Сказка о вкусной, но нездоровой пище

       Случилась эта история неожиданная нежданно-негаданно, а однажды ранним поутром, когда все собачечки и кошечки мягкопушистые отправились колоннами стройными на пропитания процесс загадочный; когда все птицы заподнебесные уже пожевали своими зубками подклювистыми червячков да мушек немножечко, а все рыбки лупоглазые пузыри свои мхом да илом-ягелем поднабить до плавника верхнего успели: короче говоря, - ранью и утрищем обыденным.
       И вот таким этим утречком неслыханным пробужден был поп Мараска трезвожизненный под лавкою своей на коечке солнца ясного лучиком веселым и чревовещанием живота своего, за ночь изрядно до пола опавшего.
       - Бррру!!! Буррр!!! - вещало чрево Мараскино по-своему, по животному, под рубахой ночной, залатанной ворочаясь и попа с лавки на печку опрокидывая.
       Упал сонный Мараска со стула и проснулся от шума и грохота удивительно. Поднялся он с пола землистого и осмотрелся вокруг да около столика своего на ночь в уголок поставленного. А, нашед, что ничего на столике том за ночь долгую не проявилось, подвыпершись, расстроился поп Мараска на капельку, смахнул ее на пол угрюмисто и раздавил к шуту валенком. А после сел на табуреточку и сказал животу своему своенравному, клокочущему, да как вулкан подземный бурумкующему:
       - Что, попёрдыш, кушать, небось, хочешь? Ан ничего на столике-то не выросло, объявившись!.. Обманула нас книжка едовая, кудесная!..
       И со словами этими взял поп Мараска с полочки листочки желто-забуревшие и, скомкав да свернув их трубочкой в конвертик, выбросил под печку к тараканам в злое логово.
       - Нате, жрите, поганые! - сказал он с досадою, - Может, вы, на конец-то свой ими и подавитесь...
       И, пригорюнившись, полез поп Мараска, животом оголоделым булькающий, по своим сусекам и выскребкам, намёл по углам да коробочкам мешочистым какой-то пыльцы с требухою чешуйчатой, каких-то крошек да комочков прилипистых, и сложил это все в чугунок деревянненький, пылью да мхом нагаристым, как мишка перьями улепленный. Скатал поп поварской из своих запасов застрешных тонкую лепёшечку прозрачную и понюхал её носом красным, бодро-бордовым для верности: не переборщил ли в чем? А, понюхав, присел внезапно до земли от странной слабости на пол и чуть глаза под завалинку не закатил.
       - Вот это да! - сказал он, насилу от зелья своего продышавшись, - вот так такое вышло!..
       А живот его, пищу несдобную учуяв, и вовсе стал гудеть неодобрительно: чего, дескать, в меня толкнуть порешил засунуть?
       Погладил поп Мараска живот свой, лепёшкиным духом возмущенный, и задумался головою косматой нагрустно.
       - Чем же пробавиться то мне, горесмычному? Или елку съесть не поодали?
       Вдруг, застучалась дверь Мараскина постуком стучащим; стал кто-то ставни домовние раскачивать, да рассказы в трубу растопленную сказывать:
       - Эге-ге, поповище, закладывать!.. Эге-ге, Марасище, дверь отворяй!..
Не испугался поп Мараска слов адвергонских, эге-геем прикрытых для ловкости, начал гостей, двери потусторонних, вопросами расспрашивать, пытая их и испытавая:
       - Кто там? - спрашивает, а сам от страха грудь вперед живота пикой бубновой выставляет.
       - Это мы, - отвечает кто-то, - сказочник Писалка и моряк Тонулка дальнозаходственный сиречь близкоприплывистый...
       Отворил тогда поп Мараска келью свою избушистую и впустил в землянку захалупленную доброго волшебника Думалку и лекаря Залечилку, инструментом вострым на все света стороны раскладистого.
       - Чего это вы? - спрашивает их поп, подозреньем зазубренный, - да с чужими личинами?..
       Подивились тут волшебник и Думалка, лекарь и Залечилка, личники толстые за спину выкинув: отчего это поп такие вопросы характерные им задает? Спрашивают:
       - Ты, Марасыч, чего объелся? Белена вина?
       - Велена зена? - переспрашивает их удивленно поп Мараска, подозрением отхлынувший, - нет, други!.. Напротив!
       - Напортив? - пугается тогда мудрый Думалка, - чего же это ты напортил-то, Мараска?
       Загрустил тут вновь опятенно несчастный поп некушавший, начал живот свой по-новой оглаживать:
       - Лепешечку я испортил нечаянно, неквасно, неводочно... Не пойму теперь, как питаться?..
       - Э-э, Мараска, - говорит тут диетолог Залечилка, в зубах кочерёжкой ковыряясь, да мясо с костями вчерашнеобеденными из дупел глубоких выуживая, - питаться правильно потребно. Сё дело сложно зело, ибо... ибо... И болит, бывалыч, в организме какая-нибудь хреновина ненужная, и муки туловища владельцу доставляя при этом немалые...
       Все понял из тирады рассказистой поп Мараска, перерасспрашивать начал:
       - А есть, разве, в организме туловища вещи ненужные?
       - А то как же? - удивляется мудрый лекарь, - Сколько хочешь. Я как-то книжку читывать приходился, так в ней ясно прописано было, что и как из тулова организменного извлекать нужно, и каким при том зубилом или топором для большей пользы сподручней орудовать. И кличется это занятие научно-залечебное хер-ургией.
