без названия 5

46
Муки мстителя
 Ветерок спокойно колыхал деревья. Юэн сидел в парке и смотрел на свои руки. Они были в крови. в крови была и вся его одежда, но она была черной и крови было не видно. Он только что убил человека. Еще раз. Но сам факт был для него безразличен. Его волновало то, кого он убил. Юэн долго думал, как ему убить этого человека. Он долго искал саамы изощренный способ для убийства, он нашел его и долго мучил жертву. Он отрывал ей пальцы, сначала он откусывал их, а потом отрывал оставшиеся куски мяса руками. Так он поступил с одной рукой, на другой же он обламывал пальцы и оставлял их на месте. Он протыкал ему ступни ножом, отрывал ногти на ногах раскаленными щипцами. Юэн знал, что такое настоящая пытка. Он спрашивал его, хочет ли он умереть, он мучил его так долго, пока тот не сказал: "Да", но и тогда Юэн не дал ему умереть.
-За что?- стонал мальчик.
-За то, что ты убил моего сына,- говорил Юэн холодно и беспристрастно.
 Он отрезал ему уши, потом заставил его съесть их, проткнул член раскаленной спицей, спиралью загнув ее вокруг органа. Когда жертва стала слишком громко кричать, Юэн поцеловал его взасос и откусил ему язык. Потом он продолжил пытки. Острым ножом он расчленил его. Но перед тем, как несчастный испустил дух, Юэн вырезал ему глаза.
 Потом, оставив тело в маленьком домике, где и делал все это, Юэн облил все бензином и поджег, забрав с собой лишь глаза убитого, на память. Он стремительно ушел, оставив останки жертвы страдать в огне. Он очень надеялся, что он еще жив и пусть и смутно, но почувствует боль обжигающего его пламени. А потом он пошел в парк и долго плакал, сидя на лавочке. Юэн проплакал всю ночь. Он отдался чувствам, надеясь, что никто не увидит его слабости. И теперь, уже утром, он сидел почти спокойный. Юэн держал в руках газету с некрологом об Алексе. Он вновь и вновь перечитывал статью, но он уже не плакал, хотя здесь его никто не видел. Он знал, что сегодня похороны его сына, но он не пошел на них. Юэн не хотел, чтобы его видели там. Хотя ему хотелось бы знать, какими были друзья Алекса, с кем он общался и как жил.
 Юэн молча смотрел на руки и улыбался тому, что сделал этой ночью. Темная ночь сохранила в себе его тайны. Теперь не осталось ничего в этой жизни, ради чего он мог бы жить. Юэн чувствовал свою жизнь полностью бесполезной, никому не нужной. Почему все умерли? Все, кто был ему дорог? Любимая девушка, сын, его душа, державшаяся в надежде, но потеряв ее, ушедшая совсем? теперь Юэн будет другим. Еще хуже. В нем не осталось жалости, любви. Те. Ради кого в нем жили эти чувства, умерли теперь Юэн будет как никогда жесток. Он будет делать больно всем. Кому только пожелает. Он будет вымещать свою боль на других и никто не посмеет перечить ему и говорить о том, что это негуманно и несправедливо. Для начала он разберется с Фридой. Он покажет этой суке, где ее место, расскажет, что такое боль. Если бы она поторопилась, то Алекс, возможно, был бы жив, а следовательно, во всем ее вина. Убивать ее, он все же не будет, но помучает вдоволь. А если она попытается возразить, Юэн быстро поставит ее на место. дальше – местная больница, в которой не смогли спасти его любимую Карлу. Пожалуй, он не будет искать каждого врача, он просто взорвет ее уедет из города. А еще есть несколько бессмертных дома, которые уже давно действуют ему на нервы. Отныне и навсегда Юэн будет все вопросы решать так. Ему надоело. Больше он не вынесет этого.
 Но, прежде всего, Юэн найдет Фриду и заставит ее рассказать все, что она знает во всех подробностях.

47
Побег
-Скорее, залезайте в машину!- сказал Майк, запрыгивая на водительское сиденье.
 Философ и Томми затащили Алекса в салон на заднее сиденье, Ронни, Тифф и Фиби помогали им. Кое-как они втроем залезли вовнутрь, но места больше не было. Фиби, Ронни и Тифф впихались на одно переднее сиденье, и машина сорвалась с места, оставив позади встревоженное кладбище.
 Лица у всех были перепуганные и бледные. Майк стеклянными глазами смотрел на дорогу. Философ и Томми непонимающе смотрели на Алекса. Алекс же, выкатив глаза с ужасом озирался по сторонам. Девушки смотрели в лобовое стекло на Алекса, так как не могли повернуться назад. Повисла мучительная тишина. Чтобы разрядить ее Ронни сказала Алексу:
-Классно выглядишь!
 Он рассеяно посмотрел на строгий черный костюм, в который он был одет и поднял взгляд на Ронни.
-Ты думаешь?- спросил он тихо.
-Конечно! Похоронный костюм – это так готично!- сказала Ронни и засмеялась нездоровым смехом.
 Все посмотрели на нее с каким-то странным ужасом в глазах. Ронни продолжала смеяться. В конце концов Тифф, которая сидела рядом с ней, пнула ее в бок.
-Господи, я-то думала, это я таблеток наглоталась, а оказывается мы все глючим! Или это твоя очередная шутка, Алекс?
-Ты же сама убеждала нас, что он жив! Разве нет? Ты и наш главный обдолбыш, Философ рассказывали нам о каких-то там призраках и еще какой-то мутатени! Вот вам и пожалуйста!
-Мы, кстати говоря, собирались перед вами извиниться, но, похоже, извиняться придется вам!- сказал Философ.
 Алекс слабо поднял руки и закрыл ими лицо. Он сжался и задрожал.
-Господи, я знал, что не заслуживаю рая, но если бы я знал, что ад – это так страшно, я бы все сделал, чтобы туда не попасть!- сказал он тихо.
-Какой господи, Алекс? Какой рай, какой ад? Ты жив!- сказал Томми, обняв его.
-Но почему?- удивился он.
-А вот это уже у тебя надо спросить,- улыбнулся Философ,- Но я счастлив, что бы это ни было,- сказал он и обнял Алекса.
 Майк оглянулся назад. Он озабочено посмотрел над дорогу и сказал:
-Так, ребята, плохие новости. Хвоста за нами пока нет, но если вы не скажете мне прямо сейчас, куда мы поедем, он обязательно появится.
-Сворачивай на Малую Парковую, 30 дом,- сказал Философ.
 Майк скептически посмотрел на него и вздрогнул.
-Только психа нам еще и не хватало до кучи! Ты сбрендил, Философ!
-Алан не псих,- сказал Философ,- У него нас не будут искать, да и полиции он нас не выдаст.
-Может есть идеи лучше?- спросил Майк с надеждой.
 В ответ ему была тишина.
-Ну, как скажите,- буркнул он себе под нос.
 Машина ехала по кривой дорожке, спотыкаясь на кочках. Майк свернул туда, куда ему сказали и ехал по малолюдным жилым улочкам. Никто не говорил, да и сказать было особо нечего. Все были в шоке. Кто-то от своей правоты, кто-то от правоты других. Алекс же был в шоке от всего, от самого того, что сейчас он вообще может быть в шоке.
-Майк, останови машину, пожалуйста,- прохрипел он.
-Подожди пять минут, мы почти приехали!- сказал Майк.
-Останови или я наблюю тебе в салон!
-Не смей, потерпи еще совсем немного!- сказал Майк.
 Алекс сжался в комок, съежившись, как будто ему было холодно. Майк прибавил скорости, и вскоре машина уже остановилась у дома Алана. Философ и Томми помогли Алексу выйти из нее, и он тут же пристроился блевать в первые же кусты. Кое-как выбрались Ронни, Тифф и Фиби. Алекс встал на корточки около кустов и закашлялся. Его шатнуло, и он чуть не упал, но Философ поймал его.
-Тихо, Лекс, держись, все хорошо,- сказал он, подхватывая его,- Может два пальца в рот? Легче будет.
-Нет, сейчас, подожди,- сказал Алекс и снова закашлялся, а потом и продлевался на кусты.
 Томми посмотрел на Алекса с некоторым удивлением.
-И чем же ты блевал, если в морге тебе прочистили кишки?- спросил он.
-Это, наверное, нитка, которой мне там что-то зашивали,- сказал он тихо.
-Пойдем,- сказал Философ, взяв Алекса за плечи.
 Он постучал в дверь. Все столпились внизу у крыльца, выжидающе глядя.
-Алан, привет, это я,- сказал Философ, когда дверь слегка приоткрылась,- Моим друзьям нужна помощь. Мы могли бы у тебя посидеть какое-то время?
-Конечно, заходите,- сказал Алан.
 Философ позвал жестом ребят, и они поднялись в дом.
-Аккуратно, здесь можно провалиться,- сказал он Майку, чуть не наступившему на одну из ступенек.
 Тот буркнул себе под нос что-то нечленораздельное и пошел дальше. в таких дырах он еще не был. Девушки со страхом переступили порог дома местного шизофреника, которого боялись и ненавидели все в округе, но только мысль о том, что к ним относятся не лучше, утешила их. Алан был молодым человеком двадцати семи лет, одетый в зеленую футболку и синие джинсы, худощавый, болезненный и бледный, со светлыми волосами до плеч. Он был как будто бы прозрачный, настолько светлым и незаметным он был.
-Почему этот парень одет, как покойник?- спросил Алан указывая на Алекса.
-Ну, многие наивно полагали, что так оно и есть,- сказал Философ.
 Алекс со страхом смотрел по сторонам. Он чувствовал себя мертвецом, выскочившим из могилы, но что хуже, он знал, что так и есть. Он видел лица своих друзей, смотревшие на него так, как никогда не смотрели прежде. Он видел их ужас и радость, но он боялся этого. Алекс дрожал и еле стоял на ногах. Философ поддерживал его, обнимая и что-то шепча ему на ухо.
-Все хорошо, Лекс, ты жив и это самое главное. Остальное не имеет значения, все это просто неважно,- говорил он.
-Что это вес значит? Как это все вышло? Какого *** вообще? Боже мой, что же это такое? Я схожу с ума,- сказала Ронни с нотой отчаяния в голосе и упала в обморок.
 Майк и Томми сорвались с места и подбежали к ней. Глаза Алекса наполнились слезами. Философ аккуратно повел его в другую комнату.
-Я принесу воды,- сказал Алан и пошел на кухню.
 Философ завел Алекса в маленькую темную комнатушку и усадил на кровать. Здесь всюду валялись вещи, на стенах висели плакаты, шторы были засаленными и выцветшими. Кровать тихо поскрипывала при малейшем движении тела. Философ сел на корточки у колен Алекса. Он смотрел на него и сжимал его руки в своих. Алекс плакал и капельки его слез скатывались по бледным щекам и падали на руки Философа. Он тихо вздыхал и дрожал, словно осиновый лист. Философ сел рядом и обнял его за плечи. Ему трудно было понять, что чувствует Алекс сейчас, но он знал, что ему нелегко. Он и сам возвратился когда-то из смерти, но с той лишь разницей, что его не вскрывали в морге и хоронить его не успели. Клиническая смерть обняла его своими холодными объятиями и держала в них несколько минут. Три минуты пятьдесят шесть секунд. Врачи думали, что уже не спасут его, но он выжил. Но это были минуты, а Алекс пробыл в таком состоянии несколько часов. Да какой несколько – сутки. И это было страшно, по настоящем страшно.
-Лекс, послушай, пожалуйста, не плач, все хорошо, боже, я был бы счастлив сейчас, если бы не видел твоих слез! Пожалуйста, не надо. Я знаю, что это страшно, я не знаю, каково это, но я знаю, что это несравнимый ни с чем ужас, я даже боюсь представить себе это чувство, но прошу тебя, с этим надо что-то делать. Копы, пресса, родители, ребята – только ты и я знаем почему все так, но,- Философ замялся, он почувствовал, что тоже начинает плакать,- Но мы не можем сказать правду им всем. И Клод, ведь это он сделал, да? Клод мертв. Я не знаю, кто убил его или. Может, если он сам, но почему тогда. Мне кажется, я чувствую, что что-то здесь, кто-то, наверное, Юэн, может быть, я не уверен, я просто не знаю. Я помогу тебе, но для этого мне нужно твоя помощь,- Философ устало вздохнул и посмотрел в глаза Алексу,- Помоги мне, пожалуйста, помоги, а я помогу тебе.
 Алекс посмотрел на него и слабо улыбнулся. Слезы катились по его лицу, теряясь на его бледных губах. Глаза блестели от слез. Он сильнее сжал руку Философа. Алекс почувствовал, что он не один, он на мгновение ощутил себя прежним, живым. И в какую-то секунду слово "покойник" перестало для него быть тождественным с его именем.
-Я люблю тебя, очень-очень люблю!- сказал он, обнял Философа и заплакал.
-Тихо, тихо, все хорошо. Не надо плакать,- успокаивал его Философ, гладя по голове.
 Алекс непрерывно ревел несколько минут, пока, наконец, не успокоился и не посмотрел на Философа красными от слез глазами. Философ улыбнулся и вздохнул.
-Так, надо тебя переодеть. Я боюсь, что тебя сейчас будет весь город искать. В лицо тебя знают, но если они увидят парня в таком колоритном прикидке, то найти тебя им точно не составит труда. Сейчас я что-нибудь из своих шмоток найду и сделаю из тебя совсем другого человека.
 Алекс посмотрел на Философа каким-то несчастным, измученным взглядом, похожим на взгляд голодного котенка, просящего у проходящего мимо человека, немного еды.
-Разе я человек?- спросил он.
-Внешне – да. Внутренне – сомневаюсь. Однако, вопрос в том, кем они воспринимают тебя сейчас.
-Они?
-Пресса, люди, врачи. Отец Ронни самолично вскрывал тебя, что подумает город обо всем этом?
-Господи, что же делать? Я так хочу вернуть все назад, хочу, чтобы все было как раньше! Курт, Марк, еще не такая безумная Ронни и солнце у нас всех над головами. Почему они ушли, почему?! Зачем все так?
 Философ устало вздохнул и посмотрел на Алекса.
-Лекс, жизнь такова, одни находят, другие – теряют. К одним в дом приходит счастье, к другим- смерть. Не мы создали этот мир и не нам устанавливать правила, по которым он должен жить. Если мы их не принимаем, мы вылетаем из игры. Нельзя сломать игру, но можно об нее сломаться, а иногда игра ломает нас, принося в жертву другим игрокам. Жизнь жестока, но если ты не хочешь жить так, ты можешь лишь не жить совсем,- сказал он, обнимая Алекса.
 Алекс положил голову на плечо Философа. Ему было так страшно. он почувствовал насколько безвыходная ситуация, сама жизнь в целом, ее правила. Он не хотел, чтобы было так, но и другого было не дано.
-Почему? Почему судьба или, что там еще нами руководит, приносит в жертву одних, а не других? Почему она за нас решает, как все должно быть?
-Она дает нам что-то, а что-то отнимает по своему усмотрению. У тебя она отобрала друзей, у твоих друзей она отобрала жизнь. Это несправедливо? Возможно, да, но мы не можем изменить ничего. Кроме того, ведь это был их выбор. Тебе же взамен досталась семья, настоящая семья и ее проклятье, которое ты тоже получил. Мы все уйдем, Лекс, ты же останешься. Ты переживешь всех нас, наших детей, если они будут, и Курт с Марком все равно ушли бы от тебя, рано или поздно.
 Философ обнял Алекса крепче и тихо заплакал. Ему самому было страшно от этого всего, но он знал, что выбора нет. Он понимал и разделял боль Алекса, но знал, что менять что-то не в их силах.
-Мне не нужно все это, это бессмертие, этот чертов дар, я просто хочу быть обычным парнем, таким же, как и все, хочу уметь умирать, хочу состариться и сдохнуть! Зачем мне это?
-У тебя это просто есть, хочешь ты того или нет.
 За окном послышалась сирена. Это была полиция. Машина была еще далеко, но она приближалась.
-Черт, тачка Майка! Они ее увидят!- сказал Философ и выбежал из комнаты.
 Он забежал в гостиную, где уже пришедшая в себя Ронни лежала на диване и пила воду.
-Машина, Майк! Что делать?
-Все ок, Философ, не парься! Я уже загнал ее в гараж!- сказал Майк,- Но Алекса все равно надо бы куда-то спрятать!
-Может в повал?- предложил Алан.
-Открывай, я пойду за Алексом.
 Философ забежал в комнату. Вид у него был взволнованный и напуганный.
-Быстрей, пошли, мы спрячем тебя в подвал, чтобы если что, копы не нашли тебя.
 Алекс встал и шатаясь подошел к Философу. Он шел медленно и неуверенно. Философ довел его до кухни, где был спуск в подвал. Дверь в него была рядом с дверью в кухню, но так как дверь в кухню почти всегда была открыта, ее было очень плохо видно.
-Сможешь спуститься сам?- спросил Философ, но увидев состояние Алекса, сказал,- Я помогу, давай!
 С трудом он смог поднять Алекса на руки и донести его до подвала. Алан включил свет. Философ отнес Алекса в самый дальний край подвала.
-Не бойся, я с тобой!- сказал он, накрыв Алекса каким-то пледом.
-Быстрей, кажется, они почти подъехали!- крикнул Алан.
 Шум сирены приближался. Философ выбежал из подвала, они с Аланом закрыли дверь, открыв настежь дверь в кухню, чтобы максимально прикрыть спуск в подвал.
-Вот черт! Нам тоже стоило туда спуститься!- сказал Философ, когда в дверь постучали.
-Уводи всех в комнату, может пронесет,- сказал Алан.
 Философ забежал в комнату и жестом позвал всех за собой. Ронни шатающуюся и едва идущую, Томми и Майк несли на руках. Закрыв всех в самой дальней комнате, Философ спрятался за одной из толстых и массивных штор в зале. Алан открыл дверь. Философ вжался в стену, боясь, что его могут заметить, но он очень хотел услышать, что скажет полиция.
-Здравствуйте, что вы хотели?- спросил Алан, делая вид, что все абсолютно нормально.
-Привет, псих! Здесь не проезжала красная машина-развалюха?- спросил коп.
-Нет, я не видел никакой машины. Только фургон какой-то проезжал часа два назад,- сказал Алан равнодушно.
-Уверен? А тот бродяга, что у тебя тут живет, где он сейчас?
-Я его с утра не видел.
-Точно? Не врешь?
-Нет, что вы? Зачем?
-А куда он ушел?
-Не знаю, он рано утром уходил, я спал еще, он меня разбудил, сказал, что уходит, ну, я сказал, что типа, до свидания, и уснул.
-Ладно, если увидишь красную колымагу или твой сожитель вернется – дай знать, хорошо? А иначе я припомню тебе твою недавнюю травку. Тебе ясно?- сказал коп строго.
-Да, конечно,- сказал Алан,- До свиданья!
-Ага, до встречи!- сказал коп и, сев в машину, уехал.
 Алан захлопнул дверь м облегченно вздохнул. Философ вылез из-за шторы. Он тоже облегченно вздохнул.
-Что за травка, Эл?- спросил он.
-Да так, помнишь мы тут курнули намедни? Пронюхал, мудилка!
-Скорее догадался,- сказал Философ и крикнул,- Ребята, выходите! Пронесло!
 Он пошел на кухню и вывел Алекса. Он шел шатаясь и дрожал в руках Философа.
-Пойдем, тебя надо переодеть. Боюсь, что нам придется смыться отсюда, а в таком виде ты далеко не уйдешь,- сказал Философ.
-Постой, можно тебя на пару слов?- спросила Тифф.
 На ее лице читались смятение, удивление, страх, вина и неловкость. Она опускала голову, стараясь не смотреть в глаза Философу. Он знал, о чем Тифф собралась говорить с ним, поэтому он решил увести Алекса, а потом вернуться к ней. Философ подозвал Майка.
-Можешь Алекса до комнаты довести и посидеть там с ним?
-Конечно,- сказал Майк,- Пойдем, Ал.
 Майк аккуратно перехватил Алекса, который едва стоял на ногах и увел его.
-Философ, послушай, я хотела сказать… извини меня, всех нас извини. Мы не верили тебе, ну, ты сам понимаешь, в такое трудно поверить. Но ты был прав поэтому, пожалуйста, не обижайся на нас,- сказала она робко и обняла его.
-Что ты, Тифф, я и не думал обижаться,- сказал Философ, обнимая Тиффани за плечи.
 
