В другом мире
Юэн сидел в огромном кожаном кресле, положив ногу на ногу, и медленно попивал теплую кровь из красивого хрустального бокала. Комнату освещало множество свечей из черного воска, расставленных повсюду. Воск капал на дорогую антикварную мебель, портя лакировку, на раскрытые и лежавшие повсюду книги, на холодный мраморный пол и на огромный старый камин. Таких старых зданий, как это, осталось в Новой Англии не так уж и много, но они были, и Юэн жил в одном из таких.
Его нечеловеческая красота, утонченная и женственная, гармонично вписывалась в это здание, такое же старое, как и он сам.
-Ну что?- спросил спокойный и мягкий, холодный, но в то же время походивший на мурлыканье кота, голос.
-Все хорошо. Он уже почти наш.- сказал мягкий женский голос в телефонную трубку, казавшуюся на этой прекрасной картине нелепым мазком краски.
-Ты помнишь, что я не хочу, чтобы ему было больно? Все должно быть без принуждений. Он сам должен пойти за тобой, не дави на него. Если нет – что ж, это его выбор, и мы не в праве винить его.- сказал Юэн все так же ровно и равнодушно.
-Да, помню, но он сам идет ко мне. Он думает обо мне, я знаю. Хотя я виделась с ним лишь один раз.- убеждала с легким пылом, затуманенным ее мягкостью, Фрида.
-Почему так мало?- с легким налетом удивления, но все же спокойно спросил Юэн.
-У него умер парень, Юэн, а до этого он потерял друга. Ему сейчас нелегко, сейчас ему не до любви.- сказала Фрида сочувственно,- А почему ты сам не поехал к нему?
Юэн встал и обошел кругом огромную комнату, остановившись у черных бархатных штор, за которыми скрывалось окно. Он молчал, но не обдумывая ответ, а просто размышляя о чем-то своем.
-Ты же знаешь, Фрида, я не могу все бросить. Кроме того, я хочу поиграть с ним. Пусть задумается обо всем, поразмышляет. Ему это пригодится.
-Юэн, ты уверен, что он нам нужен?- спросила Фрида с волнением.
Он немного подумал и сказал уверенно и твердо:
-Да, он нам нуден.
21
Новые тайны
-Все меня ненавидят! Я всем до барабана! Меня собственные предки ненавидят! Меня ненавидят учителя в школе, гребаные соседи, тупые родственнички, мои сверстники, а, что хуже всего, я сам ненавижу себя!- кричал Алекс, вытирая слезы рукавом своего балахона с Lacrimosa.
Мать стояла рядом с ним и держала в руках тонкое лезвие, с которого стекали капельки крови, крови Алекса. Она была бы и рада его смерти, но ей мешал допустить это ее материнский долг. Она ненавидела этого мальчика с того самого момента, как он начал проявлять свой характер, а значит, с начала его сознательной жизни.
-Алекс, ты отвратительно ведешь себя и поэтому к тебе такое отношение, вот и все! Считаешь, что ты бог, да? Думаешь, что все вокруг мусор? Я разочарую тебя, Алекс, мусор – это ты и твои дружки! Кто научил тебя этому? Твой дружок, Курт? Или может Марк? Или же эта скурившаяся и спившаяся наркоманка?- кричала мать, багровея от злобы,- Посмотри на твоего двоюродного брата, Рассела! Он мечта, а не мальчик! Хорошо учится, не пьет, не курит, не режет себя, как ты!
Алекс закипал. Он мельком посмотрел на покрытое свежими шрамами запястье и усмехнулся. Ему вдруг захотелось проигнорировать мать и открыть кран с теплой водой, пока раны не затянулись и не заросли, а кровь не свернулась, чтобы набрать большую ванную и докончить начатое.
-Как я это ненавижу!- закричал он,- Вы все только и думаете об этом, когда ваши дети сходят с ума от боли, одиночества и непонимания! Неужели ты не понимаешь, мама, что вы нас убиваете?
-Чем? Образованием? Заботой о вашем будущем?
-Вот именно – образование! Вы думаете о том, что у нас в голове, в то время, как в наших душах происходит что-то ужасное! Будущее! Да какое, к черту, будущее?! Я несчастлив, понимаешь?! Я ненавижу этот мир, это город, этих людей – все ненавижу!
Глаза Алекса брызнули слезами, и он выбежал из ванной.
-Вернись, Алекс!- закричала мать, но понимая, что он не вернется, нервно хлопнула дверью и пошла готовить ужин. Она ненавидела Алекса и плевать хотела на его чувства, в этом, в глубине души, она не могла поспорить с сыном.
Алекс бежал к Философу. Он был ближе всех для него сейчас. Его не пришлось искать долго. Он сидел в баре и попивал пиво.
-Философ, привет!- задыхаясь сказал Алекс.
-Ты снова поругался с предками?- спросил Философ мрачно.- Это неправильно, Алекс. Они тебя ненавидят? Да, но игнорируй их, просто забудь об их существовании. Конфликт – не выход из положения. Ты все усугубляешь, а ведь от этого-то ты и бежишь!
Алекс посмотрел на Философа и, безнадежно оглянувшись, упал на стул рядом с ним. Философ налил пиво в кружку и протянул ее Алексу.
-Выпей со мной, Лекс и забудь обо всем. Скоро это перестанет тебя волновать, поверь мне.- сказал Философ, слабо улыбнувшись.
-Хочу найти своих настоящих родителей. Кто они? Где они сейчас? Живы ли они?- спросил Алекс с волнением.
Философ загадочно улыбнулся и сказал тихо:
-Ты помнишь, что я говорил тебе? Твои родители – вампиры, но мать умерла, а отец жив, и он найдет тебя сам.
-Когда? Где он был все эти годы?
-Он уже ищет тебя, Лекс, и если ты задумаешься, то поймешь, что я имею ввиду.- сказал Философ и, встав из-за стола, вышел в туалет.
Алекс поспешил за ним, спрашивая:
-Что ты хочешь сказать? Я не понимаю!
Философ остановился и посмотрел на него печальными, усталыми глазами.
-Ты все понимаешь, Лекс! Это же так просто! Тебя ищет вампир, я ведь говорил. И этот вампир и есть…- Алекс перебил его.
-Мой отец.- закончил он фразу Философа,- Но Фрида… как же она?
-Причем здесь она? Я говорю про мужчину. Ну же, Лекс, ты тупишь!
-Юэн мой отец?!- закричал Алекс удивлено. Философ зашел в туалет. Алекс не отставал.
Философ устало кивнул. Он почему-то был не в настроении. Алекс подошел к нему и взяв за плечи спросил:
-В чем дело? Что-то не так?
Алекс сказал это мягко и заботливо. Философ попятился назад и, прижавшись к стене спиной, сполз по ней. Он обхватил голову руками и заплакал.
-Я знаю все, все обо всех, о тебе, о Юэене, которого и в глаза-то не видел, я знал о Курте, ну, пусть и не знал, но догадывался, что он может сломаться, я знал про Марка, что вы будете вместе, что он может уйти, я знаю про любого, к кому я посмотрю в глаза и про любого, связанного с ним человека, но я не знаю одного – что ждет меня самого в этой жизни!- плакал он.
Алекс сел рядом и обнял его. Никогда Философ не был таким разбитым. Он казался маленьким ребенком, который заблудился и не может найти дорогу домой. Философ дрожал и тихо стонал. В его сгорбившейся на полу фигуре было столько боли, словно он нес чужие чувства в своей душе и сейчас они вырвались наружу. Алекс поцеловал его в щеку и сказал тихо:
-А нужно ли тебе это знать? Я задаю тебе вопросы, но я не знаю, хочу ли знать ответы. Нужно ли мне это? А может ты свободен от судьбы или чего-то такого? Может у тебя нет дороги, которая тебя ждет или ведет помимо твоей воли, может твой путь чист, и ты можешь выбирать его сам?- сказал Алекс, прижимаясь к нему.
-Вот именно, у меня нет дороги. Я лишний в этом мире. У меня нет судьбы, никакой вообще. Мне ничего не светит в этой жизни. Я читаю людей и их жизни в их глазах, но не могу прочесть собственной. Я никому не нужен. Просто неудачник с даром Божьим, который шатается по всей планете один, совсем один.
Философ протер глаза и посмотрел на Алекса. В его взгляде было столько печали и столько страдания, что Алексу невольно стало так же плохо, и он тихо заплакал.
-Ты свободен, Философ, свободен от чего-либо.- прошептал он.
-Да, но именно эта свобода пленит меня.- сказал он.
-Но ты не знаешь, может быть все изменится? Случится что-то, и ты найдешь счастье!- сказал Алекс, поднимая Философа на ноги.
-Я обречен на несчастье. Потому что все, что я знаю о других, все это отражается во мне и скапливается в моей душе. Твоя боль, твои страдания и твое горе тоже есть во мне.
-А как насчет счастья? Чужое счастье, ведь есть счастливые люди!
-Нет, Алекс, счастья нет. Есть только меньшая и большая степень несчастья. Абсолютного счастья нет.- сказал он грустно и пошел к выходу.
Алекс бессильно последовал за ним.
-А зачем ты шел в туалет?- спросил он, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.
-Да так, просто встал и пошел, не думая куда.- сказал он потерянно.
Философ грустно улыбнулся и подошел к столу. Его ноги подкосились и он упал на стул. Алекс сел рядом и приложился к своему пиву. Оно было теплым в самом начале, а теперь стало еще теплее от того, что само по себе помещение бара было очень теплым. Алекс поморщился и поставил кружку на стол.
-Гадость?- спросил Философ как-то странно улыбнувшись.
-А ты как будто рад этому, говнюк!- усмехнулся Алекс.
-У меня такое же. Не расстраивайся!
Алекс задумался. Он подумал о Фриде и Юэне. Кто они и что они? И как так вышло что это одно и тоже? И одно и тоже ли это?!
-Философ, а Фрида… Юэн… кто она… он… они?
-Хороший вопрос! Но я же уже сказал тебе!
-Нет, я имею ввиду, сколько их?- растеряно спросил Алекс.
Философ открыл еще одну бутылку пива и налил его в пустую кружку. На его лице была какая-то немного хитрая улыбка. Он взбодрился и от его печали не осталось и следа. Казалось, будто эта игра заводит его. Он подмигнул Алексу и сказал задумчиво:
-А как думаешь ты?
-Я… думаю, что один.- растеряно протянул Алекс.
-А как тебе такой ответ: два в одном?- спросил Философ хитро улыбнувшись.
Алекс почесал затылок. Он не мог этого понять. Философ все больше и больше его занимал.
-Ты хочешь сказать, что это один человек, играющий две роли?
-Нет, я хочу сказать, что это два человека, которые являют собой одно целое.- усмехнулся он.
Алекс издал истеричный смешок. Отец-вампир, молодая девушка, тоже вампирка, которая ему нравится, и он сам – три звена одной цепи. При этом отец был связан с девушкой и был с ней одним целым. Как все это можно было увязать в голове?
-Я сдаюсь, как это?- спросил Алекс.
-Смотри, Лекс, тебе лучше не знать это! Я предупреждаю тебя! Это не та информация, которая тебе поможет!- сказал Философ уверено.
Теперь все было ну совсем сложно. Что же это значит? Если Философ знал, что ему это не нужно, то зачем тогда подвел его к этому выбору, но, с другой стороны, он не мог ему врать, и если Философ говорил, что Алексу лучше не знать этого, то значит так оно и было. Алекс тупо смотрел на него и напрягал свои мозги, пытаясь разобраться с мыслями, клубившимися, словно дым, в его голове.
-Ладно.- сказал Алекс обессилено,- Говори.
-Ну смотри! Я здесь не при чем, никто не тянул меня за язык кроме тебя.- вздохнул Философ,- Фрида – сестра Юэна.
От этих слов у Алекса в душе все похолодело. Он был свободен от предрассудков и не думал о том, что влюбиться в свою тетю стыдно, но просто он не мог представить, что Фрида, такая молодая и хрупкая, была сестрой его отца, который был тоже молод и красив. Вообще представить себе своего отца таким, каким был Юэн было вообще сложно, ведь внешне он не сильно отличался от своего сына и казался лишь старшим братиком, да и то не на много более старшим.
-А зачем она мне сказала, что она – Юэн?
-Чтобы запутать тебя, Лекс.- сказал Философ спокойно.
-И она вампир, как и Юэн и я?
-Ага, вампир.
-Но зачем они все это затеяли? Как им все это удалось?
-Вот смотри, они знали о "Панк-революции", они знали кто ты и что ты, они следили за тобой. Они знали какой ты и что тебя интересует. Юэн написал это письмо так, чтобы привлечь твое внимание. Он знал, что на это письмо ты ответишь. А Фрида… она просто нужна для того, чтобы запутать и заинтриговать тебя.
Алекс задумался. Все это было ему нужно, но вдруг его голову пронзил один вопрос: зачем Философ говорит ему все это? Этот вопрос встал так ясно и так четко, что отделаться от него не было ни малейшей возможности. Почему он говорил ему это?
Философ сидел глядя в потолок. Он рассматривал люстру в старом стиле, походившую толи на колесо, толи на штурвал корабля. Потолок пересекали деревянные балки, кое-где висела паутина, с потолка свисали так и не снятые с Нового Года гирлянды. Глаза Философа были печальны, лицо задумчиво. Алекс улыбнулся ему и сказал, доставая из кармана джинсов сигареты:
-Слушай, Философ, а зачем ты мне это все говоришь? На фиг мне знать это? Почему ты не скрываешь этого от меня?
-А зачем? Ты не дурак вроде, ты поймешь это сам, более того, ты в глубине души знаешь это, Лекс, так зачем же мне это скрывать?- удивился Философ.
-Не знаю… может просто всему свое время?
-Да, но оно пришло, Лекс, оно уже пришло.
22
" …уебища…"
Тифф сидит напротив меня и грустит. В руках у нее бутылка с пивом. Она, кажется, недовольна моим поведением, а я вспоминаю Томми… что с ним случилось на похоронах? Может он тоже видит призрак Курта? Хорошо хоть Кристина, эта милая девушка, сестра Марка, взялась за ним последить. Мне кажется, что она запала на него, эта Кристина. Да уж, ну у нее и вкус! Типичный страшилка, который пытается быть готичным. Он зачем-то покрасил свои белые кудри в черный цвет, больше походя на пуделя, а не на гота. Но он хороший парень, я имею ввиду, как человек. Впрочем, мне наверное самой стоит подойти к зеркалу и посмотреть на свою обдолбаную рожу, прежде чем судить Томми.
Мать Майка встретила меня на улице и наорала. Эта сумасшедшая считает, что я виновата в том, что ее сын стал нариком, а я здесь ни с какого бока. Старая кошелка, нашла крайнюю!
-Рон? У нас есть еще пиво?- спрашивает усталым голосом Тиффани.
-Не знаю, Тифф, посмотри!
Крошка Тифф нажралась в сопли и теперь, видимо, продолжает делать это на автомате. Иногда я смотрю на нас, ну на нашу компашку, и мне становится не по себе. Мы – кучка гребаных детишек, которые пьют, курят, колются, ебуться, но кто мы, етить-колотить? Сраные дети, вот, ****ь, кто! Мы еще сопливые совсем, а у нас уже нет будущего! И виноваты в этом мы сами… а что самое страшное, так это то, что мы осознаем это, но идем дальше! Мы – сплошные уебища, и нет ничего дурного в наших смертях – мы сами их заслуживаем!
-А что с Томми? Где он и эта… как там ее, ну Катрина?
-Кристина. Она с ним – приводит его в чувства.
-Бабенку себе завел… вот мудак!
-Он имеет на это право…
-Да в ****е я его право видела!
Ну уж нет! Я не могу смотреть на пьяную Тифф, а сама сидеть тут трезвая, как стеклышко! Ни за что! Но мне не нужно пиво, я его видала… у меня есть гера… она в коробке из-под обуви, в маленьком целлофановом пакетике, мне дал ее этот уебок черножопый, Тед, кажись. У меня есть машинка, все есть, но только Тифф мне мешает, чтоб ей! Куда бы ее спровадить?
-Тифф, поди поспи!- предпринимаю жалкую попытку избавиться от нее.
-Не хочу! Я хочу этого мудозвона Томми!
-Давай я отведу тебя домой, а сама сгоняю за ним?
-Ты просто пытаешься избавиться от меня, Ронни!- Ты права, Тифф, на все сто права, именно это я и собираюсь сделать.
-Ты перебрала, Тиффани, тебе нужно отдохнуть!- Я пытаюсь изобразить заботу, которая, якобы, является стимулом к моему желанию облегчить ее страдание от излишнего выпитого.
-Нет, ни хера!
С пьяными лучше не спорить, а значит ширнуться мне сегодня не светит. Неплохо бы сбагрить Тифф кому-нибудь, да только это бесполезно. Забавно, ведь в начале она следила за мной, чтобы я не наширялась, а теперь вот я ее от бутылки отбиваю. Бред. Да уж, ничего не скажешь, странно меняется жизнь. Ладно, мне, тем не менее нужно как-то уколоться. Я хватаюсь за живот, делая вид, что у меня острая диарея, и бегу в туалет. Тифф, похоже, клюет на мою дешевую игру, хотя, думаю, что она слишком пьяна, чтобы заподозрить что-то. Я поднимаюсь в спальню, достаю пакет с герычем и весь свой инструментарий и иду в туалет. Там я быстро и оперативно делаю дозу и ширяюсь. Наступает приход. Но у меня нет времени им наслаждаться – нужно смывать и идти к Тифф.
-С облегчением, дорогая!- говорит она, пьяно икая.
