без названия... 6?

67
В дороге
 Мы не торопясь идем по улице. Странно, наша подруга в больнице, а наш друг скоро навсегда покинет нас, но мы не спешим. Наверное, чувствуем, что впереди лишь пустота и боль, что не будет чудес. Идти к Алексу? Зачем спешить? Чтобы быстрее его увидеть и быстрее потерять? Спешить, чтобы спасти Ронни? Едва ли наша помощь ей уже пригодится. Страшно, ох как страшно. Мы, как бы, конечно, постараемся, но у меня такое чувство, что она тоже уйдет. Так странно и страшно терять друзей, когда они уходят так быстро и так глупо. Смерть входит в привычку и даже чувства деревенеют. Жутко, кем же мы станем, когда этот ад пройдет? Наверное, будем, как и все взрослые – черствыми и бессердечными. Раньше я принимал это за малодушие, но теперь понимаю, что это – просто способ выжить в этом мире. Или ты просто сойдешь с ума. Как Ронни.
 Тифф считает, что мы можем еще ее спасти. Ну, конечно, мне тоже хочется в это верить, но я как будто вижу, что она уходит. Ронни слишком давно сидит на всякой дряни. Майк тоже едва не свалился в эту пропасть, но мы каким-то чудом спасли его. Едва ли нам повезет вытащить Ронни, которая, мне кажется, уже давно подписала свой смертный приговор. Я очень, очень хочу верить в то, что мы спасем ее, но я очень сомневаюсь. Мне стало страшно, когда я увидел ее там, в больнице. Ее лицо, ее глаза. Господи, мне кажется, что я боюсь видеть ее вновь. Как будто это вовсе и не наша Ронни, а какой-то демон. Какое-то обезумевшее и злое существо. Я бы не хотел остаться наедине с ней. Наверное, я не прав, но я действительно потерял надежду увидеть ее такой, какой она была.
 Майк грустно улыбается, когда мы проходим мимо детской площадки.
-Дети,- вздыхает он,- Когда-то и мы были такими же. Беззаботные, счастливые, не знающие горя.
-Все рано или поздно уходит,- вздыхает Философ,- Такова жизнь.
-Тоже мне, удивил,- ворчит Майк.
 Философ не отвечает. И правильно. Что тут скажешь? Фиби смотрит на Майка с некоторым укором и крепче обнимает Философа. Да, эта девочка его действительно любит. Они красивая пара. Мне нравится, как они смотрятся вместе. Фиби – милая девочка-мальчик с не то, чтобы красивым, но безумно обаятельным лицом, и Философ – паренек с вечно грустными глазами, золотящимися нитями немытых длинных волос и блуждающей сумасшедшей улыбкой на лице. Оба потерянные, оба немного психи, оба безнадежно забылись во времени.
 Философ, возможно, читает мои мысли, потому что он ни с того, ни с сего сморит на меня и как-то странно улыбается, будто бы все это – наш общий секрет, который никто больше не знает. Я смущенно улыбаюсь в ответ. Забавно, сколько я ни общался с этим парнем, мне всегда становится жутко от того, что иногда в его голове происходит такое. Философ либо гений, либо совсем псих. И я никогда не решусь сказать, кто именно.
-Бедная Ронни,- вздыхает Тифф,- Интересно. Как она там? Совсем одна, в этой страшной больнице.
-Не одна,- говорит Философ мрачно и задумчиво.
 Тифф, Майк и я устремляем на него вопрошающие взгляды. Философ лишь резко меняется в лице, беззаботно улыбаясь нам.
-Думаю, этот Смит ей там соскучиться не даст,- говорит он.
-Смит? Откуда ты…- начинает Тифф, но сбивается.
 Философ пожимает плечами и одаривает Тиффани одной их самых обезоруживающих своих улыбок.
-Лады, проехали,- говорит она.
 Улица простирается под ногами раскаленным ковром асфальта. Открытые магазины, люди, машины – маленький городок, где негде спрятаться и негде скрыться. Я вдруг подумал о том, как оно, где-нибудь в Нью-Йорке, когда ты каждый день видишь новых людей, когда ты не натыкаешься на своем пути на знакомого, соседа или просто неизвестного тебе, но не раз виденного на улице человека, каково жить в городе, где людей больше миллиона. Легкая дрожь пробегает по спине. Алекс наверняка будет жить в таком городе. Он будет упиваться всем этим, всей этой суетой и этими размерами. Он будет жить в этом бесконечном потоке новых лиц и сам будет его частью. А мы, мы всегда будем жить здесь – в маленьком и осточертевшем Дункане, где нет ни одной улицы, где бы ты хоть раз не прошелся, где нет ни одного незнакомого лица, где в каждом магазине знают, что тебе еще нельзя продавать спиртное, потому что все знают, кто ты и сколько тебе лет.
 Я думаю об этом и понимаю, что я хочу, чтоб так оно и было. Мне не нужен большой город без моих друзей, потому что они – это все, что скрашивает мою жизнь в этом маленьком Дункане, и я совершенно не представляю, как жить без них.
 Философ тревожно смотрит по сторонам, когда мимо нас проносится полицейская машина.
-Господи, что ж их так много-то!- вздыхает он,- В жизни такого не видел в этой деревне!
-О, да!- говорит Тифф,- Весь город, как зачарованный, охотится за Алексом. Маньяка нашли, тоже мне.
-Ну, маньяк – не маньяк, а ведь не каждый день покойники вылезают из гроба на собственных похоронах,- говорит Фиби.
-Верно, но чего такие поиски затевать? Как еще ФБР не подключили!- ворчит Майк,- Можно подумать, он куда-то денется из города.
 Ну вот, начинается – давайте займемся болтологией. Обсудим все и вся, а может еще решим за Алекса, оставаться ему тут с нами или уезжать на хер со своим папашкой?
-Заверяю тебя, милый друг, ему вполне есть куда деться отсюда. Более того, деться навсегда,- говорит Философ несколько саркастически.
-Ну да,- бубнит Майк,- Так он и уедет с этим сомнительным типом, которого он и не знает даже.
-Этот сомнительный тип – его родной отец. Будь уверен, Алекс уедет с ним,- говорит Философ отчего-то очень зло.
-А что я сказал-то? Сразу накинулись…- бубнит Майк.
-Ничего, просто не стоит решать за Алекса,- говорит Тифф мягко,- Он ведь взрослый парень, и сам знает, что ему делать.
 Майк надувает губки и вздыхает.
-Я просто…- говорит он тихо,- просто не хочу его терять, он ведь, ну, мой друг, типа. Мне будет его не хватать.
 Философ обнимает его за плечи и шепчет ему на ухо:
-Мне тоже, приятель.
 Да, давайте еще поплачем. Как будто он умер, честное слово. Я очень люблю Алекса и тоже буду скучать, если он уедет. Но я ни разу не буду осуждать его за это. Мы могли потерять его совсем, а он оказался жив – и это так здорово, что мне как будто даже все равно, с кем он будет. Нет, конечно, мне бы очень хотелось, чтобы он остался здесь, с нами, но я понимаю, что этого не будет, скорее всего. Но ведь Алекс жив, с ним все в порядке, и, я думаю, одно это должно быть уже хорошо.
-Ладно, народ, хватит уже. Все будет в норме, я вам обещаю,- говорю я и улыбаюсь.
-Наверное, будет,- говорит Философ и смотрит на меня каким-то странным обреченным взглядом.
68
Посиделки
 Котик аккуратно постучал в дверь красивым бронзовым дверным молотком. Он не был поклонником антиквариата и старинных домов, но дом, где жила Алиса, ему нравился. В нем было что-то особенное. Современность вплеталась в старину каким-то замысловатым узором, а некоторые комнаты, казалось, вообще были из другого с домом измерения.
 Однако коридор, простиравшийся за тяжелой деревянной дверью, отделанной бронзой, был вполне под стать дому: высокие потолки с деревянными балками, выложенные красным кирпичом стены, канделябры со свечками и запрятанные в стенах так, чтобы они лишь давали свет, но сами не выделялись, маленькие желтые лампочки. Похожий на катакомбы коридор, который, при всей его мрачности украшали тяжелые гобелены с мрачными картинами. Пол под ногами Котика был застлан толстым темно-красным ковром. Во всем это великолепии маленькая девочка в рваных джинсах и белой футболке смотрелась, как банка из-под колы на лоне природы.
-Привет, дорогой, спасибо, что пришел,- улыбнулась она.
-Не за что, Лис,- сказал Котик и поцеловал ее в щеку,- Я соскучился.
 Алиса закрыла за ним дверь. Котик отложил в сторону мокрый зонт. Алиса сочувственно вздохнула и, взяв Котика за руку, повела его за собой.
-Ну, что, хочешь выпить?- спросила она.
-Только если ты приготовишь мне кофе – на улице такая дрянная погода. У меня вся прическа развалилась,- сказал Котик недовольно.
 Он провел рукой по прохладным стенам и поежился. Сейчас ему очень хотелось тепла, большого камина в гостиной или пушистого пледа, а лучше – и того, и другого. Конечно, Алиса это понимала и без лишних слов провела Котика в гостиную. Она усадила его на теплую и мягкую медвежью шкуру, лежавшую у самого камина, а сама пошла приготовить кофе.
 Когда ее маленькая фигурка скрылась в дверном проеме, Котик уставился на пламя. Он мог часами смотреть на огонь, слушать музыку и говорить с Алисой – по сути, с единственным человеком, которому он мог открыть свою душу целиком и полностью. У него всегда было много любовников, Котик общался с огромным количеством людей, но он немногих пускал в свой внутренний мир. Манерные фифочки, модные парни, красивые ребята в коже, латексе и виниле, в кружевах и вельвете, люди, которые всегда обращали на себя внимание, были безупречными, словно манекены, актеры, музыканты, известные тусовщики – в этих кругах вращался Котик. Он жил в тусовке, которая имела ряд правил и несоблюдение хоть и не каралось, но все же не сулило ничего хорошего. Здесь не было принято быть человеком, говорить о личном, выпускать эмоции, поэтому Котик немало удивился, увидев в этой тусовке странную, совершенно отличавшуюся от всех девочку. Она была не накрашена, не была одета в сексуальные наряды от известных модельеров, на ее ногах были обычные старые кеды с потертыми носками. И увидев Котика, эта странная девушка не кинулась на него с видом опытной соблазнительницы, а просто с каким-то дружеским теплом протянула ему свою хрупкую ручку. Тогда он долго думал, сколько лет этой девушке. Он не знал этого и теперь, когда сидел в ее доме, но его это мало волновало, потому что он ценил в ней вовсе не это.
-А вот и кофе,- сказала Алиса, заходя с небольшим подносом в руках.
 Она поставила его на пол около камина и села по-турецки на медвежью шкуру. Котик взял чашку с подноса и вдохнул аромат кофе. Чего он никогда и нигде не мог найти, так это такого вкусного кофе, как тот, что готовила Алиса. От него он просто сходил с ума. Несколько секунд Котик просто вдыхал аромат кофе, а затем сделал один глоток. Горячий напиток приятно обжег его горло и теплом разлился по телу.
-Этот кофе – это просто что-то!- сказал он.
-Не продолжай, я знаю,- улыбнулась Алиса,- Как прошел вчерашний вечер?
 Котик наморщил лоб, вспоминая что же было. Затем он недовольно фыркнул, а после как-то равнодушно улыбнулся.
-Нормально. Правда, была там пара человек, которая мне подпортила настроение,- сказал он немножко недовольно,- Да, и этот был, ну, твой любимый аутетик.
 Алиса стрельнула острым взглядом в Котика и сказала обижено:
-Он не аутетик, не называй его так.
 Котик развел руками. Он не любил этого типа, кем бы он ни был, и ему было совершенно все равно аутетик он или нет.
-Ну, глухой,- равнодушно сказал он.
-Не глухой, а немой. Глухие ничего не слышат, а немые все слышат, но не могут говорить,- сказала Алиса.
 Ей было очень неприятно, что ее друг, которого она очень любит, так относится к другому ее другу, которого она любит не меньше. Лохматый, как его все звали, был и в правду чудаком, причем не только из-за своей болезни. Что он делал в этой тусовке, не знал никто. Ни с кем, кроме Алисы, он там не общался. Отчасти, наверное, и потому, что никто больше не понимал языка жестов. Многие считали, что Лохматый глухой, поэтому часто говорили при нем все, что о нем думали. Из-за этого он часто переживал и жаловался на это Алисе. Он писал или же жестами говорил ей об этом, а она потом долго-долго успокаивала его. Котик подозревал, что Лохматый в их тусовке именно из-за нее, из-за Алисы. Ему думалось, что тот был влюблен в нее. Порой ему было даже жалко Лохматого, хотя он не испытывал к нему особой нежности.
-Я знаю,- недовольно буркнул Котик,- Просто мне совершенно по барабану, кто он и чего он может, а чего – нет.
-Будь терпимее,- сказала Алиса со вздохом.
 Котик что-то недовольно фыркнул. Он очень любил Алису, как друга, но он не мог полюбить всех, кто симпатичен ей. От части от того, что банально ревновал и не хотел делить ее с кем-то еще.
-Почему ты его так не любишь?- спросила Алиса, наморщив лоб.
-Ну, не знаю,- сказал Котик как-то смущенно,- Он странный… и постоянно ходит за тобой.
 Алиса засмеялась. Ее смех, такой детский и добрый, отчего-то заставил Котика почувствовать себя виноватым. Он подумал, что его неприязнь к Лохматому, к этому несчастному и одинокому парню, совершенно не оправдана. Бедный паренек не сделал ничего дурного, он просто не такой, как все, а из-за этого его все так не любят. Котик, ощутив легкий укол совести, внезапно погрустнел.
-Он вовсе за мной не ходит!- возразила Алиса.
-А с кем еще он общается?
 Алиса немного замялась.
-Ну, есть у него пара друзей-хиппи,- ответила она задумчиво.
-В его коммуне, где он живет. А в нашей тусовке? С кем еще он общается?
 Алиса помолчал несколько секунд, глядя в потолок, а затем сказала, немножко виновато:
-Наверное, есть кто-то, но я их не знаю.
-Зато я знаю,- сказал Котик уверенно,- Я знаю в нашей тусе всех поименно, но я не знаю ни одного человека, который общается с Лохматым.
 Алиса нервно стукнула стаканом об пол и раздраженно буркнула:
-Ну, зато обсуждают его все, даже больше, чем тебя!
 Котик нервно хихикнул. Его вечно мучающее чувство достоинства было сражено наповал. Причем поспорить означало отступить от своей отстаиваемой позиции. Поэтому мысли Котика судорожно бегали по его голове, стараясь найти выигрышный ход.
-Не спорю, но обо мне хоть иногда говорят хорошее, а вот этот тип…
 Встретившись взглядом с Алисой, Котик запнулся. Ее глаза излучали обиду и недовольство. Он понял, что его слова обижают девушку и замолчал, думая, как бы загладить положение.
-И все-таки, Алиса, ты ему нравишься,- сказал, наконец, Котик, тупо улыбаясь.
 Алиса не ответила ничего, лишь закатив вдруг ставшие мечтательными и блестящими от некоего счастья глаза и странно улыбнувшись.


