно сторожить особо ненормальных лиц женского пола. Ночь окутала N отделение Загородного сада
А мне что-то не спится, я всё ворочаюсь, ворочаюсь. В конце концов рискнула выйти. Пошла в туалет, с треском ( как только никого не разбудила!) открыла окно и увидела (о чудо!) малиново-жёлтые фруктовые облака и тёмные листья деревьев. Я чуть не задохнулась от счастья и скорее побежала в постель. Сон моментально окутал меня. Мы с Рюриком Викторовичем плыли на пароходе «Фруктовое облако» в чудесную страну, соскользнувшую с обложки GEO. А здание с уколами, таблетками и верёвками осталось на том берегу красивого, но такого недоброго к нам города.