Я облегченно падаю в кресло. Теперь мне хорошо, а самое главное – я не увижу Курта. Теперь, пока я под кайфом он не придет ко мне. Я настолько боюсь этого, что мне даже срать на то, что Томми с этой Кристиной, вот совсем срать. Он хороший мальчик, как человек хороший. Конечно, он как бы мой парень, но ведь я не люблю его ни фига, ну, то есть я его люблю как друга. А Томми, он как бы такой хороший и заботливый, а я, типа, сраная наркоманка, вот как бы и все. Мы не должны быть вместе, потому что и он меня не любит. Я знаю это, ну чисто стопудово знаю. Я думаю, что это даже хорошо, что он с ней теперь. Он, мне кажется, просто боится меня. Меня все боятся. Каждый в глубине души уверен, что у меня СПИД или чего еще такое, а если и нет, то это только вопрос времени. Наверное так оно и есть…
-Рон, а где все наши мужики?- спрашивает Тифф. Можно подумать их осталось еще так много.
-Хер их знает! Лекс с Философом, наверное, а Майк был у Томми дома, но я не знаю, его предки, ну, то есть не его, а Томми, они, наверное, типа как, следят за ним или чего-то там такое…- мямлю я.
Тифф откидывается в кресле и кажется засыпает. И по херу, пусть спит.
Я остаюсь бодрствовать одна. Ветерок из открытого окна дует прямо на меня, а из-за геры мне кажется, что это не ветерок, а какой-то немыслимый жуткий ураган, мне все вокруг настолько противно и мешается, что, типа, я преодолеваю себя и встаю закрыть гребаное окно.
Интересно, а где сейчас Алекс? Не знаю, он, видать, с Философом, но где они? Они так много времени вместе проводят… интересно, а может он запал на Философа? Нет, они просто друзья, мать их так! Какой там "запал"? А я все скучаю по Алексу, мне так хочется вернуть все назад! Как хочется, чтобы все было, как раньше… ну, Алекс, он уже никогда не будет со мной… только если я поменяюсь… но я не могу… из-за Курта.
Странно, это как-то стремно… такое чувство, что здесь есть кто-то. Тифф? Нет, она спит, я вижу эту нажравшуюся корову… наверное кто-то из парней пришел? Кто? Надо бы проверить… мне так не хочется вставать, но беспокойство не покидает…
-Кто здесь? Лекс? Томми? Майк? Философ? Мужики, это вы?- хриплю я.
-Ронни, ты мне мешаешь спать…- бормочет Тифф.
Я встаю и иду к двери. Я слышу слабый стук в дверь и с трудом открываю ее. Все как в замедленном кино, мучительно-медленно, тяжело, как наступать в жвачку летом… дверь с трудом открывается… я смотрю перед собой и… крик застывает комом в горле…
23
Размышления и беседы между могил
Я остался один… это радует и пугает одновременно. Я думаю о Марке… мне его не хватает. Как бы мне сейчас хотелось, чтобы он был со мной, был жив!.. Можно и не мечтать. Он мертв, лежит в земле с маской спокойствия на лице… вечно-юном лице…наверное нужно побыть одному и подумать о своем прошлом, а не кидаться к будущему, о котором говорит Философ. Нет, я не к тому, что он не прав или чего-нибудь такое, просто я к тому, что прошлое – это важно, каким бы оно ни было, оно есть и его не изменишь.
Не знаю, зачем я пришел на это кладбище. Я его ненавижу. Я люблю ходить по кладбищам, но не по этому, не после того, как похоронил здесь двух свих друзей. Оно какое-то другое теперь. Здесь лежат мои друзья, а я не любитель ходить к могилам усопших. Память о них должна жить, но она должна питаться из прошлого, из воспоминаний о ЖИЗНИ человека, а не из походов к закопанному трупу. Это просто мое мнение, мнение неудачника.
Не знаю, что я здесь делаю… меня многое беспокоит. Я разрываюсь между тоской по тем, кто умер и страхом за тех, кто жив. Особенно девчонки. Ронни… Сейчас, когда я понял, как легко потерять человека, я осознал, что люблю ее и дорожу ею, как бы она не вела себя… и меня пугают ее истерики. Народ считает, что это из-за герыча, но мне кажется, что это нервное, герыч, я думаю, здесь не при делах. Она ранимая и слабая девочка, а на нее такое свалилось. Кроме того, Тифф мне говорила, что Ронни видела Курта. Она сказала, что Рон случайно пришла в морг к отцу, а он там вскрытие Курта делал. Я бы после такого тоже подвинулся… а еще она сказала, что Курт ей все время кажется. Нет, это точно нервное расстройство. А героин, как мне кажется, это как успокоительное что ли, для нее, по крайней мере.
Мне так больно смотреть, как мои друзья ломаются от всего этого. Все мы словно были карточным домиком, а когда одну из карт вынули, весь он обрушился. Просто это как замедленная съемка, мы падаем медленней в миллион раз, чем эти карты. Нои мы падаем… ВСЕ МЫ. Я не знаю, какое там у меня будущее, но если еще кто-то умрет, то я точно головой подвинусь!
Тут так красиво… Холодный гранит, пустые склепы, каменные ангелы и огромные кресты. Здесь много захоронений оставшихся еще с позапрошлого века, но кладбище расширяют и позади этого великолепия покоятся свежие трупы в новых могилах. Говорят, что старое кладбище перезахоронят или даже вообще снесут, а на его месте будут хоронить свежих покойников. Они хотят ворваться в этот чудесный город мертвых и разрушить его многолетний сон, снести всех этих ангелов на свалки или может быть, сделать из этого гранита и мрамора новые памятники, я не знаю, куда там и как это все используют, но они хотят уничтожить это кладбище. Я не хочу этого. Оно, хоть и принесло мне боль тем, что забрало к себе моих друзей, все же единственное место во всем городе, где я могу быть бесконечно. Наверное, я хотел бы, чтобы меня здесь похоронили, когда я умру… если я умру.
Я помню, как мы сидели тут с Марком и думали о вечном. Наша любимая могила. Здесь году в 1905-ом похоронили девушку-самоубийцу. Обычно считается, что самоубийство – это грех, ну и их как бы хоронили отдельно от остальных ну или какая-то такая фигня. Но эту девушку похоронили чуть ли не в центре кладбища. Там ее парень постарался. Он был сыном мэра города и сделал все, чтобы она была не изолирована от всех. Ей поставили отгороженный каменным заборчиком памятник в виде ангела, но этот ангел был не похож на других. Скульптор, работавший над памятником, сделал его таким красивым и как будто даже живым. Ангел имел черты лица этой девушки, он был точной ее копией и отражал на своем лице всю боль и страдания, которые она испытывала. Ее считали ведьмой. Гонений на них не было в те годы, это понятно, но там другая фигня приключилась: ее соседка – глубоко религиозная женщина – решила, что она навела порчу на ее семью, потому как все они заболели какой-то там страшной болезнью. Короче, пошла она куда-то там к кому-то там и, в общем, решила, что девушка – ведьма. А баба была из разряда активисток, она заставила весь город поверить в ее несусветную байку о том, что эта девушка навела порчу на ее семью из-за того, что они ей в чем-то там отказали. Глупо, конечно, но народ весь поверил (что еще раз доказывает, что наш город – дерьмо и стал им не внезапно, а был им всегда) и девушку начали доставать. Сжечь ее на костре не могли, но зато ненавидели так, что мало не покажется. Никто ничего сделать не мог. Ее обкидывали камнями, обзывали, подкладывали ей под дверь какие-то амулеты, короче, идиоты просто. Но девушка не выдержала и залезла в петлю, а парень ее, который все старался ей помочь, чувствовал свою вину, вот и решил искупить ее этим, так сказать, подарком. Но это все история. Суть в том, что красивая была у этой девушки могила и нам нравилось там сидеть. Там вся наша компашка собиралась, мы даже узнали, как звали девушку (надпись на могиле истерлась), носили ей цветы на могилу в день ее рождения и в день смерти, а еще периодически носили ей цветы просто так. А Философ говорил, что он даже ее дух видел, что говорил с ней. Ну Философ, он многое может и знает. Он более чувствительный и восприимчивый, чем мы все вместе.
Аманда, так звали девушку, нас тоже любила – так утверждал Философ. А мы нашли ее изображения, какие-то рисунки из хроник, фотографии и даже ее портрет в нашем музее. Аманда была как еще один человек в нашей компании, когда мы приходили на кладбище. Правда кроме Философа ее присутствие никто не ощущал, но он нам рассказывал о том, о чем он говорил с ней. А однажды мы даже пошли в ее дом, туда, где она повесилась, чтобы увидеть ее призрак. Но мы не увидели. Философ сказал, что нас слишком много, она боится нас. Я не думаю, что он нам врал. Философ многое видел и ощущал. Он многое знал. Все это открылось ему после клинической смерти. Интересно, а что он видел и чувствовал там? Он нам рассказывал о Смерти, какая она. И она действительно такая, какой он ее описывал! Но что за ощущения он испытал? Такие же они, как мои или же они разные для каждого? Чувствуют ли все одно и то же или это что-то свое, зависящее от жизни, от взглядов на нее, от всего остального?
Я сижу на гранитной плите рядом с могилой Аманды и задаю сам себе эти тупые вопросы. Сегодня она кажется особенно грустной. Когда смотришь на этот памятник, то он никогда не бывает одинаковым. Он всегда разный. Иногда Аманда кажется грустной, иногда усталой, иногда кажется, будто по ее каменному лицу пробегает легкая улыбка.
-Привет!- вздыхаю я опускаясь головой на камень. Вот все говорят: "Секс на кладбище, секс на кладбище", - а неудобно ведь! Холодный, твердый камень, люди иногда ходят, да и что кайфу, когда под башкой гранитик какой-нибудь или мрамор? А осознание того, что я этим еще и чью-то душу разбужу меня вообще пугает. Вот мне бы не понравилось, если бы на моей могиле кто-нибудь трахался… или на могиле Марка.
Какая философская мысль, надо спросить об этом Аманду! Я не стесняясь чьего-либо присутствия спрашиваю ее:
-Аманда, вот скажи мне, тебе понравилось бы если бы мы с Марком занялись любовью на твоей могиле? Мне вот кажется, что секс на кладбище – это неудобно, так как холодно и твердо, а во-вторых неуважительно по отношений к покойникам. Что скажешь?
Я с ужасом осознаю, что говорю с призраком. Но еще ужасней мне становится, когда я слышу легкий ветерок, будто отвечающий мне. Я не вижу Аманду, не слышу ее голоса, но мне кажется, что я не один у этой могилы.
-Алекс…- слышу я шепот. Мне становится не по себе.
Я оглядываюсь по сторонам и пытаюсь увидеть ее, но бесполезно. Однако мне все еще кажется, что здесь кто-то есть. Я чувствую чье-то присутствие.
-Алекс…- теперь уже мне слышно ее гораздо лучше, чем до этого. Это женский голос – в этом не может быть сомнения.
Ветерок колышет ветки деревьев, путает мои волосы. Кажется, будто бы этот шепот издает одно из этих деревьев, повинуясь власти ветра.
-Аманда? Это ты?- спрашиваю я. Этот вопрос не имеет смысла, но это единственное, что я могу сказать сейчас.
Ветерок усиливается. Я оборачиваюсь назад, но, естественно, не вижу никого. Тем не менее, я ощущаю, что это существо, кем бы или чем бы оно ни было, приблизилось.
Похолодало. Мурашки пробежали по коже. Я вздрагиваю от холода и обнимаю себя руками. Каменный ангел смотрит на меня с усмешкой и вызовом, но без злости. Кажется, будто бы это лишь безобидный розыгрыш, а Аманда – маленькая шаловливая девочка. Мне страшно. Я знаю, что это Аманда.
-Аманда…- одними губами произношу я.
-Алекс.- вновь слышу я ее мягкий голос откуда-то из-за спины.
****ь, что же это? Мне хочется закричать и убежать. Я вскакиваю на ноги и затравленно озираюсь по сторонам. Никого. Только ветер, ветер и могилы… и ангел на ее надгробии. Солнце, кокетливо блеснув на прощанье своим последним лучом, скрылось за тучкой, укрывшись за ней, как за ширмой, от глаз города, чтобы незаметно покинуть небосвод.
Меня охватывает паника. Темнеет. Мне становится страшно и невыносимо-жутко здесь. Я не могу больше.
-Не бойся меня, Алекс, я не сделаю тебе ничего.- говорит она.
На меня внезапно накатывает волна спокойствия и равнодушия. А чего я, собственно, переживаю? Чего боюсь? Призрака? Но кто я? Я – вампир, бессмертное существо, которое по сути своей ближе к призракам и духам, а не к людям, так почему я должен бояться Аманды? Что может сделать мне уже умершая девушка? Почему мне должно быть страшно?
Страх сменяет невыносимое любопытство, и я все сильнее жажду этой беседы, предвкушая то, какой она будет.
-Я не боюсь.- уверенно говорю я,- Покажись мне, Аманда!
Я вижу слабое свечение около памятника, будто стая светлячков выглядывает из-за него и смотрит на меня. Аманда – это она.
-Здравствуй, Алекс!- говорит она. Ее голос спокоен и не выражает ничего.
Свет принимает очертания женской фигуры, и уже скоро я вижу Аманду почти такой, какой видел ее на картине в музее. Но она красивее, она как-то живее, что ли, чем там… ну, насколько призрак может быть "живым".
-Аманда, скажи, а Марк и Курт, они здесь, с тобой?- спрашиваю я немного теряясь.
Ее полупрозрачная фигура выплывает из-за памятника. Аманда не шагает, ее ноги неподвижны, она будто движется по воздуху, очевидно, так и есть. На ней темно-синее платье с корсетом и расклешенными рукавами. Она красива. Светлые волосы спадают на плечи – такой она умерла, красивой и молодой.
-Они в этом мире, но не здесь.- сказала она, приближаясь ко мне.
Я смотрю в ее зеленые глаза и мне кажется, что я стою рядом с живым человеком, настолько она реальна. Но в то же время Аманда излучает какую-то энергию, неуловимую глазами, руками, слухом или не ощутимую по запаху, энергию, которая улавливается лишь сознанием или, верее сказать, сердцем.
-Что ты имеешь ввиду?- спрашиваю я, протягивая к ней руку. Мне ужасно хочется дотронуться до нее.
-Они с живыми, а не с мертвыми.- говорит она, отплывая от меня в воздухе.
Аманда слабо, еле заметно улыбается мне. Что она имеет в виду? Я не могу спрашивать ее об этом и поэтому просто смотрю на нее.
-Ты не понял.- говорит она утвердительно с легкой насмешкой. Я робко киваю.
Серебристый, звонкий смех Аманды ударяет по ушам. Она проводит своей ледяной рукой по моей щеке и улыбается.
-Где они?- спрашиваю я немного встревожено.
-Они не ищут тебя.- говорит она мягко, но в то же время в ее голосе звучит какая-то настойчивость, желание не пересекать меня с ними.
-Но я ищу их, ищу Курта и Марка. Мне нужно сказать им многое.- настаиваю я.
Аманда садится на надгробие, изящно подгибая под себя ноги. Я сажусь рядом. Мне хочется взять ее за руки, но когда я делаю это, мои руки проходят сквозь нее.
-Ты винишь себя в их смертях. Но ты не виноват. Они не держат на тебя зла, Алекс. Они сами выбрали этот путь. Отпусти их и они получат покой.
Она так красива, я вижу, как ветер, бушуя не трогает ни ее платья, ни волос.
-Я не могу, ведь виноват в этом я! Я может и не виноват в смерти Курта, но Марка убил я!- я говорю так эмоционально, что боюсь перейти на крик.
Аманда вздыхает и смотрит мне в глаза. Ее взгляд подобен взгляду заботливой матери, такой, какой у меня никогда не было.
-Он не винит тебя, Алекс. Но ты держишь его, как птицу в клетке. Отпусти его. Марку нужна свобода. Дай ему ее.- она говорит так мягко, будто бы ей и самой это нужно.
Я неподвижно сижу и слушаю ее. Мои руки дрожат, хоть я и спокоен. Аманда смотрит на меня и как-то печально, еле заметно, улыбается.
Я встаю и оглядываюсь по сторонам, опасаясь, что кто-то нас увидит.
-Не уходи, Алекс. И не бойся меня. Побудь со мной чуть-чуть.- улыбается она доброжелательно. И я не могу отказать ей в этом.
24
Большие чувства и маленькие города
Это так здорово, что она со мною, я имею ввиду, Кристина. Она такая… хорошая… Принесла мне чашку горячего чая, уложила в постель и обхаживает меня, мудака, с заботой и любовью.
-Доброе утро, Томми!- улыбается она, садясь на край кровати. Мне так стыдно перед ней, друг, правда стыдно.
-Крис, извини, что я так себя повел, мне стыдно, но просто нервы сдали и я… ну, в общем, как бы, не сдержался что ли… не знаю…- сбивчиво объясняю я в сотый раз.
Кристина улыбается, но ее улыбка какая-то холодная и острая, такая же как и ее лицо, но не злая, совсем не злая и не жестокая. Она проводит рукой по моим волосам. Блин, это не лучшая идея, Крис, реально не лучшая, башка у меня грязная, как черт знает что! Но ее это не смущает. Она зарывается пальцами в мои сальные волосы и целует меня в макушку. Несмотря на холодный вид, она очень тепло и как-то заботливо обращается со мной. И мне вдруг становится так хорошо, так уютно с ней, что я не выдерживаю, я не могу больше держать это в себе, просто не могу, и я выдаю ей это, как будто из автомата стреляю, но я говорю:
-Кристина, я тебя люблю!
Ее лицо меняется, как будто невидимые ниточки, которые держали ее улыбку, оборвались, и ее губы упали. Лицо стало печальным. Глаза, кажется, стали совсем черными и заблестели. Я испуганно смотрю на нее и беру ее за руку. Она такая холодная, что мне становится не по себе.