69
В книжном магазине
 Приятный запах пыли и старой бумаги окутывал все вокруг. Пока Алекс и Юэн уединились в номере мотеля, Фрида решила пробежаться по городу в маршруте кафе-магазин-кафе-магазин-кафе. После очередной чашки кофе, которую она, как водится лишь нюхала и обхватывала руками, Фрида устремилась в старую букинистскую лавку, находившуюся в самом конце центральной улицы Дункана. Фрида любила книги, особенно старые. Катаясь по стране, она часто заходила в подобные магазины и часами изучала их содержимое. За многие годы ей удавалась найти редчайшие книги – раритетные издания с автографами авторов, старые, никому неизвестные сборники стихов затерявшихся в истории поэтов, изданные малыми тиражами на плохой бумаге, многочисленные дешевые ужастики 80-х годов, подписные собрания сочинений классиков. И хотя книжная лавка Дункана не отличалась столь большим богатством выбора, как те, что встречались Фриде раньше, она не могла не привлечь ее внимания.
 Вдохнув приятный, немножко сладковатый запах, Фрида зашла в магазин. Колокольчик у двери нервно звякнул. У прилавка стояла старя женщина в чепце на старый манер и светлом кружевном платье. Она листала какую-то большую старую книгу, водя морщинистым пальцем по странице.
 "Едва ли здесь можно будет найти что-то более раритетное, чем эта милая старушка" – подумала Фрида. Из дверного проема огороженного тонкой занавеской, вышел старичок в темно-коричневом костюме и голубой рубашке. "Стильный малый",- подумала Фрида и добродушно улыбнулась. Таких она никогда не убивала и поэтому к подобным людям относилась с некоторым практически трепетом. Старичок подошел к женщине и что-то сказал ей на ухо. Типичная сцена для частной лавки.
 "Наверное, есть вещи, которые одинаковы во всех городах, не зависимо от их размера и возраста", - пронеслось в голове Фриды. Она равнодушно пожала плечами и прошла к какому-то стеллажу, чтобы осмотреться. В другом конце магазина она краем глаза увидела темную фигурку, изучающую какие-то книги. Фигурка была небольшая, судя по всему, это была девушка или молодой паренек. Но это было не интересно Фриде, и она погрузилась в книги. Стеллаж, непроизвольно выбранный Фридой, был посвящен религиозной литературе. Любовно расставленные по подразделам книги взывали к верованию и покаянии. Маленькие тонкие черно-белые буклеты с репродукциями византийских икон лежали рядом с толстыми цветными книгами в твердой обложке, которую украшало красочное распятие. В глаза бросался журнал какой-то отделившейся от христианства неизвестной секты неких "молельщиков о возвращении Христовом", который, судя по номеру в углу под названием "Вести Господни" (прочитав это, Фрида едва сдержалась от смеха), выходил достаточно долго для такой глупости, коею он являл собой. Заголовок на обложке был куда аляповатее названия журнала: "Послание Христово о его втором пришествии", а ниже более мелкими буквами: "Наставления Господа перед концом света". И хотя все это выглядело сущим бредом, Фриде стало интересно почитать, до чего же докатился маразм этих "молельщиков". Она взяла журнал с полки и стала его листать. Старушка за прилавком бросила на нее вопросительный взгляд, но Фрида сделала вид, что не заметила ее и продолжила листать. Тогда женщина медленно подошла к ней. Фрида уставилась на нее немного недовольно.
-Вам это интересно, милочка?- спросила хриплым голосом женщина.
 Фрида задумалась, что ответить.
-Да нет, не особо. Я не верю в Бога,- отмахнулась она.
-Не верите в Бога?- удивилась старушка.
-Нет, не верю. Просто стало любопытно, что это такое.
 Старушка недовольно сморщила лоб.
-Господ Бог не может быть любопытным или занимательным. Религиозная литература предназначена для назидания и пути к себе, а не для развлечения,- сурово сказала старушка, и ее добродушное старческое лицо в этот момент стало каким-то суровым.
-Простите, я не хотела обидеть ваших религиозных чувств, но, к сожалению, я их не разделяю,- вежливо, но в то же время твердо сказала Фрида.
-Вы не верите в бога, милочка?- удивилась женщина, приподняв брови.
 Фрида задумалась. Лекций о спасении души она слышать не хотела, но в то же время, она не хотела врать. А упертая вера старушки подстегивала ее на какую-нибудь изощренную грубость.
-Я не не верю в бога, его просто нет,- сказала Фрида.
-Вы думаете?
-Я знаю,- сказала Фрида, и в голосе ее прозвучала та темная мудрость, которой был наделен весь ее род, а от слов повеяло замогильным холодом.
-Ну, как знаете,- сказала старушка и отошла в легком страхе от Фриды.
 Несколько секунд Фрида смотрела на полку невидящим взглядом, а затем, поставив на место журнал, прошла к другим стеллажам. Теперь, когда она смогла пройти глубже в магазин и привыкла к не очень яркому желтому свету, она смогла разглядеть вторую посетительницу магазина. Это была молодая девушка, которая была примерно одних с Алексом лет, очень походившая на парня. У нее было какое-то особое тело, которое было бы красивым независимо от того, мужское оно или женское. Волосы были черные и не очень длинные, сильно начесанные и стоящие в разные стороны. Девочка с любопытством изучала стенд с ужастиками, откладывая какие-то книги в сторону, чтобы, очевидно, купить их. Она так была поглощена этим занятием, что заметила Фриду лишь тогда, когда та подошла к ней почти вплотную.
-Привет. Есть здесь что-нибудь интересное?- сказала Фрида дружелюбно.
 Девушка испуганно обернулась и уставилась на Фриду. Выражение ее лица плавно перешло от испуга к удивлению, а от удивления к восхищению. Оценивая внешность Фриды, девчушка смогла лишь удивленно выдохнуть:
-Ого!
 Затем, будто бы осознав нелепость происходящего, девочка встряхнула головой, избавляясь от налета шока, и сказала:
-Да так, кое-что. Несколько старых журналов с ужастиками да парочка ранних изданий Кинга.
 Фрида улыбнулась и протянула руку:
-Меня зовут Фрида.
-Я – Кристина, очень приятно.
-Взаимно.
 Девушка улыбнулась и показала Фриде отложенные ею книги.
-В принципе, все это просто куча бумаги, за исключением разве что этого,- девушка открыла перед Фридой тонкую большую книгу с картинками.
-Что это?- спросила Фрида.
-Рассказы По с картинками,- сказала Кристина,- Здесь есть такие жуткие, что мурашки по коже.
 Фрида пролистала книгу. Действительно, она была крайне любопытной. Лет ей было очень немало, но выглядела она не особо потрепанной. Фрида с трудом могла представить себе, для кого была предназначена такая книга, но внимания она заслуживала.
-Хочешь ее взять?- спросила Кристина.
-А разве ты не собиралась этого делать?
-Да, но мне она не шибко-то и нужна – я уехала из дома и у меня нет возможности таскать с собой все классные книги.
 Почему-то эти слова насторожили Фриду. Чем-то эта девочка была связана с Алексом, она чувствовала это. Может быть, она была его подругой или тайной воздыхательницей, а может быть, была из его тусовки.
 Фрида, так или иначе, решила узнать побольше об этой Кристине.
-Уехала? Так ты неместная?
-Нет, но и ты не похожа на здешнего жителя.
-Да, я приехала сюда с другом.
 Кристина прищурилась и посмотрела на Фриду повнимательнее. Что-то в этом взгляде показалось Фриде настораживающим, как будто девочка насквозь видела ее душу. Темные глаза Кристины смотрели настолько неприлично глубоко, что Фриде стало не по себе.
-Я здесь чтобы забрать своего парня и уехать с ним далеко-далеко отсюда,- сказала Кристина задумчиво.
 Фрида посмотрела на Кристину странным взглядом. Она попыталась узнать имя парня, прочесть его в этих бездонных карих глазах, но ничего не вышло. Девочка строго охраняла свою территорию. Она о чем-то думала, что-то вспоминала.
-Ты часом не подруга Алекса?- спросила она насторожено.
-Алекса, какого Алекса?- притворно удивилась Фрида.
-Паренек Алекс, такой… эээ… такой худенький, с черными волосами, красивый,- сказала Кристина растеряно.
 Что бы это могло значить, думала Фрида. Она знала, что эта девочка говорит не о каком-то чужом Алексе, но откуда она знает о ней? что ж, возможно, Алекс рассказывал своим друзьям о ней. Возможно, он был впечатлен ею и не мог не поделиться этим. Возможно, это ничего не значит. Но подруга Алекса, здесь, так внезапно? Фрида была насторожена. Так же ее удивляло и то, что в характеристике Алекса, данной Кристиной отсутствовали такие яркие эпизоды, как его смерть и внезапное воскрешение. Очевидно, занимаясь своим побегом, девочка не следила за новостями и упустила эту историю из виду. Так или иначе, Фрида не хотела быть тем человеком, который просветит Кристину на этом фронте.
-А он местный, этот Алекс?- спросила Фрида, стараясь уйти к другой теме.
-Угу,- утвердительно кивнула Кристина.
-А у меня был один знакомый Алекс в Амстердаме, как раз как тот, которого ты описала. Такой был парень!- мечтательно сказала Фрида. У нее был, действительно был, такой знакомый, но едва ли он был похож на того Алекса, о котором шла речь. Просто в своей жизни Фрида видела огромное количество парней, которых можно было бы назвать и красивыми и худенькими, и волосы у них были черные. Некоторые из них тоже были Алексами.
-Какой?- с любопытством спросила Кристина.
 Фрида мысленно поздравила себя с маленькой победой. Она отвлекла Кристину от Алекса и тем самым ушла от ответа на ее вопрос.
-О, такой парень! Девушки ходили за ним толпами, готовы были изнасиловать его прямо на улице. Он был натуральным брюнетом с молочно-белой кожей, этакий андрогинный красавец. Мы с ним повстречались целых полгода, а потом расстались,- вздохнула Фрида.

70
Несчастная любовь


 Она вспомнила того парня. Эта история имела место быть на самом деле. Только парня звали не Алексом, его звали Мартин. Хотя это не имело никакого значения, потому что все звали его Луи, пологая, что он похож чем-то на этого утонченного книжного вампира. Откровенно сказать, Фрида смеялась над этим сравнением, потому что как бы ни был утончен и красив Мартин, в нем теплились признаки человека. Его глаза никогда не могли стать такими мертвенно-безразличными, как глаза Юэна в ту пору. И красота Мартина тускнела перед красотой ее брата – настоящего вампира. Внешность Мартина была необычной, да, но платил он за нее неописуемой болезненностью, целым букетом болезней, включая аллергию на солнце его нежной кожи. Он платил страшным прошлым – годами детства, прожитыми в темной пещере где-то в горах, сумасшедшей мамашей, прятавшей своего сына в этой живой смерти потому, что ей казалось будто какое-то злые духи хотят забрать ее ребенка. Будучи богатой женщиной, она от безделья ударилась в какую-то языческую религию каких-то африканских племен. Когда родился Мартин, у него на пояснице она нашла три родинки одинакового размера, образовывавших треугольник, и ей показалось, что это метка злых духов, означающая, что этого ребенка они хотят забрать себе. Тогда она забрала ребенка и на своем частном самолете улетела далеко в горы, чтобы спрятать там ребенка. Четыре года она жила там, выходя из пещеры только для того, чтоб поймать какое-нибудь животное на пропитание себе и сыну, пока отец ребенка, бросивший ее накануне ее родов, не опомнился и не нашел свою бывшую жену и ребенка. Мать Мартина отправили в психушку. Она потеряла всяческий человеческий облик: лицо тридцатилетней на тот момент женщины было похоже на лицо древней старухи, наполовину беззубый рот украшал звериный оскал, голубые глаза бегали и смотрели на всех с дикостью, на руках почти не осталось ногтей, а те, что остались, стали загнутыми, желтыми и толстыми, как когти, тело исхудало, покрылось жесткой коркой, волосы были грязными и запутанными, она перестала говорить и понимать человеческие слова. Но, как это ни странно, Мартин был вполне обычным ребенком. Он не умел говорить, передвигался на четвереньках, как и его мать, но его прекрасная белая кожа была нежной, а черные волосы хоть и грязные и запутанные, но все же мягкие. Очевидно, женщина все же помнила подсознательно, что ее сын – человек. Но Мартин был практически слеп. Он не видел ни единого проблеска света целых четыре года, потому что его безумная мамаша считала, что злые духи увидят его на солнце и прятала его от малейшего света. Полгода врачи приучали мальчика к свету, учили говорить, ходить на двух ногах. Только благодаря тому, что отец Мартина был не менее богат, чем его мать, и тому, что ему было всего четыре года, адаптировать ребенка к человеческому обществу удалось. Но зрение Мартину восстановить до конца так и не удалось – он мог видеть в темноте более менее сносно, а на свету у него болели глаза. То же вышло и с его нежной кожей – не попав под свет ни разу за четыре года, она не то, что не воспринимала загар, она воспалялась и сгорала от малейшего воздействия солнечного света.
 Мартин кончил школу позже, чем это делают дети обычно, на пять лет – всему тому, чему обучают детей до четырех лет, начиная от того, как сидеть на горшке и кончая каким-то начальными навыкам обучения, его учили уже после пяти лет. Если бы не деньги его родителей, Мартин не выжил бы, но миллионы отца вернули его к жизни. Но травма детства осталась при нем всегда. Он сам не знал откуда, но он знал каким было его самое раннее детство. Он ненавидел мать, хотя и видел ее живой лишь однажды, в тот самый раз, когда положил конец ее существованию. Ему было двадцать два, когда он впервые решился придти к матери в больницу. Конечно, отец позаботился о том, чтоб ее лечили в хорошей больнице, но ее болезнь была тяжелой и увы, уже неизлечимой. Ее привязывали к кровати, держали в мягких стенах, никогда не выпускали из палаты. Ее, в отличии от маленького сына, которому по молодости лет было легче перестроиться и начать сначала, так и не смогли вернуть в общество. Мартин пришел к ней поздно вечером, когда уже стемнело. Он хотел увидеть свою мать не такой, какой она была на старых фотографиях, еще до его рождения, а такой, какой она была сейчас. ее привязали к кровати, как это всегда делали на ночь и он зашел в палату. Он плакал – он уже знал, что ее жизнь оборвется с его уходом. Минут пять он сидел рядом с ней, держа ее ссохшуюся руку в своей. Его слезы падали на нее, а она, в полном безумии, даже не понимала что происходит.
-Мама,- вздохнул он.
 Ее глаза на миг остановились и прищурились. Ему показалось, что она узнала его, но это было лишь на секунду, глаза ее снова забегали, как прежде.
-Я ненавижу тебя, мама,- сказал он тихо,- Ненавижу за твою любовь, безумную дикую любовь.
 Глаза Мартина сверкнули слезами. Он посмотрел на свою мать, на эту чахлую, безумную и жалкую женщину. Она умерла давно, еще тогда, когда заточила себя в этой пещере вместе с ним. она так любила его, что готова была пойти на это, лишь бы спасти своего красивого сына от этих страшных духов, но она не знала одного – нет никаких духов. В итоге его пришлось спасать от нее. и теперь он был калекой, прячась от солнца за толстыми шторами и маленькими окнами, в своем доме загородом, откуда он выходил лишь с наступлением ночи. Она лишила его нормальной жизни, он умер бы без отцовских денег и роскоши, которая была ему необходима – без прислуги он не мог бы даже купить себе поесть. Она лишила его полноценной жизни. она – его родная мать.
 Уронив последнюю слезу на руку матери, Мартин достал из кармана джинсов шприц и пузырек с какой-то синей жидкостью. Мартин долго искал на исколотой руке вену. Он неуверенно ввел иглу под кожу, от чего его мать зашлась истерическим, животным криком. В отчаянии Мартин оглянулся на дверь. Он быстро впрыснул содержимое шприца, спрятал его в карман. Маленькая струйка крови побежала по ее руке, он приложил к ней носовой платок и подержал, пока кровь не перестала. Крик не утихал, и в палату вбежали медбратья. Мартин сделал испуганное лицо, сказав, что не знает что произошло.
-У нее так часто бывает, не переживайте,- сказал медбрат и ввел ей в вену, в ту руку, куда колол Мартин, успокоительное.
 Глаза его уставились на медбрата в ужасе, но тот ничего не заметил. Мартин попрощался и ушел. Следующим утром ему позвонили и сказали, что его мать скончалась от сердечного приступа. Он плакал. Он, в отличии от нее, чувствовал вину. Врачи сказали, что у нее давно были проблемы с сердцем. На него не пало никаких подозрений. Похороны были утром, поэтому Мартин не пришел. Вечером его отвезли на кладбище. Он поплакал у могилы, проклиная ее и себя. Потом он забыл. Но боль осталась.
 А потом, один поздним вечером, он встретил в ночном клубе рыжеволосую красавицу, забравшую его сердце. Фрида танцевала на танцполе, божественно, удивительно танцевала. Мартин смотрел на нее, как завороженный. Когда она закончила, он подошел и спросил у нее имя. Они ушли из клуба вместе и с тех пор не расставались ни на минуту, а расставшись, расстались навсегда.
 Ему льстила ее ночная жизнь, то, что ей не надо говорить, почему он выходит из дома только ночью. Впрочем, уже на второй день их общения после ночи сумасшедшего секса он, почти рыдая, поведал ей все. Конечно, он не ответила взаимностью. Она не сказала, кто она такая. Зато она обняла его, прижала к себе и долго-долго гладила его по голове. Ему это было важнее. Они любили друг друга. Отец Мартина обожал Фриду за то, что та вдохнула жизнь в его сына. Юэн с ужасом ждал развязки этой истории, но не мог ни оценить чувств сестры. Но он знал, что это кончится плохо. И так оно и вышло. Фрида знала, что не сможет быть с Мартином всю жизнь, знала, потому что ее жизнь была во много раз длиннее его. Ей было больно этого сделать, но она сделала. Она просто собрала вещи и ушла. Записка в три строки на столе в спальне и ключи от дома.

 "Милый Мартин!

 Я очень люблю тебя, но не могу быть с тобой. Я не могу объяснить тебе причин этого. Это не роман на стороне, не какие-то твои недостатки. Дело только во мне самой. Ты кое-чего не знаешь и знать не должен. Я люблю тебя, Мартин, но не могу быть с тобой всегда. Прости. Прощай.

 Фрида"
 
 Он долго плакал, глядя на эту записку, но ничего не мог поделать. Он понял все и не пытался ее искать. Он не винил себя, как и просила его Фрида. Он писал стихи, глядя на ночное небо и плакал потому, что его единственное солнце покинуло его. Они никогда больше не виделись. Фрида справлялась о нем у общих знакомых, пыталась найти ему девушку, отправляя каких-то подруг в клуб, где он тусовался, но он все равно скучал по ней. Тогда она решила просто забыть его. Возможно, ей не удалось этого, но она старалась. Так или иначе, она его все равно любила. И когда вспоминала, в уголках глаз предательски начинали блестеть слезы.