48
Грусть и радость
 Юэн шел по маленьким улочкам Дункана, пытаясь найти в их сплетении и пересечении то место, где жила Фрида. Он не знал, где она жила, но он чувствовал ее присутствие и знал, куда ему стоит идти, а куда – нет. Он не хотел звонить ей, не хотел объяснить ей по телефону что случилось и что им нужно делать теперь. Он хотел найти ее, наорать, возможно, даже избить, а потом подчинить своей воле, как и всегда. Он никогда не любил Фриду, но сейчас он просто ненавидел ее. Юэну хотелось сделать ей больно, очень больно, чем больнее – тем лучше. Он хотел сломать ее физически и эмоционально, хотел порвать на куски ее тело, а потом своими же руками его склеить. Он хотел, чтобы она страдала; страдала, но не умерла. Конечно, Юэн и не мог убить ее, даже если бы захотел, потому как законы их общества гласили, что убийство своих – единственный грех, который может допустить бессмертный. Он сам придумал это правило, после того, как его самого попытались убить. Конечно, Юэн в душе допускал то, что за такое убивать можно и даже нужно, но допустить это применительно к себе он не мог никак. Это было вскоре после того, как умерла Карла, и Юэн тогда был в таком же тяжелом психологическом состоянии, как и сейчас. Но тогда он стал таким впервые. Он совершал первые свои жестокие убийства. Уподобившись жестокому маньяку, он ходил ночью по городу и искал жертв. Он мучил, насиловал, убивал, он заставлял их страдать, он мучил их долго и сильно. Отрывал и отрезал им какие-то части тела, а потом оставлял их гнить на глазах у еще живой жертвы. Он кормил их, останавливал им сильные кровотечения. Юэн хотел чтобы они долго жили в муке. В его пытках люди сходили с ума, превращались в уродцев. Юэн пытал их изощренно и жестоко. Иногда потом он выбрасывал безногое и безрукое тело, изуродованное и искалеченное в людные места. Маньяка искали, но не нашли, не нашли настоящего маньяка. Зато нашли ни в чем не повинного психа, который прожив в плену у Юэна не один месяц, подвинулся головой окончательно. Все то время, которое Юэн совершал эти кровавые убийства, мучил и пытал людей, он внушал ему, что это его рук дело. Он даже давал ему подержать отрубленные конечности, мазал его кровью. Юэн умел внушать. Это было что-то вроде гипноза.
 Психа нашли в обнимку с полумертвой изуродованной девушкой, в крови и истерике. Полиция допросила его и поняла, что парень сильно не в себе. Проведенные психиатрами исследования подтвердили его вину. Он с удовольствием и множеством деталей рассказывал врачам, как он убивал людей. А потом рассказал о тех телах, которые были спрятаны Юэном. Парня отправили в психушку, дело закрыли. Конечно же, все бессмертные знали, кто стоит за этим. От них Юэн даже не скрывал этого. Тогда некоторые обозлились на него и захотели убить. Юэн же оказался изворотливей и сильнее. Он убил противников и провозгласил единственное правило бессмертных, которое выгодно отгораживало его от подобных посягательств. Убийство вампира или хотя бы попытка это совершить отныне каралась смертью. В маленьком анархическом обществе бессмертных отныне был пусть и один, но все же весомый закон, который, впрочем, не отягощал их жизнь, но значительно облегчал жизнь Юэна. Вампиров было немного, Юэн, Фрида, Алиса и еще несколько бессмертных, количество которых резко ограничилось после расправы Юэна. Всего девять. Это и были все вампиры, которых вообще знал Юэн. И еще он знал, что с вероятностью в девяносто девять процентов это вообще все бессмертные, которые остались на Земле. Он не знал, сколько их было, кто они и откуда, но он точно знал, что все те бессмертные, которых он знал – это все, кто есть. Они старались держаться вместе, но не большой дружной семьей, а по парам, потому как не питали особенно теплых чувств друг к другу. У них не было никакого общества, никаких правил, никакого культа. Просто разрозненные по всему миру существа, живущие на всех концах планеты, переезжающие, иногда пересекающиеся. Вампиры были не теми загадочными и мистическими существами с кучей сверхъестественных возможностей, не элегантными и эстетичными аристократами в черных костюмах, какими их часто рисовали. Это были просто раздолбаи, пившие кровь и жившие от этого очень долго. Все они до поры, до времени были обычными людьми, часто неудачливыми и гонимыми. Многие были еще достаточно молоды. Юэн был одним из самых старых вампиров, хотя лет ему было совсем немного. Мало кто из этой небольшой кучки превышал сто лет в возрасте. Эта компания была лишена пафоса, не было никаких сословных границ. Вампиры были жуликами, убийцами, неудачниками. Они не спали в гробах, ели в Макдоналдсах, пили кровь бездомных и пьяниц. По сути они были даже не злыми и убивали лишь из необходимости. Брошенные дьяволом, если, конечно, он был властен над ними. Забытые, покинутые. Просто живые мифы древности, которые жили в свое удовольствие и прожигали свою жизнь.
 Их могло бы быть больше, если бы не Клод. Но он убил не просто бессмертного, он убил сына Юэна. И был за это жестоко наказан.
 Юэн чувствовал, что Фрида где-то близко. Он это знал. Повинуясь инстинкту, он зашел в небольшое кафе и увидел ее сидящей за столиком. Глаза его были полны ярости и грусти, смешавшихся в горький коктейль. Фрида невольно вздрогнула и отшатнулась.
-Юэн? Что ты здесь делаешь?- спросила она взволновано.
-Тебя ищу. Вижу, ты рада меня видеть,- сказал он с сарказмом.
 Фрида фыркнула и опустила глаза в чашку чая. Юэн сел рядом с ней за столик.
-Расскажи мне, что случилось с Алексом?- сказал он металлическим голосом.
-Я не знаю… в газете написали, что его убил какой-то парень, Клод, кажется.
-Это я знаю. Еще что-то?
 Фрида растеряно покачала головой.
-Нет, не думаю.
-Не думай, черт тебя дери, скажи знаешь или нет!- заорал Юэн.
 Фрида вздрогнула и одними губами сказала:
-Нет.
 Юэн встал и, бросив на Фриду острый, словно нож, взгляд, наклонился к ее уху. Она вздрогнула. Юэн поцеловал ее в шею, затем еще раз и еще, но потом внезапно впился зубами в тонкую кожу. Фрида издала тихий стон. Юэн резко отдернулся от нее. Губы были алыми от крови. Фрида смотрела на него с испугом в глазах.
-Я считаю, что в его смерти есть и твоя вина, сучка, поэтому постарайся разузнать об это побольше,- шепнул он ей на ухо.
 Юэн взял со стола салфетку и аккуратно вытер ей окровавленные губы. Фрида вздрогнула и бросив мимолетный взгляд на Юэна, опустила голову. Он же гордо вышел из кафе и пошел прочь. Фрида что-то знала, точнее, не то чтобы знала, но кое-какие скелеты в своем шкафу все же прятала. И Юэн знал об этом. Его трудно было обмануть. Но сейчас он не собирался выяснять это. сейчас Юэн собирался пойти к Алексу. Он хотел проститься со своим сыном, которого так и не увидел.
 Развернув маленькую карту города, Юэн быстро нашел место, куда ему нужно было добраться. Автобусная остановка была недалеко от кафе, и автобус пришел почти сразу. Юэн сел на заднее сиденье и повернулся к окну. Унылый пейзаж провинциального захолустного городка внушал скуку и однообразное безразличие. Глаза сами закрывались, веки тяжелели под грузом старых домиков и унылых прохожих. Но Юэн не спал. Он боялся пропустить остановку. Дорога была недолгой, но Юэну казалась просто вечной из-за того, что была такой неинтересной. Но минут за 10 он все рано добрался. Атмосфера кладбища чувствовалась еще до того, как за окном замелькали темные надгробия.
-Смерть везде,- подумал Юэн.
 Подъехав к кладбищу, он вышел из автобуса и остановился у ворот в странном оцепенении. Несколько полицейских машин было припарковано у ворот, полицейские сновали туда-сюда, люди в черных траурных одеяниях суетливо ходили туда-сюда, истерически ревели, неподвижно стояли. Юэн с отстраненным любопытством посмотрел на них. Безразличие в его глазах засверкало капельками слез его боли, но тем не менее в его душе, как вспышка, мелькнуло чувство тревоги. Что, если эта полиция как-то связана с Алексом? Юэн отмахнулся от этой мысли и пошел дальше.
 У ворот невысокий полицейский худощавого телосложения подошел к Юэну и готовясь записать что-то в свой блокнотик, спросил его:
-Куда вы идете, сэр?
-Здесь сегодня похоронили мальчика, Алекс его зовут, - с грустью в голосе сказал Юэн.
 На лице полицейского сверкнуло удивление. Он записал что-то в блокнот и, на секунду оторвавшись от него, спросил:
-Ваше имя?
-А что, собственно, случилось?- спросил Юэн нетерпеливо.
-Произошел небольшой инцидент. Вы не могли бы пройти со мной?
 Юэн отрицательно покачал головой.
-Мне бы хотелось для начала узнать что случилось,- сказал он.
 Полицейский пристально посмотрел на Юэна и спросил:
-А кем вы приходились…,- он замялся, выбирая слово,- пострадавшему?
 В голове Юэна ураганом пронеслась одновременно безумная и прекрасная мысль – Алекс не был мертв.
-Отцом,- без замешательств сказал он.
 Полицейский записал что-то в своем блокноте, покосился на Юэна и сказал несколько озадаченным тоном:
-Отец присутствовал на церемонии. Кто вы?
-Я просто друг,- усмехнулся Юэн,- Можно мне проститься с Алексом?
 Внезапно лицо полицейского покрылось розоватым румянцем. Он множество раз говорил родным и близким умершего о том, что дорогой им человек мертв, но никогда прежде ему не приходилось говорить о том, что предположительно мертвый человек оказался живым.
-Понимаете, здесь произошла некоторая экстраординарная ситуация, в общем, Алекс Мерфи жив,- сказал полицейский с несколько сконфуженным лицом.
 Чувства, переполнившие Юэна в этот момент были сравнимы с цунами, накатившим из спокойного и тихого моря на рыбацкую лодку у самого побережья. Он хотел слышать снова и снова голос этого никчемного человечка, говорящий заветные слова. Алекс жив? Алекс жив! Юэн был настолько счастлив, что впервые ощутил во истину гуманистические порывы в своей темной душе. Ему захотелось обнять и прижать к себе каждого человека на этой планете, захотелось сделать хорошо каждому, кого он встречал на своем пути.
-Что ты сказал?!- с возбужденными глазами спросил Юэн, хватая за плечи и тряся полицейского.
-Он , ну, ваш сын жив,- повторил полицейский.
 Юэн одарил его горячим поцелуем в щеку, что привело несчастного полицейского в немалый шок. Но мысль об этом смущенному копу пришлось обдумывать уже в одиночестве, так как Юэн уже поспешил прочь с кладбища.
 Ему хотелось бежать, лететь, прыгать по улице, словно маленькому ребенку. Юэн чувствовал неиссякаемый прилив сил и нездоровый оптимизм. Алекс, его сын, его мальчик, его прекрасный мальчик, он жив и… и где он теперь? Что случилось вообще и почему так вышло? Юэн знал, почему. Алекс был бессмертным. Ну, пусть не бессмертным, но вероятность того, что вампира запинает ногами какой-то малолетний неудачник была мала. Клиническая смерть и, как следствие, перерождение… а может и вовсе не так, черт его знает. одно он знал наверняка – большего ему полиция не скажет ибо скорее всего не знает сама. Полицейские, как показывал его жизненный опыт, вообще никогда ничего не знают, а в маленьких городках они знают вообще меньше всего. Местная пресса – вот у кого есть ответы на все вопросы, потому как наверняка в ней работают дилетанты из простого народа, а простой народ знает вообще все. Это означало, что за правдой Юэну придется идти в редакцию местно газетенки, но сначала он должен был оповестить об этом Фриду.


49
Игры в переодевание
 Философ тупо смотрел на Алекса. Если были в его жизни моменты, когда он чувствовал себя полным идиотом и придурком, то как раз один из них настал сейчас. Он не знал, что все это значит. То есть он, конечно, знал, но знать, что так и должно быть – это одно, а понимать это – совсем другое. И Философ не понимал происходящего, хотя и знал, что так должно быть. Сейчас перед ним сидел живой Алекс, которого он хоронил всего некоторое время назад и который был не менее удивлен тому, что жив, чем все прочие.
-Скажи мне, как это, умирать?- спросил Философ растерянно.
-Не знаю… странно… но странно не умирать – я уже знаю, что это. Странно после этого жить. Не так, когда врачи вытягивают тебя из клинической смерти, а когда открываешь глаза и видишь перед собой крышку гроба. Странно чувствовать себя трупом,- сказал Алекс, глядя в глаза Философа,- Помнишь сцену в "Вороне", когда Эрик выбирается из могилы и кричит? Когда он идет домой? Знаешь, мне всегда было интересно, что чувствует человек, вернувшийся из смерти. Мне казалось, что это невообразимая палитра чувств. Что это? Радость? Или может быть страх? Или одиночество? Пустота? Боль? Оторванность от всего? Отрешенность? Счастье? Все сразу… или ничего из этого вообще. Ужасное и прекрасное чувство одновременно,- сказал Алекс отрешено.
 Философ посмотрел на него и понимающе кивнул. Алекс вздохнул и закашлялся. Ему было больно. казалось, что легкие отклеиваются от ребер или наоборот, приклеиваются к ним. Кашель был как будто влажный. Алекс согнулся пополам. Философ быстро схватил какой-то валявшийся неподалеку пакет и протянул Алексу. Задыхаясь от кашля, он согнулся над ним и выблевал туда. Алекс расслабился и выблевал все, что в нем скопилось.
-Вот, что такое смерть,- сказал он хриплым голосом, отрываясь от пакета.
 С губы стекала перламутрово-белая блестящая струйка блевотины. Алекс мутными глазами посмотрел на Философа.
-Что они, черт их подери, делали с моими внутренностями?
-Не знаю, но вскрытие проводили.
 Алекс с ужасом опустил глаза и прижал руки к животу. Он представил себе те жуткие кадры из фильмов ужасов, когда показывали вскрытые трупы с некрасивыми швами от шеи и до самого лобка, и, подумав лишь на мгновенье о том, что он имеет такой же, с неприязнью поморщился.
 Резко вскочив, Алекс стянул с себя все, оставшись лишь в брюках. Глаза его остекленели и он уставился на Философа. не в силах сам посмотреть на себя. Философ ошарашено смотрел на Алекса.
-Что такое?- спросил Алекс.
 Философ молчал. На теле Алекса, словно приклеенная, была нить, которой сшивали его тело, но приклеена она была к здоровому, не поврежденному телу.
-Посмотри,- одними губами сказал Философ.
 Алекс в нерешительности опустил голову. С минуту он таращился на себя, стоя неподвижно. Затем, слегка шатаясь, он подошел к зеркалу. Алекс смотрел и не верил собственным глазам: нить не проходила сквозь кожу, а будто была сложена на ней. никаких рубцов, никаких шрамов. Он легонько коснулся ее, и она упала, свисая из его штанов, в которые уходила дальше. тело Алекса было абсолютно не пораненным.
-Ты видишь?- спросил он у Философа.
-Да,- кивнул тот,- А ты знаешь, что это значит?
-Думаю, что знаю,- с горечью сказал Алекс.
 Философ посмотрел в его глаза и обжегся внезапно зародившимся в них холодом. Но холод этот холод растопили слезы, заблестевшие в глазах Алекса. Это был жуткий, очень страшный холод, непохожий ни на что, но в то же время в нем было столько отчаяния и нерешимости, застывших в его ледниках, что Алекс казался одновременно сильным и жалким.
-Но ты ведь меня не бросишь, правда же?- спросил Алекс.
-Нет, конечно, не брошу!- сказал Философ и обнял его.
 Алекс вжался в него, будто бы боясь, что он убежит или растворится в воздухе. Философ нежно погладил его по голове и поцеловал в шею.
-Нам надо тебя спрятать в другое место. Но для начала неплохо бы переодеть тебя,- сказал Философ, отстраняясь.
 Он подошел к куче вещей, грудой сваленных на полу в углу и стал копаться в них. Философ достал оттуда какие-то джинсы и футболку.
-У меня нет ничего готического, но в данной ситуации, я думаю, оно и к лучшему,- сказал он.
-Мне по фиг, а сейчас – особенно,- сказал Алекс.
-Хорошо. Тогда я из тебя сейчас сварганю что-нибудь интересное, но неузнаваемое. Только вот с джинсами будут проблемы – ты мельче меня на много и едва ли я найду штаны твоей длины. Тем более, что у меня их не так много,- сказал Философ.
 Алекс снял с себя всю оставшуюся одежду и подошел к зеркалу. Он был похож на скелет, обтянутый кожей. Только сейчас он заметил, как впали его глаза в глазницы, как втянулись щеки, как плотно кожа облегает ребра. Вид собственного тела так напугал Алекса, что он испытал истинное отвращение к себе. он повернулся к Философу.
-Посмотри на меня. Я не человек. Я чудовище, уже чудовище,- сказал он срываясь на плач.
-Не говори так, Алекс. Ты похудел, ты выглядишь плохо, но, черт тебя дери, ты вылез из могилы какой-то час назад! Каким ты хотел бы быть после вскрытия и прочих процедур?
 Алекс почесал затылок и несколько недовольно выдавил:
-Эрик Дрейвен не был таким, когда вылез из могилы.
 Философ всплеснул руками и эмоционально выпалил:
-Лекс, очнись! Это не кино. Игрушки кончились. И ты – не Эрик. Ты ожил по другой причине и по другой причине уйдешь из этого мира. Ты не человек, Лекс. Пойми это,- сказал он, добавив уже спокойней,- Да и Эрик, если помнишь, год лежал в могиле перед тем, как вылезти из нее.
 Алекс усмехнулся. Он представил себе, что он год торчит в могиле, и уродство его тело показалось ему блаженством. В конце концов, если зарос шов от вскрытия, то и жир под кожей со временем появится. Надо только побольше есть… или пить?
-А чем я теперь буду питаться?- спросил Алекс со страхом в голосе.
 Философ вздохнул, подошел к Алексу и взял его за руку. Он посмотрел на него одновременно с жалостью и заботой. Его взгляд напоминал взгляд любящей матери и доброго доктора, смотрящих на неизлечимо больного. Неизбежность красным вином плескалась в нем и разливалась капельками слез.
-Вообще можешь всем тем, чем раньше… но едва ли теперь ты сможешь утолить этим свой голод, свой истинный голод.
 Алекс опустил глаза и сжался. Ему стало невыносимо больно. Он все же умер. Пуст не так, но иначе. Теперь не будет прежнего Алекса, не будет больше никогда.
-Мне придется убивать?
 Философ посмотрел на него странным, мучительным взглядом. Он не сказал ни слова, но все его лицо говорило: "Ты сам это знаешь, малыш. И тебе придется убивать… если только папочка не принесет тебе в клювике пузыречек крови". Алекс понял это без слов. Он и не нуждался в ответе на вопрос. Ему лишь нужно было горькое подтверждение.
 Философ вздрогнул от этой мысли. Теперь его друг – убийца. Пусть пока потенциальный, но так или иначе, рано или поздно, Алекс найдет свою первую жертву… которой вполне может стать такой, как Философ. Но эту мысль он тут же прогнал прочь – Алекс не безмозглый зомби, он все так же любит и чувствует, как и раньше. Он не тронет ни Философа, ни Ронни, ни Тифф, ни Майка, ни Томми. Он не тронет своих друзей. Он их любит.
-Ладно, у нас нет времени на это. Копы были здесь и, клянусь своей задницей, они что-то заподозрили. Они могут вернуться с ордером на обыск. И если они явятся, нам лучше быть не здесь к этому моменту.
 Алекс быстро натянул на себя джинсы. Они едва не спадали с него и с трудом держались на бедрах.
-Да-а,- протянул Философ,- Ты и правда очень исхудал. Боюсь, что ты потеряешь их, не дойдя до двери. А нам предстоит многое и что, я даже не представляю.
-Что же делать?- спросил Алекс каким-то жалостным голосом.
-Подожди,- сказал Философ и вышел.
 Через пару минут он крикнул Алексу, чтобы он прикрылся чем-нибудь и зашел с Фиби. Она бросила на Алекса косой взгляд и покраснела. Алекс, подумав, что сейчас будет что-то страшное, тоже покраснел.
-В общем, короче,- сказал Философ, тоже краснея,- Фишка в том, что Фиби не такая худая, как ты, но явно худее меня. Идея в том, чтобы ты одел ее штаны, дабы хоть как-то прикрыть себя.
-А может я пойду в этих?- спросил Алекс, указывая на свой похоронный костюм.
-Ага, еще табличку на грудь повестить не забудь, что ты из могилы выскочил!- с сарказмом сказал Философ.
-Ну ладно,- сказал Алекс и отвернулся.
 Фиби быстро сняла с себя джинсы и кинув их Алексу, так же быстро натянула на себя джинсы Философа.
-Отлично, теперь я похож на бабу!- сказал Алекс с некоторой усмешкой.
-А это идея!- сказал Философ и покосился на Фиби,- Ты не одолжишь Алексу, свое… эээ… нижнее белье?
-Как? Все?
-Нет, только верхнее,- смущенно сказал Философ.
 Фиби жестом попросила мальчиков отвернуться и быстро разделась.
-Дай мне какую-нибудь футболку,- попросила она Философа.
 Он не поворачиваясь и не глядя, кинул ей первую попавшуюся. Фиби быстро оделась и подошла к Алексу, держа в руках обтягивающую майку и лифчик.
-Ты же не собираешься одеть это на меня?- с ужасом спросил Алекс.
-Ты крайне догадлив, Лекс, именно это я и собираюсь делать!
 Преодолев сопротивления Алекса, Фиби одела на него лифчик и майку. Она оценивающе посмотрела на Алекса.
-Подождите,- сказала она и вышла из комнаты.
 Алекс встал, чтобы подойти к зеркалу, но Философ остановил его, сказав:
-Лучше пока не смотри.
 Фиби вернулась с солнечными очками и помадой в руках. Она нацепила очки на глаза Алекса и наскоро нарисовала ему губы. Потом она взяла какую-то бандану, завязала ее на голове Алекса, откопала в куче вещей Философа джинсовую куртку, оценивающе посмотрела на Алекса, критически нахмурилась и вздохнула.
-Что такое? Меня узнают?- спросил Алекс расстроено.
-Ты похож на малолетнюю дешевую шлюху,- сказала Фиби,- тебе бы еще мини-юбку и самое оно.
-Да?- с интересом спросил Алекс.
 Он встал и подошел к зеркалу. На него смотрела малолетняя шлюха, в которой, что показательно, он не узнавал себя. Он подошел к Философу и мило улыбнулся.
-Отлично. Мать родная не узнает!- сказал он восхищенно.
-От нее-то и не помешало бы спрятаться,- вздохнул Алекс.
 Философ меланхолично улыбнулся. Он посмотрел на Фиби, затем на Алекса, а потом перевел взгляд на пол. Было немного грустно. Казалось, что они собираются в путешествие, которое закончится разлукой. И Философ понимал, что скорее всего так и будет.
-Пошли?- спросил он с какой-то обреченностью в голосе.
 Алекс кивнул, и они втроем вышли из комнаты. Только Алекс вышел из комнаты, как тут же увидел удивление и непонимание в глазах своих друзей еще большее, чем то, которое увидел, когда выбрался из гроба. Он смущенным взглядом окинул свое одеяние и загорелся стыдливым румянцем. Таким его еще не видели.
-Это… А… а… а… Алекс?- спросил Томми заикаясь.
-Это я, Том,- сказал Алекс.
 Глаза Томми опустились. Он видел Алекса разным, но не таким. Философ же не мог перестать удивляться, как такие минимальные изменения в его внешнем виде так резко изменили его. Едва ли он сумел бы узнать Алекса в таком виде, встреть он его на улице. Впрочем, Алекс бы и сам себя не узнал.
 Все были готовы к побегу. Был только один вопрос: куда бежать? И вопрос этот был навязчивым звоном в повисшей в комнате тишине. Все тупо переглядывались и неподвижно следили друг за другом. Что делать теперь? Вполне очевидно было то, что полиция ищет не только Алекса, но и его сообщников. Конечно, они могли не знать в лицо абсолютно всех ребят, но гуляй они полной компанией, копы без труда вычислят среди них новенькую девушку. Поэтому вариант идти куда-либо вместе отпадал не зависимо от того, куда же бежать. Придется разбиться по парам, а то и по одному человеку. Философ знал, что точно не оставит Алекса, да и никто не сомневался в том, что им надо держаться вместе. Кто еще? Ронни, Тифф, Фиби – девочки, куда они? Очевидно, с Томми и Майком. Только кто с кем? И как? Плюс ко всему – машина Майка, которую ищут повсюду. Где им всем прятаться?
 Ответ был прост – нигде. Придумать место никто не мог. Такое место, где бы их не нашли копы, место, где они могли бы побыть какое-то время. Такого места просто не было в Дункане.
 И тут лицо Фиби просияло от внезапной улыбки.
-Я знаю!- сказала она,- Знаю, где спрятать Алекса!
 В ответ на это на нее устремились вопрошающие глаза.
-В Новом Городе, там, где работает мой отец, есть одно здание – недостроенная гостиница для туристов. Ее начали строить много лет назад, но финансирование проекта было закрыто давно и так и не возобновилось.
 Удивившись такому уроку местной истории Ронни спросила:
-А какая нам польза от этой гостиницы?
-Такая, что в ней вполне можно жить. При этом, место тихое и спокойное. Никто, кроме строителей не знает о ней. В ней нечто вроде притона бездомных было раньше, но когда началась стройка Нового Города, их оттуда выгнали. У нас там некоторые из рабочих, что победнее живут.
 Ронни тупо уставилась на Фиби. Она всю жизнь прожила в Дункане, но знать не знала об этом месте, в отличии от девчонки, приехавшей в город совсем недавно. Однако, такие знания были крайне полезны.
-То есть, хочешь сказать, что я там смогу жить нормально?- спросил Алекс.
-Ну, не шикуя, но там даже канализация, кажется, работает!
 Тифф нахмурила брови.
-Что ж за недостроенный дом такой? А джакузи там не имеется?
-Джакузи не достроили,- ухмыльнулась Фиби,- Дом был в куда более худшем состоянии, но там же строители, понимаешь, деньги на работу идут, куда они утекают – неизвестно. Стройматериалы вроде как покупают, а что из них строят – кто знает? Некоторым просто дешевле было сделать себе жилье там, чем снимать комнату в Дункане или еще что-то в этом духе.
 Тифф нахмурилась еще больше. Неужели здесь, у них под носом так вот происходило? Такая вот полная свобода и полная независимость от властей. В прочем, Фиби не было резона врать, а Алексу нужно было убежище.
-Ну, значит так: ты едешь с нами туда и провожаешь до этого дома, а остальные…,- Философ задумался,- Я думаю, что всем лучше разъехаться по домам и делать вид, что вы ничего не знаете. Можете сказать, что я увез Алекса и вы не знаете куда. ОК?
 Все молча кивнули, и обняв Алекса на прощанье, пошли к выходу. Ребята сдержанно попрощались с Аланом и вышли из дома.
-Майк, подожди! Твою машину, думаю, лучше оставить здесь. Как думаешь?
-Не спорю, если только Алан не против.
 Алан кивнул, и Философ улыбнулся Майку:
-Без проблем.
-Удачи,- сказал Майк, хлопнув по плечу Философа. подобный жест в адрес Алекса он совершить не решился.
-Спасибо, друг, она нам пригодится,- сказал Алекс устало.