-Нет…- одними губами говорит она.
-Почему?- кажется, я сказал это слишком жалобно.
Кристина сжимает мою руку и подносит к своим губам. Она целует ее, мои пальцы, которые стали совсем тонкими и похожими на спички из-за того, что я сильно нервничаю последнее время и мало ем. Блин, все мы, вся наша компашка, похожи на кучку призраков и ведьм, которые забыли переодеться и смыть грим после Хеллоуина, а мне так только тыквы на башке и не хватает.
Мне становится смешно от этой мысли и я начинаю ржать, как идиот.
-Томми?- ее голос звучит взволновано,- Что случилось, Том?
Но я смеюсь все громче и сильнее и точно так же безотчетно, как плакал тогда на похоронах. Кажется, мне надо лечить нервы это никуда не гадится, друг, реально никуда. Я какой-то нездоровый весь.
-Что с тобой, Томми?- спрашивает Кристина.
Я задумываюсь над ее вопросом и перестаю смеяться.
-Мы все неудачники…- вздыхаю я,- И я, и Марк, и Алекс, и Майк, все мы сраные неудачники! Всем нам место на кладбище среди таких же заблудших и потерянных, как мы! У нас нет прошлого, нет будущего, нет настоящего. Мы живем в каком-то тупом, примитивном, созданном нами самими мире, но он просто ничего не значит, Крис, просто ничего, а реальность пугает и отталкивает нас. Наш мир – дерьмо, но настоящий мир не примет нас. Мы все подохнем, должны подохнуть, как поганые твари!- я заканчиваю истеричным криком.
Кристина обнимает меня. Ее руки, которые всего мгновение назад были ледяными, теперь такие теплые и нежные. Она так заботливо обнимает меня, укладывает на кровать, целует в щеку. Из глаз бегут слезы… она плачет из-за меня, просто потому, что я ее расстроил. И мне плохо еще сильнее от этого, но в то же время хорошо, потому что она меня понимает.
-Не надо, Томми, не надо, пожалуйста! Все будет хорошо, правда будет!- ее голос дрожит,- Давай уедем от сюда, в другой город, а? Навсегда. Здесь слишком много боли и страдания. Похороним здесь свое прошлое и уедем навсегда, забив на все? Этот сраный маленький городишка, кому он нужен? Здесь нет ничего кроме боли и страдания и мой город такой же… Мы уедем в Нью-Йорк или, может быть, в Лос-Анджелес, к черту эту дыру! Мы будем жить в большом городе и будем любить друг друга!
Ее предложение звучало так заманчиво. Блин, ну может правда забить на все и махнуть куда-нибудь подальше от сюда? К черту эти места!.. Но, с другой стороны, здесь Майк, здесь Лекс, здесь Тифф, Ронни и Философ… здесь мои друзья, которых я люблю… а Крис… ну я же не знаю ее почти… но уже люблю.
-Я не знаю, Кристина, правда не знаю… я бы хотел, но парни, они так…- я начинаю плакать и утыкаюсь лицом в ее плечо.
-Не плачь, Томми, мы можем остаться… если ты хочешь… я не заставляю тебя уезжать от сюда.
И она целует меня в губы. Я обнимаю ее, и это так хорошо, брат, что я не хочу думать вообще ни о чем… я просто таю в ее объятиях.
25
Месть
Клод сидел на автобусной остановке и курил. Он ненавидел всех, а этого маленького говнюка, Майка, больше всех.
-Подставил, сука!- проговорил он сквозь зубы и, бросив сигарету на асфальт, затушил ее кроссовкой. Запах паленой резины ударил в нос,- Черт!
Он поднял ногу и поглядел на подошву. Маленькое круглое темное пятнышко слегка дымилось и воняло.
-Бля…- многозначительно сказал Клод.
К остановке подошел автобус и он сел в него. Его все так достало: эта идиотка Джессика, которая постоянно вопила, что ей мало денег, эти придурки-родители, которые отчего-то злились на сына (Клоду с его куриными мозгами было невдомек, что то, что он делает противозаконно) и этот мерзавец Майк, который все ему испортил. Но ничего, он ему еще отомстит, так отомстит, что он вспомнит обо всем! Он узнает, кто такой Клод!
-Убью мерзавца, реально убью.- думал он, глядя в окно,- Найду и убью, оторву ему яйца и заставлю их сожрать прямо сырыми! И всех его друзей тоже обработаю… и девок их… а этого мудозвона шибанутого, который у них, типа, умный такой… всех отебу!
Но в своих размышлениях Клод забыл о том, что ему пора выходить. Он вскочил и выбежал из автобуса, едва не проехав свою остановку.
Пригород был ужасен. Облезлые разваленные дома, в которых не было горячей воды, барахлило освещение и всегда было холодно и сыро, подступали со всех сторон. Снимать квартиру в таком доме было не дорого, но жизнь в ней была невыносима. В такой квартире и жила его Джесс. Она постоянно ныла из-за того, что ей плохо и неудобно здесь жить, что это плохо влияет на развитие ребенка, что она подаст в суд на Клода, если тот не устроит ей более достойной жизни, но Клод понимал, что это блеф и что Джессика никому не скажет обо всем этом, поэтому он продолжал платить за эту квартиру и держать в ней свою девушку. Хотя девушка – это сильно сказано. Клод забыл бы о ней в два счета, если бы не ребенок.
Джесс с недовольством посмотрела на Клода, когда тот ввалился в квартиру, не обратив на нее никакого внимания.
-Может поздороваешься?- спросила она с презрением в голосе.
-У меня нехилые проблемы, милая, так что мне не до любезностей! –фыркнул он, проходя на кухню.
Джессика последовала за ним и села на табурет. У нее был уже не маленький животик, она вот-вот должна была родить. Лицо ее источало недовольство и злобу, которые, казалось, не проходили с тех пор, как она узнала о том, что беременна.
-И чем могу помочь тебе я?- спросила она, тупо глядя на мух, облепивших раковину с немытой посудой.
-Послушай, Джесс, я так больше не могу! Меня ищет полиция, понимаешь? Я серьезно вляпался и больше не могу прикрывать твою задницу, так как мне нужно прикрывать свою!- выпалил он.
Джессика стрельнула в него взглядом, полным ненависти и укора. Клод понял, что сейчас она прочитает ему тираду на тему "Как тяжело девочке-старшекласснице жить в этом захолустье с ребеночком от этого урода в животике, а особенно без денег и еды".
-А чем ты думал, когда трахал меня?- спросила она. Начался допрос не хуже полицейского.
-А чем ты думала, когда раздвигала ноги?!- закричал он.
Эта миниатюрная семейная драма казалась со стороны такой забавной: маленькие дети, которые еще и школу-то не закончили, строили из себя семейную пару, у которой были крупные проблемы, но на самом деле все действительно было плохо, хотя оба они в равной степени были виноваты в том, что все так, как есть.
-У меня больше нет денег, Джесс. Все. Я не могу. Я уезжаю. Это твой ребенок, ты и разбирайся с ним. Я, бля, лучше в школу пойду, чем и дальше буду этим дерьмом заниматься!- сказал он и посмотрел на Джесс выжидающим взглядом. Реакции не последовало, - Не могу я так, бля, и не хочу. Мне это ни *** не надо. Так что сама решай свои проблемы. С меня хватит.
Лицо Джессики налилось кровью. Она была похожа на быка, которого тореадор разозлил своей красной тряпкой. Глаза горели яростью, губы сжались и казалось, что из ушей и носа вот-вот повалит пар.
-Ах так, да?! Значит я тебе не нужна, да? Я тебе надоела? И ребенок, наш, хочу заметить, ребенок, тебе тоже не нужен?- истерика началась,- Так вот, мой дорогой, если ты не хочешь проблем, то тебе придется засунуть себе в зад все свое недовольство и делать то, что ты должен делать!
Клод смерил Джесс презрительным взглядом и выдавил:
-А не сходить ли тебе на ***, дорогая! Меня все это задолбало и я больше не буду с тобой возиться! Решай сама свои проблемы!
Джессика вскочила со стула. Клод тоже встал и приготовился к удару. Он был не из тех парней, которые не поднимают руку на женщину и спокойно мог ударить ее. Но она среагировала быстрее и, схватив со стола нож, встала в защитную позу.
-Только попробуй уйти, мерзкое ничтожество, только посмей! Я раскрою тебя этим ножом в два счета!- завизжала Джесс.
Клод кинулся на нее. Он сжал кулаки, чтобы ударить ее и хотел уже зазвездить ей фингал под глазом.
-Ах ты сучка!- проревел он, но Джессика со всей силу пырнула его ножом в живот, и Клод, взвизгнув, упал на пол.
-Убирайся от сюда, пока я не убила тебя, мерзавец!- закричала она, и Клод шатаясь и держась за неглубокую, но болезненную рану, выбежал из квартиры.
26
Здравствуй, школа!
Солнце лениво грело кабинет физики. Ученики в сонной дреме слушали монолог миссис Уотсон о теории относительности.
-А теперь скажите мне, дети, какие примеры теории относительности вы знаете?- сказала миссис Уотсон, оглядывая класс в поисках жертвы,- Алекс?
-А?- Алекс потянулся и поспешно убрал в тетрадь картинку, которую он рисовав всю физику.
Миссис Уотсон прошлась по кабинету и подошла к столу Алекса. В ее руках была какая-то книга по физике, которую она с любовью прижимала к груди. Волосы были заколоты в пучок, который в холод и в зной всегда был до неприличия ровен и аккуратен.
Алекс зевнул и поежился. Миссис Уотсон с непониманием посмотрела на него.
-Здесь так холодно!- объяснил Алекс,- Вы не могли бы повторить вопрос?
-Теория относительности, мистер Мерфи. Какие-нибудь примеры назовите. Что, по-вашему, доказывает теорию относительности?
Вопрос был слишком сложным для Алекса, который не слышал ни одного слова, сказанного миссис Уотсон, да и вообще ничего не понимал в физике. Он рисовал весь урок и рисовал не портрет Эйнштейна, а портрет Юэна, поэтому ему нечего было сказать учителю.
-Знаете, миссис Уотсон, как бы вам сказать? Все относительно в жизни, знаете ли, вообще все.- сказал Алекс задумчиво, но в то же время с издевкой в голосе.
Миссис Уотсон поправила очки на носу сдержанным и строгим, но в то же время до неприличия манерным жестом. Алекс зевнул, прикрыв рот рукой.
-Вы не могли бы конкретизировать это, мистер Мерфи?- спросила она сдерживая злобу, но все еще спокойно, по крайней мере, так казалось со стороны.
-Ну… например, час, проведенный в этом кабинете в вашей компании, покажется целой вечностью, в сравнении с часом проведенным в компании с моими друзьями.- сказал Алекс спокойно и глядя в глаза учительнице.
По классу прокатилась волна смешков и шепота, и трудно было сказать, смеются ли они над Алексом, который в очередной раз нарывался на неприятности или же над оскорблением миссис Уотсон. Однако и он, и миссис Уотсон сохраняли спокойствие. Алекс понимал, что издеваться над учителями плохо, но он не стал бы делать этого, если бы не всепоглощающая ненависть всех их к нему, а они бы попросту не терзали его этими бесполезными вопросами.
-Да, я понимаю, особенно быстро время летит, когда вы вкалываете себе в вену дозу героина, да, мистер Мерфи? Вам, очевидно, поведал об этом в своей записке ваш друг?- голос немного дрожал, но слова звучали с холодной жестокостью и были словно хлысты, бившие Алекса.
Боль грудой камней обвалилась на него. Воспоминания, нахлынули на Алекса, душа его в своих смертельных объятиях. Только не это! Только не Курт! Он мог вынести насмешки над его имиджем, издевательства по поводу его пристрастий, но только не это, только не издевательства над его мертвым другом! Кажется, первый день в школе после большого перерыва, подходил к концу.
Алекс встал из-за стола и посмотрел на миссис Уотсон полным ненависти и решимости взглядом.
-Не смейте смеяться над Куртом, миссис Уотсон. Вы не знали этого человека, никогда не знали, и вы не имеете никакого права смеяться над ним, тем более сейчас, когда он умер!- закричал Алекс.
-Прекрати кричать, Алекс! Ты думаешь, что ты здесь самый умный, да? Так вот, выучи все по теории относительности и потом приходи, тогда и поговорим!- сказала она, отходя к своему столу,- А сегодня после урока пойдем к директору, тебе ясно?
-Отлично, миссис Уотсон, договорились. Я так соскучился по этому коротышке, что с нетерпеньем буде ждать перемены, тем более, что ваш урок мне уже осточертел!- сказал Алекс, садясь на стул и скрестив руки на груди.
-Что, Алекс, здравствуй школа! Снова нарываешься на неприятности, да?- сказал Микки с издевкой.
-А ты, я смотрю, тоже хочешь получить свою долю ****юлей?- сказал Алекс с презрением глядя на него.
Микки показал Алексу средний палец и отвернулся. Класс зашептался и захихикал громче. Миссис Уотсон молча наблюдала за происходящим и листала книгу, изредка поднимая глаза на класс.
Алекс равнодушно посмотрел на Микки и сказал, с насмешкой:
-А так слабо, прыщавая задница?
С этими словами он спустил облегающие кожаные штаны и показал Микки и всему классу свою изящную задницу с красивой татуировкой. При первом рассмотрении она казалась просто красивым орнаментом, но на самом деле там было написано "bullshit", и Микки очень быстро разглядел это.
-Ах ты маленький засранец!- закричала миссис Уотсон и схватила Алекса за руку,- Ты немедленно отправишься к директору!
Алекс с силой вырвал свою руку из рук миссис Уотсон и с ненавистью посмотрел на нее. Учительница отшатнулась и оглянулась на класс, ища у него поддержки. Однако гробовое молчание повисло в кабинете, а глаза учеников стали пустыми и ничего не выражающими. Алекс медленно одел штаны и уселся на край стола. Миссис Уотсон оценивающе посмотрела на него, но он с холодной стойкостью выдержал ее взгляд.
Микки, покрывшись испариной, ушел с головой в свою тетрадь так, будто бы происходящее совершенно его не касалось, да и сам он сидел тихо и никого не трогая.
-Что, Микки, хочешь себе такую же задницу?- усмехнулся Алекс,- Увы, ничем не могу помочь, твоя такой не станет, но если хочешь, то можешь поцеловать мою!
Миссис Уотсон рывком схватила Алекса за руку и потянула к двери.
-Немедленно выметайся из кабинета, мерзавец!- завизжала она, как пожарная сирена,- Продолжишь свой спектакль в кабинете директора!
Алекс оттолкнул учительницу, подошел к своей парте и, убрав вещи в рюкзак, сказал с издевкой:
-Я и сам могу выйти! Только, миссис Уотсон, не расскажете ли мне, где находится кабинет директора, а то я что-то запамятовал!
Миссис Уотсон стала пунцовой от злости и завыла на весь класс:
-ВОООООН!!!!
-Мне тоже не особо приятна ваша компания, миссис Уотсон, так что я вас с превеликим удовольствием покину!- сказал Алекс и медленно вышел из кабинета под бурные овации класса.
На прощанье он показал всем средний палец и помахал ручкой. "Пусть видят, что я на них всех кладу!" – подумал Алекс. Он прошел по коридору к пожарной лестнице и остановился возле нее. Единственное место во всей школе, которое он посещал достаточно часто - крыша – так и манило его к себе. Здесь можно было не боясь ничего, покурить и не только сигареты, но даже травку. На крыше можно было делать все, только нужно было вести себя очень тихо и к тому же незаметно пробираться туда.
Два-три легких движения и Алекс уже был на крыше. Прохладный ветерок легонько колыхал спутанные волосы, солнце слепило глаза, легкое пение птиц приятно ласкало слух. Алекс уселся в позу лотоса на скате крыши, держась за антенну.
"Если сейчас кто-то из младших классов смотрит Fox Kids, то им, наверное, будет весело!"- подумал Алекс, покрутив антенну. Почему-то ему захотелось испортить жизнь маленьким деткам, которые в это время могли сидеть и глядеть познавательные программы по Фоксу, почему-то, и он даже знал, почему, Алексу захотелось, чтобы всем вокруг было плохо. Тихие слезы накатили словно украдкой пробирающийся убийца, в глазах застыла черно-белая фотография из некролога в местной газете, сначала одна, а затем и другая. Два маленьких мальчика, два дорогих и близких человека, две потерянные души, две впустую прожитые жизни, которые закончились, не успев начаться, два надгробия на старом кладбище, два дубовых гроба, две раны на сердце Алекса.
Маленькая и прозрачная, словно тонкий шелк, тучка затянула на миг раскаленный солнечный диск. Деревья поникли под слегка усилившимся ветерком, склонив свои зеленые головы набок. Алекс увидел, как где-то внизу, около школы, бежит за мышкой большой черно-белый кот.
Старый Расти, слепой на один глаз и хромой котяра, был уже не так ловок, как раньше. Теперь он уже не часто ловил мышек, за которыми с ребячьим восторгом гонял по школьному двору. Обычно его кормила буфетчица, вынося бедному животному остатки еды из столовой. Алекс любил Расти за его доброту и такую обаятельную кошачью лень. Он вообще любил животных, особенно кошек. Он всегда хотел завести большого черного кота, но родители запрещали ему. Поэтому Алекс заботился о Расти, которого без конца пинали и обижали другие мальчишки.
Алекс вдруг вспомнил, как они с Философом на пару пытались увезти Расти из школы, чтобы он жил дома у Майка. Его мама, когда узнала, что кота обижают, сказала, что не допустит этого и была полна решимости взять Расти к себе. Философ долго сидел у подвала с тарелкой кошачьего корма, выманивая кота наружу, он ползал на карачках битых три часа, разговаривал с Расти и даже пел ему песни, но кот так и не вышел. тогда, сдавшись, он пошел к Алексу, чтобы рассказать ему о неудавшейся операции. Каково же было удивление Алекса и Философа, когда кот прошел мимо них, делая вид, что и не замечает никого! Оба тут же кинулись на него, схватили и в момент загнали кота в машину, где Томми и Майк ждали их с перевозкой для кошек.