71
Радио

 Дункан всегда был дырой. Его трудно было найти на картах, он был маленьким и неприметным, таким же, как и сотни других городов Америки, здесь не было своего, пусть даже самого паршивого театра, не было даже мало-мальски пристойного музыкального магазина, но зато здесь было радио. И Дунканцы очень гордились этим.
 Первая местная радиостанция появилась в 50-х годах когда убили мэра города Стивена Роджерса. Местные поговаривали, что сделала это его жена, Сильвия – бывшая путана из дунканского борделя (вот бордель в городе был всегда) вернувшись с очередной пьяной гулянки со своими старыми подругами – коллегами по работе, она повздорила с мужем и те начали драку, результатом которой и стала смерть мэра. Тогда несколько кандидатов на пост усопшего начали выпрыгивать из штанов, лишь бы занять его место. Одним из претендентов был местный богатей Рой Ходж, в качестве своей рекламной компании провозгласивший провинциальную дыру Дункан – городом будущего. В своих акциях он что-то там гнал про большие перспективы, устраивал акции на центральной площади, где распинался перед наивными жителями города, продвинув парочку местных музыкальных команд. Он сулил дунканцам, что под его управлением город из никому неизвестного захолустья превратится в передовой город, рассказывал про новые фабрики и заводы. Которые обеспечат работой многих безработных города, строил новые дома и раздавал подарки, а еще он подарил городу свою радиостанцию. По началу ничего, кроме рекламы замечательного кандидата, его бесконечных интервью и новостей вперемешку с передачей по заявкам не было ничего. Мэром выбрали Роя Ходжа, но через год его сместил Джеймс Монс. Вся 9шумиха на тему "Дункан – город будущего" прекратилась. Но радио осталось. И оно стало значительно лучше. Полное равнодушие муниципалитета к наследству Ходжа привело к тому, что какие-то битломаны обустроились на радио и сделали что-то вроде собственной фанатской радиоволны, которую даже принимало в двух-трех других городах.
 В 60-х годах бразды правления радио перешли в руки муниципалитета и до 75 года дунканское радио было обычным серым радиоканалом, где были местные новости, программы по заявкам,, музыка разных стилей и направлений, передачи для молодежи, для домохозяек и тому подобная скукота. Но в 1975 году муниципальных денег на подобное стало жалко и радио вновь перешло в частные руки. На этот раз это были трое сдвинутых хиппарей, которые поменяли на волне совершенно все. Но и им вскоре это надоело. Так многострадальное радио переходило из рук в руки, попадая то к любителям классической музыки, то к завернутым панкам, то к металлистам, то к рэпперам, а когда работа кого-то из частных владельцев удавалась на славу, городские власти забирали волну себе и меняли там все, развалив ко всем чертям результаты трудов своих предшественников, ну а поняв это, вновь дарили "Дункан Вэйв" каким-нибудь энтузиастам.
 Так шла история радио Дункана, и сейчас она стояла на том, что радио вновь было частным. Оно медленно чахло в руках уже не первого панка в своей истории. Крэйзи долго вытягивал волну из той жопы в которой она была, когда досталась ему, и, казалось бы, даже вытянул, когда вдруг все оборвалось. Он просто понял, что ему до чертиков осточертело это радио, эти придурки – его коллеги, которые ходили и кичились тем, что они – ди-джеи, но на самом деле не делали ничего, ему осточертели одни и те же голоса, которые звонили в эфир, ему нужен был размах более большого города, здесь он не мог больше сделать ничего, не мог и не хотел.
 Крэйзи сидел на своем рабочем месте, положив ноги на стол. Он третий час к ряду ставил "God Save The Queen" Sex Pistols, несмотря на то, что ему уже пять раз позвонили возмущенные слушатели, заказывая что-нибудь еще.
-Алле,- сказала молодая девушка в телефоне.
-Здравствуй, крошка,- сказал хрипловатым, но приятным голосом Крэйзи.
-У вас уже три часа играет одна и та же песня, вы там что, заснули?- возмущенно сказала девица.
-Какой ужас!- излишне эмоционально сказал Крэйзи,- Я, наверное, заснул на работе, какой кошмар!
-Вы не могли бы поставить что-нибудь другое? Ну, это, например, хотя бы Green Day?- сказала девица.
-Конечно, моя сладкая, я все могу, как только доиграет песня, я обязательно поставлю тебе Green Day. Какую песню хочешь, моя сладкая?
-Ну, это, "Holiday", наверное.
-Я все сделаю, детка,- сказал Крэйзи.
-Спасибо, Крэйзи, ты самый классный чувак на радио! Я тебя люблю!- не без фанатичного обожания в голосе сказала девица.
 Крэйзи повесил трубку манерным жестом и, пародируя голос девушки сказал:
-Вы там что, заснули?
 Он улыбнулся в пустоту голливудской улыбкой.
-Сука.
 Крэйзи даже не шевельнулся, чтобы поставить другую песню. Он не снял с повтора Пистолз и не поменял песню. Каждый такой звонок он вежливо извинялся за подобную оплошность и обещал поставить другую песню, но не делал ни черта. Крэйзи было совершенно по херу, кто и что там подумает. У него было плохое настроение. Кроме того, он любил эту песню.
 Потянувшись, он взял в руки дротик и прицелившись, кинул его в дверь, где уже испещренный дырками от дротиков и ножей, висел плакат Бритни Спирс в человеческий рост – подарок предыдущих пользователей радио. В этот момент в дверь вошел Вонючка. Дротик вонзился ему в ногу в считанных сантиметрах от детородного органа, и от этого Вонючка взвыл.
-Вот черт! Крэйзи – мудила ты безмозглый, какого ***! Ебнулся совсем что ли?!- негодовал Вонючка, взвизгивая и потирая раненое место,- А если б ты попал мне в хуй?
-Нехорошо входить без стука, Вонючка,- поучительным тоном сказал Крэйзи,- Это была кара Божья за твою невежливость.
-Да иди ты,- обижено сказал Вонючка,- А если бы ты попал в ***?
-Ну, ты бы остался без ***,- развел руками Крэйзи.
 Вонючка посидел молча с минуту. За это время песня успела кончится и начаться вновь. Крэйзи невозмутимо взирал на Вонючку, глаза которого вопросительно смотрели на Крэйзи. Он же не двигался с места. Разнообразия ради Крэйзи достал косячек из кармана своей косухи и закурил.
-Эй, чувак, ты бы включил другу песню, а?- сказал Вонючка.
-Зачем?- удивился Крэйзи,- мне эта нравится.
-Но она играет уже второй раз.
-Неправда. Она играет уже далеко не второй раз, и даже не третий.
-А какой же?- удивился Вонючка.
-Ну не знаю… с того момента, как я заступил на работу.
-Ты что, совсем охуел? Нельзя так! У нас же отберут работу!
 Крэйзи удивленно посмотрел на Вонючку. Он знал этого парня с пеленок и никогда не видел, чтоб он беспокоился за работу. Да и за эфир они не получали нишиша, потому что государственных денег хватало только на то, чтобы окупить расходы. На жизнь ребята зарабатывали другим путем.
-Пусть отберут, мне пофиг. Да только вот я не видел пока, что кому-то еще чертово радио было бы нужно,- сказал Крэйзи довольно.
 Вонючка вытаращил глаза и выругался себе под нос. Крэйзи скептически усмехнулся. Он готов был запинать вонючку своими гриндерами за его поведение: сам он нихуя не хотел делать, но обвинял его, Крэйзи, единственного, кто делал хоть что-то, в том, что, видишь ли, из-за него у них отберут работу. Да не сходить ли тебе на ***, Вонючка. Кто приходил сюда, в этот маленький закуренный и задымленный ад ставить песни, чтобы в эфире не было тишины, когда ты, ушлепок ты этакий, укуривался гашиком и говорил, что не хочешь идти и работать? Кто припер сюда свои диски, чтобы было, что ставить? Кто платит за свет, за аренду, кто, черт тебя возьми, делает все, чтобы эта волна не стухла в лапах муниципалитета?
 Глаза Крэйзи сверкнули злобой. Никто, никто не смел бы обвинить его в том, что он не заботится о эфире. И, тем более, не Вонючка, который после недели работы решил, что работа – это не для него, который столько раз уже забивал на свои обязанности и столько раз заставлял Крэйзи приходить и работать за него.
 Вонючка виновато потупил взгляд. Его красные волосы упали на лицо и слились со стыдливым румянцем на щеках. Крэйзи не сказал ему ничего, но Вонючка прочел это в его глазах.
-Ну, как знаешь,- сказал он, подняв голову и простодушно улыбнувшись,- Я люблю эту песню.
-Я тоже,- расплылся в довольной улыбке Крэйзи.
 Сделав затяжку, Крэйзи передал косяк Вонючке. Вонючка благоговейно взял его и сделал затяжку. По лицу расплылась улыбка.
-Ты был в городе?- спросил Крэйзи.
-Ага,- кивнул Вонючка,- Меня копы стопанули даже. Прикинь, они ищут того пацаненка, который помер, а потом на своих похоронах выскочил из гроба и,- Вонючка присвистнул и изобразил рукой убегающего человечка,- Так они подумали, что я его знаю. Стали расспрашивать о чем-то, идиоты.
 Крэйзи нахмурился. Он знал Алекса, хоть и смутно. Пару раз, когда-то еще совсем давно, на какой-то попойке, где мирно спивались разные дунканские неформалы, он видел этого парня и что-то тогда очень понравилось Крэйзи в этом худощавом мальчишке. Едва ли Алекс помнил об этом, да и Крэйзи вспоминал историю смутно, но он его знал. А еще он как-то раз от****ил какого-то паренька из его школы, который нарывался на них обоих. Правда своего ровесника Алекса тому одолеть удалось с лихвой, а вот более взрослого Крэйзи – нет. В общем, он был рад, что пока парня не нашли, потому что чем-то внутри он знал, что пока до Алекса не доберутся руки копов, с ним все будет окей.
-Но ты же ничего им не сказал, правда?- спросил Крэйзи.
-Конечно, нет. Я что, совсем без мозгов что ли?- обиженно спросил Вонючка.
 Крэйзи усмехнулся. На счет мозгов Вонючки он имел некоторые сомнения, но решил не выказывать их вслух.
 Sex Pistols доиграли в очередной раз и в очередной же раз начали заново. Телефон вновь затрещал. Вонючка посмотрел на аппарат, затем на Крэйзи. Тот развел руками и взял трубку.
-Да, я вас слушаю,- вежливо сказал Крэйзи.
-Эй, чувак, послушай,- начал молодой человек в телефоне,- Я очень люблю Sex Pistols, но не три же часа их крутить, а? Вы там что, обкурились что ли?
-Ах, боже ты мой, я совсем забыл, спасибо вам огромное, что вы сказали мне об этом, мы примем все необходимые меры, обещаю!- сказал Крэйзи заумным голосом и положил трубку.
 Вонючка посмотрел на него с удивлением.
-Черт, чувак, ты совсем спятил?- сказал он возмущенно.
-Где твое чувство юмора? Расслабься, Вонючка, не ссы!- сказал Крэйзи добродушно.
 В дверь постучали. Вонючка вопросительно посмотрел на Крэйзи. Тот улыбнулся и крикнул:
-Входите!
 Дверь открылась и в комнату вошла Флэйм. Красные волосы стояли дыбом, черные круги не смытого макияжа под глазами сливались с сине-зелеными кругами от постоянных недосыпов и пьянок, бледное лицо украшала усталая улыбка, обведенная красной губной помадой, через заношенную черную майку выпирала маленькая, почти мальчишеская грудь, на плечах висела огромная косуха, ноги обтягивали голубые джинсы, сплошь покрытые нашивками, дырками и пятнами краски, в деревянный пол она упиралась парой черных кед. А еще на щеке у нее был средних размеров шрам, который проходил наискосок откуда-то от виска почти до уголка рта, этот ужасный, в общем-то шрам, отчего-то придавал ей какого-то особого обаяния. Вид у Флэйм был ужасный, замученный и усталый, но что-то было такое в этой девушке, что все равно делало ее прекрасной. Какая-то уверенность на ее простом, немного грубоватом лице.
 Она была прекрасна. Хотя бы для Крэйзи.
-Привет, красавица!- сказал он и вскочил со стула, чтобы обнять ее.
 Флэйм одарила Крэйзи страстным поцелуем. Вонючка посмотрел на них с некоторым смущением. Он не любил подобных романтических сцен и всегда чувствовал себя не в своей тарелке, когда по неволе оказывался свидетелем одной из них.
-Любовнички,- выплюнул он с досадой.
-Пойдем погуляем, малышка?- сказал Крэйзи, совершенно не обращая внимания на комментарии Вонючки.
 Флэйм кинула озабоченный взгляд на Вонючку, а затем на диджейский пульт. Колонки выплевывали все ту же песню.
-А как же…- не успела доспросить она.
-Пусть еще играет, я люблю эту песню,- сказал Крэйзи и они с Флэйм вышли вон, несмотря на восклицания и возражения Вонючки.

72
Раздумья
 Алекс сидел на диване сжимая в руках фотоальбом. Он не решался открыть его уже несколько минут, а Юэн не давил на него, потому что понимал каково это. Он сам с трудом смотрел эти фотографии, никогда не делая этого прилюдно. Потому что он плакал. Всегда. Алекс всхлипнул и положил руку на альбом. Он с трудом поднял крышку и зажмурил глаза на мгновенье, затем тяжело вздохнул и посмотрел на фотографию. Бесконечное синее море в безоблачный летний день и две фигурки на его фоне. Юэн был одет в синие джинсы с обрезанными по колено штанинами и белую майку, его волосы были забраны в хвост, которым играл морской ветер, Карла была в коротком красном платье, лицо закрывали солнечные очки, а ее темные волосы были убраны под бандану.
-Лето на Средиземном море, Италия. Здесь мы узнали о том, что у нас будешь ты,- сказал Юэн, сдерживая слезы.
 Алекс долго смотрел на фотографию. Фигурки его отца и матери были маленькими, их едва можно было разглядеть. Лишь два выбивающихся из голубизны моря и неба силуэта, стоящие рука об руку и улыбающиеся. Он едва мог различить черты лица Карлы, но он уже чувствовал в них что-то до боли знакомое, что-то что так часто видел в зеркале.
-Мама,- одними губами сказал он.
-Да, твоя мама,- тяжело вздохнул Алекс,- Она тогда так радовалась тому, что у нас будет ребенок. Она хотела мальчика. Говорила, что хочет мальчика, такого же красивого, как я. А я говорил, что хочу девочку красивую, как она.
 Алекс еще немного посмотрел на фотографию и перевернул страницу маленького альбома. следующая фотография убила его своей резкостью и красотой. Молодая, совсем почти юная девочка с черными волосами и светлой кожей, большими глазами и припухлыми губками весело смеялась, прижимая к груди букет сухих листьев. Фотография была черно-белой, и Алекс не видел ни точного цвета ее глаз, ни цвета волос, но он знал их и без того. Лицо этой юной девочки, которая была его матерью, было почти точной копией его лица. Даже странная грусть в глазах, которые почему-то были так печальны в тот теплый октябрьский день, даже она была ему знакома. Сердце защемило и на закрытую прозрачной пленкой фотографию упала большая соленая капля. Руки Алекса задрожали и чуть не выронили альбом. Юэн подхватил его и отложил в сторону, сжав трясущиеся руки сына в своих.
-Не плачь, Алекс, не надо,- тихо сказал он,- Мне тоже не хватает карлы, мне не хватает ее до ужаса. Она нужна мне, понимаешь, малыш, очень нужна все это время. А ее нет с нами и никогда уже не будет. Но у меня есть ты, а у тебя – я. Поэтому не надо плакать, Алекс, не надо. Я люблю тебя.
 Алекс поднял красные глаза на Юэна и слабо улыбнулся. Они смотрели друг другу в глаза, а потом Алекс резко кинулся на шею Юэну и громко заплакал. Юэн тоже заплакал, но Алекс не видел и не чувствовал этого, потому что лицо его отца уткнулось в копну немытых волос своего несчастного сына, а слезы были тихими и незаметными. Но Алекс плакал навзрыд. Он почти до боли впивался в спину Юэна, прижимаясь к нему всем телом. Он не хотел его терять так, как потерял когда-то Карлу.
-Я тоже люблю тебя,- сказал Алекс сквозь слезы, а потом добавил с трудом,- Папочка.
 Юэн с трудом сдерживал слезы, но он не имел права не сдержаться – должен был быть кто-то слабый и кто-то сильный, а он не имел права быть слабым. Никогда. Не при своем сыне, который кроме него не мог положиться ни на кого.
-Карла бы гордилась тобой. И любила бы,- сказал Юэн, прижимая к себе Алекса,- Она очень хотела ребенка.
 Алекс поднял заплаканные глаза на Юэна и устало вздохнул.
-Мои предки, ну, те люди, которые всю мою жизнь считали себя моими предками и считают до сих пор, они ненавидели меня. Знаешь, я не знаю… что было смертью и было ли это ею, но то, что было… я испугался. Испугался того, что я им не нужен. я подумал, что, вот, ну, я. Ребята спасли меня, они меня увезли. Я как будто умер. А они, мои родители, они наверняка обрадовались этому, ну, моей смерти. И они в тайне благодарили моих друзей за то, что они увезли меня… и еще надеялись, что я никогда не вернусь,- заикаясь и в слезах сказал Алекс,- Он ненавидели меня. Всегда.
-Они не имеют больше никакого значения, Алекс. Теперь с тобой я – твой настоящий отец. А они – никто, пустое место в твоей жизни, не больше. Место, которое ты покидаешь навсегда и которое больше никогда не посмеет сделать тебе больно.
-Я тебя люблю. Правда,- сказал Алекс и его рука неуверенно потянулась к альбому.