50
Примирение
 Кулак ударил по деревянному столу и звон посуды разорвал тишину и напряжение комнаты. Фрида вздрогнула и посмотрела на Юэна глазами затравленного зверя.
-Но как он может быть жив?- робко спросила она.
-Легко,- выплюнул Юэн,- Он жив и все тут!
 Правая рука в согнутом кулаке лежала на столе, готовая в любой момент вновь подняться и произвести удар, а левая держала свернутую трубочкой газетку. Это был свежий номер местной газетки, в котором уже красовался материал о воскрешении Алекса. Статья с огромной фотографией на пол страницы и большими буквами, словно кричавшими: "Святой или дьявол?". Название было кричаще-безвкусным, что вполне было свойственно местной прессе. От единственной дунканской газетенки веяло желтизной за километр, как от желтушного больного. Она была пропитана дутой скандальностью и бездарной хвастливостью. Когда-то давно было иначе, но не теперь.
-Мне показалось, или ты не рад?- язвительно спросила Фрида.
-Я рад, но вопрос не в этом.
-В чем же?- тем же тоном продолжала она.
 Юэн отошел от стола, манерным, но в то же время холодно-сдержанным жестом швырнул газету в сторону. Он прошелся по комнате, подошел к Фриде и нагнулся к ней.
-Я очень рад, Фрида, но я вот что-то не вижу, что рада ты.
-А я должна?
-Попробуй.
 Фрида закатила глаза и нервно хлопнула по столу рукой.
-Да пошел ты! Почему я обязана любить этого щенка? Если ты питаешь к нему чувства, это не значит, что их должна питать я!- закричала она.
 Юэн устало вздохнул и упал на кресло. Он закрыл лицо руками и нагнулся.
-Так вот кто, кто был виноват во всем этом на самом деле. Я убил мальчишку, думая, что это его вина, я разорвал на куски его и долго мучил, я думал, что это он. Я ненавидел весь этот гребанный смертный мир не понимая, что не среди них надо искать убийцу. Я был дураком, Господи, каким же я был дураком! Я знал, черт подери, знал, что ты его ненавидишь! И как я не догадался раньше?
 Фрида вжалась спиной в диван. Она не могла поверить, что происходит так. Как все это глупо – хотеть убить юнца, но не успеть и теперь быть подозреваемой в его убийстве! Да тем более при том, что он оказался жив! Как глупо, как неприятно. За что ей это? За что Юэн так ненавидит ее всю жизнь? Да и за что она его так ненавидит? Глупость. Просто глупость. Ей захотелось разреветься и упасть головой к нему на плечо. В голове Фриды внезапно родилась по истине безумная и глупая мысль: все та ненависть к Юэну все эти долгие годы была лишь маскировкой ее любви к нему, но из-за родства она не позволяла себе осознать этого. Конечно, это бред. Что же еще? Просто тупой бред. Но откуда он в ее голове? Все рождает страх. Все. И даже этот странный порыв ее души родил страх, страх мести Юэна.
-Ты не прав, Юэн. Ты не совсем прав,- сказала она тихо,- Я хотела его убить. Да, я хотела. Но он опередил меня. Я хотела смерти ему лишь потому, что ревную. Я понимаю, что это не мотив, но это факт.
 Юэн вздохнул и встал. Он подошел к Фриде и положил руку ей на голову. Шелковистые рыжие волосы, мягкие кудри. Он любил ее, где-то глубоко и очень давно… но он любил. И она тоже. Их чувства были зарыты так глубоко, что они сами не знали, где похоронили их, но они все-таки были. И теперь они как будто возродились заново.
-Сестренка,- со слабым тоном любви произнес Юэн.
-Братишка,- улыбнулась она.
 Как давно они были детьми. Так давно, что забыли, что это такое, так давно, что вкус беззаботного смеха стерся из их памяти. Они не помнили игр и веселья – только кровь и одиночество, у каждого – свое. Некое перемирие в семье было очень кстати.
-Нам нужно спасти Алекса. Он не должен быть во все это замешан. Надо как-то замять историю под ковер,- сказал Юэн.
 Фрида бросила косой взгляд на газету, скомканную в углу. Юэн поймал его и улыбнулся. Конечно, пресса знала больше всего об этом. Больше полиции, больше горожан. Она знала об этом столько, сколько знать была не должна, даже при том, что половина того, что она знала, было их домыслами. И конечно же, главным источником информации для города была пресса. И именно пресса влияла на мнение города о том или ином событии и происшествии. Она диктовала мнение вышестоящих и власть имущих Дункана, она правила умами горожан. А кого, как не их, не этих сонных и уставших от однообразия людишек интересовали всякие происшествия в городе?
 Юэн поднял валявшуюся газету и посмотрел на нее. он развернул ее на последней странице, где был написан адрес редакции.
-Мы едем в редакцию,- сказал он с легкой кровожадной улыбкой на лице,- Зададим им жару!

51
"…застрелился…"
 Ну вот, Философ и Фиби увезли Алекса в этот странный дом, а мы поехали по своим домам. Улицы были какими-то пустыми, когда мы вышли из дома Алана, но сейчас людишки потихоньку начали мелькать перед глазами. Мы все вчетвером идем по городу, мрачно молча и оглядываясь вокруг с опаской. Каждая машина, проезжающая мимо, пугает до дрожи в коленках. Черт подери, что за ***ня? Сколько так можно? ****ь! Почему мы должны прятаться от всех и вся? Почему эти сучары должны доебываться до Алекса? Почему бы им не отвалить и не оставить нас всех в покое? Тихо, Рон, ты разошлась, остынь.
 Тифф идет, опустив голову и не замечая ничего. Майк идет рядом со мной, я мои пальцы. Томми затравленно оглядывается по сторонам. Если у вас нет паранойи, это вовсе не значит, что за вами не следят. Хе-хе. Это как раз о нем. Параноик Томми. Смотрит всюду и постоянно вертит головой. Если среди людей и есть переодетые полицейские, то они точно узнают нас, увидев его поведение. Я пихаю его в бок локтем.
-Перестать, мать твою за ногу! Хочешь привлечь к нам внимание?- шепчу я ему на ухо.
-Я просто боюсь, что за нами хвост,- говорит он серьезно, озираясь по сторонам.
 Я усмехаюсь. Томми подвинулся головой. Смешно. В прочем, мне сейчас по херу все. Все, что мне сейчас не похер, так это дознячек. У отца я все же нашла кое-какие таблетки и теперь сижу на них. Похоже, сейчас у него слишком много работы, чтобы следить за своими тайниками. И это хорошо. Это не совсем то, что мне нужно, но это по любому лучше, чем ничего. Мне вообще говоря, ****ец как интересно, откуда у отца такие препараты дома. Такие по рецепту выдают, и в аптеках за их количеством следят строго. Не думаю, что папа их принимает, но вот то, что он может толкать их кому-то без рецепта – вполне возможно. В конце концов, деньги же всем нужны.
 Мы шли мимо магазинов, кафешек, маленьких цветочных лавочек, старых домов и автобусных остановок. Дункан никогда не станет иным. Новые дома, новые магазины, но, черт подери, атмосфера упадка, ненависти и боли останется здесь всегда. Тихий с виду городок, похожий на дом с привидениями – тащит свое прошлое через века, не расстается со своей прежней болью. Внешнее благополучие снаружи и дерьмовая яма внутри. Как меня бесило все это дерьмо, с самого детства бесило.
 Мы проходим мимо газетного лотка. Я даже не хочу глядеть на это – очередной пучок сраных сплетен об Алексе. Я даже не смотрю на киоск, вижу его лишь боковым зрением. Но всевидящий Томми останавливается. Он покупает свежую газетку и наконец-то перестает пялиться по сторонам, уходя в нее с головой. Я не знаю, что это – очередной мудацкий прием, чтобы следить за потенциальным "хвостом" или его интерес с местным сплетням. Так или иначе, Томми читает очередную срань "Святой или дьявол" о нашем друге. Тифф с долей отстраненного любопытства заглядывает в газету. Майк не проявляет к ней никакого интереса. Я тоже. Мы идем дальше, а я просто радуюсь тому, что Томми перестал так странно оглядываться по сторонам.
 Мы почти подходим к остановке автобуса, как он выруливает к ней из поворота.
-Побежали, ребята! А то, автобус просрем!- кричу я.
 Тифф, Майк и я бежим. Томми стоит, уткнувшись в газету. Я подбегаю к нему и с силой вырываю ее у него из рук.
-Пошли!
 Томми смотрит на меня большими глазами, намокающими от слез.
-Ронетта,- вздыхает он.
 Я смотрю на него с ужасом. Что такое с этим психом?
-Пойдем, Томми, времени нет!- говорю я и хватаю его за руку, чтобы тянуть на остановку
 Но Томми падает на колени и закрывает лицо руками. Ебись все конем, что такое с этим идиотом? Тифф и Майк подходят к нему и смотрят на него с неописуемым ужасом.
-Том?- тихо говорит Тиффани.
-Статья, Ронни,- сквозь слезы всхлипывает он.
-****ская брехливая сраная статья!,- говорю я со злобой,- С очередной порцией дерьма в адрес Алекса и нас. Что такое? Тебя это задело?
-Ты не понимаешь… нет.
 Я беру статью и смотрю на нее.
-Хорошо, я почитаю дома,- говорю я.
 Томми крутит головой, вырывает у меня ее из рук и тыкает пальцем в какой-то абзац.
-Сейчас, прочитай это сейчас.
 Я выругиваюсь и читаю.
-"Странная смерть и еще более странное воскрешение юного Алекса Мерфи потрясло город. Полиция и власти, разумеется, пытаются найти объяснения этим событиям. Но страшная история одного мальчика повлекла за собой цепь жутких и пугающих событий. В ходе расследования были найдены странные останки, которые, как казалось раньше, не имеют никакого отношения к этому делу,- пишет местная желтенькая газетенка,- В одном из пригородов Дункана полиция обнаружила сгоревший дотла небольшой деревянный домик, в котом находились человеческие кости. Экспертиза показала, что они принадлежат подростку. Кости не были в цельном скелете и вероятнее всего, человека, которому они принадлежали расчленили прежде, чем сжечь. Но еще одна находка на месте преступления провела тонкую ниточку связи с историей Алекса Мерфи. Недалеко от скелета лежало золотое кольцо. Это кольцо фигурировало в одном из старых дел, в котором был замешан Клод Ховардс, обвиняемый в убийстве Алекса. Это наталкивает на мысль, что останки принадлежат неудавшемуся убийце". Что за херня? Какое мне дело до этого мудака? И почему ты плачешь?
-Читай дальше!- кричит Томми.
 Я смотрю на остановку, с которой уже давно уехал наш автобус и с ненавистью кошусь на Томми. Что за дурь?
-Эх, да пошел ты!- говорю я и продолжаю читать,- "Другая странная смерть, которая, возможно, связана с этой цепочкой. После того, как полиция узнала о том, что Алекс Мерфи жив, об этом незамедлительно было сообщено Патрику Хейворду, патологоанатому, делавшему вскрытие Алекса. Но когда полиция приехала в морг, чтобы поговорить с ним и узнать детали вскрытия…",- я не выдерживаю и плачу.
 Тиффани берет газету и читает про себя. Она роняет ее на землю. Ее поднимает Майк, читает и тут же нагибается ко мне.
-Ронни, не плачь, детка,- говорит он и обнимает меня.
 Я обнимаю Томми.
-Мой отец застрелился.
 Ребята подходят ко мне и обнимают плотным кругом. Боже мой, что же это такое? Почему, папа? За что? Господи, как же мне страшно.

52
Откровения и чувства
 Фиби, Философ и Алекс сели в автобус. Народа было немного – несколько сонных и словно отрезанных от окружавшей их реальности стариков, две шумные женщины, эмоционально обсуждавшие что-то на весь автобус, и один мужчина лет сорока с небольшим. Заплатив деньгами, добытыми Фиби из автомата, все трое уселись на места в конце салона и погрузились в собственный мир. Каждый думал о своем. Каждому было о чем подумать. Алекс смотрел в окно прозрачным стеклянным взглядом. Все его мысли читались, как с листа, точнее, читались бы, если бы его лицо было обращено к живому человеку, а не к унылому и безликому пейзажу за окном.
 Философ смотрел на плакат с голой женщиной, висевший у водителя над стеклом. Не то, чтобы ему была интересна женщина, просто плакат был аккурат напротив его лица, и глаза Философа непроизвольно смотрели в эту точку, не связывая увиденное зрелище с мозгом. С таким же успехом Философ мог смотреть на флаг США или рисунок с Микки-Маусом. Он устал, он дьявольски, чертовски устал. Он хотел положить голову на плечо Фиби и заснуть, заснуть крепким здоровым сном без снов, без гнетущих кошмаров, являвшихся ему все последнее время в мучительной полудреме ожидания. Голова трещала от переполнявших ее мыслей, но Философ был слишком измотан, чтобы ощущать это. Казалось, что это некая сумеречная грань: шаг вперед – и ты уже в другом мире, из которого нет пути назад.
 Фиби же переживала, переживала за Философа, за Алекса, переживала за ребят, которых они оставили в Дункане, и хотела всем счастья. Она и сама устала, но она понимала, что пришла на этот страшный спектакль в середине действия, и понимала, как другие зрители сильно хотят передохнуть и сходить в туалет. Фиби разрывало желание помочь всем и каждому. Она хотела снять груз с плеч уставшего от всего этого Философа, хотела облегчить боль Алекса. Но, конечно, она не могла. Все, что ей было доступно, это лишь мелкая помощь, которую, конечно же, очень ценили, но это было куда меньше, чем она хотела.
 Автобус подпрыгнул на кочке и голова Философа качнувшись упала на плечо Фиби. Она нежно провела по его волосам. Алекс с некоторой отстраненностью посмотрел на них.
-Вырубился,- сказал он тихо,- Устал, наверное.
-Пусть поспит. Я его разбужу, когда подъедем,- сказала Фиби и обняла Философа.
 Алекс зевнул и поежился. Он подумал о том, что сон – это своего рода маленькая смерть. Мы умираем и рождаемся заново каждую ночь, проводя в смерти-сне часть своей жизни и блуждая по каким-то задворкам нашего подсознания, копаясь в его мусоре будто бы бомжи. Эта мысль не показалась ему заманчивой, и Алекс погнал ее прочь.
 Фиби с состраданием посмотрела на Алекса. Ей было жалко это несчастное создание, которое оказалось между небом и землей, в плену собственного существа. За что? За что ему это? Просто мальчик, хороший, чуть странный, но вовсе не плохой, с большим и чистым сердцем… мальчик, обреченный навсегда остаться мальчиком. Как это должно быть больно. Фиби не могла себе даже вообразить того, что было с Алексом. Одна только мысль об этом заставляла ее плакать.
 Виды мелькали и мелькали. Глаза невольно уставали от унылого и однообразного вида за окном. Деревья-дома, дома-деревья, деревья-дома-люди, люди-деревья-дома… деревья-деревья-деревья. Внезапно Фиби ощутила, что веки ее тяжелеют, а глаза устают от зудящего их однообразия. Сон подкрадывался незаметно, укутывая ее мягким одеялом дремы и подкладывая под голову пушистую подушку грез.
 "Не спи, Фиби, не спи. Не хватало еще свою остановку пропустить!",- подумала она, встряхнув головой. Картинка в глазах скакнула бешенным всплеском красок, будто бы смазанных истеричным движением кисти. Цвета замелькали почти непристойной яркостью. Но вскоре все уровнялось и приняло прежний вид. Хотя бы сон ушел ненадолго.
-Долго еще?- тихо спросил Алекс.
-Нет, Лекс, почти приехали,- грустно улыбнулась она.
 Алекс посмотрел на нее каким-то странным взглядом, будто хотел сказать что-то, но, немного покраснев, отвернулся.
-Что-то не так?- спросила Фиби. Вопрос был глупым – не так было почти все.
 Он поднял на нее грустные глаза и все так же тихо, чтобы не разбудить Философа, сказал:
-Ну, мы с тобой не так уж и хорошо знакомы, если подумать. Но кажется, будто ты всегда была в нашей компании. Будто всегда нас знала. Это так странно.
 Фиби слегка наморщила лоб, будто вдумываясь в его слова. Она посмотрела в глаза Алекса. Нескончаемая боль отразилась в них тусклым светом.
-Может быть, нет ничего странного? Может, так и должно быть? Или тебе я не нравлюсь?- мягко спросила она,- Если ты не хочешь, можешь со мной не общаться. Я ведь не настаиваю.
 Алекс несколько виновато опустил глаза.
-Ты не поняла,- покачал он головой,- Я не об этом.
 Фиби положила руку ему на плечо и нежно улыбнулась. Алекс ответил ей неуклюжей, растерянной улыбкой. Она посмотрела на него как можно более мягко, чтобы дать Алексу понять, что он может довериться ей.
-Я просто хочу сказать, что это все… как часть одного большого плана. Все эти смерти, эти встречи, эта дружба. Как будто кто-то заранее продумал это, как… судьба, черт подери,- сказал он неуверенно,- Я не верю в это, но когда все происходит так… кажется, что иначе и быть не может. У тебя нет такого чувства, что все должно было случиться именно так? Что ты должна была встретить Философа и познакомиться со всеми нами? Что должна была ехать в этом чертовом автобусе, чтобы спрятать меня? Не кажется, что ты должна была ввязаться в эту историю?
 Глаза Алекса загорелись и стали ярче от омывших их холодных слез. Он вздохнул и уронил голову на грудь.
-Мне страшно от того, что я не могу ничего изменить. Мне страшно, что я ни на что не виляю. Я – никто. Я, действительно, никто. Пустое место. и все мы такие. Пешки, за которые играют высшие силы. Мы живем, делаем что-то, принимаем решения, наивно думаем, что это наш выбор, а он ни хера не наш его за нас уже давно сделали. Мы, как актеры, играющие роль и не имеющие права на импровизацию,- бормотал он в слезах.
 Фиби обняла его, стараясь шевелиться не сильно, чтобы не разбудить Философа. Она прижалась к Алексу, к его голове, пахшей мылом и спиртом.
-Не надо, Лекс, не надо. Так просто сложилось. Так должно было сложиться. Но не все, что происходит, происходит само по себе. нам дается ситуация, а как мы из нее выйдем – это наши проблемы. Бог, ну, или кто там все это создает, думаю слишком занят и ему нет дела до того, чтобы продумывать каждую жизнь до таких мелочей. Он сводит, он подталкивает, но, клянусь тебе, ему на нас наплевать и он не станет выводить нас из того дерьма, в которое заведет,- сказала Фиби, прижимая его крепче к себе.
 Алекс громко всхлипывал и жался к Фиби. Она почувствовала, что вот-вот заплачет. Держаться сил не было. слезы брызнули, как апельсиновый сок из спелой дольки. Философ покачнулся и посмотрел вокруг. Лаза его были сонными и щурились на яркий свет. Он потянулся и неуверенно оглянулся по сторонам. Увидев, что Алекс и Фиби плачут, он невольно вздрогнул.
-Ты похожа на мою маму,- сказал Алекс, утирая слезы,- Я не видел ее никогда, но я знаю, что она была такая же, как ты – добрая, заботливая, нежная.
 Философ вздохнул.
-Семья… та семья, которая мне всегда была так нужна,- сказал он с легкой грустью в голосе,- Те люди, которых всегда не хватало.
-Я люблю тебя,- сказала Фиби и бросилась на шею к Философу.
-Я тоже тебя люблю, Фиби,- сказал он, прижимая к себе ее хрупкую фигурку,- И тебя люблю, Лекс,- добавил он, видя его грустные глаза.
-Я вас тоже люблю, ребята,- улыбнулся он и обнял Философа и Фиби.