Уже через 20 минут Расти сидел на кухне дома у майка, а его мать уже поставила перед котом миску молока и открывала консервы.
Но утром, когда Алекс пришел в школу, он увидел, что Расти сидит у школы и довольно, чисто по-кошачьи улыбается ему.
Однако главной загадкой был даже не побег Расти из дома Майка, а то, что парни, бившие его, по каким-то одному Богу известным причинам, перестали донимать кота!
-Расти, сколько же ты еще будешь играть в маленького котенка, старый ты пенек!- с любовью сказал Алекс и пошарил в кармане джинсов. Там должен был быть сэндвич, точнее, его остатки, которые Алекс отчего-то не выкинул после ленча. Алекс нашел их и скинул кусок котлеты вниз, прямо под нос старому коту,- Манна небесная! Только оставь в покое мышонка и перестань терзать свои истрепанные кости!
Кот поймал котлету и, посмотрев куда-то наверх, будто бы улыбнулся Алексу своей чеширской улыбкой.
Гром мягким и как будто бархатным раскатом пробежал по небу. Первые неуверенные капли дождя посыпались с неба. Небо почернело, и хотя дождь был еще совсем слабым было очевидно, что будет гроза.
Алекс закрыл глаза, подняв голову навстречу весеннему дождю. Мысли вихрем понеслись в его голове, кружась мучительным и болезненным ураганом. Вся его жизнь какими-то несуразными эпизодами мелькала перед глазами, когда капли дождя красными кругами ударяли по закрытым глазам.
Вновь вспомнилось нелегкое детство, когда маленький еще мальчик пытался одеваться в черное, в то время, как родители наряжали его в яркие детские цвета, сопровождая это ударами папиного ремня. Вспомнились холодные глаза его тетки, когда та отдавала Алекса родителям после месяца жизни мальчика в ее доме. Вспомнилась и школа: первые насмешки в первом же классе, первые удары и первые синяки, первая боль в этих чужих и холодных стенах. Алекс плыл по течению бурной и мутной реки, которая называлась Детство, затем его выкидывало в море Юношества и он уже почти видел, каким будет его путь в Океане Взрослой Жизни, как где-то вдалеке внезапно протяжно завыла сирена.
"Кто на этот раз?" – подумал Алекс, крепче сжимая антенну. Она была не настолько толстой, чтобы он не мог обхватить ее, и пальцы длинными ногтями впивались в ладонь. Но Алекс не ощущал этого, он просто слушал вой сирены, слушал и гадал, чье сердце остановилось на этот раз, чьей жизни пришел конец, по чьему безвременному уходу скорбит бездушная машина скорой помощи, вспарывая своим воем тишину.
-Кто на этот раз, Смерть? Кого ты забираешь сегодня? Моего друга или врага? Отца или мать? Или соседа? А может просто еще один местный старпер умер от сердечного приступа?- шептал Алекс сквозь слезы,- Кого ты отнимешь у меня теперь?!- голос сорвался на сдавленный и истеричный крик.
Вой неумолимо приближался и казалось, что теперь он сливается с бешенными ударами его сердца, бьющегося словно птица в клетке.
-Томми, Ронни, Майк или Тиффани? Или Философ? Или пустоголовая Рита? Кто теперь? КТО?!- Алекс кричал, но голос его утопал в оглушающем вое.
Машина приближалась и приближалась. Теперь уже к мертвому пению сирены примешались человеческие визги, живые и истеричные.
-Или может быть… я?!- спросил Алекс шепотом.
-Ты, малыш, ты! А теперь отпусти антенну и дай мне руку, хорошо?- сказал доброжелательный и усталый голос.
Алекс раскрыл глаза и увидел перед собой пожарника, который протягивал ему руку. Он стоял на лестнице, которая поднималась к Алексу снизу, от пожарной машины, и эта же машина издавала этот ужасный вой.
-Что случилось?- удивился Алекс, растерянно моргая глазами.
-Все в порядке, только отпусти антенну, а то тебя закоротит, малыш!- сказал пожарник, притягивая руку к Алексу, но не услышал окончание фразы.
Закоротило. Тело Алекса пробил электрический разряд. Казалось, будто бы в него ударила огромная молния, сгенерированная из всей электроэнергии мира. Пожарник потянул на себя мальчишку, но пальцы мертвой хваткой вцепились в антенну. Рискуя собой, пожарник попытался разжать его пальцы, но в этот миг его шибануло током и он вместе с высвобожденным Алексом упал на землю…
На первом этаже, в видео-кабинете дети тупо смотрели на испещренный серыми полосками телевизионный экран. Мультик про Багза Банни внезапно прекратился и канал Fox Kids заменили шумящие и унылые полоски…
27
Две из девяти
-"Тридцатисемилетний пожарник Рой Харрис повредил позвоночник, спасая старшеклассника Алексиса Мерфи. Мальчик же упал с крыши четырехэтажного здания школы, не повредив ни одной косточки, и пошел прочь, взяв на руки старого кота, в то время, как пожарник остался лежать на земле.
"Парня так закоротило, что он должен был вырубиться, да еще и это падение! Но он встал и пошел, будто бы он только легонько споткнулся!" – рассказал нам удивленный Рой, лежа в гипсе…" – читал Томми, запинаясь от удивления,- Эй, Алекс, да ты на первой полосе!
Алекс лениво жевал гамбургер, тупо глядя в стакан с колой. Почему-то он был не удивлен этому. Он не был в этой "сумеречной зоне", в которой был, когда передозировался героином, не испытал никаких ощущений, так что для него все это было всего лишь смутным эпизодом. Ну и что, что током ударило? Да его столько раз замыкало, когда он чинил свой старый магнитофон, что этот удар током был для него только неприятным недоразумением… а кроме того, Алекс знал, что не может умереть вот так вот просто и нелепо.
-И чего ты только делал на крыше под дождем, вцепившись в эту антенну?!- сказала Тифф, выплюнув жвачку на пол кафетерия,- Алекс, ты же мог погибнуть!
Последняя ее реплика рассмешила Алекса и он зашелся от истерического хохота. Тифф и Томми переглянулись. К столику стремительной походкой приблизился Майк. Он держал в руках измятую газету и улыбался. Да, все они вернулись наконец-таки в школу, стараясь уйти в школьные неприятности и забыть о страшных и таких недавних смертях, но это не надолго смогло огородить их от ужаса реальности. Хотя, надо отдать должное их учителям, они основательно затрахали ребят своими издевками и подколами, что те немного встрепенулись и все же пришли в норму… все, кроме Ронни.
-Мистер Мерфи, не подпишите ли мне этот материал о вас?- радостно вопил Майк на весь зал,- Да ты, Лекс, не хуже этого старого разбойника!- он указал на Расти, сидевшего у Алекса на коленях,- Сколько у тебя жизней? Девять? А нет, уже семь! Две ты уже потратил!
-Да, Майки, тощая твоя задница, я живуч и неистребим! А тебя, похоже, это не радует!- засмеялся Алекс, погладив кота.
Майк плюхнулся на стул возле их столика и демонстративно швырнул газету через спину на небольшой диванчик, находившийся позади них. Он взял стакан с колой Алекса и осушил разом добрую его половину. Майк был бодрым и это радовало Алекса: после того, что случилось с парнем, это было очень хорошо. Тифф тоже немного успокоилась. Томми был на подъеме из-за своего романа с Кристиной, которая осталась на какое-то время у них в городе. Только вот Ронни была мрачнее тучи, и где она была в данный момент никто не знал.
-Алекс, а какого ты сидел на крыше, а?- спросил Майк как-то задумчиво.
-Опоздал, приятель! Я его уже спрашивал!- сказал Томми, вырвав первую страницу из газеты и выбросив остатки за ненадобностью.
Майк вопросительно уставился на Алекса. Тот лишь рассеяно развел руками, типа, "кто его знает". Тиффани пила молочный коктейль, таращась на своих друзей. Томми вновь и вновь перечитывал статью и разглядывал фотки. Алекс самозабвенно гладил Расти и не думал о происшедшем.
-А ты здорово получился на этом фото, Лекс! Настоящий герой ужастика!- сказал Майк восхищенно,- Макияж, как у Брендона Ли в "Вороне", а прическа, как у Эдварда Руки-Ножницы!
Алекс поднял на него глаза и посмотрел холодным взглядом, который четко и ясно говорил: "Отъебись". Майк поспешно вскочил со стула и спросил, запинаясь:
-Кому-нибудь принести кока-колы?
Томми и Тифф подняли глаза и скопировали в точности взгляд Алекса.
-Хорошо, я возьму только себе!- сказал Майк, отходя назад.- Расти, а тебе не принести стаканчик молока?
Алекс измученно вздохнул и поглядел на Расти. Кот спал мирным и беспробудным сном. Живот медленно вздымался вверх и опускался вниз. Откуда-то изнутри раздавалось тихое, немного сопящее мурчание. Ресницы подрагивали, усы шевелились. Расти как будто улыбался во сне, спрятав свои старые пожелтевшие зубы.
Майк понял, что и Расти против него и, пожав плечами и буркнув себе под нос: "Ну ладно", – пошел делать заказ. Алекс проводил его ничего незначащим взглядом и посмотрел на Томми.
-Знаешь, а ты и правда тут похож на Брендона!- не унимался Томми,- Да и на Джонника Деппа тоже смахиваешь!
Алекс, ничего не ответив, одарил Томми красноречивым и не нуждающимся в каких-либо объяснениях взглядом.
-Это был комплимент…- обиженно пробурчал Томми.
Повисла тишина. Похоже, что Алексу было невесело, более того, ему было грустно. Он не был в отчаяние, не страдал от терзавших его мыслей, не разрывался изнутри, ему было только грустно. Он знал, что не мог погибнуть, но не мог сказать причину этого ребятам. Однако излишнее внимание к его персоне его раздражало так же сильно, как веселье по поводу этой истории. Ему было не смешно от того, что этот Рой Харрис чуть не погиб, спасая его.
Единственный человек, из присутствовавших, кто по-своему, но все же был озадачен этим, так это Тифф. Она не знала о том, кто такой Алекс, не знала что бояться за его жизнь бесполезно, но она понимала, что история эта не так весела, как кажется парням. Впрочем, она не винила их за это веселье, ведь Алекс был жив и невредим, а им так нужно было забыть об этой ужасной боли, которая разрывала каждого из них множеством своих щупалец.
-Алекс?- серьезно начала Тифф,- Давай отойдем на секунду, а?
Алекс аккуратно приподнял на руках Расти и положил его на колени Томми.
-Держи его, чтобы не проснулся, хорошо?- сказал он, бережно положив кота на колени друга.
Томми молчаливо кивнул. Алекс взял Тифф за руку и они отошли к окну, из которого открывался заунывный и тривиальный вид на городские помойки. Тиффани провела рукой по бледной щеке Алекса и обняла его, зарывшись в его длинных волосах.
-Господи, я не знаю, что это, Алекс, просто не знаю!- заплакала Тифф,- Я услышала о том, что ты там сидишь еще до того, как ты оттуда упал. Я боялась, что и тебя потеряю. Мне так страшно за всех нас, Алекс, я боюсь, что все мы уйдем!- ее влажные губы касались уха Алекса, слегка подрагивая от холода серебряных сережек в них.
Алекс крепко прижал к себе Тиффани и тоже заплакал. Он не испугался смерти, нет, но он испугался не-смерти, своей ужасающей сути, таившейся внутри него.
-Все хорошо, Тифф, все правда хорошо. Не плачь, я здесь и Майк, и Томми тоже здесь. И все мы живы, так что не надо. Не плачь, ладно? Не думай об этом, Тифф, забудь об этом, просто так случилось и все.- сказал Алекс, мягко отстраняясь от Тиффани.
Ему вдруг захотелось сказать, кто он, сказать, что он не может умереть, по крайней мере, не может умереть так, но он понимал, что не имеет права делать этого. Тиффани тихо вздохнула и упала на колени обняв ноги Алекса. Он тут же нагнулся, чтобы поднять ее, и усадил на подоконник.
-Понимаешь, Лекс, вы все живы, но один несчастный случай, одно недоразумение, одна ошибка – и кого-то уже нет. А я, я даже сделать ничего не смогу. Я не смогла остановить смерть Курта, не смогла предотвратить смерть Марка, не смогла снять тебя с этой крыши… я ничего не могу сделать, просто не могу ничего изменить! А если что-то еще…- она заплакала сильнее.
Алекс достал бандану из кармана джинсов и аккуратно вытер слезы с глаз Тифф. Она взяла ее и громко высморкалась.
-Извини…- прошептала она смущенно.
-Не думай об этом, Тифф, не бери в голову. Что будет, то будет. Никто не может знать будущего. Мы сами выбираем путь, по которому идем, просто не всегда видим, что ждет нас в его конце. Курт и Марк выбрали такие пути и они сами шагнули за критическую черту, сами приняли такое решение. Ты не толкала ни одного из них к смерти, так же, как и я. Никто не виноват в этом.- сказал Алекс, проведя рукой по ее волосам,- Пойдем, хорошо?
-Да, пойдем, не нужно бросать Томми.- сказала она, обняв Алекса.
Они вернулись и Алекс забрал у Томми Расти. Кот потянулся и мяукнул, а затем свернулся калачиком на коленях Алекса. Тиффани погладила Расти и улыбнулась.
-Он тебя любит, Алекс. Этот чертов старый кот со своими прибабахами, но он очень хороший и он тебя любит.- сказала она мягко.
Томми откусил кусок сэндвича и отломил от его остатка немного мяса. Он протянул кусок Расти. Кот понюхал его слабо шевеля носом, и брезгливо отвернулся.
-А тебя, Том, он похоже, недолюбливает!- усмехнулась Тифф,- Помнишь, как он тебя покусал?
Томми помнил. Старый котяра гулял около его дома, а сосед через улицу выгуливал своего ротвейлера. Томми хотел оказать акт доброй воли и взял испуганного и ошарашенного появлением собаки кота на руки, но молодая псина учуяла запах неприятеля и кинулась к бедняге. Конечно, собака была на поводке, но Томми жутко испугался, впрочем, как и Расти, который с испугу вцепился в руку своему спасителю. Томми наложили швы после того, как он сыграл в Геракла и попытался спасти зверюшку.
Томми уже хотел вдаться в рассказ о своем героизме, но тут в кафе зашла бледная и похожая на приведение, мрачная и невысокая фигура в черном.
Ронни.
Алекс вобрал в грудь воздуха, готовясь к ее шуточкам по поводу происшедшего.
-Привет, лузеры!- улыбнулась она мрачно, падая на стул Майка.
Алекс ужаснулся – у Ронни в руках была злополучная газета.
-Если бы статья была не на первой полосе, то я бы подумала, что это некрологи.- усмехнулась Ронетта,- Ну что, "чудом уцелевший" ты наш, как ощущения после полета с крыши? Задницу не отшиб?
Алекс вздохнул и поглядел на ненавистную статью в руках Ронни.
-Нет, только вот приземлился немного не так, как предполагал! Хотел спорхнуть с крыши, как Бэтмен, а меня подкоротило малость!- съязвил Алекс,- Потерял уже вторую из девяти жизнь!
Ронни посмотрела на Расти и улыбнулась уголками губ.
-Ты, я смотрю, тоже попал в прессу, старый мышегуб! Вот уж кому давно пора украсить местные некрологи своими именем, так это старому доброму Расти!- сказала Ронни, потрепав кота за уши.
-Если будешь колоться такими темпами, то этот кошара тебя переживет!- мрачно заметил Томми.
Ронни бросила на Томми злобный взгляд и перевела взгляд на Майка, который шел с бокалом колы. Она взяла бокал, чем облегчила жизнь Майку, который колы не хотел совсем, а пошел за ней лишь потому, что его вынудили на это обстоятельства. Все молча переглядывались, перекидываясь многозначительными взглядами и хихикали. Алекс гладил кота, который мирно спал у него на коленях. Тишина плавно растекалась по пустому кафе.
-Эй, народ здорова! Чего скучаете?- голос Философа звучал уверенно и бодро.
Алекс повернулся к нему лицом и приподнял бровь. Философ бросил взгляд на газету, лежавшую на столе, на такую же газету в руках Томми да и вообще на изобилие этих газет вокруг.
-Тебя поздравить или лучше посочувствовать?- улыбнулся Философ.
Томми усмехнулся и ехидно улыбнулся Алексу. Тифф и Ронни переглянулись, переведя затем свой взгляд на Майка. Тот просто развел руками.
-Эй, Философ, ты идешь по минному полю! Осторожнее, а то бессмертный Ворон Алекс Мерфи порвет тебя на множество кусков!- засмеялся Томми.
Алекс вновь стрельнул в него глазами, а затем повернулся к Философу и одарил его усталой улыбкой.
-Не говори ничего. Вообще. Так будет лучше всего.- сказал Алекс спокойно.
Философ вздохнул и сел на корточки рядом со стулом Алекса. Он понимающе посмотрел на Алекса, а затем перевел взгляд на расти. Кот все еще спал, не обращая внимание на происходящее вокруг. Философ погладил Расти, аккуратно проведя рукой по облезлой шерсти.
