Мой октябрь 1993

Осенью 1993 мне было не до политики. Моей дочурке только исполнился год, и я полностью была поглощена заботами о ней и о том, как достать в пору полного отсутствия товаров на прилавках детское питание, одежду, игрушки. Например, подгузники приходилось закупать в комиссионке, в обычных магазинах их еще не продавали. За этими насущными хлопотами, как проходит жизнь страны, я замечала лишь угловым зрением.

3 октября выдался удачный день. Кажется, впервые с момента рождения ребенка мне выпала возможность просто пойти погулять, не с коляской и не по хозяйственным надобностям. Это был выходной день, муж укатил по каким-то своим делам, мои родители милостиво согласились посидеть с малюткой, а младшая сестра предложила составить мне компанию. Погода тоже не подкачала, небо было ясным, воздух теплым.

Мы вышли из дома и направились по проспекту Мира от Рижской в сторону центра. Радуясь личной свободе и тому, что я на недолгое время опять принадлежу самой себе, я не сразу обратила внимание на то, что улицы странно пусты для нашего обычно многолюдного проспекта. На тротуарах почти не было прохожих, а по проезжей части двигались редкие автомобили. Поначалу я отнесла это малолюдство к еще одной своей удаче в этот день.

Неожиданно мы увидели странный троллейбус, который ехал почти посередине проспекта. Он был весь размалеван краской, обвешан черными флагами и туго набит какой-то необычной публикой, больше похожей на бомжей, чем на пассажиров московского общественного транспорта. Эти люди, одетые кто во что горазд, свистели, орали непристойности, и, мне показалось, что они вооружены. За троллейбусом ехали несколько крытых брезентом грузовиков, из них тоже торчали черные флаги. Такая непристойная колонна во главе с троллейбусом вполне подошла бы для съемок какого-нибудь сюрреалистического фильма про анархистов и революцию, но с погожим мирным выходным днем она не вязалась никак. Мы с сестрой стали оглядываться по сторонам, чтобы сравнить свое недоумение с остальными прохожими, и тут оказалось, что улица совершенно пуста, никого не было ни на нашем тротуаре, ни напротив.

Вдруг один из грузовиков остановился, и из него вывалились несколько оборванцев, то ли пьяных, то ли обкуренных. В руках они держали автоматы (значит, мне не показалось). И эти страшные люди направлялись прямо к нам.

У меня мгновенно сработал сигнал опасности. Я вдруг увидела ситуацию со стороны: две молодые женщины на пустой улице и пьяное отребье с автоматами Калашникова и совершенно очевидными намерениями. К сожалению, у меня очень богатое воображение, за короткий миг я успела представить, что они с нами сделают, если затащат в свой грузовик, а то, что им никто и ничто не помешает это сделать, сомневаться не приходилось. Нас разделяли всего две полосы дороги.

Не знаю, откуда берутся силы в момент опасности, но я схватила за руку ничего не успевшую понять сестру и понеслась. На наше счастье мы остановились лицезреть размалеванную колонну рядом с подворотней. Нырнули туда и понеслись с небывалой скоростью из двора во двор подальше от ужасного проспекта. Вернее, неслась я, увлекая за собой ничего не понимающую сестру, на бегу только успев ей прокричать, что все объясню потом.

Наконец, мы заскочили в приемное отделение института Склифосовского. Только там, за толстыми стеклянными дверями, среди множества людей я почувствовала, что можно перевести дыхание. Мы сели на скамеечку, и я смогла объяснить сестре, почему мы так бежали и от кого.

Сестра моя была поражена тем, с какой скоростью я сориентировалась в ситуации и смогла действовать. «А я ничего не поняла, если бы не ты, они меня точно бы схватили», - недоумевала она. Милая моя сестричка, не от хорошей жизни во мне это чувство опасности. Просто мне уже пришлось столкнуться с насилием, и после этого я больше не могу жить с тем ощущением безопасности и беспечности, как жила до него. Раньше мне казалось, что любая беда может произойти с кем угодно, но только не со мной. А теперь я знаю, что со мной и с моими близкими может случиться все и что спасать себя мы должны сами.

Мы с сестрой просидели на этой скамеечке часа полтора, на нас не обращали внимания, а мы никак не могли решиться покинуть безопасное место. Наконец, почти успокоившись, мы вышли на улицу. Я рассудила, что возвращаться на проспект Мира не стоит, лучше идти по параллельной с ним узенькой Переяславке. Там тоже было пустынно: ни машин, ни людей. Вдруг на противоположной стороне улицы мы увидели троих мужчин, которые тащили тело четвертого, он был, возможно, без сознания, но тащили они его как-то волоком, как живых людей не несут.

Этого было достаточно, чтобы мы метнулись во двор. До дома мы пробирались дворами, старясь оставаться незамеченными. Хоженые перехоженные, родные с детства улицы вдруг стали казаться враждебными и полными опасности. Это было странно и неприятно, больше похоже на дурной сон, когда хочется скорее проснуться. На расстояние, которое всегда занимало не больше 15 минут, у нас ушел целый час.

Дома наши родители и мой вернувшийся муж пребывали в панике. Они уже знали, что в городе идет стрельба, штурмуют Останкино (вот куда направлялась та колонна отморозков) и, кажется, не надеялись увидеть нас невредимыми.

Ночь прошла беспокойно, из окон слышалась глухая канонада. На следующее утро мы решили, что на всякий случай из дома никто не выйдет. Отец сказал, что раз такое дело, то свой день рождения, который он не собирался отмечать по причине отсутствия праздничного настроения, он все-таки хочет отметить. Вдруг, в последний раз. И мы уселись за столом, чтобы выпить и закусить за папино здоровье. А также за то, чтобы не было еврейских погромов, ожидание которых в крови у российских евреев.

Честно вам скажу, мы очень радовались, когда все закончилось. И я точно знаю, что правы те, кто был тогда на стороне Ельцина. Я искренне сочувствую и сопереживаю случайным жертвам того октября, но чтобы ни говорили теперь коммунисты, отмечающие те дни, как «геройские», их гибель на совести устроителей восстания. Дать в руки отморозкам оружие – это очень большое преступление.