53
Визит в редакцию
 Юэн и Фрида шли по улице, окутанные черной загадочностью и мраком. Настоящие вампиры, они смотрелись на улицах провинциальной дыры некими богами шоу-бизнеса, яркими звездами или просто изысканными модниками. Волосы Юэна развивались на ветру, ударяясь о его лицо шелковистыми черно-красными прядями. Глаза смотрели с устойчивым равнодушием. Белая маска лица, и без того идеальная, была покрыта слоем белого грима, настолько сливавшимся с неестественным видом Юэна, что казалось, будто кожа сама по себе такая белая. Черная подводка вокруг глаз, черно-красные губы, манящие и чувственные, слегка приоткрытые, ловя свежий воздух. Пирсинг в аккуратно выщипанных бровях, подбородке, носу, губе. Кожа облегала его тело, сочетаясь иногда с сеткой, кожаный корсет подчеркивал его ярко-выраженную талию. Серебро на руках и на шее.
 Лицо Фриды было накрашено почти так же, как и лицо Юэна. Они были действительно похожи. Большие глаза, выразительный нос, аккуратный женственный подбородок, страстные губы. Но макияж Фриды был более женственный, губы были накрашены ярко-красным, а на глазах были легкие зеленые тени. Это придавало ее лицу некоторую открытость, безобидность. Фрида была одета в короткое виниловое платье с красивым декольте и небольшим разрезом на бедре, черные колготки в сетку, высокие сапоги на тонкой шпильке. Она была просто неотразима. Многочисленные серебряные украшения подчеркивали ее дьявольскую красоту. Серебряная диадема блестела в пушистых рыжих волосах.
 Они шли в редакцию газеты, строчившей все те безумные статьи, которые так мешали скрыть историю Алекса. В маленькой сумочке Фриды и в небольшом рюкзаке Юэна лежали пачки денег, которые должны были стать поводом для согласия, а так же пара острых ножей на случай, если достигнуть его не удастся. Так же у Юэна была и написанная им самим статья, которую он хотел опубликовать. Объяснение каждому факту, каждой небылице, каждой ошибке – тот материал, который бы показал все должным образом и быстро бы загнал историю под ковер.
-Думаешь, они согласятся?- спросила Фрида.
-Если они хотят жить – да,- сказал Юэн,- А иначе придется угрожать убийством. Думаю, это их подтолкнет на путь истинный.
 Фрида усмехнулась. Она не знала, насколько вероятно то, что они поверят в то, что скажет им Юэн, но готова была спорить на все, что отказываться от условий, какими бы они ни были, эти ребята не станут. Такие газетенки не ставят правду выше жизни.
-А если они скажут, что им нужны еще деньги?
-На этот случай у меня есть нож,- сказал Юэн, улыбнувшись кровожадной улыбкой.
 Фрида несколько смутилась. Она посмотрела на Юэна озадаченным взглядом.
-Ты же не собираешься их выпивать?- спросила она.
-Я думаю, нет, я уверен, что убивать никого не придется,- сказал Юэн серьезно.
 Фрида вздохнула с легким облегчением. Не то, чтобы ей было жалко этих заурядных писак, или ею овладел приступ гуманизма, просто ей не хотелось лишних проблем. Наверное, в городе их уже разглядели, и местному населению будет несложно догадаться, что они – не местные. А чужие люди в городе, когда там что-то происходит, это всегда повод для подозрения.
 Они перешли дорогу и вошли в подъезд старого здания. Такие строили здесь годах в 30-40, но они худо-бедно еще стояли. Здесь была целая тьма маленьких частных и государственных конторок. Какие-то коммунальные организации, офисы каких-то фирм, даже одно детективное агентство. Здесь же, за одной из стеклянных дверей, была и редакция единственной дунканской газеты. Комнатка была небольшой, и натыкано в ней было всего и по многу. Каждый угол был забит, каждый стол – завален, люди, которых было не так и много, ютились за столами, скрываясь за кипами бумаг и мониторами старых компьютеров, списанных милостью муниципалитета для местной редакции. Старая дешевая мебель, запах пыли и макулатуры. Дыра.
 Судя по обилию предметов в комнатушке, вся редакция, во всех ее проявлениях находилась именно в этой коморке. Здесь были и автоматы с кофе, небольшая электрическая плита, мини-холодильник. Здесь же был и кабинет главного редактора. Ну, кабинет – это слишком громкое слово для уголка, отгороженного от всего остального легкой белой ширмой.
 Не медля и не обращая внимания на странные косые взгляды сотрудников, Юэн и Фрида прошли за ширму.
-Здравствуйте, мистер Драммонд,- сказал Юэн с некоторой угрозой в голосе.
 Редактор, толстенький и невысокий мужчина лет под шестьдесят с потным лицом, лысой головой и седыми усиками, нервно оглянулся на Юэна. Высокая и худая черная фигура нависала над ним с угрожающим видом.
-Вы ко мне? Вам сначала надо было позвонить моему секретарю. Она бы пригласила вас ко мне, если бы я мог вас принять,- бубнил в ужасе редактор.
-В следующий раз я постучу,- Юэн постучал кулаком по пластиковой ширме,- Когда захочу вас увидеть. Но искренне надеюсь, что такого желания и необходимости у меня не возникнет.
 Редактор несколько раз покрутил головой вокруг. Увидев Фриду, он почему-то громко вскрикнул. В ответ на это она недобро улыбнулась ему.
-Что вы от меня хотите?- спросил он.
-Алекс Мерфи, мистер Драммонд, мальчик, о котором вы пишете. Я хочу, чтобы больше вы о нем не писали,- сказал Юэн холодно и настойчиво.
 Редактор вздохнул и замешкался. Он пробежал глазами по комнате и достал маленькими потными ручонками измятую газету со статьей об Алексе.
-Но эта тема волнует город, она важна, есть много вопросов, на которые нужны ответы,- мямлил он, тыча пальцем в фотографию Алекса.
 Юэн достал из рюкзака файл с напечатанной статьей и протянул ее редактору.
-Здесь все написано за вас. Вам нужно лишь опубликовать этот материал так же шумно, как и предыдущие. Здесь есть ответы на все вопросы города,- сказал Юэн.
-Но это же невозможно!- сказал редактор эмоционально всплеснув руками.
 Фрида достала из сумочки стопку стодолларовых купюр. Она с отвращением, но в то же время и с безразличием бросила их на стол.
-По-моему это неплохая возможность,- сказала она саркастически.
-Вы предлагаете мне взятку?- возмутился редактор.
 Он думал поломаться некоторое время, рассчитывая наварить еще пару таких пачек, но Юэн почувствовал мелочную алчность этого человека и разозлился, как бык, который злится при виде красной тряпки. Он вытащил из рюкзака нож и приставил его к горлу редактора.
-Я предлагаю вам, мистер Драммонд, не взятку, а сделку. Вы берете деньги и пишете статью или не делаете этого и умираете. По-моему деньги и жизнь – это куда лучше, чем смерть, не правда ли, дорогая?- спросил он, обращаясь к Фриде.
 Та хладнокровно кивнула.
-Итак, мистер Драммонд, что вы мне скажете?- спросил Юэн, прижимая к шее редактора холодное лезвие.
 Юэн обвивал его, как змей. Он с нежным холодом ласкал дряблую кожу стальным ножом. Душа убийцы, холоднокровная и жестокая.
-Позвольте мне ознакомиться с материалом, который вы предоставляете?- прошептал потеющий в три ручья редактор.
 Юэн отнял нож и презрительно бросил ему на колени статью. Он скрестил на груди руки и смотрел на редактора с неимоверным презрением.
-Здесь не больше правды, чем в ваших статьях, мистер Драммонд, но и не меньше,- сказал он с холодным сарказмом.
 Редактор покосился на него одновременно злобным и затравленным взглядом и снова опустился в статью. Фрида недовольно фыркнула. Юэн усмехнулся.
-Не стройте из себя профессионала, мистер Драммонд, вам далеко до него,- сказал Юэн, водя длинным и заостренным черным ногтем по острому лезвию ножа.
 -Мистер,- хотел было Драммонд что-то сказать, но потом, видимо, побоялся и промолчал. Он читал неприкрытое отвращение в глазах своих угрюмых гостей и это злило его маленькую тщеславную душонку. Юэн видел это и поэтому ему все тяжелее и тяжелее было бороть желание вспороть жалкому уроду горло.
-Я бы кое-что подправил, но, в общем-то, неплохо,- сказал редактор, делая вид, что беседует с таким же журналистом, как и все его подчиненные. Юэн явно не был доволен этой интонацией, потому схватил редактора за шею и прижал лезвие ножа с неимоверной силой.
-Вы напишите все запятая в запятую, мистер Драммонд, и попробуйте исправить хоть одну букву,- сказал он зло улыбаясь, - А если я, не дай боже, увижу, что что-то не так – пеняйте на себя.
 Редактор закивал, словно в конвульсии и забормотал что-то нечленораздельное.
-Я надеюсь, мистер Драммонд, вы сделаете все по высшему разряду. Статья должна быть в ближайшем номере на первой полосе. Фотографии для нее лежат в файле. Надеюсь, вы в состоянии справиться со своей работой,- сказал Юэн убирая нож.
 Он жестом поманил к себе Фриду.
-До свидания, мистер Драммонд. Если вы сделаете все как надо, то мы больше не увидимся никогда, но если нет – ждите нас в гости,- сказала Фрида улыбаясь.
 Редактор съежился на стуле, прижимая к груди статью Юэна.
-Не волнуйтесь, все будет сделано, как вы сказали, - заверил он их.
-Тогда прощайте, мистер Драммонд,- улыбнулась Фрида еще раз.
-И было бы совсем неплохо, если бы вы привели в порядок этот свинарник,- сказал Юэн, окидывая взглядом всю комнату.
-Да-да, обязательно,- сказал редактор.
 Юэн и Фрида, бросив последний взгляд на Драммонда, вышли из его кабинета и из всей редакции. Покинув здание, они разразились нездорово-счастливым смехом.
-Потрясающе!- сказала Фрида восторженным голосом,- Даже я чуть не испугалась!
 Юэн усмехнулся, покосившись на одно из окон.
-Наверное, теперь неделю не уснет, будет видеть нас во сне,- сказал он.
-Ага, и содрогаться от ужаса.
 Издав какой-то печальный вздох, Юэн посмотрел в глаза Фриде. Она грустно улыбнулась и взяла его за руку.
-Что-то не так?- спросила она.
-Все в порядке. Мы замели следы, но мы не нашли Алекса, все еще не нашли,- ответил Юэн с горечью в голосе.
 Фрида поцеловала его в щеку, оставив легкий след помады.
-Мы найдем его, обязательно найдем!- сказала она ласково.

54
"…Еще не сумасшедшая…"
 Когда я прочла эту ебучую статью, я просто убежала от Майка, Тифф и Томми. Просто вцепилась в газету и убежала. Какого хера я это сделала? Да черт его знает! Сделала и все. Я не знаю, куда бежала, не знаю, зачем, не знаю, как, но судя по тому, что никто меня не догнал, бежала я как черт знает кто. Я неслась изо всех сил, будто за мной гнались какие-нибудь вонючие скины. В глазах кололо, воздух перекрыло на хер, ноги как будто больше не были моими. Я остановилась и согнулась пополам, обхватив колени, от чего кровь мощным притоком ударила в висках. Я рухнула, как покойник на асфальт и закрыла глаза. А когда я их открыла, я увидела перед собой два знакомых лица. Я заморгала, но глюк не исчез, зато одарил меня двумя озлобленными искаженными улыбками. Март. Курт. Кто еще?
-Ронни,- зашептали они в два голоса,- Маленькая, напуганная Ронни.
 Я обхватила голову руками, закрыла глаза, из которых полились слезы, сжалась и закричала во все горло:
-Н-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Т!
 Я не знаю, как долго я кричала по времени, но, черт меня дери, я кричала, пока мой голос не охрип совсем. И даже тогда я продолжала хрипеть, что-то выкрикивать, дергаясь на земле. Когда мой голос стих совсем, и звон в ушах от моего ора затих, я услышала, как эти двое смеялись надо мной. Курт покручивал кишку в руках, Марк играл со своим глазом. И они смеялись. Их смех словно сотни маленьких иголок, пронзал мои уши.
-Заткнитесь!- прохрипела я едва слышно,- Мне плохо!
 Я подумала о папе. Неужели, теперь он тоже будет преследовать меня? Мне стало дьявольски страшно. Бля, меня так трясло, просто знобило от холода. Типа, как когда бывает температура. Нет, нет, нет, нет! Уйдите от меня все! Перестаньте! Хватит!
-Бедная Ронни,- с какой-то злостной жалостью сказал Марк,- Ты так нас боишься? Отчего? Ведь мы – твои друзья!
 Я издала сдавленный хриплый смешок и закашлялась. Друзья? Какие, мать вашу, друзья?
-Вы не были такими раньше, не были такими, когда действительно были друзьями,- заплакала я. Не знаю, говорила ли я это или лишь такая мысль была в моем сознании, хер знает. Голоса не было вообще, и мысли мешались со словами.
 Курт сел на корточки, подвернув свой мешок. Я задрожала.
-Ронни,- с какой-то жалостью смешанной с цинизмом сказал он,- Мне так жалко твоего папу! Он так нежно вскрывал меня и вытаскивал мои кишки! Это было так мило, так приятно, почти сексуальное удовольствие.
 Он словно мурлыкал. Мудак издевался, определенно издевался надо мной. Я продолжала плакать, продолжала свое внутреннее сопротивление этому. Но он не унимался.
-Он так резал мое тело, так приятно, так нежно,- говорил он все тем же тоном,- Он вскрывал меня почти с отцовской любовью. Он вынимал мои внутренности, бережно, нежно, словно некую ценность, - в голосе Курта появилась некая странная нотка, словно маленькая едва заметная тучка на ярком солнечном небе,- Он складывал их на весы, он проверял содержимое моих кишок, он, черт подери, копался в моих кишках!- теперь тучка превращалась в большое облако,- Он ковырялся в вонючем сраном дерьме, которое должно было выйти из моей сраной задницы! Он, черт его дери, ковырялся во мне! Он сшивал мое тело своими сраными нитками!- тучка стала грозовым облаком, которое вот-вот должно было затопить во вселенском потопе весь гребанный мир,- Этот сукин сын изуродовал меня! Ненавижу, ненавижу этого мудака, этого сукиного сына! Он сдох, этот чертов мудак сдох!- прорвало.
 Я заплакала еще сильнее. Я не знала, что делать, что это значит, я боялась, я дрожала, я прижималась к земле, закрывала глаза и уши, лишь бы не видеть и не слышать этого.
-Думаешь, со мной он обошелся лучше?- спросил Марк злобно,- Этот недоебок и в моих кишках покопался! Как думаешь, Ронни, ему это нравится, да? Ему нравится копаться в дерьме и вытаскивать из него куски засранной не переваренной пищи? Он получает от этого кайф? Сексуальное удовлетворение, да? Ах, ну да, он же вдовец и не хотел изменять своей возлюбленной!- голос Марка звонко ударял по ушам агрессивным шумом,- А свою жену он тоже вскрывал сам? И трахал, трахал, трахал, трахал ее тело! Да, он трахал ее мертвое тело! Он кончал в свою мертвую жену!
 Я заорала. Мой крик был слабым, смешанным с хрипом и кровью. Я кричала, кричала, пока мой крик не содрал в кровь горло. Я закашлялась кровью. Вы когда-нибудь кричали так, чтобы у вас изо рта пошла кровь? Это ужасно больно, невыносимо, кажется, что какой-то воображаемый ебучий Фредди Крюгер скребет своими когтями по твоему горлу. Ты вообще теряешь дар речи, ты открываешь рот, чтобы что-то сказать, но вместо слов из него выхаркиваются сгустки твоей крови. Но все это было мелочью в сравнении с той болью, которая была в моей душе. Зачем, ****ь, они так делали? Зачем они делали мне так больно? Алекс, да, возможно, он, черт его дери, был виновен в какой-то мере в их смертях, но, ****ь-копать, чем виновата была я?
 Март и Курт смеялись. Они, вероятно, думали, что это какая-то охуительно смешная шутка. Какого *** они так думали?
-Ты плачешь, Ронни? Зачем?- с жалостью спросил Курт,- Кто-то тебя обидел? Неужели это был Март? Или я? Но как такое могло быть возможно, ведь мы так тебя любим!- его голос звучал с издевкой.
 Я просто молча смотрела на них, источая ненависть и злобу.
-Марк, как ты мог обидеть нашу любимую Ронни?- спросил Курт у Марка.
 Марк улыбнулся от чего его искаженное и изуродованное лицо стало еще страшнее.
-Своими подозрениями ты очень обижаешь нас, Ронни,- сказал Марк,- Ты нас очень обижаешь.
 Я тихо застонала, едва слышно булькая кровью в горле. Как же сильно я хотела умереть прямо сейчас! Быстро, чтобы не заметить. Мне было так страшно. Смерть или героин, много-много героина.
-Ну, мы ведь все равно любим ее, любим нашу маленькую, глупую Ронетту!- сказал Курт и ухмыльнулся.
-Нам очень жаль, что так вышло с твоим папой, Ронни. Нам очень-очень жалко!- сказал Марк, смягчившись,- Но ты не должна грустить из-за его смерти, потому что скоро, Ронни, совсем-совсем скоро, ты встретишь его,- голос Марка звучал громко и зловеще.
 Боль огромными шарами накатывала на меня. Я закрыла глаза и постаралась отключиться от всего этого. Какой-то смутный темный омут поглотил меня и настала тишина… а дальше я ничего не помню.
 Я очнулась только какое-то время спустя. Не знаю, сколько прошло часов, а может и дней с того момента, но сколько-то прошло определенно. Потому что в пять минут никто бы не успел отвезти меня в психушку и закрыть в маленькой квадратной комнате с белыми мягкими стенами. Прошло несколько часов…. Или дней? Чем они меня обкололи? Успокоительное? Снотворное? Лучше бы яд… Я сижу в углу, рот мне чем-то связали так, что говорить я не могу, что в общем-то и не особо нужно. На мне белая смирительная рубашка. Психушка. Вот ты, Ронни, и докатилась до нее! А ведь давно было пора! Я встаю на ноги и пытаюсь сделать пару шагов, но падаю на мягкий пол. Маленькая квадратная тюрьма. Только одна дверь и свет из ламп на потолке. Несколько квадратных метров для довершения моего безумия. Я всегда думала об этом, психушка, такая вот комната, смирительная рубашка… зачем? Чтобы обезопасить других? Или того несчастного умалишенного человечишку, который находится на грани смерти, потому что такое безумие – это своего рода смерть души? Зачем это делать? Он не нужен им, он не нужен самому себе, он не нужен родственникам и друзьям, которых, возможно, и нет, он не нужен этому миру? Для кого он живет? Для чего? Для мягких стен и кожаных ремней на смирительной рубашке? Для безумия в его голове?
 Я думаю о себе и усмехаюсь. Теперь он, этот сумасшедший, и есть я. И кому я нужна теперь? Курту и Марку. Мне хочется засмеяться, но это лишь вызывает вспышку боли в горле. Еще не сумасшедшая для самой себя, но уже безумная для других. Интересно, что происходит там, в другом мире за гранью этих ватных стен? Что там с Алексом, что с Тифф, Майком и Томми? Что с Философом и Фиби? Придет ли кто-нибудь забрать меня от сюда?
 Ха-ха-ха. Как смешно! Кому я нужна здесь? Ах, малышка, ты прекрасна знаешь, кому! Мысль о том, что вернутся Марк и Курт меня пугает. Я забиваюсь в угол и прижимаю колени к груди, стараясь просунуть их под привязанные длинными рукавами руки. Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы они не возвращались! Пожалуйста, Господи!
 Помоги мне, папа….

55
Путь в никуда
 Фиби вела нас через какие-то заросли. Мы спотыкались о камни, консервные банки и другие отбросы. Все это было похоже на большую свалку, которую забросили и забыли. На земле плесневели какие-то отходы, место было похоже на что-то вроде маленького индустриального ада, не знаю почему подумалось мне тогда. Алекс шел как-то странно шатаясь, он дрожал и явно чувствовал себя не очень хорошо. Не знаю, было ли это больше душевным или физическим, но это было. Я поддерживал его за руку, чтобы он не упал.
-Почему мы идем через этот пустырь? Нет другого пути?- спросил он тихо.
 Фиби посмотрела в его глаза с неописуемой жалостью и болью. Ей было жалко Алекса. Я вдруг поймал себя на мысли, что она была бы очень хорошей матерью, поймал себя так же и на той мысли, что и я, наверное, был бы неплохим отцом. Следующей мыслью было то, что нам стоило бы завести детей вместе. Дети? У меня? Ну-ну. От Фиби. Смешно. Я выкинул эту мысль из головы.
-Мы могли бы пройти другим путем, но там люди, и я боюсь, что кто-то может узнать тебя или нас.
 Алекс угрюмо кивнул.
-А долго еще?- спросил он жалобно.
-Не очень, но если хочешь, мы можем где-нибудь подождать.
-Да неплохо бы, я как-то так устал.
 Фиби обняла Алекса за плечи и поцеловала в щеку. Я увидел, как на ее глазах заблестели слезы. Но я стоял неподвижно, будто бы был не здесь и видел все это, как какое-то кино. Не знаю почему, но что-то поменялось и это что-то настораживало меня. А еще я прислушивался к своему внутреннему голосу, который упорно хотел донести до меня что-то. Я чувствовал, что мы не достигнем цели, а если и достигнем, то не долго пробудем в этом месте. Юэн здесь, он в городе и он уже ищет Алекса. Он уже знает, что Алекс жив и скорее всего, знает еще что-то. Он знает кое-что, чего не знаем мы. Он что-то делает. Он действует. Он ищет его и он его заберет. Навсегда. А еще я чувствовал боль, темное, неописуемо большое облако боли, которое готово было вот-вот накрыть город. Я чувствовал беду. Я знал, что будет какая-то трагедия, еще одна. Я знал, что кто-то умрет. Но я не знал кто. В моей голове звучали голоса, крики боли о отчаяния, мне казалось, что что-то надвигается. И я чувствовал, что должен вернуться в Дункан как можно быстрее.
 Нежные и трогательные объятия Фиби и Алекса казались мне одной из тех сцен голливудских ужастиков, когда за героями фильма бегут страшные чудовища, готовясь убить их, а они, забыв об опасности, стоят и выясняют отношения, решая проблемы, которые вот-вот могут потерять актуальность из-за их смерти. Но Алекс и Фиби не плевали на монстров, они их просто не видели. Но я видел, и я знал, что это очень-очень опасные монстры.
-Пойдемте быстрей, у нас мало времени,- сказал я почему-то очень взволновано.
-Что такое, Философ? О чем ты?- спросила Фиби несколько обеспокоено.
-Не знаю, у меня дурное, очень дурное предчувствие,- сказал я,- Нам надо быть в Дункане, там что-то происходит.
 Алекс явно забеспокоился. По его лицу пробежал страх, затаившись в больших открытых глазах. Он знал, что я часто бываю прав, знал, что мои предчувствия – это больше, чем просто предчувствия. Он знал, что их стоит боятся.
-Что там случилось? Ты знаешь?- спросил он.
 Я вдруг поймал себя на страшной мысли – я действительно уже знаю, но я не хочу это знать. Я упал на колени и заплакал. Фиби бросилась ко мне и начала целовать мое лицо. Ее руки гладили мои волосы, путались в них, цеплялись маленькими браслетиками. А я плакал. Я знал, Господи, как же я хотел не знать! Я отдал бы все, все, что есть за то, чтобы вырвать это из головы, убить свой чертов дар. Я упал на траву. Кажется, я порезал руку о какую-то банку на земле. Кажется, кровь была даже очень сильной. Фиби оторвала кусок ткани от своей футболки и начала наматывать его на руку. Но я не чувствовал боли. Я чувствовал боль в душе, нестерпимую, страшную боль.
-Тихо, не двигайся, пожалуйста, подожди!- шептала она, пытаясь замотать рану.
-Фиби, ты не понимаешь, Дункан, он… там…- сквозь слезы говорил я.
 Картина, которую я видел в своей голове была страшной. Я вдруг увидел все, что будет дальше, увидел каждую мелочь, каждую деталь, увидел исход всей этой истории, увидел смерть. Я никогда прежде не видел будущее так четко и так ясно, никогда раньше не мог сказать так уверенно, что все будет именно так. Теперь же я ощутил, что все произойдет в точности таким образом, каким я это увидел, я знал, что не будет иначе. Я уже знал, что ждет нас, когда мы придем в наше убежище, знал даже незначительные вещи, которые совершенно не влияют на ход событий. Я не знал, почему все случится так, но я знал, что ничего не изменишь.
 Фиби намотала мне на руку ткань футболки и теперь обнимала меня, прижимая к себе. Но я как будто был не здесь. Сколько боли, сколько страшной боли еще предстоит всем нам перетерпеть. И эта девочка, хрупкая, нежная, добрая девочка, которую я так люблю, она тоже будет страдать и плакать, тоже будет переживать весь этот ад. Моя милая, моя любимая Фиби.
-Пожалуйста, пойдем быстрее, пожалуйста!- взмолился я.
 Я знал, что уже не изменить ничего, но почему-то отчаянно пытался это сделать. Это было похоже на жалкие попытки мухи вырваться из сетей паука.
-Хорошо, пойдем,- с каким-то волнение сказала Фиби.
 Она посмотрела на Алекса и между ними пробежала легкая вспышка страха.
-Алекс, ты можешь идти?
 Он кивнул и встал. Мы пошли вперед. Дальше шли молча. Фиби постоянно смотрела то на меня, то на Алекса, мысленно жалея нас обоих. Бедная, добрая Фиби! Как ей было тяжело. Бедный напуганный Алекс, бедный я. Мы шли по этой дороге в никуда, зная, что нас впереди не ждет ничего хорошего. И хотя Алекс и Фиби знали меньше, куда меньше, чем я, они понимали, что будет что-то плохое.
 В небе ярко светило солнце, легкий ветерок трепал траву. Картина свалки, побежденной природой могла бы привлечь меня в другом настроении и вызвать в голове ураган мыслей о природе и человеке, но сейчас это был лишь факт: свалка, которую забыли, и она поросла травой. Все. Я отметил это для себя и пошел дальше.
 Я думал уже, что мы не придем никогда, но тут перед глазами появилось большое серое здание. Чуть дальше были еще какие-то здания, какие-то недостроенные постройки. Из земли торчали сваи, тонкие металлические столбы, рядом лежали бетонные плиты. Стройка. Но здесь царила тишина. Очевидно, мы пришли.
-Вот здесь,- указала Фиби на то единственное достроенное здание, которое мы видели,- Та самая гостиница.
 Я посмотрел на здание, и по телу пробежал какой-то неприятный импульс. Там что-то есть или кто-то есть. И это не строители, которые там живут. Я знаю кто это. Я не хочу идти туда.
-Давайте не пойдем туда, пожалуйста, не надо,- говорю я, не отрывая взгляда от гостиницы.
 Фиби смотрит на меня с некоторым волнением. Она трогает мой лоб, проводит рукой по щеке. Потом устало вздыхает и вешается мне на шею. Я не чувствую ее. Я где-то не здесь. Я в гостинице. Я все вижу. Мне так страшно!
-Пойдем, не бойся,- сказала она и взяла меня за руку.
 Я посмотрел на нее испуганным взглядом.
-Что там, Философ?- спросил Алекс. Он знал, что я знаю ответ на его вопрос.
 Я опустил голову. Я не мог сказать это Алексу. Я знал, что ему этого знать нельзя.
-Пойдем, - обреченно сказал я.
 И мы пошли. Я сжался, предчувствуя то, что будет дальше. И я знал, что ничего хорошего не будет.
 Когда мы подошли к гостинице на достаточно близкое расстояние, я увидел их. Господи, я не ошибся. Они нас ждали.