73
В поисках помощи
 Забавно, но мы вошли в гостиницу совершенно беспрепятственно – никто в этом мирке немногочисленных приезжих в Дункане даже не обратил внимание на то, что главные свидетели по делу Алекса Мерфи беспрепятственно ходят по городу. Здесь, казалось, жизнь идет совсем иначе – те немногие местные, которые работают в двухэтажном старом здании, именуемом "Централ Хаусом" и гордо наделенном тремя пластиковыми звездами под неоновой вывеской, на которой вечером не горит добрая половина букв, по видимому, даже не читали газет – они наслаждались протухшими сплетнями приезжих из соседних мелких городков, делая вид, что до местной деревенской жизни им нет и дела. Поэтому, когда Тифф, Томми, Майк, Фиби и я вошли в гостиницу и поднялись по лестнице на второй этаж, никто на нас даже не обернулся. Когда мы поднимались в номер Юэна, мы наткнулись на крысу, с остервенением грызшую в углу меж ступеньками какой-то засаленный кусок хлеба.
-Три звезды? Да я бы и одну не дал!- сказал Майк.
-Да уж, дыра похуже многих, где мне приходилось жить. А я на своем веку повидал не мало отстойников,- сказал я.
 Держась за шаткие деревянные перила, мы поднялись и пошли по коридору. Внутри, конечно, все было обустроено получше, чем снаружи – новые фанерные двери на номерах, дешевые синтетические подстилки у некоторых номеров.
-А это, наверное, люкс, - усмехнулся Томми,- Здесь самый новый коврик у двери!
-Ага, на случай, если президент приедет в нашу дыру,- мрачно сказала Тифф.
 Мы прошли по небольшому коридору к крайнему номеру. Я чувствовал легкое волнение, будто бы что-то могло отойти от того плана, который прокрутило в моей голове. Подняв руку, я постучал и с облегчением для себя заметил, что это уже было. Дверь открылась не сразу. У порога стоял зареванный Алекс. Его глаза застилали слезы и он поначалу не разглядел нас. Но когда он нас увидел, его лицо озарила прекраснейшая из его улыбок.
-Ребята!- радостно воскликнул он,- Вы пришли!
 Алекс кинулся мне на шею, и я мысленно поблагодарил его за то, что его волосы закрыли мне лицо и вытерли мои слезы. Его руки сжимали меня с силой, со страхом, будто бы он может потерять меня. С мыслю, что он знает, что так оно и будет. Он что-то шептал мне на ухо, а я скорее вспоминал, чем слышал его слова. Он говорил, что он уедет, что он любит всех нас и возьмет с собой, что он не хочет нас терять, но теперь у него есть настоящая семья, которая любит его и которую любит он. Алекс говорил, что он никогда нас не бросит и не забудет, что будет с нами до конца, а еще просил прощенья. Я слушал его и гладил по волосам. Потом он отпустил меня и кинулся обниматься к Тифф, Томи, Майку и Фиби. Он что-то говорил, что-то несуразное, такое же искренне-наивное, как и то, что говорил мне. Я не хотел прерывать его, но знал, что Юэн сделает это за меня. Он очень мягко попросил ребят зайти в комнату, чтоб не привлекать внимания. И этом легким, но властным жестом он разрушил тот тонкий микромир слез и пустых обещаний, который родился здесь мгновение назад.
-Вы пришли попрощаться?- спросил Юэн.
-Не совсем,- сказал я неуверенно,- У нас есть кое-какая проблема и мы хотели бы попросить тебя решить ее. Потому что это касается нашей подруги. И подруги Алекса.
 Юэн улыбнулся и подошел к мини-бару.
-Желаете выпить?- спросил он.
-Ну, можно. Колы,- сказал я.
 Юэн жестом подозвал нас к мини-бару и, предлагая взять напиток, отошел. Мы взяли по бутылке, поблагодарили его и сели на диван.
-Так вы хотите, чтобы я вытащил из психушки вашу подругу? Я так понимаю?- спросил нас Юэн.
-Да, ей там очень плохо.
-Я знаю. Я помогу вам. На самом деле, я уже обо всем договорился.
-Да?- удивленно спросила Тифф.
-Нет,- улыбнулся Юэн,- На самом деле, я не знаю, чем вам помочь. Подкупить прессу – это одно, совсем другое – медики. Боюсь, тут я бессилен.
 Я увидел, как глаза Тифф наполнились слезами, Майк потянул руку к ее руке, но тут же отдернул, побоявшись, что она сейчас готова убить любого. Томми обреченно вздохнул.
-Ах ты, сукин сын!- сказала Тиффани,- Она торчит в этой чертовой больнице, а ты имеешь такую власть и смеешь заявлять нам, что ничего не можешь сделать! Ублюдок!- с этими словами она накинулась на него.
 Алекс вскрикнул, он в нерешительности замер, не зная, что сделать, кого защитить. Он любил Тифф, но и любил Юэна. Его глаза мгновенно наполнились слезами, руки задрожали, а из горла вырвался сдавленный отчаянный крик. Томми и Майк переглядывались в недоумении, не зная, что им делать. Тифф отчаянно колотила Юэна по лицу своими маленькими, хрупкими кулачками, а он, казалось, совершенно этого не ощущал. Но когда ему это надоело, Юэн резко отшвырнул ее на пол, звонко ударив по лицу. Тиффани отползала назад, пока не уперлась в стену. Она вжалась в нее спиной и дрожащей рукой коснулась щеки. Огонек боли сверкнул в сознании, передавшись по каналам нервов к ее глазам, и она заплакала.
-Что ты де…- начал Алекс, но Юэн устало вздохнул и посмотрел на него усталым, многозначительным взглядом.
-Я что-нибудь сделаю. Все, что в моих силах,- сказал он тихо,- Но, увы, едва ли я способен на многое. Прости.
 Фиби подошла к Тифф и, сев рядом с ней на корточки, обняла ее. Майк и Томми тоже подошли к ней. Юэн вышел на балкон. Тихий щелчок зажигалки, маленькая красная вспышка. Я с удивлением для себя отметил, как красивы изгибы его тела, опершегося на бронзовый край балкона. Рука, в манерном, немного женственном и даже стервозном жесте отведенная в сторону, округлость его зада в черной коже, тонкость талии, уверенность распрямленных широких плеч. Казалось, это существо впитало в себя все лучшее от обоих полов, собрав это в идеальную форму. Юэн был красив, по-настоящему красив, красив грацией и совершенством большой черной пантеры. Я посмотрел на Алекса. В нем пока не было той уверенности в себе, тех манер и движений, как те, что были у Юэна. Он больше походил на маленького котенка, еще неуверенного, немного нелепого, обаятельного и такого живого. Но каждый котенок рано или поздно станет большим котом, и я знал, что рано или поздно Алекс станет таким же, как его отец.
 Я перевел взгляд на Тиффани, Фиби, Томми и Майка. Какая-то странная жалость к этим несчастным деткам родилась во мне. Он и были рабами своего маленького мирка все то время, что дружили и любили друг друга, а теперь все вокруг них рушилось, ломая тонкие стены и оголяя реальность. Алекс взял меня за руку и тихо сказал:
-Философ, что теперь будет? Как теперь жить? Я имею в виду, им? Они теряют друг друга, мы теряем, но у меня есть Юэн, есть семья, а у них? Они растеряются в этом мире и останутся совсем одни, как все взрослые?
 Я тяжело вздохнул и крепко сжал его руку. Он заплакал. Я обнял Алекса и шепнул ему, прижимаясь губами к его шее:
-Нет, нет, Алекс. Все будет по-другому. Потому что вы другие, Алекс, вы не такие, как все. Поэтому я и вернулся сюда, потому что таких больше нет нигде. Вы не умрете душой, потому что вы слишком любите друг дружку. Вы будет вместе. Всегда. Даже если не рядом, то вместе. Душой, сердцем, воспоминаниями, понимаешь, Алекс?
 Он вяло кивнул и сказал совсем тихо:
-Я люблю тебя, Философ. Я вас всех очень люблю.
 Юэн вышел с балкона. Его лицо украшала немного надменная улыбка. кажется, он совсем ничего не чувствовал.
-Ну что? Все успокоились или кто-то еще хочет пореветь?- сказал он, продолжая улыбаться, -Ладно, дам вам еще минут пять, но не больше.
-Перестань,- сказал Алекс и с укором посмотрел на Юэна.
 Да, этот парнишка уже установил контакт с отцом, это чувствуется. В его взгляде читается какая-то тонкая, но в то же время нерушимая связь, которую не постичь никому, кроме этих двоих. И эти глаза не просили, не умоляли, а требовали от Юэна, чтоб тот сделал что-то, да нет, даже не что-то, а все возможное и невозможное, чтоб выполнить это самое требование.
-Ок,- устало вздохнул Юэн,- Что-нибудь придумаем.
-Спасибо,- сказал Алекс и кинулся к нему на шею.

74
Афера
 Старая пружинная кровать неистово скрипела под двумя совокуплявшимися на ней телами. Флэйм стонала и извивалась под страстным и напористым Крэйзи, который тоже орал во всю в их буйном и яростном акте совокупления. Когда они наконец-то закончили (к неописуемой радости сидевшего через стенку и читавшего книжку Сортирного Падальщика), Флэйм тряхнула головой и, в приятном изнеможении растянувшись на кровати, сказала Крэйзи:
-Знаешь, чувак, в городе что-то назревает. Всюду полицейские машины, даже Мертвый город как будто ожил – копы шастают и никого туда не пускают. Их так много, ужас просто. Я и не знала, что в нашем городе столько полицейских!
 Крэйзи нахмурился. В его памяти опять всплыл расплывчатый образ Алекса, и дикое отвращение к полиции наполнило его сверху донизу. Да, что бы ни случилось с этим парнишкой ужасного, а копы дела точно не поправят!
-Интересно… задумчиво проговорил Крэйзи,- А что случилось-то? Я толком и не в курсе, вроде как паренька заживо похоронили, а он возьми да оживи на своих похоронах, ну, и, ясно дело, он свалил оттуда, и вроде как свалил не один. А в чем весь стрем-то?
 Флэйм нахмурила брови. Волосы упали на лицо, скрыв ее шрам. Она посмотрела в глаза Крэйзи пристально, немного сузив и прищурив их, хоть он и был от нее совсем рядом. Крэйзи немного смущенно улыбнулся.
-Ты что, правда не знаешь?- удивлено сказала она.
-Да,- ответил Крэйзи и покраснел,- А что тут такого?
 Флэйм драматично закатила глаза и вздохнула.
-Весь город знает о том, что Алекс Мерфи сбежал с собственных похорон в неизвестном направлении вместе с кучкой друзей. У этих цивильных прохиндеев все с ног на голову встало от того, что, видишь ли, покойник ожил да еще и смотался куда подальше от этих мудозвонов, вся пресса загажена статьями об этой новости, телевидение только об этом и трещит, а ты ничего не знаешь?- голос Флейм повышался с каждым словом и в конце предложения после того, как он дошел до своей высшей точки, она жадно поймала большой глоток кислорода ртом, чтоб не задохнуться.
-Ну… ты же меня знаешь – жизнь города меня совершенно не ****,- смущенно улыбнулся Крэйзи и поцеловав в щеку Флэйм добавил,- Меня интересуешь только ты.
-Крэйзи, ты такая шалава!- улыбнулась Флэйм и поцеловала его в засос, после чего они продолжили заниматься тем, с чего начали.
 В это время сидевший за стеной Сортирный Падальщик самозабвенно читал руководство по выращиванию марихуаны в домашних условиях, которое приобрел в магазине чернокожего спекулянта. И хотя информация в книге не производила впечатления надежной, чтиво его крайне занимало. Семена для посадки Падальщик благоразумно приобрел все в той же лавке по вполне удобоваримой и даже крайне малой цене, правда, с той оговоркой, что семян вышеупомянутого растения он отроду не видел, да и вообще не смыслил ничегошеньки ни в каких семенах. Прекрасно понимая это, а так же и то, что только великому счастливцу удастся вырастить хоть что-то теми методами, которые описаны в руководстве, черномазый махинатор всучил Падальщику семена каких-то цветов, названия которых он даже не запомнил, а настоящие семена приберег для более разборчивых клиентов. Прекрасно осознавая если не очевидность, то хотя бы возможность такого расклада, Падальщик планировал перепродать эти семена вместе с руководством какому-нибудь еще большему кретину, чем он сам. Читая чушь, которую безымянный автор руководства писал в своем труде, Сортирный Падальщик все более и более ощущал себя великим садоводом, понимая, что даже при том, что он – полнейший профан в подобных вопросах, он точно знает, что это делается как-то не так. Он остро осознал необходимость продать кому-нибудь и семена, и руководство и читая этот бред думал меж тем о потенциальном клиенте. Обдумывая то одну, то другую кандидатуру, Падальщик снова и снова возвращался к кандидатуре Вонючки. Лучшего покупателя и не сыщешь – наивный, совершенно ничего не знающий в данном вопросе, легко поддается внушению и всегда подставляет уши для вешаемой на них лапши и с гордостью ее носит. Кто еще может быть лучше? У Вонючкиной кандидатуры был лишь один минус – он был другом Сортирного Падальщика, а наебывать друзей нехорошо. Задумавшись об этом, Падальшик хотел уже было полностью отвергнуть эту кандидатуру, но тут он вспомнил, как однажды Вонючка продал Сортирному Падальщику колеса аспирина вместо обещанных ЛСД в седьмом классе (конечно, любой благоразумный человек понимает, что ни о каком ЛСД со стороны семиклассников и речи быть не может, но тогда Падальщик был еще очень наивен), и очень на него обиделся. Не то, чтоб Падальщик был человеком злопамятным, он просто любил делать гадости просто так, а для отмазки совести иногда припоминал старые обиды, чтоб оправдать себя в своих глазах и гордо сказать себе, что пакость его заслужена.
-Ладно, посмотрим, что там этот бездырь скажет – попытаем счастье!- сказал Сортирный Падальщик и, потянувшись направился к выходу уверенной походкой.


75
"… презент от папочки…"
 Чертова клиника, черт бы ее побрал! Держат меня за дуру, мудачье сраное. А почему? Да только потому что я, видишь ли, учинила истерику. А ничего, что за мной два мертвеца бегают, а, товарищи? Вы думаете, это нормально? Я бы на вас посмотрела, имей вы таких "дружков". Ублюдки. Почему они меня не выпускают? Могли бы мне хотя бы адвоката привести или еще кого – я ведь нынче совсем одна, так где она, эта хваленая рука помощи от сильных мира сего? Да херушки вам. Напоминаю сама себе мертвую девчонку из "Звонка", тоже в белом и с черным немытым хаером, только вот она в колодце, а я – в камере. Ей повезло – у нее были свободны руки, меня же запеленали с головы до пят, да еще и этот кляп во рту. Неужели боятся, что кого-то покусаю или изобью? Нет, они это, наверное, чтоб не орала. Думают, видимо, что у меня мания такая злоебучая – орать на пустом месте. Да я бы послушала, как вы орете, переживи вы такое. С каких это пор чертов, как говорят эти ублюдки взрослые, жизненный опыт стал сумасшествием? Ну, милые, чему научилась, то и делаю. Никто мне на белом блюдечке не принес счастья и благополучия. Жизнь, однако же, странная штука – сначала надает тумаков, а потом удивляется, чего это ты плачешь. Ха-ха, а что мне еще делать? Прыгать от счастья? Да, смотрите, уже скачу как лошадь просто! Только вот неудобно в смирительной рубашке. Мудаки… Ненавижу вас! Чтоб все сдохли, поганые твари! Ненавижу…
 Как же здесь неуютно. Белые станы. Смотрю на них и с каждой минутой кажется, что они все сдвигаются и сдвигаются. Еще чуть-чуть и раздавят меня на смерть, оставив лишь мокрое место. А я даже закричать не смогу, так хорошо меня здесь защищают. Неужели они не хотят выпустить меня отсюда? Неужели не хотят просто со мной поговорить? Уверена, что эти гандоны уже поставили мне диагноз, и явно диагноз серьезный. Но они со мной даже не побеседовали! Черт меня дери, они даже не посмотрели! Они просто вкололи снотворное, закрыли в этих чертовых мягких стенах и говорят, что я сумасшедшая! Чего проще сделать так? А меж тем мне просто нужна помощь. Просто нужна… О нет, нет, не надо, пожалуйста! Марк, Курт, уйдите, уйдите от меня! прекратите так на меня смотреть, мне страшно, очень и очень страшно! помогите, кто-нибудь, помогите мне, я не хочу, не…
-Здравствуй, моя маленькая бедная Ронни!- улыбается этот сукин сын Курт,- Как твое здоровье?
 Я начинаю плакать… Господи, помоги мне, я не хочу, не хочу плакать и видеть их! Мне страшно… я вжимаюсь в стену, я хочу слиться с ней, хочу, чтоб она раздавила меня на смерть, чтоб убила меня своими мягкими белыми подушками. Только не это, только не они.
-Да ты, я вижу, совсем, больна,- вздыхает Марк.
-Бедняжка,- улыбается Курт.
 Я поднимаю на них голову. Не знаю, что выражают сейчас мои глаза, но они наполняются слезами. Все плывет. Я не вижу Курта и Марка отчетливо, только две размытые кровавые фигуры. Боже, неужели, неужели это они? Не верю, я не могу поверить, что мои друзья стали такими страшными и бессердечными монстрами. Я не верю… но они, видимо, стали.
-Почему ты плачешь, Ронни? Ты не рада нас видеть?- говорит Марк с какой-то издевкой в голосе.
-Уйдите,- где-то в голове говорю им я.
 Они смеются. Их смех разрывает мне уши, я начинаю дергаться, пытаться зажать их связанными руками, вырываюсь из смирительной рубашки, но не выходит. Их смех сотрясает голову изнутри, как какое-то ебучее землетрясение.
-Уйдите, уйдите, уйдите… пожалуйста, пожалуйста, уйдите от меня… не надо, отпустите меня, мне плохо. мне страшно, я просто хочу жить, уйдите и дайте мне жить…- отчаянно, но в то же время как-то слабо звучит мой голос в голове.
-Ах да, Ронни, тебе презент от папочки,- говорит Курт и вытаскивает из своего кровавого мешка какой-то изуродованный кусок мяса. Господи, господи, это же мозг!
-Он всегда говорил, что у тебя отцовские мозги!- смеется Марк и взяв из руки Курта мозг, кидает его на меня.
 Нет, нет, умоляю, нет, прошу, не надо! Я извиваюсь по полу, пытаюсь кричать с кляпом во рту, вырываюсь, бьюсь головой о стену. мне так страшно… помогите мне…