Все животные любили Философа. Все, от домашних мышей и заканчивая дикими волками. Как-то раз в город приезжал передвижной зоопарк. Пьяный охранник выпустил из клетки волка, который, не упустив момента, тут же сбежал на волю. Зверя искали неделю, часто местные жители встречали его на помойках и гуляющим по парку, но когда приезжала полиция, вызванная очевидцами, волк уже исчезал оттуда. И вот в один прекрасный день, гуляя по парку, Философ встретил этого волка. Бедняга исхудал и выглядел неважно. Он шел прямо к Философу, хотя обычно животное старалось избегать людей, именно по этому его так трудно было поймать, но Философ не испугался его, а наоборот, достал из рюкзака свежий сэндвич и выкинув булочки, протянул голодному зверю котлету. Волк тут же взял мясо и принялся есть. И все бы хорошо, но тут на улице появилась какая-то женщина. Она принялась кричать от страха и размахивать руками неизвестно зачем. Волк испугался, испугано оглядываясь по сторонам. Тогда Философ подошел к нему и обнял его. Он начал успокаивать зверя, гладить его, жалеть. Женщина испугалась еще больше, но от удивления замолкла. Потом она молча смотрела на Философа и волка, глаза ее округлялись, а рот открывался все шире и шире. Затем, набрав побольше воздуха и сжав кулаки для пущей силы, женщина истошно завопила во весь голос. Волк испуганно прижался к Философу, чтобы тот защитил его от этого ужасного вопля. Выпустив воздух, женщина умолкла, а затем убежала прочь.
Потом Философ пришел с волком к ребятам, сидевшим в кафе, и попросил помочь ему отвезти бедного зверя куда-нибудь на природу. Майк со своими фальшивыми правами и разбитой колымагой уже через пол часа вез Философа и волка подальше от города. Они отвезли его в какой-то заповедник, чтобы там зверь мог жить спокойно и свободно.
Философ рассказывал о том, что волк ему сказал, какие чувства он испытывал. Он сказал, что ему хотелось на свободу. К его братьям, к высоким дубам, к глубоким озерам, к необъятным лесам и безграничным полям, ему хотелось домой. Он сказал, что у него, у этого страшного на вид хищника, где-то в далеких краях живет его любимая волчица, от которой у него были волчата. Философ сказал, что с волком плохо обращались в зоопарке и что теперь ему будет хорошо. Он сказал ребятам, когда они все вместе сидели в кафе, вспоминая эту историю:
-Они не знают наших слов, но понимают наши чувства. Животным невозможно соврать, они всегда знают, что ты к ним чувствуешь и всегда видят кого им стоит бояться, а кого – нет.
И ребята верили каждому его слову, потому что не могли не верить. Философ всегда умел найти общий язык с самым диким и самым необузданным зверем.
Но это был всего лишь старый потрепанный кот, добрый и наполовину беззубый Расти, не обидевший в жизни ни одного человека так, чтобы нанести ему вред… разумеется, за исключением бедного Томми, да и то это был шок, пережитый котом.
-Где ты его нашел, Алекс? Давненько я его не видел!- сказал Философ, почесав за ушком Расти.
Алекс провел рукой от макушки и до кончика хвоста кота и вздохнул:
-Увидел его с крыши, когда…- он замялся,- Ну ты понял, когда.
Томми и Майк захихикали.
-Я бы посмотрел на тебя, Томми, если бы ты упал с такой высоты!- буркнул Алекс.
-Я бы не выжил, это же ты у нас Бессмертный Горец! Я, к сожалению, не Дункан Маклаут!- сказал Томми, взяв со стола картошку фри.
-А давай проверим? Если ты бессмертный, как Маклаут, то тебя можно убить только отрубив тебе голову! Что если я попробую уронить с крыши тебя?
Философ положил Алексу руку на плечо и, нагнувшись, шепнул ему на ухо: "Полегче, Алекс. Ты же знаешь, что ты не такой, как они! Не злись, просто твои друзья все на нервах и им нужно расслабиться!" – а затем обнял его и поцеловал в щеку. Алекс был немного ошарашен этим поцелуем, но не подал виду. Он слабо улыбнулся и ответил Философу таким же дружеским поцелуем.
-Да ладно, вам, ребята, не ссорьтесь!- встряла Тифф, а затем обратилась к Томми,- И вообще, может хватит доставать парня? То, что он не расшиб себе мозги вовсе не значит, что он не пережил каких-то моральных и психологических потрясений!
-Ой, Тифф, ты меня пугаешь! Какие мысли мудреные, е-мое! Психологические потрясения – это что-то!- засмеялся Майк, но затем, вспомнив, какие психологические потрясения испытали все они за последнее время и увидев лицо Алекса на грани срыва, добавил обращаясь к Алексу, - Извини Лекс, я не хотел тебя обидеть!
Майк кинулся на шею Алексу, начал целовать его в щеки, что-то шептать и плакать. Философ, Томми, Тифф и Ронни тоже его обняли, образовав при это клубок из рук и спин, окутывающий Алекса.
Расти спрыгнул с колен Алекса и начал тереться всем об ноги.
28
Дом, милый дом
Хмурое утро не предвещало ничего дурного, да и не могло, ведь Алекс воспользовавшись отъездом родителей, остался дома. Хотя называть всю эту двухэтажную громаду домом было не совсем точно, он остался в своей комнате. Это была своего рода квартира, даже нет, как номер в отеле, только этот отель был чужим, а номер – своим в доску. Здесь было почти все жизненно-необходимое за исключением, разве что, туалета и ванной. Даже своего рода холодильник – коробка с чипсами и другими такими же долгохранящимися продуктами, а так же несколько бутылок кока-колы полбутылки вина под письменным столом.
Алекс любил свою комнату. Здесь было так уютно и так безопасно, что отсюда просто не хотелось уходить, особенно в такие дождливые дни, как этот. Напротив кровати стоял письменный стол, на котором соседствовали компьютер со всей прилегающей к нему техникой, груды бумаги с какими-то рисунками, записями и одному Алексу понятными схемами, диски, книги и журналы. Над столом висели полки с книгами. Чего там только не было! "Интервью с вампиром" и "Вампир Лестат" мирно соседствовали с "Оно" и "Зеленой милей", бок обок стояли "На игле" и "Дракула", По, словно хороший друг, придвинулся своим черным переплетом к биографии Кортни Лав. "Коллекция трупов", "Кладбище домашних животных", "Сияние", "Кристина", "Лангоньеры", "Девочка, которая любила Тома Гордона", "Нужные вещи", в общем, Стивен Кинг во всех своих проявлениях. Ирвин Уэлш с его великолепными "На игле", "Порно", "Экстази" и "Эйсид Хаусом". Вся Райс, хоть Алекс и не был особым ее почитателем из-за некоторой нелюбви к описанию прошлых веков и далеких исторических эпох. Да и "Дракула" стоял на его полке лишь из-за уважения Алекса к классику-Стокеру. А вот старину По Алекс любил, нравился ему "Колодец и маятник", впрочем, как и другие его вещи. Были так же и какие-то малоизвестные работы каких-то самоучек-писателей в мягком переплете, которые печатались на домашнем печатном станке и издавались малым тиражом, распространявшимся через руки. Стояли и литературного толка журналы такие, как "Blood world", "Некрономикон", "Дети крови", "Вампирские записки" и многие другие самиздаты, посвященные творчеству помешанных на вампирах готов. Но главным достоянием его коллекции были книги Поппи Брайт. У Алекса было все и даже на нескольких языках, но любимой его вещью были нетленные "Потерянные души". Эта книга была для него сродни библии, и Алекс повсюду таскал ее в своем рюкзаке, а приходя домой, любовно ставил на полку, будто этак книга была чем-то живым и нуждалась в заботе и любви.
Алекс посмотрел на свою библиотеку и усмехнулся. Он читал все это и думал о вампирах, есть ли они вообще, эти вампиры, а оказалось, что он сам вампир и кому, как не ему, знать какие они? Однако Алекса замучил один вопрос: вампиры пьют кровь, ну или жизни и энергию людей, а как насчет него, почему он не пьет кровь, если он вампир? "И в один прекрасный день они открывают в себе голод", – пронеслись в голове Алекса слова Аркадия Равентона из его любимой книги.
-Значит мой "прекрасный день" еще не настал…- сказал Алекс сам себе.
"Они могут прожить десять, двадцать и даже тридцать лет и ничего не знать о своей природе", – продолжал воображаемы голос Аркадия, сухой как отслаивающаяся от гладкого черепа лишенная жизненных соков кожа.
Алекс невольно поежился. Тридцать лет – это так много! Нет, Алекс не сможет ждать так долго! Хотя, кто знает, когда это случится? Быть может, уже завтра Алекс пойдет на улицу и прикончит кого-то, желая утолить свою жажду, а, может быть, ему будет уже тридцать, когда он узнает, что такое жажда крови. Но сейчас Алексу не было и двадцати, а это означало, что ему, в худшем случае, придется ждать более, чем десять лет, а в его возрасте казалось, что десять лет – это так много.
Но тут Алекс задумался о сущности ожидаемого им события. Ему придется пить кровь, убивать людей. Алекс никогда не делал ничего плохого людям. Да, он ругался со всеми мыслимыми и немыслимыми взрослыми, но он никому не причинял боль, не обидел ни одну зверюшку даже, не говоря уже о людях. Сможет ли он сделать больно человеку? А убить его? И это нужно будет сделать не один раз, это придется делать всегда… если он захочет жить.
Перед глазами встали начертанные его воображением и увиденные в фильмах образы вампиров: смазливый Луи – Бред Питт, красивый белобрысый Лестат – Том Курз, изысканно-простой Арман и старый, похожий, по представлению Алекса на Джека Николсона, Магнус, невероятно-красивая и жестокая Акаша и киношный, немного забавный Мариус, черномазый полувампир Блейд и утонченный и жестокий Фрост, Дракула во всех его многочисленных вариациях, одинаковые и штампованные вампиры из дешевых ужастиков и, конечно же, женственный Зиллах с его зелеными, дурманящими глазами, вечно-юный Никто с крашенными черными волосами, Молоха и Твиг – два громилы-сладкоежки с вечно липкими от шоколада пальцами, печальный и одинокий Кристиан, прекрасные и хрупкие близнецы. Все они, вся их боль и все их трагедии, все невыносимое бремя вечности, вся боль, скапливающаяся веками, все нестерпимое одиночество и все страдания их проклятых и потерянных душ обрушились на Алекса снежной лавиной. Он зажмурил глаза, чтобы отбиться от этих навязчивых образов, но они не исчезли. Все они своими мягкими, ничего не выражающими голосами шептали ему: "Ты тот, кто пьет кровь".
Алекс вобрал в грудь воздуха, сосчитал до десяти и открыл глаза.
-Да, я такой, такой же, как и вы. Да, это моя суть. ЭТО Я.- сказал он спокойно и подошел к столу.
Он достал из нижнего ящика стола маленькую коробочку. Алекс аккуратно, с бережностью и любовью достал из нее завернутое в лист, вырванный из какого-то журнала, лезвие и поднес его к свету, исходившему от лампы на столе. Лезвие блеснуло холодным серебристым светом, словно улыбаясь Алексу.
-Я не боюсь боли.- сказал он, проведя острым металлом по тонкой коже на запястье.
Шрамы были еще свежими, будто тоненькая темно-красная извилистая дорожка на белой карте какой-то неизвестной местности с бледно-синими каналами вен. Алекс медленно, чтобы прочувствовать боль каждой клеточки его тела, провел острием лезвия по прежней ране. Кожа легко разошлась под бездушным острием. Выступили красные капельки.
Алекс подошел к книжной полке и достал лежащую на самом верху коробку из-под обуви. Не долго в ней порывшись, Алекс нашел то, что искал – измятый и засаленный конверт, на котором красивыми буквами был выведен его адрес, конверт, в котором лежало красивое и чувственное письмо, конверт, в котором было красивое и такое родное фото Юэна, отца Алекса.
-Черт!- сказал Алекс, когда кровь начала стекать с руки на пол. Он повернул руку так, чтобы она оставалась на его коже.
Алекс вынул фото Юэна из конверта и поставил на стол, перед собой. Он долго глядел в застывшие, но такие живые глаза, понимая, что эти глаза могу принадлежать только вампиру. В них было столько спокойствия, разбавленного, как в каком-то странном коктейле, толикой печали и спокойствия, заполнявших чашу одиночества, вечного и нестерпимого одиночества вампира.
-За тебя, папа, за твою вечную боль!- сказал Алекс и припал губами к ране.
Сладко-солоноватый густой и теплый вкус окутал его пушистым и мягким одеялом удовольствия. Алекс долго не мог оторваться от ранки, он не чувствовал то, что это была его рука и его кровь, он просто упивался ее сладостью и жизнью, которую она несла в себе по тонким и хрупким трубочкам вен под полупрозрачной кожей. Стук его собственного сердца приятным головокружением отдавался в усталом и воспаленном мозгу Алекса.
-Кровь – это жизнь.- многоголосием отозвались в его сознание образы вампиров.
Алекс впился зубами в свою кожу. Боль, приятная, но острая, как бритва, пронзила его тело, стрелой уносясь от ранки на запястье в каждую часть его тела, пронзая мозг приятным сумасшествием и почти наркотическим опьянением. Зубы все глубже и глубже впивались в тончайшую материю его тела, боль уносила его по течению кровавой реки в далекий и манящий мир вечности, мир нескончаемой смерти и уплывающей вдаль жизни, мир тех, кто пьет кровь.
Но стук в дверь разорвал незримую и тонкую нить ощущений, жестоко вырвал темную магию из вкуса крови на губах, ножом раскроил красную грань между удовольствием и болью. Все вампиры словно растворились в воздухе, не оставив и следа своего пребывания, кроме, разве что свежего шрама на запястье и до мяса продравших кожу следов от зубов Алекса. Острая и неприятная боль молнией ударила в голову. Алекс оторвался от своего запястья и посмотрел на дверь.
Стук не стихал.
-Алекс, открой дверь!- кричала из-за двери мать.
-Черт!- выпалил Алекс, бросив взгляд на дверь,- Что она здесь делает?
Он схватил бандану и быстро намотал ее на руку, чтобы прикрыть рану. Алекс вскочил на ноги и открыл дверь.
-Что здесь происходит?- спросила она.
-Я спал.- сказал Алекс, стараясь сделать заспанное и усталое лицо.
-Под этот шум?!- удивилась мать.
Алекс прислушался. На заднем плане играли Cradle Of Filth и играли, надо признать, не тихо. Но это уже мало волновало Алекса. Его очень разозлила такая формулировка для описания этой музыки, как шум.
-Это такая МУЗЫКА, мама!- сказал он злобно.
-И как под такую МУЗЫКУ можно спать?!- удивилась она.
-Этого не понять человеку, который не может даже просто послушать ее!- сказал Алекс и подошел к музыкальному центру, чтобы без охоты сделать вокал Дэнни чуть тише.
-Что ты хотела?
Мать с непонимание посмотрела на Алекса. Что значит, что она хотела? Она – мать и имеет право приходить к своему сыну в комнату когда пожелает… даже когда тот, думая, что он вампир, в припадке грызет свои руки и пьет свою кровь и даже не смотря на то, что она ему вовсе не мать.
Алекс смотрел на нее уверенно и непоколебимо. Он без труда выдержал ее остервенелый взгляд. Она замялась и сделала несколько неуверенных шагов вперед, совсем небольших шагов, но и их было достаточно, чтобы увидеть, чем занимается ее сын.
-А это еще что такое?!- закричала она, указывая на лезвие и маленькие пятнышки крови на столе, глаза опустились чуть ниже, на обвязанную банданой руку.
-Это не твое дело.- сказал Алекс спокойно и взял лезвие, чтобы убрать его на место, но его смутило пристальное внимание матери к этому занятью, и он лишь завернул его в вырванную страницу "Панк-революции" и положил на стол.
Глаза женщины блеснули ненавистью и призрением. Она вспомнила, в каких нечеловеческих муках она рожала ребенка: она потеряла сознание от невыносимого болевого шока, врачи еле откачали ее, поначалу не надеясь на то, что она выживет. А как они с мужем хотели этого ребенка! Как ждали они его рождения, как ждали первых его слов! И что он сказал, этот маленький ублюдок, что? Не "мама" и не "папа", нет, он сказал другое, слово, которое они старались не говорить при малыше, страшное и плохое для ребенка слово: "смерть". А когда он начал пить и курить, когда этот засранец стал класть на свою семью и ее ценности большой-пребольшой энный орган, что было тогда? Разве она заслужила такое за свои муки? "Лучше бы он умер", – думала мать, глядя на своего сына, и она была не далека от истины. Ее сын умер, но этот мальчик, которого она рожала был действительно ее сыном, был настоящем Мерфи. А этот чужой и далекий от этого среднестатистического семейства мальчик с таким же чужим и далеким для них именем Алекс, которое от чего-то пришло в голову одновременно и врачу, и мистеру и миссис Мерфи, и всем, кто видел новорожденного малыша, этот мальчик был не ее сыном, и он не хотел иметь этих родственных связей не меньше, чем она, он хотел быть со своим папой, настоящим папой, с Юэном, который был его дальним любовником и верным другом.
-Что значит, не мое дело?! Я твоя мать, Алекс, хочешь ты этого или нет!- закричала она.
-Давай называть вещи своими именами, мама, а хочешь ли ты этого?- сказал Алекс, переходя на крик.
Мать застыла в недоразумении, не зная, что сказать. Точнее, она знала. Что сказать, но не знала, стоит ли. Правда была жестока для нее – она не хотела такого сына, как Алекс, и если бы она только могла вернуть назад те годы, то с радостью сделала бы аборт. Другой проблемой было то, что она была не уверена в том, что стоит признавать это перед Алексом. В глубине души она, конечно, знала, что ему не нужен ответ на этот вопрос, потому как он сам его знает, но сказать, что она была бы рада не иметь такого сына, означало полное поражение перед ним.
Молчание, изнурительное и жестокое, повисло в комнате, словно туча, готовая вот-вот разразиться ливнем. Алекс взял фото Юэна и, положив его обратно в конверт, вернул письмо и коробку на свое место.