56
В тупике
 Мы стояли посреди улицы и думали, что делать. Ронни убежала. Мы, когда увидели копов, тоже дали деру. Мы бежали настолько быстро, насколько могли. И похоже, нам удалось от них скрыться. Мы добежали до Мертвого Города. Днем здесь было не так страшно, как ночью. Свет солнца играл в разбитых стеклах и это придавало мертвым улицам некое обаяние.
-Что будем делать теперь?- спросил Томми.
 Ни я, ни Майк не удостоили его ответом. Мы сами не знали, что делать. Что будет с нервной Ронни после такого известия, что будет с нами, что будет с Алексом – а хер все это знает! Томми вздохнул и сел на землю. Я посмотрела на него с некоторой жалостью.
-Мы не сможем сидеть здесь вечно,- сказал Томми, подбивая кого-то из нас на ответ.
-У тебя есть какие-то предложения? Ты можешь высказать их!- огрызнулась я.
 Томми посмотрел на меня измученным взглядом. Предложений не было. Неудивительно. Майк улыбнулся.
-Собственно, а от кого мы прячемся? От копов?- спросил он.
-Ты проницателен и догадлив,- сказала я.
-Не издевайся, послушай дальше,- сказал Майк.
 Я усмехнулась и посмотрела на него.
-Валяй.
-Копы ищут Алекса, не так ли? Им не нужны мы, потому что не мы вылезли из могилы на своих похоронах, а он…,- Майк выжидающе посмотрел.
 Чего он ждал? Аплодисментов?
-Продолжай,- буркнул Томми.
-Это означает, что если копы ищут его, то им нет никакого дела до нас,- умозаключил он с самодовольным выражением лица.
 Я усмехнулась. Да уж, план, на миллион долларов. Но пришло время разрушить его иллюзию.
-А ты не думаешь, что полиция задержит нас, чтобы допросить?- спросила я.
-А мы не преступники, они не имеют права.
 Томми поднял голову и сказал:
-Сообщники. Майк, а сообщников могут задержать. Для допроса, чтобы узнать, где Алекс.
 Майк нахмурил брови. По ходу дела, такая мысль не приходила ему в голову. Что ж, ей там самое место, потому как влипли мы капитально.
-Но сообщники чего? Преступления? Разве Алекс совершил преступление, выбравшись из гроба, в котором его хотели похоронить заживо?
 Томми засмеялся. Я саркастически улыбнулась.
-Нет, это не преступление. Но он смылся, а мы ему помогли. Алекс жив, он несовершеннолетний мальчик и он пропал. Мы этому способствовали.
 Майк несколько призадумался. Томми вздохнул. Я закатила глаза и улыбнулась. По небу пролетела стая птиц. Интересно, где сейчас Алекс Философ и Фиби?
-Подожди. Ладно, мы преступники, они нас задержат. А что дальше? Ты знаешь, где Алекс? Ладно, ты знаешь, я знаю, знает Том, но, Тиффани, как думаешь, что они сделают с нами, если мы им не скажем? Будут прикладывать к лицу раскаленный утюг? Или оденут испанский сапог на ногу? Что полиция сделает с несовершеннолетними детьми, чтобы выбить из них информацию?
 Я усмехнулась. Похоже, Майк питал какие-то розовые иллюзии по поводу нашей полиции. Он, очевидно, полагал, что они следуют законам. Наивный, глупый мальчик.
-Нет, они просто отпинают тебя и ты поймешь, что больше не можешь держаться. Ты не крепкий орешек, Майк, они расколют тебя в два счета,- мрачно сказал Томми.
 Майк вздохнул и замямлил:
-Но ведь мы – всего лишь дети! Как они могут? Да и Алекс не совершил преступления. Он ведь не сбывал наркоту и никого не убивал.
 Томми фыркнул. Мне стало жаль наивных мечтаний Майка, и я подошла к нему. Глаза его были светлыми, чистыми. Борец, настоящий борец, который думает, что говорит правду, который действительно говорит правду, но которого никто не слышит. Я обняла его и поцеловала в щеку.
-Ты прав, Майк, ты во всем прав. Ты только не можешь понять одного – никто не следует законам, никто не играет по правилам. И, конечно, Алекс не распространял наркотики и никого не убивал, он "всего лишь" умер, а потом, после того, как его вскрыли и перелопатили ему все внутренности, ожил. И он скрывается лишь потому, что он очень напуган. Но эти люди, те, что ищут его, они не знают страха, жалости и отчаяния. Они не знают Алекса Мерфи. Они ищут живой труп – существо, которое совершило невероятное. Для них он – не человек. Найти и изучить – вот их цель. И им плевать на то, что мы чувствуем.
 Томми подошел к нам и обнял Майка.
-Тифф права, Майк. То, что произошло с Алексом, возможно, самое крупное и громкое дело, которое когда-либо, за всю историю города, выпадало на долю наших копов. Они ни перед чем не остановятся чтобы раскрыть его.
 Майк вздохнул и посмотрел на нас с Томми. Его глаза были грустными и полными слез. Я поцеловала его в щеку и прижала к себе. Он был таким несчастным, таким хрупким. Его большой рот грустно улыбался мне. Майк провел рукой по моей щеке и смахнул мои слезы.
-Но как? Как они могут?- жалобно застонал он,- Ведь он всего лишь мальчик, а мы… мы тоже просто дети, которым очень страшно.
 Томми посмотрел в его глаза и устало вздохнул.
-Им наплевать на все, брат, им просто наплевать,- сказал он.
 Майк окинул нас печальным взглядом и подняв голову к небу, спросил:
-И что нам теперь делать?
 Я смотрю по сторонам, как будто пытаясь найти ответ. Дело – дерьмо. Домой – бесполезно. Полиция наверняка посадила там по одному-двум офицерам, которые готовы в любой момент загрести блудных детишек в участок. И не известно еще, что там с нами сделают. Я вспоминаю фильмы про то, какая бывает полиция, и ежусь от ужаса. Нет, туда нам нельзя.
 Мы можем торчать здесь, но сколько? День-два, не больше. Нет ни еды, ни ночлега, а ночью здесь может быть опасно. Неожиданно в моей голове возникает образ Теда. Черножопый ублюдок нас никогда не сдаст, потому как его руки тоже нечисты, но я не могу быть уверена в том, что полиция не прикрывает его грязные делишки. А если это игра на два фронта, то для нас она кончится решеткой перед глазами.
 Что еще? Кладбище. Нет, оно все оцеплено, да и очень хочется место с пищей и крышей над головой. Блин, почему мы не подумали о том, что дома может быть засада, когда были все вместе?! Идиоты. Но, тут мысль о том, что мы были вместе пересекается с мыслью о том, куда ушли Алекс, Философ и Фиби.
-Недостроенная гостиница!- радостно закричала я,- Нам нужно ехать туда, к Алексу. Если он может быть там в безопасности, то почему не можем мы?
 Лицо Майка на какое-то время озарила радость, но потом он стал грустным печальным:
-Это хорошая идея, но Тифф, как мы ее найдем?
 Да уж, не угадала. Я с досадой пнула консервную банку и тупо уставилась на нее. Перед глазами на какое-то короткое мгновение мелькнула картинка из детства. Большая свалка, чистое поле и бегающие по нему дети.
-Тиффани, посмотри!- звонко кричит моя маленькая кузина, приехавшая с родителями из Канады на пару недель.
 Я цеплялась за воспоминание, но оно ускользнуло. Я села на землю, прижимая пальцы к вискам. Кровь бешено стучала в голове. Мне вдруг захотелось тишины.
-Тифф?- позвал Майк.
-Тихо,- отозвалась я.
 Я пыталась вернуть видение. Джина, моя кузина, ее мать – тетя Эми, их старший сын Джеймс. Теплое лето где-то в глубине детства. Мои родители.
-Скоро здесь построят гостиницу для туристов,- сказала мама тете Эми.
 Тетя Эми засмеялась.
-Да что ты, милая, кому надо ехать в ваш город? Да и гостиница около такой свалки…
 Как будто легкий ток прошиб меня. Свалка. Банки. Мусор. Гостиница!
-Я знаю дорогу,- сказала я уверенно.
-Ты точно ее знаешь?- с опаской спросил Томми.
-Я была там в детстве, тогда кто-то еще помнил об этой гостинице, ее вроде как даже хотели строить. Моя тетя из Канады, тетя Эми, она приезжала сюда летом и мы ходили туда гулять с ней, мамой и Джиной. Я помню это, Томми, все помню! Я знаю, куда нам идти!- радостно сообщила я.
 Майк и Томми переглянулись.
-Пошли,- сказал Майк уверено.

57
"… просто страшно…"
 Я проснулась. Вокруг меня темнота. Очевидно, наступила ночь и свет здесь отключили. Может быть, еще не ночь, а может я проспала уже несколько дней. Не знаю. Мне просто страшно. Что я такого сделала? Почему я здесь? Да, у меня проблемы с головой, проблемы, которые, черт их подери, надо решать, но это проблемы невропатолога, психолога, психоаналитика или еще какого-то такого же хрена, а не психиатра, мать его так, или этой вонючей белой комнаты! Если бы папа был жив, то он бы… если бы он был жив, я бы здесь не оказалась. Мой отец застрелился из-за Алекса. Но я не виню его в этом. Алекс не виноват в том что случилось, а если и виноват, то не больше, чем я виновата в том, что попала сюда.
 Я думаю о моих отношениях с отцом, особенно в последнее время. Наверное, когда теряешь близкого человека, так бывает всегда. Начинаешь понимать, что можно и нужно было больше уделять ему внимание, что можно было бы вести себя с ним совсем иначе. Да что уж там, начинаешь кидаться на себя с упреками в свой адрес, за то, что ты всего этого не делал. Я последнее время относилась к отцу, как к источнику наркоты и в то же время, как к геморрою. После Курта, после того, как я увидела, что папа вскрывает его, я вообще перестала с ним общаться на уровне выше "привет" и "пока". Не знаю, я думаю, что где-то в глубине души я винила его за это. Он резал Курта, он вскрывал Курта, моего друга, которым я очень дорожила. Не знаю, отец показал мне больше, чем я должна была видеть. Я часто бывала в морге, часто видела вскрытия, которые проводил папа, но я относилась к трупам, как безликому мясу. Я смотрела на них, вдыхала зловонный запах и шла дальше. Я с детства знала, что такое морг, часто потому, что отцу просто ничего не оставалось, кроме как взять меня с собой на работу. Но никогда еще я не видела вскрытие своего друга. Мой друг, мой близкий друг, мой Курт, лежал на столе, как безликая куча мяса, кишок и прочего окровавленного дерьма. И этим дерьмом, этим мясом из ужастиков был мой друг. Вы хотите, что б я не испугалась? Конечно, я испугалась!
 И еще я очень обиделась.
 На папу.
 Не знаю за что, но очень обиделась.
 Я вспоминаю мою последнюю встречу с Куртом и Марком. Как бы мне хотелось забыть все это! Почему они приходят ко мне? Из-за папы? Но папа уже умер, он расплатился за это, не так ли?
 По спине пробегают мурашки. Папа умер. Я чувствую, как слезы катятся из глаз. Я не могу смахнуть их, но я их чувствую. Господи, почему? За что мне все это безумие? Помогите!
 Время медленно ползет по неосвещенным мягким стенам. Интересно, сколько часов или дней я здесь? Сколько прошло времени? Я вспоминаю события, которые происходили со мной с того момента, как я отключилась на улице. Я очнулась здесь, впервые. Тогда было еще светло. И вероятно, я была в отключке не меньше нескольких часов, потому как местная дунканская психбольница закрыта на ремонт уже лет пять, а до ближайшей ехать не меньше двух часов. Плюс, скорее всего, в меня вкололи нечто типа снотворного или успокоительного. Это стопроцентно. Сколько я спала после этого? Могла, я думаю, и день, и два. А когда я проснулась, наверное, прошел уже день, как минимум. Но сколько я спала после этого до сегодняшнего момента, когда свет был уже выключен? Может и минуту, а может и несколько часов. Но свет отключить успели. Возможно, проводили обход и увидев, что я сплю, решили выключить свет, чтобы экономить электричество. А может быть, наступила ночь. Если ночь, то, скорее всего, это ночь уже второго дня, потому что уж как-то очень быстро для ночи первого. А если это был обход. Обход обычно бывает утром и вечером, ведь так? Все это означает, что скорее всего, я почти два дня здесь ошиваюсь.
 Что меня тревожит, так это то, что ко мне никто не заходит. Почему ебучий психиатр не придет делать свой сраный осмотр и не поговорит со мной? Они считают меня буйным психом, хорошо, пусть так, но ведь должен быть осмотр! Он должен поставить диагноз, а для этого необходимо общение с пациентом. Кто-нибудь собирается со мной говорить? Эй, вы, вонючие эксперты и медики, какого хера вы меня здесь держите?
 Я пытаюсь кричать, но вместо этого чувствую неимоверную боль в горле и металлический вкус крови на языке. Черт, хотя бы к доктору бы сводили, суки. Может я порвала связки или еще что? Я в этом не соображаю ни черта. Сволочи, уроды вонючие. Интересно, считают ли они психов за людей?
 Я чувствую мерзкую вонь. Конечно, я не мылась уже несколько дней, с самой смерти Алекса. Могли бы хотя бы помыться дать, суки. Что они тут со мной делать собрались? Если я выйду отсюда, если смогу, конечно, я напишу много-много писем в муниципалитет и завалю их жалобами, а, вероятнее всего, подам на них в суд. Если эти мудозвоны думают, что это так легко сойдет им с рук, они очень ошибаются.
 Только выпустите меня отсюда, и я вам устрою.
58
Долгожданная встреча
 Они стояли у самого входа. Они нас ждали. Глаза Алекса сузились, пытаясь разглядеть фигурки у небольшого подъезда, Фиби крепко сжала мою руку. Я уже видел все это, тогда, на свалке. Один в один. Рука Фиби, сжимающая мою, даже это странное чувство легкой боли. Смятение и удивление Алекса. Страх, пронизывающий каждого из нас, будто бы ток, проходящий через цепь.
-Это не строители,- говорит Фиби, замедляя шаг.
-Да уж,- говорит Алекс.
 Я молча смотрю на это. Как фильм, фильм, который я уже видел. Я знаю, что сейчас Фиби приглядится к этим фигурам лучше и отчаянно закричит: "Бежим!". Но пока она смотрит. Я чувствую все, что чувствует она. Но уже давно знаю, что она будет чувствовать именно это. В голове еще крутятся другие варианты действия, те, что я пытаюсь продумать сам, но воображение тут же рисует мне исход событий. И я знаю, что исход так или иначе будет один, и все испытания, которые должны выпасть на нашу долю, мы получим.
 Глаза Фиби расширяются, она хватает Алекса за руку, пытается повернут нас назад. Это уже было. В голове.
-Бежим!- ее голос звенит, как упавшая на пол и разбившаяся стеклянная бутылка.
 И я знаю, куда мы бежим, хотя нас ведет Фиби и она сама еще не знает, куда. Мы бежим на стройку, к ее отцу. Но мы не добежим до него. Я знаю.
 Мы попадаем в небольшой недостроенный дом. Здесь только бетонные стены и торчащие отовсюду металлические прутья. Очень холодно и жутко. Окна без стекол и рам, простые квадратные отверстия в стенах, похожи на выколотые глаза.
 Громкий крик Фиби, и мы падаем на землю. Она и я. Алекса нет. Его держит за руку высокий мужчина, застывший в нерешительности. Он будто бы думает, решает, правильно ли поступил.
-Кто это?- спрашивает Фиби.
 Это не полиция. Это не журналисты. Это даже не люди. Это – семья Алекса.
 Лицо Алекса застывает словно маска. Только глаза становятся мокрыми от слез и как будто бы увеличиваются. Он стоит, не зная что делать. Смотрит на Юэна неподвижно и, кажется, даже не дышит. Потом он отчаянно поворачивается к нам и в глазах его застывает молчаливая мольба о помощи. Он не знает, что делать. Но я знаю, что будет дальше и знаю, что он сделает.
-Алекс,- говорит Юэн еле слышно и аккуратно отпускает его руку, будто боясь, что тот убежит.
 Алекс открывает рот, пытаясь что-то сказать. Он думает, как назвать Юэна. Папа? Юэн? Что ему сказать? Он закрывает глаза, из которых брызнули слезы и обнимает его. Юэн тоже его обнимает. На лицо падают волосы, но я знаю, что он тоже плачет.
 Фрида стоит в стороне, глядя то на Юэна с Алексом, то на нас. Выражение ее лица достойно кисти художника – безразличие кристальной чистоты. Но я знаю, что это показное. Фрида не хочет открываться нам. Она не уверена в том, что нам можно открыться. Но меня она узнает. Это видно по глазам, которые, даже у холоднокровного бессмертного убийцы выдают душу. Я сдержанно и растеряно улыбаюсь ей, и Фрида, как это ни удивительно, отвечает тем же.
-Я так долго ждал этого,- говорит Юэн еле слышно.
-И я ждал,- плачет Алекс,- Мне так страшно, я не знаю, кто я и что, я не понимаю ничего, что происходит! Помоги мне!
 Юэн гладит Алекса по волосам.
-Такие же мягкие, как и у Карлы,- шепчет он ему на ухо.
 В воздухе повисает беспокойная тишина. Вопрос. Алекс не знает, кто такая Карла. Юэн понимает это и целуя в ухо сына, еле слышно говорит:
-Твоя мама.
 Алекс отстраняется от Юэна. Сейчас ему будет очень больно. В глазах столько всего смешано, что этот коктейль грозит стать ядом. Он смотрит то на Юэна, то на нас, то на Фриду.
-Скажи, где ты был все это время, с самого того момента, когда она умерла? Почему ты позволил им поломать мою жизнь и калечить душу? Почему ты позволил им забрать меня? Ты не любил меня тогда?- в его голосе звучит горечь и упрек.
 Юэн смотрит на него. В пронзительных холодных глазах блестит боль и обида.
-Алекс, понимаешь, не все так просто. Я ждал, ждал, когда ты станешь взрослым, достаточно взрослым, чтобы понять все это. Я ждал, когда ты сможешь понять меня, если я скажу тебе, кто ты.
 Алекс зло усмехается и бросает на Фриду острый взгляд. Наверное, ему действительно больно. Бедный мальчик, ранимый и хрупкий. Он так сильно страдает, так мучается. Смерти, страдания, боль.
-Но мне было так одиноко все эти годы. Мои родители, мои приемные родители, они ненавидели меня всю жизнь, они ждали моей смерти, он меня проклинали!- голос Алекса срывается на визг, слезы льются ручьем.
 Юэн смотрит на него с какой-то грустью и любовью. Впервые я вижу в нем глубоко несчастного, ранимого человека, а не холоднокровного убийцу, ведь теперь я знаю, что Клод убит им, я даже знаю, как он убит. Но я вижу человека, человека, которому очень больно. Я даже вижу, как цвет глаз становится чуть ярче, концентрированнее, от накатывающих слез, но он сдерживается.
-У тебя были друзья. Я не хотел менять твою жизнь, пока она сама не начала меняться. Я знал, что будет так. Я это чувствовал. И я пришел, чтобы спасти тебя от этого,- он замолчал и выдавил с грустью,- Но я опоздал.
 Алекс вздыхает и кидается на шею Юэну. Он хочет рассказать ему все, все, что было с ним за это время, хочет поделиться совей болью. Алекс смотрит на нас с Фиби из-за плеча Юэна, который немного выше, чем Алекс и грустно улыбается. впервые лицо Алекса осеняет смутное счастье.
-Я люблю тебя, папа,- шепчет он сквозь слезы ему в ухо.
-И я тебя, сынок.
 Фрида смотрит несколько выжидающе, будто бы она глядит кино, а на самом интересном месте показывают рекламу. Она жестока. Юэн не такой. Он четко разделяет тех, кого любит и тех, кого ненавидит. Она же – нет. если Юэн может жестоко убить Клода, мстя ему за Алекса, но никогда при этом не поднимет руку на сына, то Фрида не делит людей на тех, кого она никогда не тронет и тех, кого легко убьет. Она убьет любого. Ей просто нужен повод. Страшная женщина.
 Юэн отпускает Алекса и они какое-то время смотрят друг на друга. кажется, они забыли обо всем вокруг, но это не так. Юэн поворачивается к нам и смотрит каким-то странным взглядом. Ему как будто становится неудобно перед нами, что он показал нам свои чувства к Алексу.
-Твои друзья?- спрашивает он, кивая на нас.
 Алекс согласно кивает и смотрит на него с некоторой мольбой.
-Ты ведь их не обидишь? Они ничего не знают,- врет он. Я понимаю, что он хочет выгородить нас, в частности меня, но я знаю, что из этого выйдет.
 Юэн смотрит прямо мне в глаза. Он как будто бы читает меня, сканирует. Это так же, как бывает, когда я вижу человека насквозь, но только как-то очень жутко. Мне становится не по себе. Юэн качает головой улыбается мне.
-Интересный малый,- говорит он Алексу, косясь на меня.
 Алекс смотрит на Юэна.
-Он очень хороший,- говорит Алекс,- Ты ведь его не обидишь?
 Юэн смотрит на меня. Я вижу, что он чувствует мой страх. Он вздыхает и подмигивает мне.
-Нет, конечно, он же твой друг,- говорит он, добавляя несколько ехидно,- Но ведь он знает. Все. Правда ведь?- спрашивает он меня.
 Я киваю:
-Знаю. Но я не скажу никому. В этом можешь быть уверен.
 Юэн усмехается. Не злобно, но игриво.
-Умный мальчик. И судя по всему – хороший друг. Ты ведь спас Алекса от копов. И ты всегда ему помогал,- говорит он.
 Я смущенно киваю. Фиби сжимает мои пальцы. Она дрожит.
-А эта милая девушка, кто она?- спрашивает Юэн.
-Фиби,- робко говорит она.
-Фиби,- повторяет Юэн,- Милая девушка.
 Мне становится неловко. Ситуация какая-то уж очень неудобная. Страх потихоньку отступает. Юэн любит Алекса и не причинит боли тем, кого он любит. И он не позволит сделать этого жестокой Фриде.
-Значит, это твои друзья?- спрашивает Юэн.
 Алекс тихо кивает:
-Ага.
 Юэн подходит к нам, протягивая мне руку для рукопожатия. Я некоторое время сомневаюсь, но протягиваю в ответ. Затем он целует руку Фиби и одаривает нас обоих приятной, но несколько кровожадной улыбкой.
-Мне очень приятно,- говорит он.
 Мы с Фиби бубним что-то в ответ. Юэн улыбается чуть добродушней.
-Не надо бояться, я вам не сделаю ничего плохого,- говорит он почти дружелюбно.
 Я смотрю на Алекса, который как-то странно улыбается и тихо выдыхаю6
-Ладно, все замечательно, я вас не боюсь. Но у нас все еще есть одна проблема – Алекса повсюду ищет полиция,- говорю я Юэну. От того, что я обращаюсь к нему, мне становится жутко.
 Юэн усмехается. Фрида злобно хихикает.
-Уже нет. Осталось лишь дождаться завтрашнего утра,- говорит Юэн.
-А что будет завтра утром?- со страхом в голосе спрашивает Фиби.
 Я не боюсь. Я знаю, что будет. Но я знаю, что Юэн и Фрида сделали еще не все. И думать о том, что будет впереди мне уже страшно.