76
Притворялки
 Вонючка сидел, развалившись в кресле. Он с ужасом смотрел на телефон, по которому то и дело кто-то звонил. Крэйзи пошутил очень удачно, но расхлебывать это пришлось бедному Вонючке. Вот уже шесть человек позвонили и пролили на него свой гнев за шуточку Крэйзи. Вонючка злился. Он не мог понять, почему всегда все девушки, да и не только девушки, звонящие на радио в его смену срывают гнев за вещи, к нему совершенно отношения не имеющие, именно на нем. Вот на прошлой неделе какая-то герла позвонила на радио и долго толкала Вонючке о том, что Флэйм не поставила заказанную ей песню и послала ее далеко и матом, потому что заказала та Кайли Миноуг. Минут десять несчастному вонючке пришлось доказывать девушке, что радиостанция не крутит такую музыку и Флэйм просто не могла ее поставить. Еще недели три назад Вонючка успокаивал истерику какой-то несчастной, которой будто бы назначил свидание Крэйзи, она пришла туда, где он ее, вроде как ждал, а его там не было. Ну и, конечно же, Вонючка до сих пор помнил, как ему целых полчаса пришлось доказывать разъяренному слушателю, что он – не Сортирный Падальщик, а потому возвращать ему сто баксов он не собирается. Слушатель же говорил, что эта "сортирная гнида" задолжала ему хренову тучу бабок, и если Вонючка немедленно не придет в назначенное место, сей анонимный субъект оторвет ему яйца. Сказать, что Вонючка тогда испугался – не сказать ничего. Он пересрался так, что потом месяц обходил стороной парк, в коем и была ему назначена встреча. Его гнев на сортирного Падальщика вообще не поддавался описанию – Вонючка обрушил на коллегу такой град матерных слов и выражений, что тот потом долго вспоминал его монолог и жалел, что не записал его на аудиокассету. В общем, Вонючка был человеком к подобным передрягам привычным.
 За сегодня он умудрился вежливо и тактично объяснить произошедшее уже четырем девушкам и двум парням, а по сему он с ужасом ждал нового звонка и судорожно искал в голове новые слова для описания ситуации. Но тут в дверь постучали. Вонючка вздрогнул. Он подумал было что лучше ему не открывать, как дверь распахнулась и в нее влетел маленький и круглый человечек с красным потным и лысым, за исключением седых куцых усиков, лицом и бешенными глазами. Он судорожно поправлял одной рукой очки, а второй размахивал измятой газетой. Вонючка устало вздохнул и улыбнулся. Перед ним стоял его старый знакомый – Майкл Драммонд.
-Здравствуйте, уважаемый! Чего желаете?- изображая полное спокойствие и собственное господство сказал Вонючка.
 Но редактор местной газеты продолжал кривляться перед ним, запыхаясь и пытаясь сказать хоть слово. Вонючка положил ноги на стол и закурил. Драммонд нервно оглянулся и, положив на стол газету, выдохнул, тыкая пальцем на первую страницу:
-Вот.
 Вонючка бросил беглый взгляд на газету и увидел на первой полосе мальчишечье лицо с грустными глазами. Вонючка сразу узнал в нем того мальчика, Алекса Мерфи, которого так бешено искал весь город.
-И что?- спросил Вонючка.
 В сердце его при виде стареющего, лысого и толстомясого редактора вкралась жуткая давняя обида на оного, когда тот с призрением вышвырнул Вонючку из своей газеты. И все лишь потому, что Вонючка был панком, а газета – "это место приличное, и всяким вонючим отбросам здесь не место". В его голове надолго отложились эти слова и иногда ему даже снился толстый редактор, говоривший это вновь и вновь. Теперь редактор в неописуемом гневе стоял перед ним и чего-то от него хотел, теперь Драммонд пришел к Вонючке и Вонючка мог с упоением для себя выставить его за дверь.
-Вы, ваша дрянная станция хочет лишить нашу газету и город правдивой информации! Подкупить нас, сделать из достойного вестника городской жизни жалкую дешевую подтирку для своей панковской задницы!
 Вонючка внимательно выслушал монолог Драммонда, нахмурился, а за тем рассмеялся. Они понятия не имел, что толкует этот старый пенек, но полагал, что, видимо, хочет что-то свалить на их радио.
-Хотел бы я знать, что вы хотите сказать сей сбивчивой и пламенной речью,- с умным видом сказал Вонючка.
 Редактор поправил очки на лице и ткнул коротким мясистым пальцем в фото Алекса. Вонючка поднял бровь и фыркнул. Он решительно не понимал, что произошло и в чем дело. Будто делая одолжение Драммонду, он взял газету и бегло пробежал статью глазами. Даже особо не вникая в суть произошедшего с мальчиком, Вонючка понимал, что написана в статье сущая околесица. Шибко гладко и шибко основательно, а самое главное – до ужаса непоколебимо все было разъяснено и объяснено. Любой умный человек насторожился бы, прочти он такое, но умным человеком был Вонючка, был Крэйзи, им была Флэйм, тот странный волосатый паренек, который иногда появляется в городе и за кружку пива толкает странные речи (кстати, без него наверняка не обошлось в этой истории, полагал Вонючка), умным был и Алекс Мерфи, хоть Вонючка и не знал его, хотя бы потому что он смог замутить такое вокруг себя, пусть и не по своей воле. Но умным нельзя было назвать практически ни одного жителя города и, разумеется, в первую очередь нельзя было таковым назвать Майкла Драммонда. И уж никак он не мог понять, что не устраивает тупого Драммонда в статье, им же самим и написанной (под материалом было выведено жирным курсивом: "С уважением главный редактор, Майкл Драммонд"). И все же Вонючка свое мнение высказал.
-Бред какой-то,- поморщившись сказал он.
-Бред?!- завопил Драмонд,- БРЕД? А не ваших ли это рук дело, весь этот бред?!
 Вонючка поднял на Драммонда удивленный и презрительный взгляд. Спрашивать что-либо у тупого редактора и повышать на него голос так же, как он делал это сейчас, Вонючка не собирался. Он усмехнулся над Драммондом, встал, взял газету и всунув ее в пухлую потную ручку, одним жестом развернул редактора и направил к двери.
-Приходи, когда успокоишься и не будешь отвлекать меня своими ненужными истериками. Мне надо работать. Я не имею обыкновения делать ерундовые материалы, а потом винить в этом других. До свидания, мистер Драммонд,- с этими словами Вонючка захлопнул дверь за неврастеничным редактором.
 Он устало вздохнул, сел назад и для расслабона поставил Green Day "Wake Me Up When September Ends". Ему было уже почти хорошо и спокойно, а навязчивые мысли о Драммонде вылетели из головы в жаркий день сквозь открытую форточку, как вдруг в дверь деликатно постучали.
-Войдите,- устало прикрикнул Вонючка.
-Я извиняюсь, я повел себя чересчур эмоционально, я не должен был…- с порога начал Драммонд.
-Опять вы!- почти с отчаянием в голосе вздохнул Вонючка.
-Я все объясню,- поспешно сказал Драммонд,- Быть может, я обвинил вас в том, чего вы не делали и к чему отношения не имеете.
-Уж постарайтесь объяснить,- нахмурился Вонючка.
 И Драммонд рассказал о том, как в редакцию пришли какие-то странные люди и, угрожая ему физической расправой, заставили опубликовать эту статью. Драммонд клялся, что люди дали ему много денег, что странный юноша похожий на женщину, прикладывал к его горлу нож, а женщина, похожая на проститутку давала ему деньги и смотрела на него как-то недобро. С каждым новым словом Драммонд становился все возбужденнее и возбужденнее, злился все сильнее и в конце концов стал стучать кулаком по столу, говоря, что эти двое – засланцы их радиостанции, которая поступает крайне нечестно, отбирая материал для работы у честной газеты и пытается опорочить ее имя. Вонючка закипал от злости и готов был в любую минуту зазвездить редактору по очкам, но решил сохранить чувство собственного достоинства и немного поиграть. Он знать не знал кто такие эти двое, да и вообще думал, что старого редактора на старости лет хватил маразм, но поиграть в людей в черном, которые внушали такой страх Майклу Драммонду, было крайне весело и забавно.
-Ты закончил, жирная свинья?- с деланной злобой в голосе спросил Вонючка.
 Драммонд испугано закивал.
-А теперь послушай меня. Тебе дали много денег за пустяковую, никчемную работу, которую ты обязан был бы сделать бесплатно в обмен на одну лишь твою дерьмовую жизнь, так что тебе придется еще кое-что сделать, если не хочешь, чтоб они вернулись к тебе с ножом побольше.
 В ужасе красное от злобы лицо Драммонда стало белым. Он смотрел на Вонючку в страхе.
-Я напишу тебе одну статейку и принесу, когда она будет готова в твой чертов офис, а ты напечатаешь ее в своей сраной газетенке на первой полосе. Усек?- грозно сказал Вонючка.
-Д-д-д-да,- заикаясь сказал Драмммонд.
-Молодец. А теперь вали отсюда!- рявкнул Вонючка.
 Драммонд на трясущихся ногах побежал к двери,
-Стой!- крикнул Вонючка,- Еще кое-что. Если кто-нибудь, хоть одна живая душа узнает об этом, твоя лысая голова будет моим футбольным мячом.
 Редактор закивал, что-то промямлил и вышел вон. Вонючка посмотрел на захлопнувшуюся дверь с чувством собственного достоинства и весело рассмеялся.

77
В доме скорби
 Философ, Фиби, Майк, Томми, Тиффани, Алекс и Юэн стояли около тяжелой металлической двери с маленьким окошечком, закрытым решеткой и толстым стеклом. За этим окном бесилась Ронни, глаза ее горели бешенством, руки связанные за спиной рвались и походили на обрубленные крылья, силившиеся размахнуться настолько, чтоб взлететь. Ее рот был закрыт, но из него вырывалось слабое, сквозь дверь и стекло почти неслышимое, мычание. Ронни то вставала на ноги и пыталась куда-то бежать, то падала на колени и вся как будто сжималась, стараясь срастить с полом и стенами. Черные немытые волосы тряслись будто бы она была на концерте и трясла ими в полном угаре от музыки. И все бы это было похоже на концертный угар, если бы не смирительная рубашка, мягкие стены и нескончаемый ужас и боль в глазах.
 Фиби, глядя на это заплакала и уткнулась лицом в плечо Философа, чтоб не видеть несчастную девушку. Тифф тяжело дышала и тоже была на грани истерики. Глаза Алекса округлялись от ужаса. Майк и Томми смотрели на девушек и боялись, что вот-вот сами впадут в такое же состояние. Философ был как-то ужасающе спокоен. Юэн был холоден, как лед. Стоявший же рядом психиатр был совершенно нормален. Он был привычен к такому.
-Ее никак нельзя выпустить, она буйная,- пожал плечами он,- Такое состояние и поведение может быть опасно для общества.
-У нее умер отец…- с болью в голосе вздохнула Тиффани,- Вы бы на ее месте не были бы в отчаянии?
 Томми обнял ее за плечи и шепнул на ухо что-то успокаивающее. Юэн едва коснулся руки врача и отвел его в сторону.
-Я все знаю, доктор. Я знаю, что она буйная, а еще знаю, что дело даже не в этом, а в наркологическом аспекте дела. Вы ведь знаете, что она наркоманка?- сказал Юэн деловым и безучастным голосом.
 Доктор молча и лаконично кивнул.
79
Возвращение в жизнь
 Алекс сидел в кресле в номере Юэна, сцепляя и расцепляя пальцы. Он смотрел на кровать, на которой лежала Ронни и нервно вздыхал. Они привезли ее из больницы, где врачи, все же опасаясь ее, вкололи ей снотворного, уже три часа назад, а она все спала и спала. И несмотря на обеспокоенность ее состоянием других, Алекс с какой-то эгоистичной радостью благодарил врачей за то, что она еще спала. Он вовсе не хотел смерти Ронни, просто он ее боялся, потому что не знал, кем она проснется. Философ спокойно наблюдал за тихо всхлипывавшей напротив Ронни Тифф и сжимал руку Фиби. Майк и Томми сидели по обе стороны от Тиффани и успокаивали ее, как могли. Юэн сидел в кресле в другом углу комнаты и равнодушно созерцал происходящее. Его глаза медленно передвигались с одного на другого, загораясь скупым теплом, лишь тогда, когда останавливались на Алексе.
-Ублюдки,- бессильно вздохнула Тиффани,- Что они сделали с ней?
-Просто вкололи снотворное, чтоб мы могли ее перевести сюда,- удостоил ее ответом Юэн,- Или ты хотела, чтоб она билась в истерике и нервном припадке, когда ее выводили из палаты?- добавил он язвительно.
 Тифф бросила на него недовольный и неприязненный взгляд и что-то прошептала себе под нос. Алекс с болью в сердце осознал, что ему ужасно не хочется видеть их всех вместе – своего отца и свою семью и своих друзей. Это были два слишком разных и неравноценных круга, чтоб соединять их воедино. Еще больнее ему было осознавать то электрическое напряжение, которое соединяло Юэна с Философом. Алекс не видел ненависти в адрес Юэна в глазах Философа (впрочем, тот был так добр ко всем, что вообще не умел ненавидеть), но он знал, что тот едва ли симпатизирует его отцу. Зато чувства Юэна к его другу были видны невооруженным глазом – проследив за одним только его взглядом на Философа, можно было понять, какие призрение и ненависть чувствует к нему Юэн. А вот Фрида, которая, по правде говоря, казалась Алексу куда более неприветливой в принципе, казалось, относилась к Философу даже с какой-то особой теплотой и приязнью. Алекс и сам не знал, с чего он так думает, но он будто бы отчетливо это видел.
 Ронни издала булькающе-шипящие звуки и приподнялась на локтях, упираясь ими в мягкие подушки. Алекс вытянул шею, посмотрев на нее в каком-то безотчетном страхе. Он был и рад и не рад этому одновременно. Ронни затравленно оглянулась по сторонам. Глаза ее были похожи на глаза животного, попавшего в капкан, обезумевшие и безнадежно лишенные рассудка. Она метнулась в сторону, сама не зная зачем. Черные засаленные волосы рваными перьями разрезали воздух, руки тянулись к им одним видимые опоры, рот жадно хватал воздух. Майк и Томми с двух сторон безотчетно и инстинктивно отдернули Тифф от Ронни. Рука Философа сильнее сжала пальцы Фиби. Ронни побежала к окну. Она рывком распахнула шторы, сорвав их частично с карниза и безумными глазами уставилась на солнце, бешено светившее в окно. Пальцы ее начали шарить по стеклу, вырисовывая на нем какие-то странные узоры.
-Свет, свет, свет,- безумно зашептала она,- Господи, это же свет!
 Никто не мог осмелиться подойти к Ронни, никто кроме Философа. Он отпустил руку Фиби и тихо подошел к ней, обняв за плечи. От удивления и испуга Ронни истерично вскрикнула. Она обернулась и отшатнулась одновременно.
-Тихо,- прошептал Философ ей на ухо,- Тихо, это же я, Ронни. Помнишь меня? я не сделаю тебе ничего плохого.
 Глаза Ронни, испуганные и огромные, уставились на Философа в каком-то неописуемом ужасе и непонимании. Философ поймал себя на мысли, что глаза эти смотрели не на него, а сквозь. Алекс как-то затравленно вжался в кресло и боялся, боялся, что эти глаза встретятся с его глазами. Он закрыл лицо руками и беззвучно заплакал, но никто, кроме равнодушно наблюдавшего за Ронни Юэна не заметил этого. Он встал со своего кресла и, бесшумно ступая по мягкому ковру, подошел к Алексу.
-Не плачь. Она ничто в сравнении с тобой – пустой кусок истории. Она не стоит твоих слез,- сказал он равнодушно и холодно.
 Алекс поежился от этой чужой интонации в голосе отца (он и от мысли-то, что это его отец поежился) и как-то нервозно исподлобья посмотрел ему в глаза. Юэн выдавил из себя улыбку, но та вышла усмешливо-надменной.
-Нет ничего, Алекс. Ничего, кроме тебя и меня, кроме вечности и одиночества, маячащего на горизонте каждую минуту жизни, и чтобы оно не достигло тебя своим мертвым светом, ты должен каждый раз оглядываться на того, кто тебе дорог и кто идет эту вечность с тобой под руку. Запомни это, Алекс, иначе оно тебя обязательно догонит,- сказал он тихо и спокойно, сказал голосом человека, который пережил это на своей шкуре.
 Все, что удалось сделать Алексу, это едва заметно кивнуть в ответ. Он вновь посмотрел на Ронни. Та в тихом оцепенении смотрела за окно. Руки ее еле заметно двигались по стеклу, а глаза бешено и жадно шарили по улице снаружи. Философ поддерживал ее за талию, будто бы боясь, что она сейчас упадет.
-Ронни?- тихо позвала Тиффани, но Философ остановил ее едва заметным жестом руки.
-Не надо, Тифф, пока не надо,- одними губами сказал он.
 Тиффани кивнула в ответ и уткнулась лицом в плечо Томми. Ронни смотрела и смотрела, но никто, кроме нее самой и Философа не мог понять, что же она ищет. Руки ее слабо вибрировали на стекле, лицо медленно, настолько, что это было невозможно было заметить, приближалось к нему. Черные волосы скрывали бледное и исхудавшее лицо. Ронни тяжело дышала, оставляя матовые округлые следы на стекле. Соленые слезы стекали по лицу, ныряя в распахнутые губы. Голова Ронни медленно и неслышно стукнулась в окно, будто бы в замедленном кино. Ее щека коснулась прохладного стекла, и Ронни засмеялась. Тиффани поежилась от страха. Это был какой-то злобно-безумный, дьявольский смех. Смех свободы и сумасшествия в одном флаконе.
-Выпустили,- выдохнула она,- Наконец-то… свобода. Я… я свободна!- сказала она слегка повысив голос и снова рассмеялась.
-Да, Ронни, ты теперь свободна, теперь все будет хорошо,- сказал Философ и крепко ее обнял.
 Его сердце сжалось от той чудовищной лжи, которая только что сорвалась с его губ.