       - Хер чего? - расслышал не до конца голодноухий Мараска.
       - Ургией, - медиционер Залечилка ответствует и к Думалке обращается, - вот, Думалка, есть у тебя что лишнее с точки зрения хер-ургии?
       Не испугался мудрый волшебник намеков пасмурных, стал руками закрываться, лишние члены организмовые от глаз врачебных пристальных отваживая, песней доброй доктора отвлекая и бутылочкой настойки пивной Залечилку с суровыми инструментами задабривая:
       - Ла-ла-ла, не хочешь-ли, Залечилыч, отведать от кубка моего? Та-та-та...
       А сам гусли теребит яростно, что звук в землю глупой молнией уйдет опасаясь.
       - Чего вы насторожились? - разнимает их вовремя поп Мараска доброходственный, - чего вы за ножики-то схватились? Не надо Думалке из утробы ничего выкорчевывать, ибо... ибо... И более того: горло ему Тонулкиным швартовом перевязывать...
       Отнял Мараска миротворительный у Думалки кубок с цианистым калом и вылил его под куст крыжовенный.
       И случилась с грыжовником грыжа подкустная...
       А поп Мараска, растащив ватажников и поотнимав у них топоры с вилами, да вилки со ступорами, снова речь за старое вести начинает:
       - И, вообще: ты, лекаришко, хотел мне про питаться, поведав, рассказать, а сам за Думалку орудовать принялся...
       - А чего, Мараска, тут долго сказывать? - Залечилка ему ответствует, - питаться нужно продуктом, для организменных трубок и пузырей пользительным, и никак не наоборот, и уж тем паче - не иначе.
       - А как же такие продукты определить? - спрашивает волшебник Думалка, также к беседе научной своей розеточкой умной подключаясь.
       - Просто это весьма очень, - гордится знанием своим необъемным гиппократ Залечилка, - все продукты, кои организму полезно есть, есть невкусны и на ощуть тоже отвратные... А продукт вкусный и видом так же для рота заманчивый есть организму вред великий и порча страшенная. Вот, например, вода. На вкус - вода водой, в руки взять противно, и пахнет, опять же, ничем. А ведь как, сволочь, полезна она! Прямо без нее организм сильно скоро скукожится...
       - И останется от него одна кожица... - задумчиво лекарю волшебник Думалка вторит.
       - ... Верно! И наступит кончина безводная и вообще - полная смерть и забвение. А вот если взять кусок порося пожирнее, насусалить его перцем и солью без жалости, да зажарить с лучком хорошенько, да потом с пивной кружечкой огарнировать изыскано, то вреднее сего быть может только гусище жирующий, на вертеле наверченный или бычий бок с ускусом и острым скусом... Или вот, другое: каклета. Одна вреднота леплёная! Особливо с мопидорами на говнир...
       Услышал живот Мараскин разговоры вкусные, начал выхлопы холостые производить.
       - Пук! Пук-пук! На говнир? Из гарна...
       - Точно, Мараска, - соглашается Думалка, - это то наверно подметил...
       - А вот всякая горечь да безвкусица, - Залечилка многознающий продолжает, - напротив - сплошь польза и внутритуловищным пузырям подмога от старости. Одно плохо: жрать противно...
       - А как же тогда питаться? - расстроенно поп спрашивает, перезаряжаясь, - какой продукт и глазу приличен и организму на пользу?
       Осерьёзнился врач Залечилка, пробирку свою почесал.
       - Должно, нет такого продукта быть...
       - Тогда лучше уж совсем ничего не есть, - говорит волшебник Думалка, от природы худой и поджаристый, но здоровье в плечах ширококостных скрывающий, - может, больше пользы выйдет...
       - Может, выйдет, а, может, и не выйдет... - задумчиво соглашается с ним Залечилка.
       - Чего ж там выйдет, коли ничего не кушано было? Ничего не выйдет! - уверенно горячится Мараска-поп, еще пару раз в землю по холостому стрельнув, - и вообще: так жить я не согласный, ибо... ибо... И боюсь, что придется мне сейчас бежать поспешно до Варваркиных застрех да вымаливать, чтобы она поскорее от своего кабана мне кусочек отхрямсала... Ибо чую я, что без вредного продукта проживать мне становится все для организма отчаянней...
       - Что ты, Мараска! - всплескивает руками лекарь Залечилка, пивную кружечку в руках Думалкиных расплескивая, - не делай этого! Дело сё суть путь к погибели и кончине нечаянной!..
       - Суть не суть, а за нечаянно пьют отчаянно, и чую я, что от иной пользы еще боле вреда может стать! Не замай! Даешь Борьку на вертеле!..
       И, со словами адвергонскими на горящих устах, выскочил, подскакивая как угорь на угольях, поп Мараска вредноголодающий из избушки своей несуразистой, да и повалил перелесок густой, пропирая просеку в сторону кулижки Варваркиной.
       А лекарь Залечилка с волшебником Думалкой, еще немного поспорив друг с другом на молотках кузнечных и на мехах гармонишных о полезности невкусной пищи по сравнению с вредностью нездоровой, отправились в гости к доброму сказочнику Писалке, ибо время тогда всем полуденное настало, а сам добрый сказочник их давно как уже на жареного гуся зазывал и, украдкой от своего организма, на дальний шкапчик в буфете, где у него самогонное вино припрятанным стояло, хитрым пальцем указывал...

1998