59
Немного воспоминаний
 Сейчас все очень плохо. Мы не можем найти Ронни, мы не знаем, как там Алекс, Философ и Фиби. Мы идем туда, в ту заброшенную гостиницу, но мы совершенно не уверены в том, что мы их найдем. Я веду ребят через старую заброшенную свалку. Мы угрюмо молчим и каждый думает о своем. Вокруг нас тишина. Лишь редкий ветер позвякивает алюминиевыми банками в зеленой траве, да уныло кричат птицы в небе. Но в душе нет тишины и покоя. Меня как будто грызет что-то изнутри, какой-то прожорливый червь. Он рвет на куски мои сердце и душу, грызет меня. Да, все очень-очень плохо сейчас. хорошо только, что Алекс жив, но я знаю, что ему все равно плохо. И еще я знаю, что так, как раньше уже не будет никогда.
 Майк идет, опустив голову. Томми уныло плетется позади нас с Майком. Всем грустно. Похороны, вся эта мука и все страдания, что им предшествовали, потом Алекс, который выбирается из гроба, побег, все эти ужасы, а потом истерика Ронни. Это все тяжело, особенно когда боль окутывает всех и каждого и пропитывает всех. Ты чувствуешь боль в несколько раз сильнее, потому что ты чувствуешь не только свою боль, но и боль других.
-Вороны,- говорит Майк как-то грустно и пусто, глядя на двух ворон, копающихся в каких-то объедках,- Все же нашли здесь что-то, проныры.
 Потом он начинает плакать. Я обнимаю его за плечи. Молчу. Что тут скажешь? Да ничего, от чего стало был легче.
 Да, нам плохо. Но ведь когда-то было иначе! Было ведь хорошо! Я иду рядом с Майком, обнимая его за плечи, но я не здесь, я в воспоминаниях. Далекое-далекое время, может быть, не такое далекое чисто хронологически, но отделенное от настоящего нескончаемым потоком событий, насыщенным и ужасным. Перед глазами картинки прошлого. Какие-то немыслимые и яркие. Такие безоблачные и чистые, что кажутся неправдой, но это правда.
-Эй, Тифф, где ты там?- кричит Курт,- Сколько можно собираться?
-Подожди еще пять минут, я накрашусь!- отвечаю я.
 Большая, уютная комната в его доме. И никого, кроме нас двоих. Целую неделю. Мы оба забиваем на школу, я стараюсь не попадаться на глаза своим родителям, которые никуда еще не уехали. Мы с Куртом каждый день катаемся в соседние города на автобусе. Теплая приятная весна.
-Да ладно тебе, ты итак красивая,- говорит он, заходя в комнату.
-Перестань, мне нужно накраситься.
 Он целует меня в шею.
-Я люблю тебя,- шепчет он.
 Я чувствую, что начинаю плакать.
-И я тебя, Курт.
 Мы начинаем целоваться. Все это похоже на сцену из какой-то сопливой мелодрамы, но это так хорошо, так здорово, что мне плевать. Плевать на все. В мире нет никого и ничего кроме нас двоих.
-Тифф?
-Да?
-Я хочу, чтобы все всегда было так. Я хочу, чтоб так было вечно.
 Я молчу, глядя ему в глаза. Я хочу, чтобы так оно и было, но я не знаю, не знаю, насколько это похоже на правду. Так действительно будет?
-Я тоже очень-очень хочу,- говорю я.
-Очень-очень?
-Больше всего на свете.
-Ты ведь никогда не бросишь меня?- его голос серьезный и немного грустный.
-Никогда. А ты меня?
-Никогда.
 Но ты бросил меня, Курт. Бросил и ушел. Ты ушел не к Рите, ты ушел в другой мир. Но я все равно люблю тебя, Курт.
 Я плачу. Слезы намочили мое лицо и от холодного ветерка мне показалось, будто меня умыли прохладной водой.
 Ночь. Тихая и безмятежная. Я сплю. Я вижу цветные сны. Но что-то меня будит. Где-то играет гитара. Мою любимую песню. Самую любимую. Кто включил музыку?
 Открываю глаза. Оглядываюсь. Никого. Магнитофон выключен. Играет на улице. Я поднимаюсь с кровати и подхожу к окну. Курт стоит под ним играет мне на гитаре. Его голос хрипло звенит в ночной темноте. Он видит меня и улыбается.
-Спускайся, пошли гулять!- кричит он мне.
-Ты что, сумасшедший? Ночь на дворе!
-Пошли, погодка – отпад. И все звезды на небе видно,- улыбается он.
 Как жаль, что теперь я не гуляю ночью.
 В памяти всплывает лето. Давнее-давнее лето.
 Большой костер, озаряющий своим светом наши лица. Мы где-то далеко от города. Почти в лесу. Дым поднимается вверх темно-серым столбом. Философ играет на гитаре и все что-то дружно поют. Кажется, мы порядочно нализались, потому как никто не попадает под музыку. Голоса веселые, хмельные. Непочатая бутылка вина, последняя в нашей корзинке для пикника, уже никому не нужна – всем итак хорошо. Ронни сидит рядом с Алексом, положив голову ему на плечо. Марк сидит немного отстраненно, его не очень-то любят в компании. Курт прижимает меня к себе.
 Наша большая, счастливая компания.
 Семья.
-Эй, Философ! Сыграй-ка нам что-нибудь веселое!- говорит Томми, допивая вино из горлышка.
-Нет проблем, Том!- отвечает Философ и начинает играть.
 Он играет "Molly's Lips" Нирваны, и Майк добродушно бурчит:
-Вот чокнутый! Совсем помешался на своей Нирване! Ты бы еще в Курта втюрился!
 Курт обиженно надувает губки и смотрит на Майка.
-Не надо в меня втюриваться,- говорит он с деланной обидой.
-Да ну тебя в баню, Курт,- все также беззлобно говорит Майк,- Больно охота.
 Философ улыбается и глядя на всех нас, говорит:
-Да хватит вам всем детсад устраивать! Все мы любим Курта! И он нас тоже любит.
 Алекс хихикает:
-Ага, он у нас вообще любвеобильный.
-Ну, типа вроде да,- говорит Курт.
-Типа, хиппи,- смеется Майк,- Все люди братья. И все всех любят.
-Да благослови, о великий Будда, того человека который создал Кама-сутру!- улыбается Ронни.
-Вот придурки,- смеется Курт.
 Интересно, кто сейчас жжет костры на том месте? Какие песни звучат там теперь?
-Долго нам еще идти?- спрашивает Майк.
-Нет, еще недолго.
 День медленно, но верно идет. Утро уже позади, да и жаркий полдень тоже. У меня нет часов, но я знаю, что уже где-то в районе четырех часов. Интересно, как давно Философ и Фиби привели Алекса туда? И как мы его там найдем?
-Смотри, как красиво!- голос его звучал увлеченно и восторженно.
 Небо озаряют мириады звезд. Луна такая яркая, что кажется ненастоящей. Мы сидим вдвоем на крыше дома и глазеем на звезды. Дешевая романтика, но она так прекрасна.
-Да, красотища!- соглашаюсь я.
 Смотрю в его глаза, и звезды отражаются в их бездне. Сейчас мен хочется сказать ему все, что я чувствую к нему. Но слова как будто уходят, разбегаются, прячась за глыбами звезд.
-Курт?- шепчу я.
-Ага?
-Я хочу сказать тебе кое-что. Можно?- несмело спрашиваю я.
-Ну да,- улыбается он,- А что? Важное что-то?
-Я тебя люблю, глупый,- смеюсь я.
 Курт задумчиво смотрит на меня, потом улыбается несколько рассеяно.
-Ну, я тебя тоже, очень-очень сильно,- говорит он.
-Правда?
-Ага.
 Перед глазами возникает серая глыба недостроенной гостиницы. Мы на месте. Томми и Майк переглядываются.
-Это оно что ль?- спрашивает Майк.
-Типа, да, наверное,- говорит Томми,- Тифф?
-Пришли,- вздыхаю я.
 От чего-то мне хочется поспешить, и я ускоряю шаг, а затем начинаю бежать. Томми и Майк не могут поспеть за мной. Они кричат мне что-то, но я отрываюсь от них. Добегаю до гостиницы. У входа – никого. Еще не пришли?
-Ну? Что?- задыхаясь спрашивает Томми.
-Здесь никого,- говорю я,- Пошли во внутрь!
 Осторожно, будто боясь чего, мы заходим в гостиницу. Пусто, тихо, темно и сыро. Становится холодно. Я озираюсь по сторонам, приобняв себя за плечи руками. Томми и Майк идут несколько позади.
-Что теперь?- говорит Томми.
-Черт его знает, обыщем все здание.
 Обходим все вокруг, заглядываем в комнаты. Кое-где живут люди. Да, здесь действительно можно жить. Холодно только в нежилых комнатах, а в номерах, особенно тех, что заняты, вполне даже неплохо. Не шик, но достаточно сносно.
-А эта лестница не обвалится, если на нее наступить?- спрашиваю я Курта.
-Нет, что ты! Я сам здесь все облазил!
 Мы в большом старом доме. Не в Дункане, в соседнем городке. Здесь уже очень давно не живет никто. Кто-то сказал, что в доме живут привидения, и Курта потянуло туда, как магнитом. Теперь мы были в нем и искали духов.
-А они заговорят с нами?- с любопытством спрашиваю я.
-Не знаю, может быть. Если захотят. А если нет?
 Курт улыбается. Он ведет меня за руку. Мы идем по второму этажу. Здесь так темно и так тихо.
 Майк вздыхает. Мы обошли всю гостиницу, но никого нее нашли.
-Никого. Ни Алекса, ни Фиби, ни Философа,- говорит он грустно,- Ты уверена, что это здесь?
 Я мрачно киваю.
-Точно здесь.
 Томми с досадой ударяет ногой по кирпичу и вскрикивает.
-Вот черт!
 Я усмехаюсь. Куда же идти? Достаю сигарету. Майк и Томми с удивлением смотрят.
-Хочу покурить,- объясняю я,- Знаю, давно не дымила, но приспичило вот.
 Майк и Томми странно переглядываются. Я почему-то злюсь.
-Я что, черт меня дери, не могу покурить?- ору я.
-Нет, нет, можешь, конечно!- машет руками Том.
 Отлично. Куда пойдем теперь? Здесь нет никого, никого, кто был бы нужен нам. Мы в полной растерянности стоим и смотрим кругом. Перед нами лишь пустая неизвестность.

60
В напряжении

 Юэн сидел на диване и улыбался. И, к слову сказать, улыбался достаточно добродушно. Рядом с ним сидел Алекс и растеряно смотрел по сторонам. Фиби и Философ сидели напротив с некоторым смущением на лицах. Они оба ощущали себя лишними здесь. Впрочем, Фрида чувствовала то же самое.
-Хотите что-нибудь выпить?- предложила она,- В мини-баре есть пиво.
 Философ бы выпил пива с превеликим удовольствием, потому как голова его шла кругом. Конечно, он знал, что выпьет чертово пиво и уступит соблазну, забив на трезвость ума. Но он пытался доказать себе на этом простом примере, что то видение, посетившее его, не может быть столь правдиво. Хотя, сравнивая его с произошедшим и не видя ни одного, даже самого мелкого различия, он понимал, что в этот раз он столкнулся лицом к лицу с чем-то необъяснимым.
-К черту все, можно мне пива?- сказал он немного обреченно.
 Фрида улыбнулась.
-Конечно, возьми.
 Между ними прошла какая-то тонкая связь, похожая на электрошок. Они виделись раньше. И Фрида смотрела на Философа каким-то странным взглядом, будто бы лицо его ей было знакомо, но вспомнить кто он, она не могла. Алекс уловил этот взгляд и вопрошающе посмотрел на Фриду.
-Мы ведь виделись раньше,- сказала она не то Алексу, не то Философу.
 По телу Философа пробежались мурашки, как и тогда, когда они встретились впервые. Фрида добродушно усмехнулась.
-Здорово же ты меня испугался!- сказала она.
-Вовсе нет, совсем не испугался,- оправдался Философ.
-Ну да,- фыркнула Фрида.
 Алекс и Фиби практически одновременно посмотрели на Философа. Фрида засмеялась. Философ почувствовал себя так, будто его в чем-то пристыдили. Он немного покраснел и опустил голову, чтобы волосы упали на лицо. Юэн окинул всех странным равнодушным взглядом и прижал к себе Алекса. Ему больше не нужно было ничего – у него был самый дорогой ему человек, ну, не человек, конечно, но самый дорогой. Юэн был счастлив. Кажется, впервые за долгие годы (не столько долгие, сколько мучительные), камень в его сердце дал трещину и дал волю чувствам. Ему даже не хотелось играть холоднокровного мерзавца, которым он был после смерти Карлы, он хотел быть самим собой, он хотел веселиться и смеяться наедине со своим прекрасным сыном, со своим Алексом.
 И каждый присутствовавший понимал это. И чувствовал себя лишним.
 Философ потягивал пиво. Он с равнодушным видом предложил банку Фиби, и та так же равнодушно согласилась. Им обоим было неудобно здесь быть. Они смотрели то на Алекса с Юэном, то на Фриду.
 Ситуация как будто накалялась. Слишком много вопросов висело в воздухе. Алекс был с отцом, он был с Юэном, которого уже любил, но он любил и Философа с Фиби, которые сидели и смотрели на него в явном неудобстве.
-Я думаю, что здесь слишком много посторонних людей,- сказал Юэн Алексу,- Мне бы хотелось побыть наедине с тобой, без всех остальных.
 Алекс посмотрел на него большими, полными растерянности глазами и вздохнул:
-Но Философ и Фиби мне не чужие. Они мои друзья.
 Юэн бросил на них беглый взгляд и посмотрел на Алекса почти молящим взглядом.
-Я хочу побыть с тобой, мой дорогой. Я так долго ждал этого, я ждал долгие годы. Мне нужно лишь немного времени, чтобы побыть с тобой. Пожалуйста.
 Философ встал и посмотрел на Юэна несколько рассерженным взглядом. Он сжал руки в кулаки. В нем закипал гнев. Алекс, его Алекс, его друг, его лучший, любимый друг, который чуть не умер, он был теперь таким далеким и недосягаемым. Философ знал, что еще совсем немного, и он попрощается раз и навсегда со своим Алексом и слезы наворачивались на глаза. Но боль мутирована в агрессию, и теперь он готов был выпалить все.
-Одну минуточку, подождите,- сказал он.
 Юэн посмотрел на него несколько враждебно и улыбнулся.
-Да?- холодно сказал он.
-Алекса ищут. Его ищет та семья, которая считает его своим сыном, ищут учителя, полицейские – все, кому не лень. Конечно, мы замаскировали его, как могли, но ведь это все равно опасно. Неужели вы не понимаете всего этого? Он не может пропасть просто так, городу нужно объяснение.
 Юэн разочаровано фыркнул. Очевидно, он ждал большего от эмоционального монолога Философа. Юэн встал, устало посмотрев на него, и подошел к столику у стены. Он взял какую-то блестящую белую папку и с презрением – всего лишь чуть менее сильным и концентрированным, чем к редактору дунканской газеты – кинул ее в руки Философу.
-Если считаешь, что я глупее тебя – почитай,- бросил Юэн, садясь на диван.
 Философ посмотрел на файл, пытаясь разобрать, что там написано, не вынимая листов, будто боясь, что если он вынет и начнет читать, то покажет Юэну, что считает себя более умным.
-Что это?- спросил он.
-Почитай,- усмехнулся Юэн,- Тебе будет интересно.
 Алекс поежился. Ему вдруг показалось, что эти двое уже затевают вражду. Философ и Юэн – два совершенно разных человека (при мысли об этом Алекс невольно улыбнулся слабой улыбкой), но одинаково дорогие ему, по-своему каждый. И оба они банально ревновали. При этом каждый был почти уверен в своей правоте и лишь глубоко в подсознании мог признать ревность.
 И все же Алексу тоже было любопытно, что за бумаги Юэн дал Философу.
-Что это такое?- спросил он, надеясь что ему Юэн ответит.
-Кое-какие байки для прикрытия твоей шкуры. Просто умелое вранье.
 Философ оторвался от чтения и поднял глаза на Юэна.
-Тут сказано, что патологоанатом, делавший вскрытие был пьян и в действительности его не сделал, а люди, готовившие тело к похоронам, просто не знали о том, что это тело вскрывалось. Они думали, что причины смерти были установлены без вскрытия,- начал он неуверенно.
-И?- спросил Юэн надменно.
-Вскрытие ведь было. И патологоанатом может легко это опровергнуть.
 Юэн засмеялся. Фрида покосилась на него и заговорщически улыбнулась.
-Думаю, что нет. Нам пришлось принести кое-какую жертву этой истории. Почитай дальше,- сказал Юэн, вырывая листы из рук Философа,- "Патрик Хейворд прибывал в состоянии глубокой депрессии, причины которой неизвестны. Нетрезвое состояние патологоанатома при вскрытии Алекса Мерфи, а затем самоубийство, совершенное врачом после того, как он узнал о том, что этот его "пациент" жив, оказались звеньями одной цепи. Возможно, Хейворду так и не удалось пережить смерть совей жены, что, разумеется, сказалось на его работе и толкнуло его к столь большому проступку". Доктор Хейворд умер и он уже никому не докажет, что действительно вскрывал тело Алекса. В его организме был найден алкоголь и опровергнуть эту мысль будет нелегко,- гордо сказал Юэн.
 Он увидел, как лицо Философа сделалось очень грустным и в глазах брызнули слезы. Фиби обняла его за плечи и тоже заплакала. Алекс опустил голову и исподлобья смотрел на отца.
-В чем дело?- спросил Юэн.
-Патрик Хейворд,- упавшим голосом сказал Алекс,- Отец Ронни.
 Юэн посмотрел на Алекса. Он почувствовал его боль так отчетливо и сильно, что на мгновение ему показалось, что он сам вот-вот заплачет.
 Философ и Фиби сидели неподвижно, только легкие всхлипывания вырывались из их тугих объятий. Алекс вскочил с дивана и подбежал к ним. Он обнял Философа и Фиби.
-Кто такая Ронни?- спросил Юэн осторожно.
 Алекс подумал мгновение. Он думал, что стоит сказать немного, вполне хватит того, что Ронни – его подруга, но в порыве отчаяния и захлестнувшей его боли, он выпалил все.
-Роннета Хейворд – моя бывшая девушка. Когда-то давно – хорошая девочка и прилежная ученица. Но после того, как связалась со мной – наркоманка и оторва. Девочка, которую я очень любил когда-то и которую люблю и сейчас, как друга. Наша Ронни, наша бедная, несчастная Ронни,- голос Алекса постепенно сорвался на крик, а потом, словно падая, перешел на сдавленный шепот.
 Юэн вздохнул с некоторым безысходным ужасом в глазах и подошел к окну, отвернувшись от всех. Он готов был плакать. Нет, не от жалости к отцу какой-то неизвестной ему подруги Алекса, а от жалости к самому Алексу, который очень сильно переживал это. Он не знал, что сказать на это. Ему хотелось подойти к Алексу и обнять его, но он не хотел, чтобы это видели другие, присутствовавшие здесь. А, черт подери, он любит Алекса или нет? Если да, то с какого перепуга он не подойдет к нему и не обнимет его, когда его маленькое сердечко терзает такая большая боль?!
-Прости,- почти одними губами сказал Юэн, крепко обнимая Алекса,- Я не знал. Если бы знал, нашел бы другой способ.
 Алекс посмотрел на Юэна напряженным взглядом. Кажется, он был полон разных чувств, но Юэну подумалось, что сейчас его сын плюнет ему в лицо и с едва терпимой ненавистью скажет ему что-то вроде "я тебя ненавижу". Но Алекс этого не сделал. Он лишь грустно улыбнулся Юэну и сказал очень тихо:
-Да откуда ты мог знать? Ты не виноват в том, что убил отца Ронни. Ты виноват лишь в том, что просто убил человека, человека, которого даже не знал.
 Философ напрягся. Интересно, Ронни уже знает о том, что ее отец умер? Что с ней теперь? Он знал ответы на эти вопросы, конечно, знал. Но он не хотел верить в то, что это так. Философу было так странно осознавать, что все его действия, все слова, он уже знает и, своего рода, ощущал себя актером какой-то страшной драмы.
-Надо найти Ронни, Тифф, Майка и Томми,- сказала Фиби,- Надо узнать, что с ними.
 Философ согласно кивнул. Они встали, взявшись за руки, и пошли к выходу. У самой двери Философ остановился и бросил взгляд на Алекса и Юэна.
-Подожди, я хочу пойти с тобой!- сказал Алекс немного жалостно.
 Философ посмотрел на него грустными глазами и легкий вздох сорвался с его губ. Юэн посмотрел на Алекса и с трудом, будто бы он вытягивал из себя эти слова, сказал:
-Иди, она ведь твоя подруга. Я никуда не денусь, я буду тебя ждать здесь.
 Фрида посмотрела на всех странным безразличным взглядом.
-Нельзя. Ему нельзя идти. Если его узнают…- сказала она задумчиво.
-Нельзя,- согласился Философ,- Пока это опасно.
 Алекс подошел к Философу и обнял его. Он заплакал, сильно и громко, как плачут иногда маленькие дети. Он знал, что привычный мир рушится, он понимал, что сейчас, здесь, происходит то, что изменит навсегда всю его жизнь. Он понимал, что так, как было раньше не будет уже никогда. Он это знал, и от этого в сердце Алекса стало как-то очень холодно и больно.
-Ну, вы ведь вернетесь еще ко мне, ведь правда?- спросил он.
-Конечно, вернемся,- сказал Философ, и его щеки засеребрились ручейками слез.
-Сегодня?
-Да, конечно, Лекс, мы не бросим тебя,- сказала Фиби, видя, что Философ едва ли сможет выдавить из себя хоть слово, чтобы не разреветься.
-Я вас очень люблю. Всех. И тебя Фиби, хоть и почти не знаю,- плакал Алекс.
-Погодь прощаться, мы же еще придем!- улыбнулась Фиби. Ее улыбка была бы веселой, если бы не две блестящие полоски на щеках.