80
Рассуждения и решения
 Пока Сортирный Падальщик уверенной походкой шел к Вонючке, чтобы сбагрить ему свои новые приобретения, Флэйм и Крэйзи, уже закончив свой акт совокупления, сидели на кухне и попивали горячий кофе с ликером, который они умыкнули из магазина пару недель назад. Глаза Флэйм устало смотрели в черную бездну чашки, тонкие и длинные пальцы с коротко остриженными и не накрашенными ногтями вырисовывали на запачканном столе какие-то замысловатые рисунки. Крэйзи же, как порядочный горожанин, изучал стопку газет, лежавшую перед ним на свободном табурете. Но делал он это с целью получше узнать, что же происходило в городе с того момента, как началась вся эта заварушка с Алексом. Человек, регулярно следящий за новостями в ленивом и монотонном каждодневном постоянстве иногда упускает из виду причинно-следственную связь событий, перестает аналитически оценивать происходящее. Он просто проглатывает события, как они есть в виду большого их потока, хотя большая часть этого потока – лишний неинтересный шум, не имеющий никакого значения. Так было если не со всеми, то по крайней мере, с очень многими жителями Дункана, читавшими местные газеты как будто даже в обязательном порядке. Но Крэйзи, в отличии от них, газеты не читал принципиально. Для получения информации у него были свои каналы, к помощи которых он, к слову сказать, прибегал крайне редко. Но теперь, взявшись за газету впервые, наверное, лет за пять, Крэйзи отчетливо прослеживал ход событий города и анализировал возможные связи между ними. Он мог без проблем связать исчезновение Клода и смерть Алекса, смерть доктора Хэйворда и воскрешение Алекса, но что важнее он мог связать и даже сделать из этого определенные выводы, а этого по настоящему не удалось, да, наверное, и не захотелось, сделать никому, несчастный случай, произошедший с Алексом и его смерть с последующим его же воскрешением.
-Он – не человек,- спокойно и с чувством собственного достоинства сказал Крэйзи.
-Что?- переспросила Флэйм, будто бы слова Крэйзи вывели ее из транса.
-Он – не человек, детка. Вот и вся история. И им вовсе не нужно было убивать Патрика Хэйворда, чтобы запрятать под ковер этот факт,- сказал Крэйзи все так же спокойно, будто говорил что-то заурядное и даже скучное.
 Флэйм нахмурила брови и посмотрела на Крэйзи пристальным взглядом, чтоб понять, не шутит ли он. Но лицо его было серьезным и не выражало даже легкой тени шутливости. Она не стала даже задавать вопросов, спрашивать, почему он так думает и как такое может быть – Флэйм слишком хорошо знала этого парня. И знала она не только его анатомию, которую постигала некоторое время назад на их старой пружинистой кровати, она знала каждого таракана в его голове, каждую извилину его мозга, каждый его взгляд и жест. Она не стала возмущаться и восклицать, она поверила ему на слово, но что-то в его равнодушном голосе говорило, что со сложившимся положением надо что-то делать, и учитывая тот факт, что открылась истина только им двоим, делать должны были они.
-Какие наши действия?- с решительностью в голосе спросила Флэйм.
 Крэйзи почесал затылок, будто бы в его голове уже было несколько вариантов и он выбирал один-единственный правильный, а потом сказал с готовностью в голосе:
-Для начала мы должны сами отискать мальчишку и узнать, чем мы можем быть полезны. Хотя, я искренне полагаю, что мы здесь не нужны совершенно. А вот нашему вещателю,- тут Крэйзи кивнул на газету, лежавшую на стуле,- я бы лично рот заткнул. Хотя…- Крэйзи откопал свежую газету со статьей, где говорилось о некомпетентности врачей и о том, что мальчик вовсе не умирал,- По-моему кто-то уже копает в этом направлении.
 Флэйм взяла из его рук газету и быстро пробежала глазами статью. Что-то было не так в этом гладком и уверяющем в совершенной несостоятельности скандала материале, но она не могла понять, что именно. Затем она посмотрела на подписанного под статьей автора и сказала задумчиво:
-Это не Драммонд.
-Умничка!- воскликнул Крэйзи как-то не в меру оживленно,- А почему?
-Мало стилистических ошибок, слишком сложный для его туполобой головы художественный строй текста и вообще не его подчерк, хотя настоящий автор материала явно старался показать обратное,- сказала она, поглядывая в текст.
 Крэйзи довольно улыбнулся и отпил немного кофе. Он скрутил трубочкой одну из газет и встал, чтобы поохотиться на мух, круживших на залитом солнцем подоконнике в поисках съестного.
-А знаешь, что это все значит?- спросил Крэйзи и прихлопнул первую муху,- Это значит, моя дорогая, что за мальчишкой кто-то стоит. Кто-то влиятельный, кто-то при деньгах и при власти, кто-то не из Дункана,- еще один шлепок по окну и второй черный трупик мухи на стекле.
 Флэйм сосредоточено смотрела на охоту Крэйзи и внимательно слушала его монолог. Пока она не хотела высказываться сама, потому что ей было интересно дослушать теорию Крэйзи.
-Этот кто-то,- еще один шлепок,- Вероятнее всего, тоже не человек, как и Алекс. И это не похищение, как могут и скорее всего думают, многие. Это совместный обдуманный побег. Едва ли смерть мальчика была запланирована – когда люди сбегают, они не привлекают к себе лишнего внимания,- еще одна мертвая муха оставила скользкий след на газетке,- Но он убежал со всеми своими друзьями, а теперь какие-то умные и властные дяди-тети пишут за мистера Драммонда статейки в сортирную дунканскую газетку, которыми легко и ненавязчиво сглаживают все неровности скандала.
-А как ты думаешь, кто они?- спросила Флэйм.
 Крэйзи повернулся к ней с зажатой в руке газеткой. По лицу его пробежала улыбка. Ответ на этот вопрос он, конечно, не знал, но его фантазия давала ему неописуемо-большое поле вариантов.
-Не знаю,- сказал он, постукивая газетой по ладони,- Может быть, какие-то пришельцы из космоса или высшие существа. Я не знаю кто они, детка, я даже боюсь предположить. Но я знаю, что они не хотят ничего дурного ни нам, ни этому мальчишке. Они хотят забрать его туда, где его место, а место его явно не в Дункане. И это явно кто-то из других городов, здесь, в этой деревне, я знаю каждую собаку, которая может подсунуть Драммонду заказную статью, которую он проглотит. И поверь мне, милая, ни для одного из них Алекс Мерфи не кажется важнее, чем прыщи на их задницах. Да и думаю, что это не какие-то похитители или что-то в этом роде, потому что этот паренек не нужен никому, кроме таких же, как он и его неудачников-друзей. Первым скорее всего просто не логично делать ему зла, а вторые на это просто не способны.
 Флэйм посмотрела на Крэйзи, который вновь повернувшись к ней своей прекрасной задницей, продолжил истреблять мух на подоконнике. Теперь у нее оставался только один вопрос, ответ на который ее по настоящему интересовал.
-А зачем тебе вообще дался этот парень и его проблемы?
 Крэйзи отложил в сторону газетку и грустно вздохнул. Он повернулся к Флэйм и посмотрел в ее глаза с какой-то обреченностью.
-Мы застряли здесь, детка. Глубоко в этой провинциальной захолустной жопе и едва ли когда-нибудь выберемся отсюда. Когда-то давно я пересекался с этим парнишкой и он мне понравился. Может быть, это глупо и сентиментально, но он мне действительно понравился. Он не для этой жопы, Флэйм, он для большего, будь он человеком или нет. Сейчас какая-то сила, чем бы она ни была, пытается вытянуть его из этого дерьма. И, думаю, мы кинем в огород этого города невъебенный кирпич, если поможем мальчишке вырваться из его плена,- сказал Крэйзи и посмотрел на Флэйм с тоской.
-Ты действительно псих, Крэйзи, но за это я, наверное, тебя и люблю,- сказала она, встала, подошла к нему и поцеловала его в щеку.
-Пошли к Вонючке, потолкуем по поводу Драммонда. Я знаю, у них были долгие любовные отношения одно время,- усмехнулся Крэйзи.
 И оставив в одиночестве мух и свой недопитый кофе, они вышли из дома в теплый весенний свет.

81
Еще одна фанатка
 Серый и дождливый день уже переходил в серый и дождливый вечер, когда Котик, утомленный своим ничегонеделанием и апатией, лениво крутился перед зеркалом, выбирая прикид на сегодняшний вечер.
-Там опять будет много этих приставучих девочек,- с жеманным недовольством сказал он,- И мальчиков,- добавил Котик с похотливой улыбкой.
 На огромной кровати-сексодроме были раскиданы многочисленные маячки и штаники, среди которых Котик искал те, которые должны были украсить его в этот вечер. Котику было, как никогда скучно. Примиряя одну за дрогой вещи, он брал с зеркального столика бокал мартини и пил его долгими глотками. Когда в очередной раз зазвонил телефон, Котик даже не удивился. Он не торопясь поставил бокал на место, отложил в сторону какую-то майку и взял трубку исполненным к ней ненависти жестом.
-Да,- сказал он с легким придыханием – ничто не могло заставить Котика отказаться от вечного склеивания девушек.
-Привет, красавчик,- сказал до боли знакомый голос.
 Котик покопался в памяти, чтобы вспомнить лицо и имя звонящей девушки, но это было безрезультатно.
-Привет,- ответил Котик все с тем же придыханием.
-Как дела?- спросила девушка.
-Нормально,- ответил он без особого энтузиазма.
-А почему мой сладкий котенок такой грустный?- спросила девушка с неистовой заботой в голосе.
 Котику поплохело. Если она так с ним говорила, значит где-то когда-то он ее знал. Но вот где и когда, а главное – кто она? Котик закрыл глаза и тяжело вздохнул. Шипение и гулкий шум разошлись по трубке. Котик перебирал все женские имена, какие мог припомнить вообще. И тут ответ молнией озарил его голову – это была Вероника. Она была крайне буйной его фанаткой, постоянно дарившей ему большие букеты розовых роз, которые он уже начинал ненавидеть. Вероника писала ему романтичные послания на цветной ароматизированной бумаге яркими чернилами, она приходила под его окна каждое утро и кричала на всю улицу, что любит его, когда он хотел тишины и покоя в уединении со своей постелью. Она звонила ему днем и ночью, оставляла на его автоответчике безумные послания и клялась ему, что он никогда не встретит жены лучше нее. Котику вообще не нужна была никакая жена, но объяснить это настойчивой Веронике он не мог. Дошло до того, что однажды вечером курьер принес ему очередное ее письмо, в котором она говорила, что уже выбрала место и время их свадьбы, заказала банкет и тому подобное дело, выбрала себе подвенечное платье и теперь предлагала ему, Котику, выбрать себе костюм. К письму прилагался каталог, в котором Вероника даже отметила те костюмы, которые были особо симпатичны ей. Всю эту макулатуру разъяренный Котик суну в карман куртки и бегом побежал к Алисе, в большем камине которой она нашла свою смерть. Алиса слушала излияния Котика об этой наглой девице часа полтора, а под конец она ненавидела ее не меньше, чем сам Котик, потому что выслушав такое, иного мнения у нее и быть не могло. Котик, разумеется, не пришел на свою свадьбу, что очень разозлило и расстроило Веронику. Она написала ему гневное письмо, в котором обвиняла его в безалаберности и необязательности, а еще говорила, что он не сдержал данное ей обещание, хотя обещания он ей никакого не давал. Но так или иначе, Вероника пропала. И не было от нее ни слуху, ни духу чуть больше года. Но вот она вернулась.
-Вот черт!- в панике прошептал Котик.
-Что такое, мой сладенький? Не ожидал меня услышать?- спросила она кокетливо,- Знаешь, зайчик, я больше на тебя не сержусь!
 Котик промурчал себе под нос какое-то ругательство.
-Ты меня тоже простил?- переспросила Вероника и не дожидаясь ответа воскликнула,- Чудненько!
 Котик не умел и не любил грубить, особенно девушкам. Он почти никогда не использовал в своей речи грубых или матерных слов, да и настолько был добрым и милым, что никогда в этом не нуждался. Но Вероника была из тех людей, кто мог довести до ручки даже таких людей, как Котик. Поэтому он собрал в кулак всю свою силу и максимально жестким и серьезным голосом сказал:
-Ты очень и очень ошибаешься, Вероника. Я не простил тебя и не собираюсь. Более того, я вообще не хочу с тобой общаться.
-Вообще?- испуганно переспросила она.
-Да, вообще, то есть, совсем. Понятно?- сказал Котик все тем же тоном.
-Подожди. Ты хочешь сказать, что больше не любишь меня?- удивилась Вероника.
-Да. Более того, я хочу сказать, что я тебя никогда не любил и не говорил тебе этого. Поэтому оставь меня в покое, Вероника, не звони мне больше.
-Никогда?- жалобно спросила она.
-Да. Никогда,- сказал Котик и положил трубку, чтоб не услышать ее слез и не размякнуть раньше времени.
 Он посмотрел на себя в зеркало и улыбнулся.
-Что ж, пора менять номер,- сказал он сам себе.

82
Назад в будущее
 Это было уже совсем невыносимо. Алекс, Ронни, ее неизлечимая больная душа и хладнокровный Юэн. Майк, Томми и Тифф остались там, с ними, вернее сказать, Тифф осталась с Ронни, а Майк и Томми – с Тифф. Алекс сидит, сжавшись в уголок, не зная, что ему делать, а его папаша с надменным видом смотрит на страдания всех вокруг. Фиби поехала домой, потому что отец наверняка ее ищет и переживает за нее, а она не может оставить его в неведении, тем более с такой обстановкой в городе. Что же до меня, то я решил воспользоваться тем, что Алекс и остальные в надежных руках, и пройтись по городу. Едва ли эти растяпы полицейские знают меня в лицо так уж хорошо, чтоб узнать, да и к тому же, я просто знаю, что они меня не увидят и не узнают. Поэтому я решил пройтись по парку в одиночестве и поразмыслить о происходящем. Вообще это так страшно – знать то, что ты думаешь до того, как ты это подумаешь. Идешь себе, насвистываешь под нос какую-то мелодию, смотришь на яркое солнце и о чем-то думаешь, потом додумываешься до чего-то гениального, радуешься, что ты такой умный и вдруг понимаешь, что ты уже знал, что ты придумал это и сразу так странно и даже грустно на душе. Вот и не верь в судьбу после этого. Вообще, я в нее и не верю. Просто иногда вдруг так выходит, что какие-то вещи зависят не от нас. И все, что мы можем – это идти по течению. Вообще, жизнь – это такая необычная штука. Иногда не знаешь наперед, как все повернется, а иногда поворачивается так, что и предположить не можешь, а так выходит. Странно идти и думать о жизни, о судьбе, о своей роли во всем этом, пиная носками своих старых кед банки из-под газированных напитков, зная, что даже это ты уже знаешь, вплоть до того, что следующая банка, которую ты отпихнешь, будет из-под кока-колы и часть недопитого напитка брызнет вверх небольшим секундным фонтаном. Так это странно – не знаешь что ждет тебя за следующим поворотом и боишься будущего, а зная все до мельчайшей детали наперед – пугаешься этих знаний. Но все это ничто в сравнении с главным вопросом – откуда эти знания? Я часто знаю о судьбе людей достаточно много, глядя в одни только их глаза, я мог и раньше видеть будущее, но это будущее было особым, оно было в таких четких неотвратимых деталях, как этого никогда не было прежде. И самое удивительное – я видел в этом будущем себя. Мне кажется, это был импульс, импульс какого-то более сильного, более мощного источника. Я не мог, просто не мог узнать так много сам. Я мог принять чей-то сигнал, открыться чьему-то чужому сознанию и взять в себя то, что есть в нем, но никак не мог это узнать сам. И я думаю, я знаю, кто мне это послал. Это не мог быть Юэн. Поэтому ответ вполне очевиден. Другое дело, зачем она мне это дала? Неужели она думает, что от этого мне станет легче? Или станет легче кому-то из нас? Черт его знает, но как ни странно, Фрида относится ко мне явно лучше, чем Юэн. Вот уж не знаю почему эта рыжеволосая чертовка которая так ненавидит Алекса, не испытывает ко мне как минимум отвращения, но это факт. Я это чувствую. И почувствовал, по сути, еще тогда, когда встретил ее впервые. Тогда я не разобрал этого до конца, но сейчас я понимаю. И это как-то само собой наталкивает на странные мысли. А впрочем, черт с ним.
 Я иду по парку, глядя как солнечный свет играет тенью деревьев на асфальте, вырисовывая причудливые узоры из колыхающихся листьев. Такая громадная и непоколебимая сила природы в этой незатейливой игре. Это похоже на то, как лев играет с укротителем, ленивая и неторопливая, эта игра может легко, не желая этого, перерасти в трагедию. Если ветру вдруг вздумается дуть сильнее, деревья могут повалиться и кого-то убить, как если бы лев слишком сильно ударил бы лапой человека, заигравшись. По сути, мы все – ничто в сравнении с природой. Деньги, власть, популярность – что они будут стоить, если ты окажешься один на один со стихией? Ты не подкупишь свободный ветр, угрюмый океан, величавую землю. Ты не сможешь купить ни за одни деньги мира защиты от наводнений, ураганов, землетрясений. И глядя в их мертвые глаза ты не сможешь предложить им ничего, чтоб заставить их переменить свое решение. Ты даже не узнаешь о нем, пока тебя не накроет цунами.
 В такие мгновения ты понимаешь, насколько мелок человек со всей его культурой, его интересами, переживаниями, достижениями. Что говорить о власти космоса, если сама Земля может убить нас? И кто эти страшные хищники – вампиры, которые легко решают наши судьбы, пред лицом природы? Да тоже никто. Она не пощадит ни нас, ни их. Когда думаешь обо всем этом, понимаешь, что твоя смерть ничего не значит для истории. И дрожь пробегает по телу, когда осознаешь, как дешевы твои слезы.
 Но меньше всего я хочу задаваться сейчас какими-то вопросами. Я хочу освободить сознание, пусть ветер задует мне в уши какой-нибудь незамысловатый мотивчик и поиграет моими немытыми волосами. Денек выдался на удивление хорошим – не жарко, но в то же время тепло и солнечно, свет падает через зеленую листву и покрывает парк зеленоватой сеткой тени. Все лавочки заняты, но меня это не беспокоит – я сажусь на траву, складывая ноги по-турецки. Свет заливает мое лицо и я чувствую как весеннее солнце согревает кожу. Я знаю, что если долго сидеть под ним, мои щеки покроет розовый румянец, который продержится еще пару дней. Но сегодня у меня нет времени на это. Я слышу детский смех и лай собак где-то в разных концах парка. Если закрыть глаза и уши, то можно почувствовать, что кроме тебя и этого теплого света нет никого и ничего. Так здорово.
 Мне так не хватает сейчас моей гитары. Скучаю по ней, правда, знаю, что скоро, совсем-совсем скоро, возьму ее в руки. Но сначала – сначала много боли. Как и всегда, в общем-то. Но не хочется думать о ней в такой приятный солнечный денек. Хочется вспомнить кое-что хорошее. Мой первый день в Дункане. Помню, тогда тоже было яркое-яркое солнце, но была не весна – был уже конец лета. Я ехал автостопом откуда-то с юга. Вообще говоря, я намеревался мотнуть куда-нибудь в Техас. Мне хотелось увидеть похожих на ковбоев ребят в пыльных забегаловках посреди пустынь, шерифа в широкополой шляпе и солнечных очках и настоящих плохих парней. Но парень, который подвозил меня ехал только до Дункана. Я думал, что уеду отсюда сразу же, но что-то меня зацепило. Я увидел мальчишку в черных шмотках, цепях и шипах. Его бледное лицо закрывали темные очки. на улице было жарко и я подумал, что странно это, что парнишка в таком виде ходит в такую погоду. Конечно, он был не первым и не последним таким парнем в моей жизни, но именно в этом было что-то особое. Сам не знаю от чего, но я решил на какое-то время здесь остаться. И я остался здесь на месяц. У меня тогда не было совершенно никаких денег, и первую неделю я провел играя в парке на гитаре. Так я познакомился со всеми местными парнишками и девчонками. Я узнал, что они слушают, что они любят, как думают и что чувствуют. Они мне понравились. Я познакомился с Ронни, которая тогда еще была совсем другой. По началу она очень меня боялась ведь тогда она была хорошей милой девочкой. Я познакомился с Куртом. Он подошел ко мне как-то одетый в красные широкие брюки и черную футболку с логотипом The Beatles и попросил сыграть "Yesterday". Он улыбнулся и порывшись в карманах извлек оттуда помятый доллар.
-Это все, что у меня есть,- сказал он смущаясь и протянул мне бумажку.
-Оставь себе, на мороженое, - улыбнулся я в ответ,- На ужин я себе уже настрелял, а ночевать можно и тут.
 Курт помялся на месте пару секунд, а потом сказал как-то взволновано и спутано:
-Мои родители уезжают на пару недель. Можешь пожить у меня если хочешь. Еду они тоже оставили, так что… ну… добро пожаловать, что ли…
 И я согласился. Так началось мое общение с компанией Курта. Я смотрю на синее небо над головой. Таким же точно оно было и в тот летний день. Как много времени прошло с того момента! И вот, сейчас я сижу здесь, в этом же парке, практически на той же лавочке и вспоминаю Курта, который ушел теперь уже навсегда. Курта, с которым никогда больше не поговорю, которого никогда больше не увижу. Время… страшная штука, на самом деле.
 И вот, тяжело дыша и спотыкаясь, бежит ко мне Алекс. Он скашивает путь по газонам глаза его горят, горят от радости и волнения и от боли, которая, наверное, уже никогда его не покинет. Он подбегает к моей лавке, падает на газоне на спину и задыхаясь шепчет:
-Философ, я знаю… знаю… что надо сделать… музыка… музыка, Философ… пока мы все еще здесь.
 Наверное, не зная наверняка о чем идет речь, нельзя было бы понять, что имеет в виду Алекс, но я знаю и знаю даже не потому, что знаю вообще все наперед, а потому что знаю Алекса. Я знал, что он хочет сделать это снова. Потому что он не мог не хотеть. Его стихи, его голос, его гитара – ведь каждый мечтает о концерте имея все это.
-Хорошо, я согласен, но как? Тебя же ищут,- сказал я скорее для вида, чем из необходимости.
-Все уладим… за неделю, ну, или около того. Как раз успеем отрепетировать,- сказал Алекс, все еще задыхаясь.
-Хорошо,- сказал я,- А другие согласны?
-А у них есть выбор?- спросил Алекс и удовлетворенно улыбнулся.
-Значит, через неделю?- переспросил я и обнял Алекса.
 В его глазах на миг сверкнуло какое-то светлое чувство, которое затмило боль и грусть. По щеке хрусталиком скатилась одинокая слеза.