-Можешь не говорить, если не хочешь, я все равно знаю ответ.- сказал Алекс спокойно и сел на кровать.
-Ты самый ужасный ребенок в мире, Алекс! Почему ты не можешь быть таким, как все дети?- закричала она,- Почему ты красишься, как девчонка, почему не носишь нормальную одежду, почему не можешь нормально ходить в школу? Зачем режешь себе руки и тянешь в себя все, что не попади?
Алекс снова начал злиться и беситься. Его раздражало слово "нормально" в этом его контексте. Он не принимал понятий нормальности и ненормальности, для него вещи, которые мать называла нормальными, были сродни пытки, медленного сумасшествия и долгого несчастья.
-Нормально ходить в школу, нормально одеваться, найти нормальную работу и нормальную жену, нормально получать зарплату и нормально пропивать ее в нормальном боулинг-клубе с нормальными друзьями, а потом приходить домой и абсолютно нормально обзывать свою нормальную жену, потом идти на работу и проводить так каждый день своей нормальной жизни, а под старость лет получать нормальную пенсию и нормально подохнуть от скуки или инфаркта в нормальном возрасте? Делать все так, как делает мой нормальный папочка?!- закричал Алекс. Произнося слово "папочка" он почувствовал укол совести где-то внутри себя, за то, что он называл этим словом чужого и далекого для него человека.
Алекс вздохнул и поглядел на мать. Ему не хотелось продолжать этот разговор, но он не знал, как его закончить. Мать лишь тупо смотрела на него, думая о том, видит ли он в ее глазах раздражение и ненависть.
-Уходи. я хочу побыть один. Этот разговор ни к чему не приведет, так что нет смысла его продолжать.- с казал Алекс спокойно.
-Ты невыносим, Алекс.- сказал она и вышла. Алекс закрыл за ней дверь и прибавил громкость на центре.
Он сдернул бандану с руки и посмотрел на нее: красная корочка по краям и засохшие размазанные пятна крови вперемешку с двумя полукруглыми следами от зубов, окрашенными в красный цвет. Алекс глядел на эту неэстетичную картину с какой-то непонятной гордостью, как на произведение искусства, как на свое творение. И неизвестно, сколько бы он стоял так, разглядывая руку, если бы не внезапная тишина.
Пластинка закончилась, и Алекс подошел к полки с дисками, чтобы включить что-то еще. Он долго глядел на нее, но остановил свой выбор на London After Midnight. Алекс вынул один диск, вставил другой, и мурлычущий голос Шона Бреннана растекся по комнате. В голове тут же всплыл образ Юэна, его утонченные черты и красота андрогина. Да, как же клево иметь такого отца! Это не старый педофил-маньяк, как Майка. Семейство же у него было! Флорофилка-мать и педофил-отец. Но мать Майка была милейшей женщиной, чего никак не скажешь о папочке. Он тянул свой пожизненный срок за изнасилование маленького мальчика в федеральной тюрьме, чему было несказанно радо все его семейство. Милый и тихий секретарь, он изуродовал ребенка так, что у его матери едва не случился инфаркт. Майк и сам едва не стал жертвой своего папочки, но копы вовремя узнали в скромном и стеснительном молодом человеке с немного косоватыми глазами жестокого извращенца. Тогда Майку не было и пяти лет, поэтому он узнал об этой истории лишь когда подрос. Его мать говорила сыну, что отец умер, считая, что это лучше, чем рассказывать о том, что папа сидит вы тюрьме за изнасилование и педофилию.
Но у Алекса был другой отец, хороший отец. Конечно, Алекс не знал его, но он был уверен, что Юэн хороший отец. Он будет заботиться об Алексе, он будет его любить, по-настоящему любить, а Фрида, возможно, заменит ему маму, которую он никогда больше не увидит. Может быть, Юэн покажет Алексу фото его матери, расскажет о ней.
Алекс упал на кровать и закрыл глаза. Его мысли растекались и путались. Он так хотел побыть один, но его родительнице вдруг чего-то приспичило приехать домой. Это было так обидно. И вкус крови теперь перестал быть магическим и манящим.
Алекс встал и взял со стола лезвие. Он не будет пить кровь, что за вампир такой, который пьет свою кровь, он просто оставит на своем теле еще несколько памятных следов его смертной жизни. таких памятников было не его руках немало: множество розовато-белых полосачек, которые с каждой новой полосочкой становятся все длиннее и длиннее, от запястья и до локтя на правой руке; надпись "bullshit", вырезанная маленькими, прямыми и угловатыми буквами на тыльной стороне левой руки, беспорядочные порезы на обоих руках в разных местах и большой порез вокруг кисти руки левой, словно браслетом оплетающий ее. Алекс подумал, что нужно бы сделать такой же на правой.
Он аккуратно, чтобы было ровно, и медленно сделал разрез на венах, перехватив лезвие поудобней, продолжил резать сбоку, затем повернул руку тыльной стороной и довел круг до конца. Алекс молча смотрел, как кровь стекает по руке, капая на кровать.
Вообще Алекс никогда не резал себя от нечего делать, обычно это было лекарство от душевной боли, но сейчас, понимая, что впереди его ждет вечность, Алекс хотел как-то попользоваться тем, что пока он это может, не опасаясь того, что через час шрам сотрется и кожа станет гладкой и целой. Он знал, что вампиры могут регенерировать, понимал, что иначе бы они не могли бы быть молодыми вечно, поэтому он не опасался за шрамы.
Алекс вдруг почувствовал что-то, похожее на прилив в море, что-то, что заставляло биться сердце, что-то, разрывающее его изнутри своей настойчивостью. Вдохновение. Он встал и взял гитару. Лежавшую рядом с кроватью, выключил музыку, голос Шона словно сорвался и затих, и сел с гитарой на край кровати. Музыка полилась сама собой, пальцы побежали по струнам, в голове закружились какие-то слова. Алекс вскочил с кровати, чтобы записать все, что рождалось в его голове. Музыка и текст сами рождались в голове, будто приходя извне. И через пять минут Алекс уже держал в руках измятый лист, который первым попался под руку, на котором была написана новая песня. "Предчувствие смерти" – так Алекс назвал свою песню. Он взял гитару и положил лист перед собой. Руки дрожали. Алекс вспомнил, как давно он ничего не писал. Он забыл даже, какая песня была последней.
Красивые и такие совершенно-идеальные музыканты и актеры смотрели на него с плакатов в молчаливом одобрении, будто ожидая выступления Алекса. Брендон Ли задумчиво склонив голову, вслушивался в тишину, ловя каждый звук. Шон Бреннан решительно и прямо смотрел на Алекса, готовясь вынести свой вердикт его новой песни. Тило Вульф был погружен в раздумья, глядя на Алекса сквозь пелену мыслей. Пит Стил прибывал в какой-то одному ему понятной, таинственной стране, опустив на колени свою голову. Со странной и доброжелательной улыбкой смотрел на Алекса Мартин Гор, обнимаясь с таким же радостным Дейвом и Энди, лишь Алан был как-то печален и невесел. Мрачно улыбался красавец Джонни Депп, пьяня и сводя с ума своей улыбкой. Исподлобья смотрели разъяренные глаза Джека Николсона, изображающего сумасшедшего смотрителя отеля из "Сияния". Жутко и прямо таращился на него и Дэвид Линч, запуская в мысли Алекса своих тараканов. Очаровывала и манила жутковатая улыбка Кристины Ричи. Мадонна с вызовом и усмешкой закатывала глаза, кривя свои красивые губы. Белокурые ангелы Apocalyptica обнимали свои виолончели, будто страстных любовниц, наклонив головы и скрыв их в белом водопаде волос. Скалил зубы Джеймс Хетфилд, встав рядом с Ларсом Ульрихом. Bauhaus были какими-то задумчивыми и спокойными. Cradle Of Firth манили в свой мир ужаса и крови. Обольстительно улыбался и худощавый мальчик, которого Алекс увидел впервые в шоу "Вива ля Бам", и который пел в группе HIM.
Алексу казалось, что на него смотрят сотни глаз всех вместе взятых зрителей этих исполнителей и актеров. Пальцы легонько коснулись струн, голос задрожал, и комнату наполнило неровное звучание музыки.
Алекс будто улетал в другой мир, его качало на волнах эйфории, смешанной с усталостью и болью, но болью приятной и мягкой. Его голос все увереннее и увереннее поднимался над тишиной комнаты, взмывая птицей к потолку, украшенному звездами и листьями, как в комнате Духа из "Потерянных душ". Разрываясь бомбой, голос Алекса рассыпался по комнате серебренным дождем, капающим с неба, осыпая прохладными каплями все вокруг.
Я не боюсь умереть, ведь смерть – это легкая дрожь.
Я не боюсь умереть, ведь смерть – это утренний дождь.
Я не боюсь умереть, я знаю, меня ты поймешь,
Я не боюсь умереть, от смерти и ты не уйдешь.
Последний аккорд, и голос Алекса сорвался на визгливый хрип – так громко он пел. Закончив, он посмотрел на листок с текстом – нужно показать его остальным. Алекс встал с кровати и принялся собираться: одеваться, краситься, причесывать. Мама пришла домой и он теперь не видел смысла в том, чтобы оставаться здесь. Тонкий микромир взаимосвязи между ним и его комнатой был разрушен и ему хотелось вновь покинуть это чужое место, этот чужой дом и уйти в свой мир, к друзьям и выпивке, к неизвестности и их общему далекому чувству потерянности и ненужности, объединявшему их.
29
Знакомство
Ну вот все вроде и утихает, я имею ввиду то, что здесь происходит, в этой дыре. Я знаю, что это затишье перед бурей, но это все-таки затишье. Это лучше, чем сама буря.
Алекс многое пережил и теперь ему как раз это и нужно – забыть о прошлом и не думать о будущем. Томми, кажется, замутил с этой девушкой, Кристиной, Майк вроде бы успокоился, к героину его не тянет по крайней мере, Тифф тоже вроде бы как-то полегче стало. Только Ронни меня беспокоит. Ее эти истерики, глюки какие-то там – это все фигово. Как бы она не сделала чего… но похоже, что эта история с Алексом всех как-то взбодрила и оживила, так что, может быть, и Ронетта придет в себя.
Со мной же все, как и раньше. Ничего не меняется. И я не меняюсь. Ну разве что взрослею чуток, но это не важно, ведь я все тот же, что и раньше. И это хорошо – не хочу я меняться. Мне не хочется становиться жестоким циником, как многие взрослые люди в этом городе, да и в любом другом тоже. А сейчас мне хочется просто напиться и забыться. Может стоит пойти в какой-нибудь бар и убухаться пивом? Нет, во-первых, не так-то я и люблю это пиво, чтобы его так хлестать, а во-вторых – денег нет. Но последнее всегда можно исправить.
Легко. Нужна только гитара.
И мне, собственно никто и не мешает. Сегодня чудесный денек и я, пожалуй, посвящу честному заработку хотя бы несколько часиков. Нужно только взять гитару, а она у Алана.
Алан – хороший парень. Не знаю, почему с ним никто не общается. Почему-то все его считают психом, и, возможно, псих он и есть, но все мы психи в какой-то мере. А Алан… ну да, парень с прибабахом, но это не тот прибабах из-за которого лично я бы стал переживать. Конечно, парень провел год в психушке, и его диагноз не был особо приятным, да, он там кого-то видел, каких-то там чертей или сатану, но хотел бы я посмотреть на любого другого человека, которого приучали к косякам чуть ли не с пеленок. То, что родители Алана курили травку – это полбеды, проблема в том, что они щедро обкуривали сына "паровозиком", а потом, когда ребенок смог держать косяк самостоятельно и научился затягиваться и курить – ему стали давать косяки в школу вместо завтраков. Интересно было бы посмотреть на любого, кто рос в такой семейке и вырос здоровым на башку. Но фишка в том, что когда мальчику было всего-то одиннадцать лет, мамаша и папаша, укурившись, разбились на мотоцикле, и осиротевшего ребенка отдали набожной и без пяти минут святой бабушке. Старая праведница чуть не разорвала в клочья малыша, когда тот попросил "дымящую штуку". Что поделаешь – родители ребенка были хиппо-панковского пошиба и им было посрать на то, что они приучили малыша к такой "каке". А бабуля просто не поняла этого, свалив все грехи своего сына и его жены на глупого малыша и колотила ребеночка по несколько раз на дню. Когда это дитя анархии оказалось в таких прямо-таки тюремных условиях, крышу у мальчишки и снесло. Сначала бабка пыталась изгнать из него сатанинский дух, потом просто вела с ним страшнейшую борьбу, а когда Алану исполнилось четырнадцать, шарики задвинулись за ролики с концами. Ему стало казаться, что его преследует какая-то там нечисть, пытаясь забрать себе его грязную душу. С диагнозом "маниакального преследования" его в дурку и увезли.
Но сейчас Алан был относительно здоров, не считая неизлечимой раны от утраты родителей, психологических травм, полученных от бабки и психиатров, и конечно же никогда не сгладящихся шрамов от ремня старой католички на его спине.
И именно у Алана я сейчас и живу. Когда старая бабка умерла, дом достался ему, и Алан, не имея ни работы, ни жилья, конечно, просто не смог от него отказаться. Жилище, конечно, не было особо уж шикарным – старая женщина следила за этой развалюхой как могла, но годы взяли свое. Дому было лет этак сорок-пятьдесят, а может и больше, но едва ли такая лачуга бы столько вынесла. Доски, из которых без особого изящества и красоты был сколочен дом, прогнили, а когда-то белая краска облупилась от дождей и ветра. Окна закрыты неплотными ставнями, из которых местами вывалились доски. Небольшая веранда завалена хламом так, что за ним не видно ни кресел, ни столика, за которым в годы молодости сидела бабка Алана со своими подругами и пила сладкий чай. Крыльцо – это вообще отдельная тем для разговора. Чтобы пройти по нему, не провалившись через сгнивший пол, подняться, не оступившись на кривых ступеньках, нужно иметь немало сноровки и умения, а, кроме того, знать куда ни в коем случае наступать не стоит.
Внутреннее убранство, если этот хлев можно назвать убранством, еще хуже чем фасад дома. Всей мебели, дай Бог, лет тридцать, а то и больше, и вид у нее явно непотребный. Просевшие диваны, кресла-ловушки (Алан называет их так, потому что, сидя на них никогда не знаешь, в какую часть твоей задницы выстрелит внезапно выскочившая пружина), старые и местами разбухшие от влаги деревянные столики, неудобные и скрипучие кровати, выцветшие ковры и уделанные в жопу, бывшие когда-то желтыми шторы, одним словом – непролазная задница и унылая дыра.
Однако Алану не приходилось выбирать, по крайней мере, выбор между улицей и этим домом он не рассматривал как выбор, и после смерти бабки он остался здесь.
Сейчас нужно сходить к нему и взять гитару, а потом – в парк.
Погода просто великолепная и я иду по улице, глядя вокруг. Вот пошел старый хрыч, который когда-то был шерифом. Да, рожа у него, скажу я! И ужасные, злые, маленькие и острые глазенки. Никогда он не был красавцем, даже сочные краски юности смотрелись на его лице кричаще-резкими, всегда у этого типа была жутчайшая рожа. Конечно, я не видел его молодым самолично, но зато приходилось встречаться с его фотками в полицейском участке. Пару раз меня туда забирали за бродяжничество, и вот, когда я у них сидел, то видел его на доске почета. Типа, черт знает сколько лет в полиции. Самое смешное, что его все всегда не любили, но безропотно уважали, боясь оскорбить его святое достоинство. Смешно это, я вот всегда его не любил и даже не думал уважать. Он был тем еще гадом: когда в городе царил наркотический рай, он подмазывался к наркоторговцам, чтобы те давали ему часть прибыли в обмен на то, что он не будет их трогать. Шериф отгрохал на эти бабки неслабый домик в центре города. Наркобизнес работал по такой хитрой системе, что он был в то время, когда казалось, что его нет. Создалась иллюзия мира и порядка, так, будто бы и не было никогда никаких наркотиков, никакой травы у маленьких детишек, не было ужасных смертей и кровавых разборок одних группировок с другими, и эта иллюзия сохранилась и сейчас. Но обратная ее сторона совсем не такая. Она – это дети, которые умирают от передоза, не умея обращаться с наркотиками. Она – это СПИД, который разрушает жизнь каждому второму наркоману города. Она – это родители, приносящие на могилы так и не выросших детей, букеты с цветами. Она – это такие, как Ронни, такие как, Майк, такие, как Курт и такие, как Клод. Старый шериф давно уже на пенсии, но дело его, как говорится, живет и приносит каждый день свои отравленные плоды.
А вот пошла эта сухенькая старушка с полу облысевшим пучком волос на голове, кривой спиной, мозолистыми и кривыми руками, острыми и режущими глазами, которая когда-то преподавала в школе математику. Тоже мерзкая дамочка. То, как она до последнего мучила детей, было просто ужасно! Она вышла на пенсию всего лишь год назад, потому что когда я жил здесь до этого, она еще работала. Может быть, чуть больше или чуть меньше года, не суть важно. Три или даже четыре, а может и все пять, поколений учеников на ее совести. Множество изломанных судеб, затравленных детей, нервозных девочек и забитых мальчиков, униженных и оскорбленных, как сказал бы, наверное, Достоевский. Из ее учеников выросли и такие отмороженные подонки, как Клод, и такие изувеченные романтики, как Алекс. Но и тому, и другому, в принципе, повезло – старая карга вышла на пенсию раньше, чем они успели отучиться до конца. Но Алекс, мне кажется, до сих пор помнит это унижение. Когда маленького мальчика, который едва еще знает свой класс, называют голубым – это очень больно. Нет, Алекс всегда был похож на такового и временами он говорил, что таковой он и есть, но тогда он был совсем ребенком! Так она его до пенсии и называла голубым, ну или педиком. Причем эта старая маразматичка называла его так при всем классе. Для нее сказать: "Педик, к доске!" – было равносильно тому, чтобы сказать: "Алекс, к доске!". Но Алексом она его почти не называла, если и не педиком или голубым, то тогда по фамилии.