61
В доме боли
 После того, как мы не нашли Алекса, Философа и Фиби, мы поплелись в город и там нас ждала неприятная весть. Мы плелись по улице, опустив головы и мрачно глядя в землю, когда мимо нас прокатила полицейская машина. На тачке выла сирена, ярко крутились мигалки. Нам уже было показалось, что машина нас остановит, но она унеслась за угол и резко затихла.
-Пронесло!- вздохнул Томми.
 Но ошибся. Из-за угла вырулили копы, как только мы с ним поравнялись. Схватили нас так быстро, что мы и опомниться нее успели. Нас затолкали в машину и повезли. Майк что-то там орал о том, что у них нет ордера, что он должен позвонить своему адвокату, что у него есть право на то, сё, пятое, десятое, что они не имеют на это право, но минут через пять он поник и заткнулся. Копам было плевать на все. Тогда он, заметно погрустнев, спросил дрожащим голосом, полным уже не напористого гнева, а безотчетного страха:
-А что вы с нами сделаете? Что с нами теперь будет?
 Коп за рулем усмехнулся. Тот, что сидел на пассажирском сидение повернулся к нам и глядя на нас через решетку, сказал:
-Да ничего особенного, пара вопросов, подписка о невыезде и тюремная камера до конца расследования.
-Что?!- взвыл Томми.
-Шутка,- улыбнулся коп.
-Ну, ни хрена себе, шуточки!- сказала я.
 Офигеть и не жить, блин. Сидевший за рулем полицейский повернулся к нам, когда машина встала на светофоре и сказал серьезно:
-Да не бойтесь вы так, ребята. Просто надо кое-кого опознать.
 Мы все трое уставились на него.
-Кто-то умер?- спросил Майк.
-Нет,- засмеялся коп,- Просто тут одна девушка, очень похожая на вас, вот надо узнать правду ли она говорит.
-А если мы соврем? Мы ведь тоже можем,- сказал Томми.
-Да, но вы не косите под психа так убедительно, как она,- засмеялся второй коп.
 Мы посмотрели на них, а затем переглянулись. Что значит, косить под психа? Мы понимали, что речь скорее всего идет о Ронни, но не могли понять слов полицейского.
-Что вы имеете в виду?- спросила я.
-Похоже, она головой подвинулась, эта ваша подружка. Ну, или убедительно врет. Ее некоторое время назад доставили в психиатрическую клинику.
 Повисла мучительная пауза. Ронни слишком много торчит и слишком сильно переживает последнее время. Тем более, она убежала от нас и где она, нам оставалось лишь догадываться. Что, если ее накрыл психоз напополам с ломкой? Это вполне было вероятно.
-Ронни,- вздохнул Майк обреченно.
-А может не она? Что, если это не она? Ведь так может быть, правда же?- сказал Томми, но его голос прозвучал неуверенно.
-Ага, в этом городе есть еще одна наркоманка, у которой поумирала куча друзей, один из которых внезапно ожил, а еще застрелился отец! Да здесь таких, сколько хочешь! Каждый второй просто!- сказала я эмоционально.
 Майк больно пнул меня ногой и шикнул. Сначала я не поняла, чего он так кипятится, но потом до меня дошло, что я выдала всю подноготную Ронни при копах. Но копы даже не дернулись. То ли они уже знали, то ли им было до звезды. Глубоко в подсознании я склонялась к тому, что оба варианта вполне верны и не исключают друг друга.
-Вот жопа,- беспомощно вздохнула я.
-Жопа,- подтвердил Томми.
 Майк лишь кивнул. Не было смысла еще раз повторять очевидное. Но ему, видимо, захотелось внести некоторые уточнения в эту информацию.
-Полная жопа, которая вот-вот опорожнится прямо нам на головы,- сказал он с умным видом.
 Томми отвесил ему подзатыльник.
-Типа, обойдемся как-нибудь без твоих метафор,- сказал он, когда Майк уставился на него большими обиженными глазами.
-Хватит вам, идиоты.
 Мы ехали неизвестно куда и не знали чего ждать. Вдруг Ронни действительно сошла с ума или близка к этому как никогда сильно? И Ронни ли это вообще?
 Возможно, мы ехали не так и долго, но мне показалось, что это длилось вечность. Все сидели тихо, погрузившись в темные раздумья о том, что нас может ждать. Когда машина остановилась возле темного, с маленькими, будто бойницы, окошками, затянутыми стальными решетками, здания, в сердце тревожно екнуло. Сейчас или никогда. Правда, такая, какой бы она ни была, раскроется перед нами во всем своем ужасающем великолепии. Нас завели в тяжелые металлические двери, которые были подобны вратам в медицинский ад боли и странного помешанного рассудка. Старое здание, сохранившее в своих стенах немало безумных духов, умерших от своего собственного кошмара в голове. За многие годы в этой тюрьме для ополоумевшего сознания страдали и умирали тысячи людей, ломались жизни и разбивались сердца. Огражденное от постороннего мира, это сооружение всегда было островом особых, изощренных чувств и домом боли. Многие годы здесь томились больные и иногда здоровые люди, которых часто доводили до сумасшествия безмятежно-непреклонные белые стены с мягкой ватой под грубоватой тканью. Люди, которые в действительности уже не были людьми, а лишь выцветшими серыми тенями самих себя. Местная психушка всегда была страшным местом, куда более ужасным, чем даже местная тюрьма.
 У меня по телу пробежались мурашки. Здесь, в этом аду смирительных рубашек и странных лекарств была наша Ронни.
 Мы шли, держась за руки. Я была в центре между Майком и Томми. Они крепко сжимали мои руки. Первый этаж был похож на какие-то катакомбы и пах сыростью. Мне вдруг стало страшно от мысли, что здесь, на этом этаже кто-то может жить. Но здесь было пусто. Наглухо закрытые двери, решетки, темные своды потолков и редкие лампочки под решетчатыми плафонами, очевидно, чтобы предотвратить всякое взаимодействие с ними психов. В конце нескончаемого коридора была дверь на лестницу и лифт, и, похоже, это были единственные функционирующие двери на всем этаже, что очень порадовало меня, потому что мне очень не хотелось оставаться на этом этаже. Мы прошли к лифту. Он был большим, почти грузовым. Мы все легко поместились туда, обступаемые со всех сторон грозными грязными стенами и двумя спинами копов у самых дверей. Мы доехали, кажется, до четвертого или пятого этажа и вышли. Здесь было значительно цивильней, чем внизу, но атмосфера была такой же гнетущей.
-Сюда,- сказал один из копов и указал на дверь с маленьким зарешеченным окном.
 Мы вошли и увидели типичную комнату для допросов: темные прикрытые жалюзями окна, пустой стол и некая дунканская версия агента Смита из "Матрицы". Правда выглядел этот "Смит" потертей, обходился без солнечных очков, да и животик у него небольшой имелся. Он улыбнулся нам и кивнул на стулья подле стола.
-Извините, но, если я правильно понимаю, то мы должны увидеть нашу подругу? Или это был повод затащить нас на допрос?- сказала я.
-Нет,- улыбнулся коп,- Просто сначала я хочу задать вам пару вопросов.
 Я закатила глаза и откинулась на стуле.
-Знаю я ваши "пару вопросов",- сказала я возмущенно.
-Скажите, ваша подруга, ну, если она ваша, кто она? Девушка ведет себя крайне странно, и мы подозреваем, что она сошла с ума.
-Это Ронни… Ронетта Хейворд. Она наша подруга и сегодня она узнала, что у нее умер отец,- сказал Майк,- Она не сумасшедшая, ей просто очень плохо.
 "Смит" улыбнулся во все тридцать два зуба.
-А наркотики? Алкоголь?- спросил он.
 Мы промолчали.
-Когда мы увидим Ронни?- спросила я.
-Минуту, еще один вопрос,- сказал коп недовольно,- Вы не знаете, где сейчас находится Алекс Мерфи?
 Я мысленно усмехнулась вопросу. Я понимала, что он скорее риторический, нежели реальный. Поэтому мы удостоили его таким же ответом, как и вопрос об алкоголе и наркотиках.
-Подождите несколько минут,- сказал коп, выждав паузу и встав из-за стола.
 Он вышел и закрыл за собой дверь. Через пару минут в комнату ввели какую-то скрюченную фигурку в белой смирительной рубашке, завязанной на спине. Черные волосы спадали на лицо, как у героини Звонка. Ронни шла достаточно спокойно, пока, очевидно, не увидела "агента Смита". Увидев его, она начала вырываться, рычать и даже пыталась укусить кого-то из санитаров, ведших ее.
-Ронни!- воскликнула я.
 Глаза Ронни метнули молнию в мою сторону, очевидно, безотчетно и не думая о том, что это я, но когда она увидела мое лицо, тут же смягчилась и заулыбалась.
-Вы пришли!- радостно сказала она,- Мне было так страшно!
-Присядьте, мисс,- сказал Смит,- Мы хотим задать вам и вашим друзьям некоторые вопросы. Во-первых, нам нужно, чтобы ваши друзья подтвердили или опровергли информацию, которую вы нам сказали.
-Слушай, чудила, хватит мне тут мозги трахать! Вы думаете, что я сумасшедшая, что я с катушек съехала? Так вот что я вам скажу, уважаемый, проторчать несколько дней в этой ебучей комнате с мягкими стенами – так это любой одуреет!- выпалила Ронни дергаясь в стальных тисках рук санитаров.
 Ее глаза горели безумием, отчаянием и чем-то еще, чем-то, чего никогда раньше не было. Я впервые увидела Ронни, которая потеряла отца, Ронни, у которой уже нет семьи. И это была страшная Ронни.
-Вы опять мне вопросы задаете, а потом что? Скажете: "Она бред несет, она сумасшедшая, засадите ее сюда навсегда и не выпускайте"! Знаю я вас, отбросы сраные, думаете, мозги мне запудрить! Запихали меня в эту херь, руки скрутили, впихали в эту ужасную комнату, вопросы какие-то мне задаете, а знаете что? У меня самой вопросы к вам есть! Какое вы право имели меня закрывать в этой ебучей комнате? Что я такого…- хриплый и без того голос Ронни резко сошел на едва различимый шепот, и она закашлялась.
 Ронни согнуло напополам, она попыталась высвободить руки, очевидно, чтобы схватиться за горло или чтобы предотвратить падение. Ноги у нее подкосились, и тело ее беспомощно забилось в конвульсиях, шаркая по полу. Но стальная хватка санитаров крепко держала ее руки, от чего она как бы повисла на заведенных за спину руках.
-Что вы делаете? Господи, вы разве не видите, что ей плохо?!- закричала я.
 Я вскочила со стула и подбежала к Ронни. Обхватив руками ее за талию, я попыталась поднять ее на ноги. Она меж тем все кашляла и кашляла. Майк и Томми попытались высвободить ее из рук санитаров, но те лишь отшвырнули их. Ронни снова согнулась и ее стошнило кровью. Она кашляла и блевала на пол этой маленькой комнатки, и ни один из присутствовавших не мог ей помочь. Половина потому, что была беспомощна, а половина потому, что просто не хотела.
-Вы, черт подери, можете что-нибудь сделать! Она же может умереть!- в отчаянии закричал Майк и кинулся на Смита.
 Легко оттолкнув его на пол, Смит достал из нагрудного кармана пиджака солнечные очки и с циничным видом одел их.
-Хватит уже в "Матрицу" играть, идиот напыщенный! Позовите, мать вашу врачей!- завопил Томми, приподнимая отшибленного Смитом Майка.
 Я пыталась помочь Ронни, но тут один из санитаров отпустил ее взялся за меня.
-Не мешай,- сказал он.
-Да я, дубина ты безмозглая, помогаю!
 Ронни откашлялась и подняла голову. Губы у нее были алыми от крови, с уголков рта свисали длинными соплями сгустки крови, смешанной со слюной. Глаза горели бешенством.
-Я вас всех убью, изверги,- прохрипела она,- Что я вам сделала такого, чтобы вы делали мне так больно?
 Смит усмехнулся, но не ответил. Ронни посмотрела на него. Глаза смотрели с неописуемым укором.
-Мне нужна была помощь, ****ь вас в зад, а вы решили меня добить,- но тут все ее лицо смягчилось, глаза стали жалобными и наполнились слезами, рот скривился в гримасе рыданий,- Отпустите меня, пожалуйста, мне очень больно!
 Лицо Смита выразило легкое презрение, неприязненным жестом он показал санитарам, чтобы те увели Ронни.
-Папа, помоги мне!- закричала она.
 На мои глаза навернулись слезы. Санитар бросил меня на пол и взялся за Ронни. Я в беспомощном отчаянии потянула к ней руку и заревела.
-Отпустите ее, пожалуйста, отпустите!- кричала я, стуча кулаком по полу.
 Я не помню, как Томми и Майк усадили меня на стул и начали успокаивать, но зато я помню, как с моей истерикой мастерски разобрался Смит. Он влепил мне пощечину, зазвеневшую в голове каким-то адским колоколом. Затем с отвращением вытер руку бумажным платком.
-Прекратите эти стенания, а то я распоряжусь, чтобы вас отправили к вашей подруге,- сказал он и сняв очки, посмотрел на меня.
 Его лицо выражало омерзение и неприязнь, с какими смотрят на насекомых. Насекомое, которое слишком противно и мерзко, чтобы раздавить его своим чистым новеньким ботинком – вот кем была я для этого человека.
-Послушайте, как вас там?
-Детектив Смит,- безразлично ответил он.
 Мы все разом засмеялись. Видимо, образ матричного Смита возник в голове не у меня одной.
-Что такого смешного?- завопил он.
-Ничего, я просто так и знал, что вас зовут Смит,- усмехнулся Томми.
 Агент промолчал, хотя по его лицу было видно, что ситуация подобного плана бывала с ним не раз в жизни. Очевидно, у мужика напрочь отсутствовало чувство юмора, да и кино он не жаловал.
-Бессердечный мудак,- выпалил Майк неизвестно из-за чего.
 Глаза Смита с ненавистью уставились на него. Майк, очевидно, хотел сказать перед этим что-то еще.
-Неужели у вас нет жалости к людям? Девочке плохо, а вы с ней так! Неужели нельзя вызвать врача, она кровью блюет!
 Смит поморщил нос, услышав слова "кровью блюет" и сказал вздыхая:
-Она орала на всю улицу, пока не сорвала себе голос. В таком виде ее и забрали сюда.
-Так, черт вас дери, надо было оказать ей медицинскую помощь!- возмутился Томми.
 -Бессердечный мудак,- тихо прошептала я,- Майк прав, он просто бессердечный мудак, машина для свершения какой-то узколобой справедливости, просто безмозглый робот, пляшущий под дудку закона,- я закричала,- Неужели вы вообще ничего не чувствуете?!
 Смит открыл дверь и крикнул стоявшим в коридоре копам:
-Уведите их отсюда, что б я их больше не видел, они бесполезны!
 Два копа зашли и указав на выход, сказали нам:
-Пошли, живо!
-До свидания, детектив Смит, надеюсь, вы сдохните раньше, чем мы успеем встретиться еще раз,- сказала я.

62
Алиса в стране одиночества

 За окном стучал свою траурную дробь весенний дождик. Свернувшись клубочком, в большом и удобном кожаном кресле лежала с книжкой в руках маленькая девочка. На узкие плечики спадали каскадом длинные тоненькие косички, которых, должно быть, было больше сотни. При этом вовсе не казалось, что их мало. Волосы у девочки были очень густыми, плотными и в то же время шелковисто-мягкими. На лоб спадала прямая густая челка. Лицо венчали два больших, цвета темного шоколада глаза, полных искрящегося света. Их обрамляли пушистые и длинные ресницы. Красные, немного детские губки почти всегда были в легкой полуулыбке. Личико окаймлял остренький подбородок. Девочке на вид было не больше 15, но на самом деле едва ли она была девочкой. Алиса была достаточно молода для своей расы, но по людским меркам она никак не проходила в категорию девочек. Впрочем, ее наивно-детское личико и худощаво-бесполая фигурка, а также почти отцовская забота старшего брата, не давали Алисе чувствовать себя взрослой до конца.
 Алиса выглядела как девочка-подросток и ей едва ли могли дать хотя бы 20. В ее глазах горел детский блеск, голос был мягким и звонким. Уподобляясь своей тезке из детской сказки, Алиса носила милые платьица с белыми фартучками и рюшками. На голове ее часто красовались два хвостика или две неуклюжие, торчащие в разные стороны косички. Почти никогда Алиса не пользовалась косметикой, только иногда крася свои алые губки бесцветным блеском. Она любила смотреть мультики и ходить по детским магазинам, вся комната ее была уставлена куклами и плюшевыми мишками, зайцами и прочей живностью. Очень часто она любила капризничать или по-детски сидеть на коленях у Юэна.
 Когда из дома уехала эта мерзкая и нудная Фрида, Алиса даже радовалась этому. Когда уехал Юэн она поняла, что одиночество не по ней. В огромном кресле брата, где он выглядел величественным и таким важным, ее скрутившаяся, как маленький котенок, фигурка смотрелась одинокой и потерянной. И чувствовала Алиса себя точно так же.
 Она уже несколько дней была одна дома, читая книги, слушая музыку, смотря телевизор и впитывая в себя нескончаемый дождь. Никто, кроме прислуги, приходившей в дом каждый день, не встречался с ней и не разговаривал. Алиса иногда часами сидела глядя на двух служанок, вытиравших пыль, стиравших белье или мывших посуду. Ей было грустно и очень одиноко, такой маленькой и хрупкой в таком большом и пустом доме.
 Алиса потянулась и две босые ножки соскользнув с кресла, зарылись в мягкую ворсу ковра.
-Одуреть можно,- сказала Алиса пустоте. Дождь за окном ответил дробью по стеклу, а ветер протяжно завыл в не растопленном камине.
 Рука Алисы нащупала пульт на столике рядом с креслом и включила телевизор. Голос ведущей звучал натянуто радостно и чересчур оптимистично. Девушка в невозможно-безвкусном прикиде рассказывала о какой-то новой поп-группе и беседовала с ее солистом.
-Муть,- вынесла приговор Алиса и переключила канал.
 По другому каналу шла передача про животных. Ведущий за кадром рассказывал про брачный сезон у каких-то милых птичек. Он практически с любовью говорил о том, что и как у них происходит. Алиса поморщилась и переключила на другой канал.
-Что за херь?- сказала она, увидев на экране Бритни Спирс,- Везде попса.
 Алиса выключила телевизор и швырнула пульт на стол. Как ей сейчас не хватало Юэна, его любви и заботы, его отдачи ей. Он не звонил Алисе еще ни разу. Она не знала, где Юэн и что с ним сейчас, но какое-то ленивое спокойствие в ее голове подсказывало, что переживать не из-за чего.
 За окном было скучно и уныло. Книжка на коленях Алисы покачнулась и упала на пол. Но никто не поднял ее. Алиса устремила взгляд на серую стену дождя на улице. Идти гулять? Нет уж, спасибо. Она встала с кресла и прошлась по комнате. Здесь, в гостиной, где так любит сидеть Юэн, она чувствовала уничтожающее ее одиночество и пустоту, поэтому Алиса решила пойти к себе. В ее комнате все было иначе. Стены украшали яркие надписи: строки из песен, умные высказывания, отдельные слова, повсюду были нарисованы цветы, лица людей, яркие абстрактные пятна и завитки. Все это было нарисовано прямо на белых обоях ручками, карандашами и красками. Между рисунков Алисы уютно располагались фотографии, приклеенные к стене и обведенные в нарисованные на обоях рамки. Это были совершенно разные фотографии: от лиц ее друзей и до просто красивых картинок из журналов с незнакомыми людьми. Потолок был выкрашен в темно-синий, почти черный цвет, а вместо люстры были сотни маленьких и не очень звездочек, в центре была луна. Свет регулировался и мог быть кричаще-ярким, каким никогда не может быть свет звезд и луны или тусклым и приглушенным, каким он бывает, когда небо затянуто легким саваном туч. Единственное окно закрывали плотные черные шторы. Они были настолько плотными и настолько сильно прилегали к окну, скрывая всякий свет в комнате, что даже в солнечный день в комнате можно было создать впечатление ночи. К толстой ткани Алиса прикрепила булавками свои рисунки, бумажные звезды, высушенные лепестки роз, каскадом свисающие разноцветные ленты, маленькие звонкие колокольчики и снова много-много фотографий. Шторы спадали до пола и складками ложились на него. В этих складках притаились листья, ароматические сухие духи, будто в корнях раскидистого дуба. Мебели в комнате Алисы было немного, лишь высокая резная деревянная кровать, стол, стул, несколько полок, и уютное кресло. Дверь в огромный гардероб, подобный отдельной комнате была замаскирована под стену, и никто, кроме Алисы и Юэна не знал, где именно она находится. Весь пол покрывал мягкий сочно-зеленый ковер.
 Алиса упала на кровать, глядя на электрические звезды. Интересно, где сейчас Юэн и этот интересный мальчик, Алекс? Ей было очень интересно узнать, какой он, какой будет с ним их семья. В отличии от Фриды, Алиса совершенно не ревновала Юэна к Алексу. Ей очень хотелось узнать какой он. Алиса знала и Карлу, его мать, она знала и Юэна, и ей было до ужаса любопытно узнать, каким стал их ребенок. А еще Алиса хотела, она не была уверена в этом, но она очень этого хотела, чтобы Юэн снова стал прежним с появлением своего сына. Алиса знала, что Юэну очень больно и сейчас, она знала о всех зверствах, которые он творил, вымещая эту боль, она знала, что Юэн другой, хотя с ней он оставался прежним. И Алиса хотела, чтобы он снова стал прежним для всех.
 Тишина треснула пополам, когда в комнате зазвучало начало "Nothing Else Matter" Metallica. Звонил мобильник Алисы. Она потянула к нему руку. На дисплее появилось миловидное личико парнишки и подпись "Котик" под ней. Алиса лениво нажала на кнопку приема вызова.
-Да?- сказал она.
-Привет, Лис, как дела?- послышался в шипении мягкий и бархатистый, немного мальчишеский голос Котика.
-Нормально, только мне очень скучно,- сказала она.
-А хочешь я тебя развеселю?
-Попробуй.
-Хорошо, через полчаса тебе будет весело,- сказал Котик и положил трубку.
 Алиса отложила телефон. Слова Котика, очевидно, означали, что он намеревается придти к ней в гости. Ну, пусть идет. Ей все равно нечего делать. Но сначала, подумалось ей, не помешало бы немного привести себя в порядок.

63
Пересечение
 Философ шел, опустив голову и крепко сжимал пальцы Фиби. Дункан был маленьким городом и о том, что какую-то умалишенную девушку, кричавшую на всю улицу, забрали в дурку, знали уже все. Конечно, и Философ, и Фиби понимали, кто эта девушка. Для этого не надо было видеть будущее, достаточно было знать о том, что Патрик Хейворд "застрелился".
-Не волнуйся, мы найдем ее, мы ей поможем,- сказала Фиби, видя, что Философ вот-вот закричит от безысходности.
 Все, чем он смог ответить на это, была легкая усмешка, полная горечи и понимания своей ничтожности. Он вдруг подумал, а не сказать ли Фиби все, что он знает? Не сказать ли ей, что он знает вообще все, что ждет их дальше, ждет каждого из них? Но он понял, что эта тайна, выдавать которую будет слишком жестоко. Он не может свалить на нее этот груз.
-Что такое?- спросила Фиби, будто Философ рассуждал об этом в слух.
-Нет, ничего,- отмахнулся он.
 Город сотряс вой сирен. Фиби и Философ переглянулись. И тут на них налетели Тиффани, Майк и Томми.
-Слава богу, мы вас нашли! Где Алекс?- спросила Тифф.
-Мы вас тоже искали, а где Ронни?- спросила Фиби.
 Наверное, слова были уже не нужны, потому что все лица сразу окутала дымка боли. Глаза погасли.
-Мистер Хейворд умер,- вздохнул Майк.
-Я знаю,- сказал Философ.
-Теперь Ронни в психушке,- добавил Томми.
 Фиби печально посмотрела на Философа. Все тревожно переглянулись.
-Как она?
-Плохо, очень плохо,- вздохнула Тифф,- Что с Алексом?
-С ним все в порядке,- сказал Философ, будто отмахнувшись.
 Тифф уставилась на него странным, немного испуганным взглядом. Философ поймал этот взгляд. Он не хотел говорить правду о том, с кем сейчас Алекс, ему хотелось лишь убедить всех, что он в порядке. Но теперь Философ видел, что ему это не удастся – Тифф чувствовала, что он что-то не договаривает и она требовала, чтобы это сказали.
-Это долгая история,- выдохнул он.
-По-моему, нам сейчас некуда спешить,- сказала Тифф.
 Будто понимая все на расстоянии, все переглянулись и пошли в сторону парка. Там, усевшись на скамейку, Философ рассказал Тифф, Томми и Майку о Юэне и Фриде.
 Это было так странно: тяжело и легко одновременно. С одной стороны, вся боль этой истории, с другой – ее плавный выход. Философ понимал, что ему надо сказать все это, потому что отныне все будет по-другому и дружба их не сможет жить рядом с этой тайной. Фиби тоже испытала легкое облегчение – ей никто толком и не сказал ничего, она многое домыслила и почувствовала. Единственное, чего не знала она и все остальные – это то, кем был Алекс и его папаша. Но это была слишком большая тайна, которая, не смотря ни на что, должна была быть раскрыта самим Алексом. Хотя, конечно, с самого воскрешения Алекса, все задавали себе один и тот же вопрос: почему он остался жив?
-Это значит, что он уедет с этим своим папашкой?- спросил Томми.
-Возможно,- вздохнул Философ,- Они не могут жить здесь после всего, что произошло.
 Тифф устало вздохнула и посмотрела на Философа.
-Послушай, ты сказал, что его отец смог замести следы после смерти Алекса. Он, должно быть, влиятельный человек, он смог обратить в пустую случайность весь этот кошмар, а сможет ли он вытащить Ронни из психушки? Я понимаю, что ему это не надо, но ведь это надо Алексу, разве он не может?
 Философ задумался обо всем этом: Юэн, убивший отца Ронни, должен был теперь вытащить ее из психушки, в которую она попала, по сути, по его вине, ведь кто, как не он пустил пулю в голову Патрика Хейворда. Было бы смешно, если бы не было так грустно. Впрочем, ответ на вопрос он знал: конечно, Юэн все сделает для того, чтобы искупить свою вину за убийство отца Ронни перед Алексом. Философ кивнул Тиффани.
-Я думаю, что он вполне может это сделать.,- сказал Философ, добавив,- В любом случае, нам не на кого больше надеяться.
 Фиби посмотрела на всех усталым взглядом. Ей в голову вкрался образ того, какими лишними и ненужными они были рядом с Юэном и Алексом. Ей показалось вдруг, что оба они засмеются и выставят их вон, забыв о бедной Ронни. Но потом она вспомнила Алекса и его образ убил эту мысль.
-Не думаю, что нам стоит идти к нему такой большой делегацией,- сказала она.
-А я думаю, что стоит,- сказал Философ,- Алекс и Юэн уедут вместе, они не смогут остаться, даже если захотят, а я уверен, что они и не захотят. Возможно, это будет последний раз, когда мы увидим Алекса.
 Все как-то сразу погрустнели. Никто не хотел последней встречи, никто не был к этому готов. Смерть, потом его возвращение, потом снова смерть – все было так непредсказуемо, что трудно было поверить в то, что что-то может быть так стопроцентно и неуклонно. Но это была реальность. Что бы ни произошло на самом деле, так, как было прежде уже не будет никогда.
-Значит, больше мы его не увидим?- спросил Майк.
-Возможно, дружище, вполне возможно,- тихо сказал Философ.
-Тогда чего мы ждем?- спросила Тифф.
 Философ встал и, собрав все свои силы, чтобы это звучало бодро и не траурно, сказал:
-Пошли!