83
Решение
 Алекс сидел на стуле и нервно курил сигарету за сигаретой. Он грыз свеженакрашенные ногти тупо смотрел в пустоту, охваченный своими мыслями. В соседней комнате сидели Ронни, Тиффани, Майк и Томми, Фиби с Философом и Юэн, которого попросила оставить ее один на один с Алексом Фрида. Она смотрела на тихий нервоз Алекса и улыбалась.
-Нервничаешь?- спросила она и како-то насмешливо хихикнула.
 -А не должен? Я боюсь, что они пошлют меня вместе с моей идеей куда подальше. Они слишком на нервах, а Ронни так вообще только что из дурдома,- заворчал Алекс,- Они не согласятся. Философ и Фиби – да, может быть Томми, но Майк, Тифф и Ронни – ни за что!
-Не решай за них, Алекс. Ты так только думаешь, но ты не знаешь наверняка,- Сказал Фрида спокойно,- Не бойся. Это ведь не только твой шанс – это и их шанс тоже. Ты ведь никогда, никогда, Алекс, вдумайся в это слово, никогда не сможешь больше этого сделать. Это ваш последний шанс. Неужели ты хочешь его упустить?
 Алекс нервно вскочил со стула и прошелся по комнате. Фрида встала и подошла к нему. Его глаза смотрели куда-то вдаль, следили за фигурами на улице. Руки бессознательно водили по окну. Фрида взяла его за руку. Алекс вздрогнул и повернулся к ней. в ее глазах он увидел какую-то странную теплоту и заботу, почти что материнскую. Он не ждал этого от этой холодной и даже агрессивной женщины, но он их видел. И в них не было ни капли фальши или лжи – они были так же искренны, как и ее ненависть или злоба.
-Алекс,- начала она тихо,- Ты должен сказать им. Ты должен их попросить, а они, уж поверь мне, тебе не откажут. Они любят тебя и они это сделают. Кроме того, ты просто не можешь уйти из этого города по-английски. Ты должен зажечь его, ты обязан, черт тебя дери!- в ее глазах загорелся какой-то ведьминский огонек, который, впрочем, был скорее озорным, чем злобным.
 Ее рука нежно коснулась щеки Алекса и тонкие пальцы с длинными красными ногтями поймали скатившуюся по лицу слезу. Фрида улыбнулась ему, а потом нежно обняла. Алекс прижался к ней и почувствовал, как дрожит все его тело. Он боялся, боялся, что его друзья отвергнут его идею, не согласятся на этот риск. Хотя, в прочем, риска-то и не было. чем они рисковали? За неделю, что понадобится им на репетицию, усилиями Юэна и Фриды весь скандал замнется под ковер и о нем все забудут. Забить место в клубе не было большой сложностью, потому как вечерами там итак редко кто играл. Реклама? Да это был вообще не вопрос. В конце концов, они могли не спешить и сделать концерт через две недели или даже позже. Со временем проблем не было. им просто надо было согласиться на это и все.
 Алекс отпрянул гот Фриды и утер последние слезы. В его глазах мелькнула уверенность. Он посмотрел в глаза Фриды.
-А ты похож на своего отца, Алекс. Больше, чем я думала в начале,- сказала Фрида с некоторым уважением в голосе,- Сейчас ты пойдешь к ним и скажешь им все так, что они не то что отказаться, они не смогут даже подумать о том, чтобы не согласиться с тобой.
 Фрида подмигнула ему, Алекс вдохнул воздуха в грудь и улыбаясь ей, развернулся и пошел к двери. Он нее видел, как Фрида, его тетя, сжала кулаки, надеясь, что он не повернет назад в последний момент.
 Алекс вышел в комнату. Тифанни держала за руку Ронни, которая сидела на диване с опущенной головой, Майк и Томми сидели по разные стороны от девушек, Философ сидел на полу в ногах у Ронни, а Юэн сидел на кресле в другом конце комнаты. Алекс окинул их всех взволнованным взглядом и встал, будто оратор в центре комнаты. Фрида, как тень, проследовала за ним и стояла позади него.
-Ребята,- начал Алекс несколько взволновано,- вы знаете, что очень скоро я уеду из Дункана. Вы знаете, что я очень люблю всех вас, но мне необходимо это сделать. В тот день, в мертвом городе, когда я вас всех туда позвал, я хотел сказать вам одну вещь. Я так и не сказал ее вам и говорю ее сейчас. обстоятельства, конечно, поменялись, но я думаю, что нам все равно стоит это сделать.
-О чем ты говоришь, Алекс?- спросила Тиффани.
-О группе, Тифф, о нашей группе. Я думаю, что нам стоит дать один концерт перед тем, как я уеду. Я чертовски хочу сыграть с вами всеми последний раз, ребята,- сказал Алекс и почувствовал, как камень упал с его плеч.
 Ребята переглянулись. Философ смотрел на Алекса, не отрывая глаз от него и от Фриды. Он был так же уверен во всем этом, как и сам Алекс. Он знал, что это действительно надо сделать. он смотрел на Алекса и на Фриду и улыбался.
-Но как же Курт… Марк...- начала Тифф.
-У нас есть Философ и Фиби. Уверен, они смогут заменить их.
-Но инструменты Курта…- заикнулся неуверенно Майк,- Кто сможет играть за него? Как?
-Никак,- отрезал Алекс,- но это не повод отказаться от концерта.
 Майк посмотрел в глаза Алекса, ни разу за последнее время он не видел его таким уверенным. Отступать или отговариваться было бесполезно.
-Ну, ладно,- неуверенно сказал он.
-Отлично,- заключил Алекс,- Тифф, Томми, Ронни… что скажете вы?
-А мы можем что-то сказать?- усмехнулась Ронни,- По-моему, ты все решил за нас… хотя я, по правде сказать, чертовски рада этому.
-Можно ли отказаться от этого, когда это наш самый последний шанс?- в пустоту спросил Томми.
-Черт подери, если есть время для того, чтобы надрать задницу этому городу, то это время пришло!- сказала Тиффани и робко улыбнулась.
 Алекс посмотрел на отца и глаза его блеснули такой хладнокровной уверенностью и решимостью, что им позавидовал бы даже Юэн.
-Папа?- спросил он.
-Делай что хочешь, сынок. Если тебе нужно что-то от меня, то можешь считать, что это у тебя есть.
 Алекс улыбнулся и лицо его стало добрым и спокойным, как будто бесенок, который вселил в его голос и взгляд эту уверенность. Его глаза встретились с глазами Философа и задали ему тот же вопрос, что и всем остальным, но скорее лишь для отчетности. Философ, ничего не говоря, кивнул.
-Отлично,- сказал Алекс,- У нас с вами есть неделя на все.
-Не хочу расстраивать тебя, но недели у тебя нет,- сказал Юэн,- Этот концерт должен быть завтра вечером.


84
Нежданный гость
 Вонючка сидел в своем кресле и попивал пивко, когда в дверь снова постучали. С ужасом он подумал, что это может быть Драммонд и решил не говорить ничего, зная, что эта припугнутая свинья не сунется без стука. Но дверь, тем не менее, открылась.
-Какого…- начал было Вонючка, но тут увидел Сортирного Падальщика и облегченно вздохнул,- Слава яйцам, это ты!
 Падальщик, совершенно не понимая, почему ему так радуется Вонючка, смущенно заулыбался. Ему вдруг стало совестно предлагать ему свои новые приобретения. Искренняя радость Вонючки заставила его усовеститься.
-Что-то случилось?- робко спросил Падальщик.
-Да, и такое случилось, чувак, что и во сне не увидишь!- сказал Вонючка и отхлебнул пива,- Ко мне Драммонд приходил, мать его раз так!
 Глаза Вонючки сверкнули каким-то озорным блеском, он расплылся в довольной улыбке и сказал гордо и восторженно:
-А мы теперь, между прочим, настоящие крутые парни! Драммонд думает, что мы заказали статейку в его паршивой газетенке, ну, знаешь, паренек-то пропал, выскочил из гроба на собственных похоронах?- Падальщик кивнул,- Ну вот, мы, типа как информационную войну ведем за сведения об этом парне, я так понял, с газетой Драммонда.
 Сортирный Падальщик быстро заморгал. Понятие информационная война никак не складывалось в его голове с понятием Дунканской газеты и уж тем более их радиостанции. Да, сказать по правде, он вообще не имел ни малейшего представления о том, что же такое есть эта самая информационная война, но слова звучали крайне внушающее и солидно, поэтому применить их к двум ее, якобы, сторонам он не мог никак.
-Погоди,- сказал Падальщик, глядя на Вонючку,- Давай без этих всех умных штучек, а? Что от нас надо Драммонду, при чем здесь этот паренек и о какой войне идет речь?
 Вонючка, закатив глаза, терпеливо пересказал ему происшествие, сдобрив пересказ своими выводами и логическими умозаключениями. От такого объема информации голова Сортирного Падальщика вконец разболелась и он взял бутылку пива из-под стола, откупорил ее и разом осушил половину.
-То есть, ты хочешь сказать, что у Драммонда поехала крыша, а мы пользуясь этим, решили нагреть руки на популярной информации?- спросил Падальщик, тщательно выбирая умные слова.
 Глаза Вонючки закатились к потолку и он тяжело и шумно вздохнул. Он провел руками по волосам и откинулся в кресле. Падальщик виновато опустил глаза и сделал большой глоток пива.
-Вовсе нет, глупый,- сказал Вонючка,- Мы просто постебаемся над старым маразматиком, подыграв его расшатавшимся нервам, вот и все! Я знать не знаю ни о какой войне, ее и нет. Нам класть на новости в городе, ты что, забыл что ли? Когда лично ты последний раз сливал в эфир сводки новостей Дункана?
 Падальщик изобразил на лице глубокую мысль. Вонючка засмеялся.
-Не напрягай мозги. Ты этого не делал.
-Вот черт,- раздосадовано сказал Падальщик,- Тогда я не понимаю, причем здесь этот мальчик и Драммонд.
 Вонючка окинул глазами стопку дисков. Он вытянул наугад один и не глядя поставил первую песню, моля в душе бога, чтобы это были не Sex Pistols. Сортирный Падальщик терпеливо ждал объяснения.
-Понимаешь, у Драммонда совершенно поехала крыша. Ему мерещатся какие-то сраные фрики которые будто бы дают ему денег за заказную статью, которых якобы посылаем мы, чтобы перехватить себе сраную информацию и подорвать ебучий авторитет газеты. Он думает, что нам есть какое-то дело до новостей города, ебись он конем.
-Ааааа.- задумчиво протянул Падальщик,- То есть, Драммонт подвинулся головой, а мы просто его разыгрываем?
 Глаза Вонючки прищурились, лицо расплылось в улыбке.
-Именно,- сказал он, допив пиво и выкинув бутылку в открытое окно,- Мы просто подыграем шизофрении Драммонда и сделаем вид, что да, мы ему в газетенку заслали этих фриков и сделаем вид, что за этим мальчонкой кто-то стоит.
-За этим мальчонкой и правда кто-то стоит,- сказал вошедший в комнату Крэйзи,- И лучше бы нам, парни, не шутить с ними.
 Вонючка и Падальщик уставились на Крэйзи с удивлением. Челюсть Вонючки отвисла, а глаза выехали из орбит.
-Драммонд не сошел с ума – он действительно не писал эту статью, это не его стиль,- сказала Флэйм.
-Что же здесь тогда, черт возьми, происходит?- нервно спросил Сортирный Падальщик.
 В дверь снова постучали. Все переглянулись между собой. Крэйзи улыбнулся и сказал:
-Войдите.
-Приветы,- неуверенно сказал Алекс.
-Черт,- в один голос прошептали Вонючка и Сортирный Падальщик.
 Крэйзи и Флэйм улыбнулись друг другу.

85
Просветление
 На улице ярко светило солнце. Пели птицы, веселились дети, мама и папа устроили барбекю около дома. Все было таз замечательно и хорошо, если бы не одно но - Рита сидела, закрывшись в своей комнате и лихорадочно пересматривала фотографии Курта. Она до основания изгрызла свои всегда ухоженные длинные ногти, ее длинные волосы были спутаны в кульку на затылке, под глазами красовались темные круги, а кожа лица была земляного цвета. После того, как Рита встретилась с призраком Курта, ее траурное самобичевание перешло из показного в настоящее. Правда, причины, которые, как казалось окружающим, вызывали его, был совершенно иными. Рита боялась. Она ненавидела. Не Курта, она ненавидела себя. И это чувство, такое новое для нее, но в то же время так крепко засевшее в ней, убивало, терзало, сводило с ума. Такая вот нехитрая переоценка ценностей вконец напугала девушку и убила в ней гордость. Она пересматривала его фотографии, плакала, кричала. Она рвала волосы на голове, билась кулаками о стену, не спала, не ела. Она ненавидела себя и хотела своей смерти, но осознавала. Что это было бы лучшим подарком тому самовлюбленному когда-то существу, которым она была раньше. Родители долго переживали за дочь, но они были в сущности такими же самовлюбленными эгоистами и поэтому им было плевать на нее. Порешив, что ее лучше не беспокоить, они вернулись к своей спокойной жизни, оставив увядающую дочь в одиночестве.
 Когда Рита узнала, что Алекс умер, у нее случился такой припадок, что ее ор был слышен даже в соседнем доме. Родители в это время были в гостях у своих родственников в другом конце города. Они вели себя по отношению к дочери ровно так же, как она велся себя по отношению к ним. Впрочем, Риту это не сильно коробило. Ей было совершенно все равно. Она перестала общаться с Джиной, да и вообще перестала с кем-либо говорить. Она ждала, что призрак Курта будет являться ей постоянно, но он не приходил. Рита сходила с ума. Сидя в своей девичьей кельи, она забивалась в самые дальние углы и говорила сама с собой. Она слушала радио, что впрочем мало давало. Про Алекса не говорили ничего. Рита сидела обнявшись с плюшевым зайцем и пересматривая фотографии Курта, когда услышала до боли знакомый голос. Это был голос Алекса, а на заднем плане – голос Курта. И это была их песня. "Дерьмо",- как когда-то назвала ее Рита. И сейчас эту песню передавала местная радиоволна. Глаза Риты округлились. Она отбросила в сторону зайца и фотографии и на четвереньках, как животное, подползла к приемнику. Дрожащей рукой она прибавила громкость. Это была их песня, в этом не было ни капли сомнения. Но почему?
-Это была песня группы Deathless Losers под названием "Grave Love". Если у вас вдруг появилось желание услышать эту песню вживую, приходите в клуб "Черная дыра" завтра в семь вечера, это будет прощальный концерт группы, вход свободный, так что не пропустите,- сказал добродушный голос ди-джея.
 Рита удивленно посмотрела на приемник, будто бы от него могло что-то зависеть. Концерт группы Алекс… но как, без Курта? Рита не могла в это поверить. Но тем не менее она слышала это собственными ушами. И она должна была туда пойти. Для того, чтобы извиниться перед Алексом.
 Она подошла к окну и распахнула его. судорожно, почти нервозно, она стала вытаскивать вещи из шкафа и прикладывать их к себе. паническое желание выглядеть хорошо на этом концерте как –то не вязалось с ее состоянием, дрожащие руки никак не хотели накладывать на лицо безупречный макияж, волосы не хотели расчесываться. Рита так спешила и так нервничала, что ей не пришло в голову то, что концерт будет только завтра вечером – она просто начала собираться на него, бегая по дому. Когда она поняла, что спешить ей совершенно некуда, Рита взяла трубку и позвонила Джине.
-Привет,- взволнованным голосом сказала Рита.
-Привет, Рита, это ты?- удивилась Джина.
-Да, я,- сказал Рита поспешно,- Завтра концерт Deathless Losers и я туда иду.
-Что? что это за группа?- удивилась Джина.
-Группа Курта и Алекса.
-Но Курт же умер, Рита…- сказала Джина грустно.
-А Алекс- нет. И завтра в "Черной дыре" они дают бесплатный прощальный концерт, а я на него иду.
 На том конце провода послышался тяжелый вздох. Рита нетрепливо постукивала пальцами по столу. Джина что-то обдумывала.
-Погоди. Давай по-порядку. Откуда ты узнала об этом концерте?- спросила Джина спокойно.
-По радио сказали. Я услышала песню, их песню, совершенно случайно, а потом ди-джей сказал про концерт.
-Не может быть,- сказала скептически Джина,- Этот паренек совсем недавно умер, а потом воскрес каким-то чудом. Или ты думаешь, что это такая реклама?
-Я ничего не думаю, Джина, я просто знаю, что завтра их концерт и я на него иду,- сказала Рита уверено.
-Ну, хорошо, хорошо. Тогда я иду с тобой,- устало согласилась Джина.
-Спасибо, дорогая, тогда до завтра,- сказал Рита,- и еще кое-что, ты можешь привести меня в порядок?
-Я зайду к тебе через полчаса,- сказала Джина и повесила трубку.
 На лице Риты появилась безумная улыбка.