Самое страшное в этой старой дуре было то, что никто не знал на нее управы. Ее даже директор боялся. Так все и ждали, когда она на пенсию уйдет.
А вот идет эта рыжеволосая красавица, с которой у Алекса любовь. Я ее раньше не видел, но она и в правду красива, очень красива. Рыжие волосы волнистым каскадом спадают на изящные плечи, молочно-матовая кожа, как у фарфоровой куколки, миниатюрная и утонченная фигура богини, чувственные красные губы, удивительные и как будто бы живущие отдельно от нее, пустые глаза. Наверное, смертным не дана такая красота. И она чертами лица неуловимо похожа на Алекса. Что-то в ней есть общего с ним, ну это и не удивительно, она же его тетя. Но это слово, тетя, никак не лепится к такой красотке, которая, кажется, не многим старше своего племянника. Фрида идет мне навстречу, но что хуже, когда она подходит ко мне, она не идет дальше, она останавливается.
-Привет!- улыбается она.
-Здравствуй.- отвечаю я смущенно.
-Ты, если не ошибаюсь, друг Алекса?- спрашивает она, продолжая улыбаться какой-то немного кровожадной улыбкой.
-Да,- соглашаюсь я. Мне хочется спросить: "А ты его тетя?" – но детская молодость на ее белоснежном лице затыкает мне рот.
Фрида аккуратно берет меня за руку. Ее руки холодные, как лед. Пальцы изящны и красивы, но что-то подсказывает мне, что она нервничает, хотя руки ее не дрожат. Длинные и заостренные ногти нежно проводят по линиям жизни на моей ладони. Мне бы не хотелось, чтобы такая девушка предсказывала мне судьбу, девушка, которой вполне под силу изменить ее, какой бы она ни была, вонзив в мою шею парочку острых клыков. Но Фрида улыбается на удивление доброй улыбкой. Страх, накативший волной, отступает, и его сменяет любопытство. Мне так давно хотелось знать, что может ждать меня в этой жизни. Впрочем, я буду рад знать это, даже если мой путь будет настолько мал, что мне не придется надеяться ни на что, кроме смерти.
-У тебя впереди долгая жизнь. Я не знаю, насколько хорошая или плохая. Разная жизнь. Тебе многое предстоит еще узнать, многое сделать. Но что тебя ждет я не знаю. У тебя, по большому счету, нет судьбы, нет никаких путей. Но это потому, что у тебя нет мечты. Найди свою мечту и ты найдешь свою жизнь.- сказала она, приподняв голову и посмотрев мне в глаза.
Это здорово, конечно, это здорово, что нет там никакой смерти и боли, но от куда она все это знает? Фрида смотрит на меня и улыбается. Недобро как то улыбается.
-Спасибо.- отчего-то говорю я. Сам не знаю, зачем.
-Ладно, мне пора идти.- улыбается она и уходит.
Не могу сказать, что расстроен этим. От этой девушки мурашки по коже, жуть просто. Но мне надо идти дальше, мне нужна гитара и деньги.
Вот я и дома. Здесь как всегда беспорядок, как и должно быть. Здесь уютно, когда здесь беспорядок, так намного лучше. На столе валяются грязные носки, которые давно пора постирать, а лучше даже выкинуть. Но они здесь, как и раньше, как и много времени назад. Алана нет дома, он, наверное, как и всегда сидит в своем кружке, где собираются такие же, как он, психи и нервные. Люди, которые тоже немного больны на голову. Люди, у которых тоже были какие-то травмы, травмы детства, отложившие жуткий отпечаток на их жизнь. Ну да ладно, все это ужасно, но сейчас я просто пришел взять гитару и уйти. Больше ничего. Это я и делаю. Моя гитара лежит на столе среди носков, одежды и чего-то еще, не важно чего, хотя, конечно картинка очень и очень необычная! И одежда, и еда, и какие-то журналы… да ладно, все фигня.
Я беру гитару и одеваю свою ковбойскую шляпу – ее можно будет положить рядом для денег – и уходу. Нужно еще найти себе хорошее местечко. Погода сегодня вполне даже хорошая – солнце светит ярко, но не назойливо, на улице тепло, но не жарко. Отличная погода и хороший весенний денек. То что надо, чтобы наскрести себе на скромный обед в Макдоналдсе.
Я иду по парку и выбираю себе пустующую лавочку в жидкой тени ивы. Народу в парке немного, но через часик-полтора его будет больше, а пока хватит и тех, кто есть. Но нужно начать петь и начать нужно с чего-то общеизвестного и всеми любимого. Нет, гимн я петь не буду, кроме того, не все в городе поддерживают политику правящей партии, а есть и ярые ее противники, так что гимн – это слишком политично. Что? Песню из известного кинофильма или мультика, которую наверняка знают все? "Титаник" – ну уж нет, увольте, я не могу петь голосом Селин Дион! Что тогда? Я бы и рад спеть "Forsaken" из "Королевы проклятых", но боюсь, что эта песня несколько не в формате всеми любимых, может быть на встрече готов, но не здесь. Что тогда? Эх, ладно, самое оно затянуть нетленный хит Элтона Джона из "Короля льва", уж этот-то хитец все знают, да и он не вызывает у людей такой ярой ненависти, как может вызывать "My Heart Will Go On". Только вот голос мой совсем для этого не подходит, но публику надо развлекать тем, что ей нравится, не важно, как ты поешь, важно что. Ну что ж, прочистив горло, я начинаю петь. Кто-то с соседней лавочки оборачивается ко мне, прохожие останавливаются и смотрят заинтересованным взглядом. Они никуда не уходят, а стоят и слушают. Ну, уже хорошо, значит не так паршиво я пою! Правда я порезался на днях, когда открывал пиво, и играть на гитаре несколько проблематично, но это мелочи.
С горем пополам и с первым заработком я заканчиваю песню. Так, что мне спеть еще? Думай, приятель, и думай быстрее, а то твои слушатели от тебя свалят! Сейчас спою им что-нибудь из The Beatles – это классика. Да, спою "Yesterday", это всегда беспроигрышный вариант. Только правда, обычно я пою ее когда мое положение граничит с критическим и риск остаться без денег становится неприлично высоким. Почему-то именно эту песню я пою как-то так с особым каким-то чувством, что обычно она всегда меня выручает. Ну да ладно, "Yesterday" не стыдно и два раза спеть, кроме того, я уверен, что никто не будет слушать весь мой импровизированный концерт от начала и до конца, так что никто и не заметит, если я повторюсь.
Какая-то милая девушка остановилась и смотрит. Ну, милая, пожалуй, не самое хорошее определение для такой девушки. Панкушка и судя по виду, с немалым стажем. Красивая девушка. У нее красные волосы совершенно разной длинны, как будто, а скорее всего, так оно и было, их отрезали от балды и без зеркала, а возможно даже по пьяни или под травкой. Глаза, пронзительно-голубые, густо подведены черным. Бровь проколота, нос и губа – тоже. На шее куча всяких украшений, какие-то амулеты вуду, значок анархии, анк (очевидно она тяготеет к готике) и черт знает что еще. Руки чуть ли не до локтей покрыты феничками. На ней широкая белая футболка, заляпанная разноцветной краской, выцветшие и разорванные во всех возможных и невозможных местах, протертые джинсы и грязные кеды. Она широко и добродушно улыбается мне. Я тоже улыбаюсь, и от этого грустная и лирическая песня Джона становится какой-то романтически-оптимистичной. Я заканчиваю, но начинать петь новую песню мне что-то мешает, и я даже знаю что. Два ледово-голубых глаза с любопытством и симпатией смотрят на меня, изучают и разглядывают. Наконец их обладательница подходит ко мне и протягивает маленькую ручку с короткими и накрашенными черным лаком, который, правда, малость пооблупился, ногтями и тоненьким, но как будто бы пухловатыми пальчиками.
-Фиби.
Она мило улыбается. Я протягиваю ей руку и замираю, думая, что лучше сделать – изобразить джентльмена и поцеловать ей ручку или по-дружески пожать. Но мимолетный взгляд на ее футболку, которая украшена не только краской, но и какими-то мелкими надписями, где красовалось емкое "мужики – козлы, феминизм навсегда", решил сам собой этот вопрос. Думаю, что рукопожатия вполне хватит.
Я представился. На лице Фиби тут же мелькнула какая-то безотчетная радость.
-Так это ты! Я много о тебе наслышана! Круто, чувак!- радостно кричит Фиби, она похожа на маленькую девочку, которая наивно радуется ярким краскам рисованной жизни.
-Странно, что я раньше тебя не видел, ты что, не местная?- удивляюсь я.
Это и правда странно. Так или иначе, я знаю всех ребятишек в этом городе, которых занесло на дорогу панка, готики, металла или хиппи. Фиби же я никогда не видел.
-Я из соседнего городка, знаешь, дыра, которую называют Новым Городом, ну, типа, где строят своего рода элитные дома для местных. Не смотри так, я там не живу, мой отец приехал туда работать на стройке. А вообще я из Нью-Джерси.
Интересно, зачем человеку, живущему в Нью-Джерси ехать на работу в строящейся пригород Дункана? Неужели нельзя найти работу там? Я читаю по ее глазам, что у них проблемы. Большие и серьезные проблемы. В ее глазах как будто бы стояли ледники, ледники, в которых были заморожены все ее чувства, вся ее короткая и никчемная жизнь, весь ее маленький и хрупкий мирок. Она не хотела ехать в Дункан, ровно так же, как не хотел этого ее отец, но их загнала сюда не необходимость в работе, а необходимость в том, чтобы просто покинуть Нью-Джерси, необходимость с лицом ее матери. Много всего было мешано в этих глазах: и невыносимая боль, и жгучая ненависть, и беспомощная злость, и резкая, почти болезненная, разочарованность во всем на свете, презрение, раздражение, горечь. Я видел картину ее жизни, как какой-то фильм в кинотеатре. Ее детство, ее юность, ее зрелость и старость. Все было четко и ясно, никаких альтернатив, потому что она сама знала, что так и будет. И ее беспомощность перед лицом судьбы, которая сыграла с ней жестокую и несправедливую шутку, пугала меня. Фиби не ходила к гадалкам, не видела вещих снов, которые бы рассказывали ей о ее неприглядном будущем – она сама придумала его таким и просто жила по этому сценарию, смирившись с этим. Меня пугало это и то, насколько внутренне ее состояние отличалось от внешнего, ведь со стороны Фиби выглядела жизнерадостной и беззаботной, но душа ее была скована кандалами придуманной ею же реальности.
-А я из Мира. Живу везде, где представляется возможность, гуляю по свету и ищу приключений на свою задницу.- улыбаюсь я. Она засмеялась и села рябом со мною.
-Можно составить тебе компанию?
-Конечно, если хочешь.- доброжелательно говорю я и предлагаю ей сигарету, она соглашается,- А от куда ты меня знаешь?
-Ну, знаешь парня, Курт, мы с ним дружим и он мне много рассказывал о тебе. Он часто ездит в Нью-Джерси, у него там родственники какие-то, а сейчас вот я сюда приехала. Кстати, ты не видел Курта?
Что-то екнуло в груди, когда она это сказала. Совсем мне что-то не хочется ей говорить о том, что Курт умер, но боюсь, что не смогу скрыть этого от Фиби. Странно, что он не рассказывал нам о Фиби, может быть, она была его любовницей? Я смотрю в глаза Фиби, которые вдруг наполняются слезами. Видимо мои глаза сказали все за меня, и она поняла, что Курта больше нет. Но они не были любовниками. Никогда. Но они были друзьями.
-Фиби. –я хочу сказать ей что-то ободрительное, но не знаю что.
-Почему? Что случилось?- плачет она.
-Это долгая история, Фиби. Мне тоже очень жаль. Я знаю, что это звучит сухо и банально, но это так. Всем его не хватает. Курта многие любили.- я пытаюсь остановить свои слезы, но мне это не удается.
Фиби кладет голову мне на плечо и закрывает глаза. Она дрожит. Похоже, единственное, что могло хоть как-то изменить темный маршрут ее жизни, ушло в никуда и теперь ее жизнь лишилась последнего смысла… или есть еще что-то?
-Послушай, а давно это случилось?
-Не знаю, я, если честно, не слежу за временем. Возможно прошел уже целый год, но все так же больно, как вчера. Но он был первым.- я не знаю, зачем я говорю это, не знаю, зачем этой чужой девушке знать о том, что произошло несколько смертей, что все так, как есть, но от чего-то я ей это говорю. Может мне просто тоже нужно чье-то плечо, нужен кто-то, кому я могу поведать о своих проблемах, о своей боли и своих страданиях?
-Блин, ну какого черта все так плохо? Я думала, что Курт будет здесь, рядом со мной, что я смогу найти в нем хотя бы малую часть спасения от своего обезумевшего одиночества, но оказалось, что его теперь будет еще больше и оно поглотит меня. Блин, зачем мне все это?
Теперь я понимаю зачем ей столько фенечек на руках – они скрывают шрамы от лезвий на запястьях. Я понял это, увидев один большой, проходящий от запястья до локтя, который, естественно, выглядывал из-за многочисленных браслетиков. Она и правда может умереть без Курта, у нее нет никого, кроме ненавидящей и предавшей ее матери и вечно пьющего, не понимающего ее, отца. У нее нет друзей, а если и были, они остались в Нью-Джерси. Мне хочется помочь Фиби, но я не знаю как. Пожалуй стоит познакомить ее с нашей компанией, может быть они ее примут.
Пожалуй стоит это сделать, как раз сегодня все собираются в пиццерии, чтобы посидеть и по****ить за жизнь. Может стоит пригласить ее туда?
-Фиби, слушай, а что ты сегодня делаешь вечером?
Я читаю на ее лице непонимание и удивление. Очевидно она решила, что я назначаю ей свидание, и до меня доходит ужасная мысль – я бы с радостью сделал именно это.
-Ну, в общем-то, ничего, а что?- спрашивает она с каким-то любопытством и оживлением.
-Сегодня в пиццерии собирается компашка, ну, мои друзья и друзья Курта, я хотел предложить тебе сходить с нами, там будет весело.
Фиби явно в замешательстве. Она хочет этого, я это чувствую, но она не знает, готова ли она к этому. Она переживает из-за смерти Курта, что в общем-то, не удивительно, ведь и ей он был дорог, но мое предложение ее заинтересовало.
-Не знаю, я ведь совершенно никого не знаю!- с сомнением говорит она.
-Ну так вот и познакомишься с местной неформальной публикой! Давай же, Фиби, не ломайся, ребята поднимут тебе настроение!
Интересно, а поднимут ли? Алекс с пасмурным видом будет отмахиваться, как от назойливых мух, от всех выпадов по поводу статьи в газете, Ронни будет прибывать то ли в обдолбанном состоянии, то ли в состояние "дайте мне немедленно шприц, и не говорите мне, что это вредно", Тифф будет поддерживать гордое молчание Алекса, а Томми и Майк будут поочередно стараться его из этого состояния вывести. Возможно, Томми будет занят Кристиной, а к Алексу, чего доброго, привяжется эта таинственная Фрида. Да уж, веселье обеспечено! Не знаю, ну, по крайней мере будет одно из двух – либо Фиби разрядит обстановку, и всем будет весело, либо все станут еще мрачнее и моя затея испортит настроение и им, и Фиби.
-Ну, пожалуй, уговорил!
-Хорошо, а ты найдешь пиццерию?
Фиби задумалась и нахмурилась. При этом ее лицо стало каким-то озадаченным и как будто более взрослым. Она посмотрела на часы, затерявшиеся среди браслетов и фенечек.
-А во сколько вы там собираетесь?
-Часиков в 7-8, кто во сколько пригребет…
-Ну,- на ее лице читалось сомнение и смущение, Фиби явно колебалась,- А как ты смотришь на то, чтобы мы тут с тобой потусовались вместе до вечера?
Не могу сказать, что эта идея меня не вдохновляет, но, с другой стороны, все это смахивает на свидание, а я совсем без денег почти, потому что то, что я заработал нельзя считать деньгами и вообще, чем можно угостить девушку на один доллар?
-Не знаю, Фиби, а что мы будем делать?
-Ну, я вполне сносно пою и, если хочешь, могу помочь тебе, если ты, конечно, хочешь…
Что может быть лучше, чем сидеть в парке в теплый весенний день с симпатичной девушкой и петь с ней вместе какие-нибудь песни, да еще и что-то получать за это?
Фиби начинает петь красивым, но немного хрипловатым голосом. Это "Enjoy The Silence" Depeche Mode и я обожаю эту песню. День обещает быть хорошим.
30
В пиццерии
Так и хочется сказать: "Как много нас сегодня набралось". Компашка как никогда большая: пришла Кристина, подружка Томми, Философ притащил какую-то панкушку, не говоря уже о том, что Ронни разговаривает сама с собой, но упорно делает вид что разговаривает с кем-то. Интересно, что эти две новенькие в нашей компании девушки подумают о нас? Эх, думаю, что ничего хорошего…
Философ, похоже, влюбился в эту девушку. Это странно, более чем странно. Сколько я его помню, он никогда ни с кем не встречался! Я вообще сомневался в том, что он может кого-то полюбить, ну, в смысле, не как друга, а как любовника… интересно, а почему я это допускаю? Почему мне кажется, что любить друга он может, а девушку, к примеру, нет? Кто вообще мне дал право судить о том, что он может, а что – нет? Что вообще я знаю о нем? Так или иначе, того, что я знаю, вполне достаточно, чтобы я мог с уверенностью говорить о том, что Философ – замечательный человек, которому можно доверять.