64
Утро Котика

 Котик лениво перебирал пальцами бахрому на обивке дивана. За окошком шел дождь и это навивало на Котика неприятную скуку. Ему не было грустно или одиноко, ему было просто скучно. Его эфир начинался поздно ночью, заставляя до самого утра не спать юных поклонниц, страждущих слышать мягкий и мурлыкающий, немного гомичный голос Котика. Все клубы были закрыты, а день, который Котик привык проводить в постели с кем-то, явно не заладился. Паренек, с которым он был в этот раз, развернулся и ушел, оставив бедного Котика в гордом одиночестве. Он не хотел спать и сейчас выбрался из своей спальни в гостиную, чтобы хоть как-то сменить однообразную обстановку. Но и это быстро надоело непоседливому Котику. Ему хотелось общения, контакта, ему хотелось быть с людьми. А дом, залитые дождем серые окна и полное одиночество не могли заменить ему нужного.
 Потянувшись на диване, Котик решил вздремнуть от нечего делать. Глаза его безвольно закрылись, женственные руки мягко натянули на голое тело шелковое покрывало и Котик погрузился в сон. Во сне он был не ди-джеем одной из крупных радиостанции, а ведущим на альтернативном музыкальном канале. Ему платили гонорары, лицо Котика не сходило с обложек глянцевых журналов, и миллионы девочек и мальчиков по всему миру хотели его больше всего на свете. И хотя девочки никогда не интересовали Котика в сексуальном плане, от одной мысли о том, что целая орда меленьких хорошеньких девчушек по нему, Котику, сохнет, грела его душу. "Котику признается в любви сам Элтон Джон". Яркая обложка "Rolling Stone" кричала о чувствах известного певца к талантливому ведущему ТВ. Лицо Котика на обложке было загадочно-манящим, а где-то позади него, будто бы в его мыслях, стоял дядюшка Элтон. Внутри этого журнала было большое интервью с Котиком, где он рассказывал о своей личной жизни, о планах на будущее, о своем прозвище. Котик был Котиком столько, сколько себя помнил. Он не помнил уже, почему его так зовут – то ли из-за его гомичности, то ли из-за мурлычущего голоса, то ли из-за привычки называть котиками, зайчиками, лапочками и прочими словами других, то ли из-за всего и вместе. Так или иначе, он рассказывал об этом в интервью "Rolling Stone".
 Котик уже давал автографы и выпускал свою биографию, когда какой-то странный, назойливый звук ворвался в его сон. Глаза Котика с неохотой открылись и перед глазами забегали яркие огоньки. На столике напротив него зазвонил мобильник.
-Ну и какого черта?- сонно буркнул Котик. Он потянулся за телефоном, но в сонном непонимании забыл о том, что стол с телефоном находится куда дальше, чем на расстоянии вытянутой руки. Хватаясь за воздух рукой, Котик упал на пол. Телефон продолжал вибрировать по столу и сполз на пол, упав на руку Котику.
-Вот черт!- взвизгнул Котик и взял трубку,- Да?
-Привет, Котик, это я, твоя киска Лу!- сказал мягкий девичий голосок.
-Ты меня разбудила, Лу,- фыркнул Котик.
-Может быть, ты хочешь, чтобы мы поспали вместе?
 Котик положил свободную руку на затылок и почесал его. Он не спал с девушками, но, больше всего он не хотел спать с Лу. Это была тупоголовая крашенная блондинка с силиконовыми грудями, губами и задницей, которая отчаянно косила под Джессику Симпсон, но из-за большого количества лишнего веса, она больше походила на безмозглую свиноматку с амбициями. Котик не знал, откуда у Лу его телефон, но он очень надеялся, что тот человек, который дал ей его, получит за это девятый круг ада после своей смерти.
-Нет, Лу, я не хочу. Я устал вчера…- начал Котик, но девушка перебила его.
-Я седлаю тебе расслабляющий массаж,- начала она,- Мы вместе примем ванну в ароматических маслах, а потом…
 Котик отключил телефон и заполз на диван. Он никогда не хамил людям, был всегда очень вежлив и обходителен, поэтому счел более уместным просто положить трубку, чем говорить Лу все, что он о ней думает. Однако, сон Котика был уже безнадежно убит. Теперь ему не уснуть. Котик посмотрел на телефон в руках, на котором его наманикюренный пальчик все еще зажимал кнопку выключения, хотя дисплей погас уже давно, и устало вздохнул. Ему было так плохо, а какие-то там маниакальные девушки делали ему еще хуже. Вот она, обратная сторона славы, подумалось Котику. Ему в голову вдруг пришло, что, наверное, не так плохо, что его знает в лицо куда меньшее количество людей, чем могло бы знать, будь он ведущим на телевидении. Он хотя бы мог быть уверен в том, что таких фанаток, как Лу у него при нынешнем раскладе намного меньше, чем могло бы быть. Впрочем, Котик тут же отметил про себя и то, что их куда больше, чем хотелось бы.
 Комнату вновь наполнили громкие и назойливые звуки. Телефон. Но на этот раз городской. Котик подумал было, что это Лу, но потом вспомнил, что она давно выпрашивает у него домашний номер, а следовательно, это не может быть она, потому что Котик был не на столько глуп, чтобы ей его дать.
-Алло,- сказал Котик, с опаской взяв трубку.
-Привет, милый, это Салли. Я могу приехать за своими дисками сегодня?- сказал приятный женский голос.
-Слушай, да, то есть, нет, понимаешь, я ухожу через два часа, у меня дела,- замямлил Котик.
-Через два говоришь?- переспросила Салли,- Я буду через полтора.
-Салли, послушай, нет, не надо. Я уезжаю не один, у меня в гостях друг.
 Голос на том конце замолчал, что поначалу навело Котика на мысль о победе.
-Ну, давай ты оставишь их мне у порога, а я приеду и возьму?
 Котик задумчиво вздохнул. Меньше всего ему хотелось копаться в своих записях и выискивать среди них диски для Салли, учитывая, что он даже не мог припомнить, о каких дисках она ему говорит. В голове Котика активно зашевелились мысли. Он думал, что бы такое наврать Салли. В конечном счете, Котик решил, что лучшей отмазки, чем настоящая правда у него нет и быть не может.
-Послушай, Салли, я очень устал вчера, я не выспался и сейчас еду развеяться потому что кому-то понадобилось звонить мне на мобильный, когда я наконец-то заставил себя вздремнуть, а уснуть после этого я не смог. У меня ужасно болит голова и конкретно сейчас мне надо только одно – выйти из этой чертовой квартиры и пойти тупо пошляться по городу. Но у меня нет ни малейшего желания искать твои диски,- сказал Котик, но поняв, что это звучит уж слишком грубо, добавил,- Извини, куколка, но сегодня я не могу.
 На том конце вновь повисла пауза. Котик задумался о том, а не обидел ли он Салли, но ему было настолько неохота копаться в дисках и что-то искать, что он решил, что ему просто плевать.
-Ну ладно, Котик, я позвоню тебе позже. Извини, что позвонила так не во время. Целую! Приятной прогулки!- сказала она и положила трубку.
 Котику было абсолютно неважно, что подумала Салли, но зато он вдруг понял, что он хочет сделать – он хочет пойти куда-нибудь. Погода на улице была не из лучших, и Котику вовсе не хотелось гулять по городу. Обиваться в барах и магазинах он тоже не хотел. Денег у Котика было достаточно, он мог позволить себе провести день гуляя по самым дорогим бутикам города или выпивая в самых дорогих ресторанах коллекционное вино, но ему не хотелось быть одному. Котику хотелось общения. Из всех его друзей в городе не осталось почти никого. Некоторые уехали прочь от дождей на море, некоторые были настолько погружены в дела, что не могли выкроить время для Котика, некоторые были не на столько друзья, чтобы куда-то их звать. Но был один человек, который точно так же скучал дома и который был Котику достаточно близок.

65
"… кое-что отрезать…"
 Интересно, как долго я еще здесь просижу? Сколько они меня здесь держать будут? Они привели Тифф, Томми и Майка – зачем? Показать, что я больше никогда их не увижу, показать, что я никогда не буду с ними и никогда не буду такой, как они в глазах общества? Попрощаться? Мудилы. Убила бы всех, а этого мудака в костюмчике и солнечных очках – в первую очередь. Оторвала бы ему поочередно все части тела, а потом бы на живую вскрыла бы ему грудную клетку, а потом бы вынула все органы и съела бы их. Разве, вылизала бы всю кровь и обсосала бы все кости. А потом бы жевала его мясо, пока оно не начнет гнить. Или поджарила бы остатки, чтоб было вкуснее. Ублюдок. Бессердечный мудозвон. Для начала неплохо бы было показать мне какие-нибудь бумажки, какие там надо давать человеку, которого считают психом. Они думают, что если теперь у меня нет отца, то они имеют полное право распоряжаться моей жизнью и доламывать ее. Недоноски.
 Я больше не могу в этих мягких стенах. Эта монотонность и пустота меня убивают. Кого угодно так с ума свести можно. Когда я выйду отсюда, я подам на них всех в суд, я устрою им райскую жизнь, ублюдкам этим. Обязательно устрою. Если раньше ее не устроят мне. Господи, как же мне страшно. Я знаю, что скоро придут они, придут Курт и Марк. Они опять будут смеяться и шутить надо мной, опять будут меня мучить. Я так не хочу этого, Господи, я очень этого не хочу. Мне страшно, очень-очень страшно и я боюсь, что они сделают мне больно. Они опять будут шутить про папу, а я опять буду кричать и плакать, потому что я не могу больше ничего в этой маленькой комнате с мягкими стенами, а санитары не будут их видеть, они их никогда не увидят, и я не смогу сказать им, что ко мне приходят Курт и Марк, потому, что если я скажу им это, они подумают, что я сумасшедшая. А я не сумасшедшая, нет, я не сумасшедшая, не сумасшедшая, нет, нет, нет, нет.
 Нет.
 Я не сумасшедшая.
 Я не больная.
 Мне просто страшно.
 Очень.
 Я слышу странный стук. Тук-тук. Это в моей стене, в моей мягкой стене, где-то как бы в этой комнате, но в то же время и за ее пределами.
 Они.
-Ронни,- тихий шепот откуда-то из стука.
-Мы пришли к тебе, Ронни.
 Нет. Я не хочу. Пожалуйста, не надо, пусть это будут не они. Пусть это будет галлюцинация. Не надо.
-Ты скучала по нам, Ронни? Конечно, ты скучала.
 Марк выходит из стены, рядом с ним Курт. Они все те же, все такие же. Они улыбаются. Очень зло улыбаются. Мне это не нравится. я хочу, чтобы они ушли.
-Уходите,- тихо говорю я.
-Но мы же только пришли, Ронни. Ты гонишь нас?- кривится в улыбке Курт.
-Уходите, вы умерли.
-Да, Ронни, ты права, мы умерли. Мы действительно умерли. Но мы пришли к тебе, Ронни, потому что очень тебя любим.
-Да, любим. Любим тебя, маленькая сумасшедшая Ронни.
 Я сжимаюсь в углу и закусываю губу. Может, это только глюк? Может я сижу здесь слишком долго и я недоедаю, а от этого у меня глюки, может быть, боль поможет мне. Я впиваюсь в свою губу зубами. Нет никаких чувств. Может, это сон?
 Нет. Не сон.
-Ронни, ты хочешь уколоться, а Ронни?- усмехается Марк.
-Да, Ронни, уколоться, ввести себе в вену иголку и впустить в кровь кайф?- говорит Курт, он засовывает руку в свои кишки, куда-то очень глубоко.
 Меня начинает подташнивать. Но я все еще впиваюсь в губу зубами. Я осознаю то, как сильно я это делаю, только когда чувствую влажную струйку крови, сбегающую по подбородку. Но я не могу остановиться, я впиваюсь в губу, глядя на копошащегося в своих кишках Курта.
-Кайф, Ронни, настоящий кайф,- говорит он, вытаскивая руку.
 Курт держит в руках что-то длинное и вымазанное в дерьме и крови – шприц. Он улыбается, мерзко, так, как никогда не делал раньше.
-Кайф,- говорит он.
-Кайф,- повторяет за ним Марк.
 Кайф.
 Руки начинают трястись. Я начинаю визжать. Господи, как давно я не кололась, слишком давно!
-Хочешь его, Ронни? Ты хочешь дозу?- усмехается Курт,- Ты ее не хочешь. Она тебе нужна.
 Да. нужна.
 Марк подходит к Курту и берет из его руки шприц. Он облизывает иглу, слизывая кровь и дерьмо. Его лицо такое довольное, что мне становится страшно. Он ехидно улыбается мне и отстранившись от шприца смотрит на меня пустыми глазницами.
-Ронни, хочешь немножко?- спрашивает он.
 Мои зубы стучат, губы дрожат, руки пытаются вырваться из плена смирительной рубашки. Марк подходит ко мне, держа в руке шприц.
-Хочешь? Хочешь его? Хочешь?- шепчет он.
 Да, да, да, да. Хочу!
-Но для этого тебе придется пойти на некоторые жертвы,- говорит он,- Я ведь не могу уколоть тебя в руку. Мне придется ввести его тебе в глаз.
 Да хоть куда, давай же, Марк!
-Ты хочешь, Ронни?- усмехается Курт,- О, да! Ты очень хочешь!
 Марк подходит ко мне со шприцом и иголка все ближе и ближе к моему правому глазу. Я зажмуриваю его.
-Нет, Ронни, нет. Открой его, иначе ничего у нас не выйдет,- говорит он.
 Я открываю глаз, но когда иголка становится слишком близко, я снова жмурюсь. Марк недовольно ворчит.
-Тогда мне придется кое-что отрезать,- говорит он.
 Отрезать веко – ради дозы. ты готова на это, Ронни? Тебе все уже все равно.
 Марк достает откуда-то скальпель и подносит к лицу. Я закрываю глаза. Боль разноцветными шарами бегает перед зрачком. Синий. Зеленый. Красный. Желтый. И черный-черный фон. А дальше – просто пустота. Голоса как будто бы очень-очень далеко, и темнота вокруг. А потом просто ничего.


66
Семейная идиллия
 Алекс сидел на диване, свернувшись в объятиях Юэна и плакал навзрыд. Он рассказывал отцу о том, какой была его жизнь, но потом сорвался на истеричные вопли, а потом просто заплакал. Он не знал, что ему сказать, да и знал, что это не так уж и важно – Юэн любил его, и как бы не было ему плохо раньше, так никогда больше не будет. Но от слова "никогда" и Алекса по спине пробегали мурашки. Он боялся проститься с чем-то, что ему было бы даже неприятно, навсегда. Но хотел он того, или нет, изменения в его жизни только начали происходить, и того, что он никогда не увидит, не испытает, не почувствует, будет еще много. Все только начинается.
 Юэн крепко сжал руку Алекса, которая в его изящной, но немаленькой руке казалась хрупкой и словно игрушечной.
-Прости меня, что я так долго не мог этого сделать, не мог разорвать того ада, в котором ты жил. Я хотел спасти тебя, Алекс, хотел забрать… но я очень боялся. я не знал, примешь ли ты меня, захочешь ли поверить моим словам. Я ждал, когда ты станешь взрослым мальчиком, чтобы ты сам мог сделать выбор,- выдохнул Юэн, и поцеловал Алекса в макушку.
 Алекс понимающе кивнул. Конечно, у него должен был быть выбор. Ведь не его отец растил его всю его жизнь, его воспитывали чужие люди, которые, пусть и не так, как ему бы хотелось, но все же хоть как-то заботились о нем и, наверное, все же не желали ему зла. Алексу вдруг стало жаль этих людей – они ведь по своему заботились о нем, пусть и не понимая его. Он подумал, что наверное, достаточно честно будет уйти, избавив их от ноши воспитания чужого ребенка.
-Скажи, а когда ты узнал о том, что я – твой сын? И как это было?- спросил Алекс, поднимая глаза на Юэна.
-Знаешь, я даже сам не знаю. Шли годы, я очень скучал по Карле. Наверное, пошло лет пять с того момента, когда она умерла. Я не мог смириться с этим. Я плохо спал. Видел кошмары. И однажды увидел во сне Карлу. Она была очень красивая. На ней было длинное белое платье, которое спадало своими складками на зеленую траву. Она была на газоне перед чьим-то домом. За ее спиной у крыльца играл с машинками какой-то мальчик лет пяти.
-Я…- вздохнул Алекс.
-Да, ты. Но вся картина она была реальней, чем Карла. Она была будто нарисована на фоне этого газона и тебя. Карла сказала мне, что у нас еще не все потеряно. Я спросил ее, почему она говорит так, а она повернулась назад и указав на мальчика, сказала, что наш сын жив. Я спрашивал ее, как это возможно, я просил ее объяснить, но она исчезла. Тогда я пошел к мальчику и спросил его, как его зовут. Он сказал, что его зовут Алекс Мерфи, но ему нельзя разговаривать с чужими людьми. А потом он встал и ушел в дом. и тогда я проснулся. После этого я навел справки и узнал о том, что тогда, пять лет назад, когда умерла Карла и ее ребенок, якобы, тоже, родила какая-то женщина, и мальчика назвали Алексом, а фамилию он получил Мерфи. Так-то я о тебе и узнал,- выдохнул Юэн.
 Алекс посмотрел на него полными слез глазами, вздохнул и уткнулся лицом в его плечо. Он вдруг осознал, что отдал бы все, чтобы его мама осталась жить, чтобы она не умерла. Он так хотел, чтобы они были втроем, чтобы в глазах Юэна не было столько печальной радости, радости от того, что теперь с ним есть его сын, и печали от того, что с ними никогда не будет его матери.
-Не надо, Алекс, не плачь. Я уверен, Карла бы хотела, что б мы радовалась тому, что теперь мы вместе, а не оплакивали ее. Она отдала свою жизнь за тебя и, думаю, хотела бы, что б это была ненапрасная жертва.
-Наверное, ты прав. Я не буду плакать,- сказал Алекс решительно.
 Юэн улыбнулся и поцеловал его в макушку. Он испытывал странные и противоречивые чувства к этому мальчику. Конечно, он давно знал о его существовании, он знал, что Алекс – его сын, но он не знал, каково это - иметь сына. Он не знал, какими должны быть взаимоотношения между сыном и отцом, не знал, как ему вести себя с Алексом.
 Конечно, у него была сестра, Алиса, с которой он обращался скорее, как с дочерью, но Юэн всегда знал, что она – его сестра, младшая сестра, о которой он, как старший брат должен заботиться. А Алекс был его собственным ребенком, ребенком, которого вырастил и воспитал не он, ребенком, которого он не видел ни разу с самого его рождения, уже взрослым и сформировавшимся ребенком. И Юэну было немного страшно.
-А расскажи мне о моей семье. У нас же кто-то еще есть, Фрида, ну, и кто-то еще, наверное, да?- спросила Алекс.
 Глаза его светились любопытством, как у малыша, который впервые видит этот мир.
-У тебя есть тетя.
-Фрида?
-Нет, еще одна. Фрида – не родная моя сестра. А есть еще родная. Ее зовут Алиса. Я думаю, она тебе очень понравится. Сейчас она ждет нас всех дома. Ей очень интересном познакомиться с тобой,- сказал Юэн.
-А она не будет ревновать? Фрида же ревнует.
-Что ты так прицепился к Фриде? Она тебе не нравится?- удивился Юэн.
 Алекс поморщился. Он не очень хотел говорить Юэну о том, как он относится к Фриде.
-Ну, вначале она мне очень понравилась,- признался Алекс,- Но только вначале. Она меня не любит. Она любит тебя, но не хочет делить тебя со мной. Поэтому она не любит меня, а я поэтому не люблю ее.
 Юэн засмеялся. Его взаимоотношения с Фридой всегда были странными. Он безоговорочно любил Алису, но к Фриде он относился прохладно. Она часто мешала его личной жизни, потому что очень любила своего брата. Она не очень любила Карлу, потому что та отобрала у нее Юэна, и так же она е любила и Алекса, не любила уже тогда, когда Юэн просто узнал о том, что Алекс есть и решил узнать где он и как живет. Но Юэн понимал, что причиной всему просто эгоизм Фриды, который идет рука об руку с ее безграничной к нему любовью. Он знал, что Фрида сделает все ради него, лишь бы ему было хорошо. И сейчас Юэну казалось очень забавным то, как быстро Алекс понял его с сестрой взаимоотношения. Этот мальчик – явно его сын.
-Ну, понимаешь, Фрида, она очень своеобразная девушка. У не сложный характер. Но она не сможет отказаться от тебя, не сможет ничего сделать, потому что она знает, что я люблю тебя. у нас были всегда сложности, но недавно мы помирились, и теперь, я думаю, все будет хорошо,- сказал Юэн.
 Алекс фыркнул. Он вспомнил, что говорил ему о Фриде Философ. Он знал, что ее стоит остерегаться. Знал, что она может быть ему опасна. Но, похоже Юэн уже не чувствовал к ней негатива, хотя и было вполне видно, что этот негатив был. Пусть будет, как будет, думал Алекс. Он решил просто доверять Юэну, чем бы это не кончилось.
-Я тебя люблю, очень-очень. Я рад, что ты меня нашел,- сказал Алекс.
-Я тебя тоже очень люблю, Алекс,- сказал Юэн, и по его бледной щеке пробежала едва заметная, маленькая слезинка.