Vers libre

Камала Дас
Они приводили ее к этому постепенно:
Сначала знакомый – себялюбец и трус,
Перепугавшийся ее чувства; дальше –
Муж, который вовсе ее не любил,
А лишь хранил неусыпный над нею надзор;
Наконец, орава молодых шалопаев –
Она прятала лицо на широкой груди
В крыльях гигантского махаона,
Вдыхала запах разгоряченного тела
С одной лишь надеждой; забыться, забыть,
Навсегда забыть, и каждый из них потом
Говорил: «Не люблю, не дано, не в моей, как видно, натуре,
Но тебе ведь было неплохо со мной…»
И куда ей было деться
От этих благоразумных – только расплакаться.
Ей стала казаться, что и постель существует
Не для сна, а для слез. «Я замкнусь
В четырех стенах, - говорила она, -
Я воздвигну стены из слез»
Муж запирал ее, уходя по своим делам,
В комнате с книгами,
Солнечное пятно лежало возле двери,
Как желтая кошка, -
Все-таки друг. Но лето окончилось,
И однажды, в урочный час запирая дверь,
Он, ее муж, увидел уже не пятно, а только луч,
Который становился все тоньше, и как-то вечером
Он обнаружил в доме холодную,
Мертвую женщину,
Для которой уже не существовало в мире мужчин.

Истина моих ощущений спряталась где-то между этих перепутанных строк. Это всего лишь слова, согласованные между собой каким-то неведомым синтаксически-морфологическим чудом, но они как краски на холсте яростно и безжалостно иллюстрируют изнаночное убранство моей души. Нет, меня не прячут в комнате с книгами, но я пространство разума именно книгами и ограничено, цитатами и обложками книг, прочитанных за многие месяцы собственно жизни, а скорее всего все же простого существования. Осмысленное ли? Нет, бессознательно наивное существование, в поисках этого самого смысла страницы книг и перелистывают руки, глаза пробегают строчки, память фиксирует слова, укладывает их в линии и иерархии. Создает немыслимые правила и формулы для существования, и которые рассыпаются ледяной пыли от соприкосновения с жидким азотом реальности.
Сердце мое, ты еще живо. Le coeur qui bat? Чувствуешь ли ты еще ритм, сердце? Можешь ли ты еще производить чувства, можешь ли ты еще сжиматься и раскрываться, или внешняя оболочка в шрамах от стрел и ударов, уже как броня защищает тебя от любых эмоций? Ты еще добросовестно выполняешь свои жизненные функции, да. Иногда я даже чувствую твое присутствие и главенство среди других деталей моего телесного механизма, особенно когда утром втягиваю в себя кофейную чернь. А можешь ты еще любить, сердце? Любить не просто, как любят восход солнца над осенним городом или полет тумана над летним озером, а любить замысловато и удивительно, любить красочно и болезненно? Ведь ты уже давно не тревожишь совесть ночными муками, не изводишь мозг шальными мыслями и не заставляешь душу устраивать прыжки в высоту и вон из тела. Сердце мое, est-ce que tu es dans mon corp?
Кончики волос, когда-то способные улавливать неловкую нежность чужих пальцев, оставили способность радоваться только северному лютому ветру. А за веками только глаза, куда-то делось зеркало в душу и колючесть ночи, там только черные зрачки, с непременным постоянством обозревающие окружающий мир, уставясь куда-то за горизонт. Почему глаза мои не разбрасываются искрами, не жгут и не плавят сердечные льды? Глаза исправно пробегают по строчкам книжных текстов и столбикам с цифрами.
Книги и солнечные зайчики, цитаты и чужие умные мысли, обложки и закладки это все есть в большом количестве. Книжные эмоции и литературная любовь, а вот реальность остается холодной и совершенно не такой красочной, как книжные обложки.
Боюсь? Нет. Хочу? Да. Могу? Не знаю. Я уже ничего не знаю. Не боюсь ничего, не хочу знать и не могу представить. Фантазии – ядовиты. Фантазии – это пятновыводители реальности, они попадают на материю и выедают оттуда все краски, и ты начинаешь жить в фантазии, потому что палитра там богаче, а реальность тускна, как выцветшая наволочка. Моя наволочка была белая, а сейчас затерта и застирана до серости. Она так тихо трепещет на временной веревке с одного угла, стиснутая прищепкой. Вот взял бы кто-нибудь нитку и набор мулине и начал бы ее расшивать гладью. У самой у меня кончики пальцев огрубели, иголка выпадает и нитки путаются. Начните с простого рисунка – цветы и улыбки, потом можно еще немного праздника, совсем чуть- чуть фейерверка и еще несколько капель салюта, можно добавить брызги шампанского. Потом перейдем к усложненным картинам, насыщенным деталями. А для начала, снимите эту наволочку с веревки она уже высохла, слез там больше нет, только изношенная материя, которая грозится уже разойтись по швам под напором ветра. Скора этот серый кусок тряпки будет годиться только стирать пыль с книг на самой верхней полке.