-Выпьем?- предложил Томми,- Давайте выпьем за любовь!
Он целует Кристину в засос. Ну, блин, все счастливы, у всех кто-то есть, ну, или почти у всех… Ронни вот кажется, что у нее их аж двое! Она постоянно называет их ребятами, глядя в сторону то одного из них, то другого. Ну да ладно, у меня есть Фрида, которая, правда, куда-то делась после нашего знакомства, может она знает, что здесь происходит и не хочет лезть ко мне. Хер ее разберет! Ну, по крайней мере, у меня есть Расти, который сидит у пиццерии и ждет, когда нам принесут пиццу, потому что как только ее принесут, я отнесу кусочек и ему.
Тифф тоже одна. Она все-таки однолюбка. Она пыталась найти замену Курту, когда он был жив, но теперь, когда он умер, она поняла, что любит только его. А сейчас же, мне кажется, она вообще перестала что-либо чувствовать. Она как неживая. Всегда молчит, всегда в себе. Поначалу мне казалось, что это она так из депрессии выходит, но сейчас же мне кажется, что она наоборот погружается в нее, просто если раньше она была видна нам, окружающим, то теперь Тиффани переживает ее в себе, а оттого ей, как мне кажется, должно быть еще хуже. Мне страшно признавать это, но я смотрю на Тифф как на покойницу. Если она еще не умерла, то это лишь вопрос времени.
И мне становится страшно от этого.
-Ребята, давайте выпьем!- кричит Ронни. Даже и не знаю, как реагировать на это. Нам она это сказала или своим "ребятам"?
-Эй, Философ, может ты мне представишь своих друзей?- спрашивает эта девушка.
-Ну конечно, извини, что не сделал этого сразу!- сказал Философ.
-Алекс.- протянул руку я.
-Вот эта чудная девушка, которая разговаривает сама с собой – это Ронетта, можно просто Ронни, мрачная девушка которая за весь вечер сказала только два слова: "дерьмо" и "****ец" – это Тиффани, вот тот вот паренек, который обнимается с этой вот девушкой – это Томми, а девушка – Кристина. Этот паренек, который весь вечер ковыряется в своей пустой тарелке – Майк,- сказал Философ,- Ну, ребята, а это Фиби.
-Очень приятно!- улыбнулась Фиби. Теперь я понимаю, что привлекло Философа в этой девушке – ее нечеловеческое обаяние и теплота.
-Мне тоже.- улыбнулся я в ответ.
Фиби смотрит на меня и улыбается. Я не знаю, где и как Философ познакомился с ней, но у нее тоже есть своя боль, свои тайны, свои полчища тараканов в голове, которые пожирают ее истощенный мозг. Философ обнимает ее за плечи какими-то полуродительскими, полулюбовными объятиями. Он, безусловно, привязался к ней, но что-то его останавливает и не позволяет ему быть с ней таким, какой он есть, отдать ей без остатка все те чувства, которые он чувствует. Философ хороший малый, но он совершенно не умеет общаться с девушками, что наводит меня на мысль о том, что у него ее и не было никогда. Философ слишком сильно в себе, он не может раскрыться до конца никому, потому что он просто сам себя не знает. Он не знает своего потенциала, своих возможностей, своих талантов, а то, что ему доступно – всего лишь малая часть. Я верю, что Философ человек очень одаренный, он многое может, ему под силу не только снимать тяжкий груз боли и страданий с чьих-то плеч и перекладывать его на свои, но и массу других вещей. Когда-то давно, когда Курт работал с "Панк-революцией", Философ часто часами сидел рядом с ним и смотрел, как тот пишет статьи, а порой и давал ему дельные советы. Он пишет прекрасные стихи, удивительные песни, великолепно рисует. Все это дано ему, как мне кажется, благодаря тому, что его душа открытая и восприимчивая. Он чувствует каждую веточку на каждом дереве, ощущает малейшие вспышки эмоций в человеке. Его невозможно обмануть, скрыть от него свои чувства. То, что Философ может знать о людях больше, чем они сами о себе знают, скорее его природная чувствительность, чем какой-то сверхъестественный дар. Но и дар этот тоже у него есть, правда он его лишь мучает, а не приносит ему пользу. Но Философ – альтруист, каких мало, и он получает удовольствие от того, что делает приятное другим.
-Интересная у вас компания. Такие все необычные!- говорит Фиби, вертя браслетик на руке.
-Да, интересная. И больная.- улыбается Майк. Похоже, он тоже запал на нее.
-Чем же вы болеете?
-Депрессией. Хронической.- мрачно говорит Ронни.
-Понимаю. У меня тоже.
Ронни фыркнула и пробурчала:
-Не похоже.
-Не суди по внешнему виду. Если человек улыбается, то это вовсе не значит, что у него все хорошо, он просто сильнее тебя и находит в себе силы на это.- говорит Философ, вздыхая.
-Не знаю… я уже не верю в то, что это возможно…- говорит Ронетта, все так же мрачно.
-Если бы ты знала, через что пришлось пройти мне…- начала Фиби, но Ронни ее перебивает.
-Если бы ты знала через что пришлось пройти мне!- сказала Ронни.
-Не надо, девушки! Давайте не будем хвастаться тем, у кого больше душевных ран, это не круто!- встрял Майк.
-Да, давайте не будем, а?- предложил Томми осторожно, как будто его кто-то убить может за эти слова, честное слово.
Фиби улыбается предлагает тост:
-А давайте за знакомство?
Все поднимают свои стаканы с кокой и чокаются. Мило, очень мило и трогательно. Но Ронни как будто и не с нами. Она продолжает говорить с какими-то ребятами и сидит мрачнее тучи. Тифф пробурчав себе под нос что-то вроде "в ****у такую жизнь" тоже чокается, но она тоже мрачновата. Впрочем, сейчас все лучше, чем было до этого. По крайней мере, все как-то в себе все держат, ну, показывают, конечно, что они чувствуют, но все это значит не больше, чем "да, мне херово, и я не скрываю этого, но не смейте трогать меня и спрашивать, почему мне херово". Каждый держит это в себе, показывает это другим, но не предлагает это к обсуждению. И на том спасибо.
-Так от куда ты?- спрашивает Майк.
-Из Нью-Джерси. Но, похоже, что теперь я буду жить здесь.- улыбается Фиби.
-Что, неужели тебе понравилась наша сраная дыра?!- удивляется Тифф. Что ж, даже такая реплика от нее в ее нынешнем состоянии – это лучше, чем ничего.
Фиби смущенно улыбается и опустив взгляд в стакан колы, говорит:
-Ну, я еще не успела познакомиться с городом, но так или иначе, это не зависит от меня и моих желаний.
Философ подливает всем еще колы.
-Дерьмо, а не город…- констатирует Ронни. Я бы соврал, если бы сказал, что не согласен с ней.
-Видала и хуже…- задумчиво говорит Фиби. Зря.
-Ты же еще его не знаешь, как тогда можешь утверждать, что есть дыры хуже, чем эта чертова дыра?- Ронни вскипела.
-Ну, есть такие места, хуже которых просто невозможно представить!- говорит Фиби.
-Да, и это место и есть Дункан! Кроме того, ты никогда не думала, что у тебя слабое воображение?- да уж, Ронетта оживилась, ничего не скажешь.
Фиби немного растерялась. Не знаю, Философ выручит ее или ждет чего-то еще? Ронни ее затопчет так, что от девчонки места живого не останется! Может он решил дать шанс Майку, который к ней, похоже, не ровно дышит, а тот ждет, когда Философ защитит девушку, которую привел. Ну блин, если эти джентльмены не поторопятся, Ронни зажрет Фиби. Надо выручать ее, и я говорю Ронни:
-Наш город не так уж плох, Ронни… в конце концов, здесь у нас есть мы.
Я знаю, что сморозил глупость, но я не мог молчать. Теперь агрессия переключится на меня, я знаю это. Но я Ронетту и не в таких видах видал, так что справлюсь.
-С каких это пор ты полюбил Дункан, Алекс? С чего это вдруг?- я же говорил, она теперь будет меня мочить.
-Я его ненавижу, Ронни, просто хочу сказать, что здесь все мои друзья собрались. И это хорошо.
-Да похоже, что у вас любить родной город считается дурным тоном!- усмехается Фиби. И чего это она полезла в разговор?
-Что-то вроде того, дорогая.- ехидничает Ронни.
-Этот город многим жизнь покалечил. У него дурная история.- говорит Философ, ну слава Богу, он наконец-то очнулся!
-История?! Философ, о чем ты? Причем тут история, когда здесь люди, как мухи мрут! И они мрут сейчас, а не когда-то давно!- ну вот, Ронни теперь и на него наезжает.
-Все беды настоящего кроются в прошедшем. На мертвой земле не растут цветы.- говорит Философ.
Ронни оглядывается в поисках, на кого бы огрызнуться. Она явно не в настроении. Это понятно, но от этого не легче.
-Да ну вас всех в жопу!- говорит она в довершении всего и встает из-за стола,- Я пойду домой!
Философ вскочил со стула и побежал за стремительно уходящей Ронни. Зря он это делает, это не поможет. Только разозлит сильнее. Ронни нужно побыть одной, подумать обо всем, но только вот я не знаю, во что это выльется для нее, и что она надумает.
-Ронни, подожди! Куда ты?- спрашивает он.
-Не твоего ума дело, хочу и ухожу!
-Пожалуйста, Ронни, не уходи! Не надо, чего ты кипятишься?
-Оставь меня, мне просто невесело и я не хочу вам мешать. Все в порядке, я просто в паршивом настроении и хочу уйти. Все хорошо, не парься.
Философ смотрит на нее, пытаясь понять, правду говорит Ронни, или нет. Я слушаю их разговор, хотя мне совсем это не нужно.
-Лекс, да? Из-за него ты такая? Ты все еще его любишь.
-Философ, пожалуйста, отпусти меня. Я сама во всем разберусь.
-Как знаешь.
Ронни уходит, Философ возвращается к нам.
-Ей лучше сейчас побыть одной, без нас.- говорит он.
-Уверен?- спрашивает Фиби. Она, похоже, во всем винит себя.
-Да, все нормально.- врет он. Я-то знаю, что Ронетта вся на нервах.
-Я ее разозлила…- виновато шепчет Фиби,- Мне так стыдно.
-Не надо, Фиби. Ты здесь ни при чем. Ронни очень непростая девчонка. У нее свои тараканы в голове.- говорит Майк.
Он обнимает ее и гладит по голове. Да уж, знакомство! Ронни всех чуть не поубивала от злости, а Майк и Философ, похоже запали на одну и ту же девушку. Хорошо! Блин, час от часу не легче… Вечно так, не одно, так другое.
-Да, Фиби, просто забей. Ей нелегко, у нее много проблем. Постарайся понять Ронни.- сказал Философ. Обошлось без обниманий, слава Богу.
Вечер безнадежно испорчен. Для всех. Не стоило знакомить Фиби с нашей компанией так вот сразу, а как надо было я тоже не знаю. Так что все просто вышло, как вышло, а вернее сказать, снова через жопу. Ничего не поделаешь, иначе у нас просто не бывает.
31
"…Работать?..."
Заначка кончилась. Я имею ввиду и джанк, и деньги. Я понятия не имею, где взять еще. Работать? Нет уж, извините! Пусть негры работают, но не я. Вспоминаю Берроуза в надежде почерпнуть в его творчестве какие-нибудь идеи по добыче продукта, либо бабла на него. Идеи две: пойти к коновалу за рецептом и податься в бухоловы. Несмотря на засилье наркоты в городе, я не знаю ни одного джанки, кроме себя самой. Самое поганое, что я не знаю даже где бы взять деньги хотя бы на дурь. Это дерьмово, очень дерьмово. Дерьмово потому, что у меня уже началась ломка, и потому, что они снова ко мне заваливались. Точнее сказать, они почти не уходят. Раньше Курт не говорил ничего, кроме того, что я должна быть с ним там. Я видела его как бы издалека, но потом, когда они пришли ко мне тогда, когда я только ширнулась, я поняла, что джанк их больше не удерживает. Я не знаю, какая связь между ним и Куртом с Марком, но ее больше нет, связи этой. Они почти не уходят от меня, они почти всегда рядом со мной, всегда и везде. И ни один джанк не поможет мне. Я и спид-бол пробовала, и чистый Эйч, и Эмми, и планом догонялась, и кокосом, и димой, но не могу от них избавиться.
Курт все еще одет в свой похоронный саван, а вот Марк похож даже чем-то на живого. Только его глаза, они как будто бы вырваны. Вместо них две пустые, кровоточащие дыры, глаза он держит в руках на тонких ниточках и крутит их туда-сюда. Не знаю, почему он такой. Я спрашивала его, что у него с глазами, но он не ответил, сказал только, что глаза не нужны для того, чтобы видеть мир таким, какой он есть. Не знаю. Я не знаю всех подробностей его ссоры с Алексом, да мне и срать на это, Марк, как и Курт, мертв и все, что я от него хочу, чтобы он отвалил от меня.
А сейчас мне просто нужен джанк. Не знаю зачем, ведь он не помогает бороться с ними, скорее просто для того, чтобы меня не ломало, а еще для того, чтобы я могла списать на глюк появления Курта и Марка. Я просто скажу себе, что глюкую, и не буду воспринимать это в серьез. Всегда проще сказать, что во всем виновата наркота, чем подвинувшаяся крыша. Джанк – это лучший выход из сложной ситуации. Он уводит от проблемы, а если не уводит, то всегда можешь себе сказать: "Это глюки, забей!".
Есть еще один вариант, но это опасно. Я знаю, что этот негр из африканской лавки выращивает у себя за домом всякие травы. Я не знаю что он там выращивает, какие херовы травы, но меня **** другое: можно ли с****ить у него этих трав. Кроме того, поговаривают, что у него там грибы галлюциногенные растут, не знаю какие. Я не пробовала эти грибы никогда в жизни – да, ебать меня конем, я никогда не ела галлюциногенных грибов, но меня подташнивает от грибов вообще, я ж не Алекс, который это говно может в рот тянуть, как и все эти кишки морские, я не могу, черт подери, жрать грибы, галлюциногенные они там или нет. Но на худой конец могу и ими поживиться, с ними хоть мороки меньше, чем с травой – пади эту шмаль высуши как надо! Я вообще не особо по травке прикалываюсь, так что мне как-то влом столько усилий прилагать к этому делу, а вот грибы, ну, они, конечно гадкие, но они хотя бы глюки дают хорошие, насколько я знаю. Я, правда, и в грибах не секу. Но это ладно. Только вот все равно одной идти на такое дело стремновато. Надо бы партнера найти, а никто не согласится.
Ладно, разберусь. Для начала надо наведаться к этому ниггеру, а там видно будет.
Что беспокоит меня больше всего, так это мои новые старые друзья. Мне безумно даль их обоих, но мне страшно от того, что они откликнулись на эту жалость и пришли ко мне.
Вчера, когда мы сидели в пиццерии, они были со мной. Марк без остановки крутил свои глаза, а Курт постоянно рассказывал какие-то анекдоты. Было так странно, они разговаривали со мной, и казалось, что и остальные их видят. Все было почти как раньше, только вот даже для Курта целлофановый мешок для трупов – это слишком уж экстравагантно, а Марка я привыкла видеть с глазами на лице, а не в руках. я не знаю, что это, но черт подери, мне страшно. Они не делают мне ничего плохого, но они ведь умерли, они не могут быть со мной рядом!
Так хорошо сейчас – их нет, я совсем-совсем одна дома. Папы нет дома, вся мои живые друзья разбрелись по своим комнаткам, а я одна! Это радует, ну, то, что я совсем одна. Иногда одиночество – это не страшное проклятье, а дар божий. Хорошо, что я одна. Ну, или почти одна. Ломает меня так, как будто надвое раскалывает. Ненавижу ломки. Но без них ни один наркоман не обходится. Невозможно всегда быть под кайфом. Иногда бывает и так, что нет ни одной гадости, которую можно было бы вогнать в вену или выкурить. Сейчас же жопа полнейшая, потому что раньше у меня не было проблемы с тем, чтобы найти какие-нибудь колеса у отца. Наша аптечка всегда была полна всякой говноты, иногда, правда, это и была и правда полная говнота, так, что потом было херово до дури. Но и это лучше, чем ничего. А вот сейчас жопа – папаша все таблы и пузырьки с препаратами, которые внутривенно вводятся, спрятал где-то. Ну, он это из-за того, что я на игле сижу, сделал, но все равно же говно.
Был у меня один друган, который в аптеке работал, но он больше мне ничего не дает – его подловили на том, что он препараты толкал на лево, ну, как мне, например. Но это был чумовой чувак! А теперь его еще и на учет копы поставили…
Я чего-то чувствую, что мои друзья уже в пути. Я чувствую их. Нет, я не хочу, не хочу! Но они уже здесь. Курт с кишками и в своем пакете, Марк с глазами. Улыбаются… а мне так страшно от этого.
-Привет, Ронни!- улыбается Курт,- Скучала по нам?
-Ну… типа…- мямлю я.
Глаза Марка болтаются на ниточках, зажатых в окровавленных пальцах. Его губы расплываются в сумасшедшей улыбке. Курт крутит кишку и тоже улыбается.
-Ронни,- шепчут они вместе с каким-то кровожадным рвением.
Мне страшно, страшно, очень страшно…. Мне нужно ширнуться, только ширнуться, чтобы они ушли… только один раз… хотя бы один…
без названия 3
© Copyright: Поппи Кобэйн, 2006
Свидетельство о публикации №206100800040
Свидетельство о публикации №206100800040
Рецензии