86
Прогулка
 Котик уныло смотрел в окно такси, везшего его на работу в клуб. Ему было скучно. Алиса опять где-то гуляла со своим Лохматым, а в клубе его опять ждала куча поклонниц. И тут в голове Котика появилась на удивление радикальная мысль – а не послать ли все ко всем чертям? Что они, в конце концов, не смогут один вечер без него провести? Смогут конечно!
-Остановите, пожалуйста, вот здесь,- сказал Котик таксисту.
-С вас пять сорок,- сказал таксист.
 Котик потянул ему десятку и вышел, промурлыкав, что сдачи ему не надо. Погода, конечно, была не самая удачная для пешей прогулки, но Котика это мало тревожило. Он посильнее замотал свою шею в длинный шарфик и пошел по улице. Он слабо представлял себе, где находится. Вокруг него загорались неоновые огни вывесок магазинов, баров, кафешек. Было еще не очень поздно и их свет тонул в красно-розовом цвете небосклона, выглядывавшего тут и там из-за высоких зданий, подпираемого их крышами, будто атлантами. Мимо Котика ходили люди. Совершенно разные и не такие, какие обычно бывают в клубе. Это были люди разного возраста и разного вида. Котику нравилось смотреть на них, потому что в них он видел что-то новое. Озадаченные и иногда тревожные их лица казались ему какими-то особенными и по-своему прекрасными. Таких лиц он никогда не встречал в клубе или на домашних вечеринках. Это были лица людей, у которых есть дела и заботы и которым нет времени расхаживать по всяким вечеринкам.
 "Какие же они красивые!"- подумал Котик. Он поднял голову к небу и увидел, что оно заливается кроваво-красным, подернутым серыми рваными тучами. Во всей этой городской сутолоке он никогда не смотрел ни на небо, ни на звезды. Иногда он даже не замечал, пасмурно на улице или солнечно. Но в этот странный, казалось бы, совершенно обычный день, он видел, как прекрасен мир вокруг. Котик подошел к небольшой кафешке и зашел вовнутрь. Он сел за столик и увидел, как спешит к нему хорошенькая длинноногая официанточка в обтягивающих джинсах, красной майке и белом форменном фартуке. Она улыбнулась ему неискренне-равнодушной улыбкой и спросила, что он закажет. Котик заказал большой молочный коктейль и порцию шоколадного мороженого. Девушка улыбнулась и исчезла между столиков.
 Убранство небольшого кафетерия было совершенно обычным – белые стены, отделанные пластиковыми панелями, белые же столы с черными окаймлениями, белые стулья, полы в черно-белую клетку. Свет был до неприязни ярким, и вся эта белизна напоминала Котику операционную. За столиками сидела совершенно разная публика – мамаши с детьми, молодые ребята, похожие на сумасшедших студентов из гей-клуба, модные девушки в дорогих и стильных прикидах, несколько корейцев или японцев, которые явно приехали с туристической группой и пошли погулять по городу. В целом заведение было чистым и приличным.
 Девушка-официантка принесла Котику поднос с его заказом. Она улыбнулась приторно-сладко и нагнулась, ставя поднос на стол, от чего ей на лицо упала прядь каштановых волос. Котику она почему-то понравилась.
-Будьте любезны, принести счет,- сказал Котик и улыбнулся девушке одной из самых прекрасных своих улыбок.
-Одну минуту,- сказала официантка и исчезла.
 Котик зажал губами трубочку и всосал в себя немного коктейля. Когда последний раз он пил молочный коктейль? Котик не стал отвечать на этот вопрос, так он его огорчил и расстроил. Он улыбнулся сам себе и попробовал мороженое. В клубе он ел его довольно-таки часто, но почему-то только сейчас Котик почувствовал его вкус. Минут пять, а может и все десять, Котик сидел у окна и глядя на вечерний город попивал молочный коктейль и ел мороженое. Он даже не заметил официантки, которая принесла ему счет. Закончив трапезу. Он с удивлением обнаружил его на столе, и оставив неплохие чаевые, вышел в вечерний город.
-К черту клуб,- сказал он сам себе.
 Глядя на огромный рекламный щит, рекламировавший какие-то часы, Котик достал из кармана мобильный телефон и выключил его, чтобы ему никто не звонил. Потом он зашел в небольшой магазин всяких безделушек. Детские игрушки, сувениры из непонятных стран, картины, старье и дешевые китайские подделки, в общем, то, что могли купить туристы на память о своем визите в город. Котик подумал, что неплохо бы купить какую-нибудь милую безделушку Алисе. Он сам того не заметив, полчаса проторчал в маленьком магазинчике, остановив свой выбор на деревянной расписной шкатулке с крутившейся внутри балериной, какие бывают в детских сказках и фильмах ужасов. Котик купил ее и, получив бумажный пакет с надписью "Сувенирная лавка Томаса Рузвельта, спасибо за покупку" вышел на улицу. Солнце тем временем совсем утонуло в ночном небе. Неоновые огни отливали на него красно-зеленым грязным цветом, заглушая свет звезд. Котик огляделся вокруг. Люди сновали туда-сюда мимо него, перебегая дорогу, стоя на месте, входя и выходя. Котик увидел невдалеке менее освещенный участок. Это был парк. Котик направился в него не глядя никуда вокруг. Аккуратно высаженные деревья, газоны, фонари над головой небольшой искусственный пруд. Котик нашел лавочку напротив пруда и стал смотреть, как на другой его стороне кормят голубей какие-то молодые люди. В парке было так тихо в это вечернее время, что Котик почти слышал, о чем они говорят. Девушка смеялась, а молодой человек напевал какую-то песню. Вокруг них толпились птицы, а невдалеке от них, на лавочке сидела одинокая старушка, глядевшая в их сторону. Котик смотрел на них долго, пока девушка не сказала парню, что ей надо идти домой, а то будет волноваться ее мама, а он ответил, что проводит ее до дома. Они ушли, а старушка опустила глаза в какую-то книгу. Котик улыбнулся в пустоту и достал шкатулку из пакета. Он завел и открыл ее, заиграл вальс и балерина начала кружиться на месте в своей белой пачке с занесенной над головой рукой и подогнутой ногой. Котик думал, оценит ли это Алиса, но ему почему-то было все равно. Он был уверен, что ей понравится подарок. Котик заметил, как по-другому идет время, когда проводишь его так, в одиночестве. Он не знал, сколько сейчас, только заметил, что старушка уже ушла, а шум машин где-то за пределами парка стал тише. Котик встал и пошел назад. Улицы опустели, людей стало значительно меньше и контингент их значительно изменился. Это были бродяги, молодые люди, проститутки, пьяные гуляки, загулявшиеся туристы. Молодая девушка, лет двадцати, с ярко-зелеными волосами и пирсингом по всему лицу, прошла мимо Котика и улыбнулась фиолетовыми губами. Котик попытался поймать такси, но ничего не вышло. Тогда он включил телефон. Аппарат тут же сотрясли вибрации. Пришло несколько сообщений. Котик не стал читать их, он вызвал такси и встал, в ожидании его, разглядывая почерневшее небо. Телефон начал звонить, но Котик даже смотреть не стал, кто ему звонит. Такси приехало через несколько минут. Котик долго думал, куда ему ехать теперь и решил поехать к Алисе. Он выключил телефон и откинулся на мягкое сиденье машины.


87
Репа
 Вой гитар и истеричный писк скрипки, надрыв синтезатора и истошный вопль Алекса сотрясали маленький гараж. Вот уже два часа шла репетиция группы Deathless Losers и пока что она не давала никаких результатов.
-Стоп!- устало крикнул Алекс и музыка оборвалась, будто кто-то уронил на группу бетонную плиту,- Возьмите себя, наконец, в руки. Так нельзя. Это никуда не годится.
 Томми тяжело вздохнул и закатил глаза. Он отложил свой бас в сторону и сказал, закрывая лицо руками:
-У нас ничего не получится, Алекс. Слишком мало времени.
 Алекс тяжело выдохнул и посмотрел на Томми усталыми глазами. Тиффани положила скрипку на пол и взяла бутылку пива из ящика в углу, а потом посмотрев на Алекса, измучено произнесла:
-Я не могу так больше, Лекс. Это нереально. Может быть, тебе достаточно времени, чтобы распеться и вспомнить слова, но я не держала скрипку в руках уже очень давно и я не могу так быстро восстановить свои навыки. Мы не успеем, мы облажаемся, как последние неудачники.
 Из-за ударной установки заворчал Майк:
-Она права. Мы все только испортим. Это все полная лажа, после такого количества потрясений взять да и отрепетировать концерт за один день просто невозможно физически.
 Мрачно окинув глазами всех, Ронни тоже решила высказать свое мнение:
-Нам надо как минимум две недели, ну, ладно, пусть неделю, но не меньше, чтобы более менее отработать программу. Куда такая спешка? Неужели у нас нет времени?
 Алекс выругался себе под нос и посмотрел на Философа, который безмятежно настраивал гитару и, казалось, даже не видел перепалки. Однако, тишина заставила его поднять глаза и посмотреть на Алекса.
-Ты тоже думаешь, что ничего не выйдет?- спросил Алекс почти без надежды.
-Я знаю, что все выйдет,- сказал Философ,- Я это просто знаю, Лекс.
 Он посмотрел на Фиби, которая разрисовывала свою флейту цветными карандашами. Алекс не знал, кто мог бы заменить Курта, кто мог бы дать группе тот колорит, который давал ей он, но когда Фиби сказала, что играет на флейте, Алекс чуть ли не в ноги ей падал,. Чтобы уговорить ее играть с ними. Она согласилась с радостью и сказала, что даже не думает отказываться. Так же решили, что она будет на бэк-вокале вместе с Ронни и иногда Тифф. Философ тоже должен был быть бэк-вокалистом, заняв в этом вопросе позицию Марка. Единственное, чего им не хватало, это времени. Алекс не знал, почему Юэн так ограничил их, но спорить не стал. Ему хватило того, что он вплотную занялся вопросом рекламы концерта и сказал, что в Дункане не будет ни одного человека, который бы не знал о концерте. Алекс лишь зашел на радио чтобы попросить тамошних ребят осветить их концерт и занес им дэмку. Все остальное взял на себя Юэн. Но время, времени было мало. Однако Алекс верил, что им хватит его, чтобы отрепетировать прилично.
-Послушйте, ребята,- начал Алекс. Он был совершенно не уверен в том, что сможет донести до них свои идеи и поэтому очень боялся,- У нас с вами только одна репетиция, которая началась уже два часа назад и которая, если понадобиться, закончится за полчаса до концерта. У нас очень мало времени и если вы хотите отыграть этот концерт, мы должны беречь его, а не тратить на перепалки. Словами мы не сможем сделать ровным счетом ничего. Нам надо работать, работать, пока мы не отрубимся прямо здесь. Если мы вложим все свои усилия в эту репетицию, мы сможем сделать такой концерт, что Дункан запомнит его на всю оставшуюся жизнь, но для этого нам надо не жопу рвать и рассуждать о том, как мы не успеем и не сможем, а репетировать пока яйца не отвалятся!
 Ронни посмотрела на Алекса мрачным взглядом и с сарказмом заметила:
-Боюсь, что мои яйца уже отвалились, потому что я их что-то не вижу.
 Философ посмотрел на Ронни усталыми глазами и грустно улыбнулся. Алекс ждал от него поддержки, потому что он был единственным человеком, кто мог бы поддержать его сейчас. Но Философ молчал, от части, наверное, потому, что не знал, что сказать. Он просто сидел и улыбался.
-Ронни,- начал Алекс, но его перебил Философ:
-Ронетта,- начал он официально,- Пожалуйста, отнесись к этому серьезно. Это все не шутки. Для Алекса этот концерт много значит и если он не безразличен тебе, то он должен быть важен и для тебя. И времени действительно мало, но если мы захотим, мы успеем. Так вот, Ронни, я хочу, чтобы мы все захотели. Ведь Алекс наш друг… или как?
 Глаза Ронни грустно обежали комнату и она устало кивнула.
-Хорошо,- сказала она тихо,- Давайте попробуем.
 Тиффани посмотрела на Томми и Майка. В ее глазах была неуверенная, слабая, но все же решимость. Она кивнула в сторону Алекса и сказала тихо:
-Ребят, может быть, они правы?
-Черт подери, ну давайте попробуем!- сказал Томми.
 Алекс вздохнул с облегчением и сказал довольно:
-Я люблю вас, ребята, давайте еще раз, с начала, самую первую, "Eternal Rain", хорошо?
 Они взяли инструменты и начали играть. Вступление здесь начинала играть Ронни. Она прошлась дрожащими пальцами по клавишам и неописуемо-грустные звуки вырвались из-под ее тонких рук. Потом вступил Философ со своей партией, а потом всё резко и внезапно ударило и загремело, как легкий дождик внезапно перерастает в ливень. И голос Алекса, грустный, надрывный, почти плачущий, как гром или протяжный вой ветра ворвался в музыку. Алекс пел так, будто бы поет в последний раз в своей жизни, а ребята выжимали из себя все, что только могли. Ронни трясла волосами, а пальцы ее бились о клавиши, как волны бьются о скалистый берег. Майк стучал по ударным, сливаясь со своим инструментом воедино в каком-то бешенном экстазе. Томми насиловал бас и тряс немытой головой что было сил. Философ играл с такой страстью, что казалось вот-вот порвет струны на гитаре, а Фиби импровизировала на флейте, но казалось, будто она всегда играла с ними. Они закончили песню на одном дыхании. И когда тишина повисла в репетиционном гараже, они даже не знали, что сказать друг другу. Алекс смотрел любящим взглядом на них, не зная, как отблагодарить за те несколько минут, что длилась песня. Они смотрели друг на друга, гордые, уверенные, сильные. Тишину разорвал звук аплодисментов. В дверном проеме стояла черная фигура Юэна, и его длинные изящные руки хлопали, издавая сухие и холодные звуки.
-Потрясающе,- сказал он тихо,- Если вы так сыграете на концерте, то порвете разом всех.
 Тишина возобновилась. Алекс не знал, откуда взялся здесь Юэн и как он вошел, но куда больше сейчас его волновали его слова. Алекс не мог поверить, что это правда. Он не мог поверить в то, что только что породила его группа. Он молча стоял и смотрел то на них, то на Юэна и странно улыбался.
-Мы их порвем,- гордо сказал Алекс,- Я обещаю, мы порвем их всех!- он заулыбался и рассмеялся.
 Его смех был таким счастливым и таким заразительным, что все тоже засмеялись. Он подумал, что все сейчас как раньше, когда Курт и Марк были живы, как тогда, когда все они считали себя несчастными, но на самом деле просто не знали, что такое настоящее несчастье. Как тогда, когда они проводили здесь ночи и дни, играя, сочиняя музыку, стихи, литрами поглощая дешевое вино и пиво, выкуривая по несколько добрых косяков травки, отдаваясь безотчетному сексу или дружным посиделкам. Когда на улице было тепло, они выходили во дворик и разжигали костер. Здесь, в этом гараже в безлюдной части Дункана, они жили как в особом мире, записывая демо на старые пленочные магнитофоны и мечтая о том, что они великая рок-группа, которая прячется здесь от толп поклонников и папарацци. Сейчас оно было практически так. Весь Дункан знал об Алексе и теперь уже о том, что "мертвый мальчик" даст концерт в местном клубе. Жители соседних мелких городков, до которых дошли хотя бы отголоски скандальной истории Алекса, тоже знали о грядущем концерте. Благодаря нехитрой, но тотальной рекламе организованной Юэном и Фридой, всем и каждому было известно об этом событии. И Алекс чувствовал, как аншлаг ждет завтра вечером "Черную Дыру". Но ему было нужно не ударить в грязь лицом, оправдать их надежды, отыграть лучший концерт в жизни этого города. Алекс верил, что они смогут сделать это именно так, как он того хотел.
 Философ улыбнулся и довольно потянувшись, разлегся на полу. Он закрыл глаза и сказал тихо-тихо:
-Завтра твой звездный час, Лекс. Не упусти его, насладись каждым его мгновением, потому что больше так не будет никогда. Это концерт-похороны, но это еще и концерт-рождение. Твое рождение. Возьми от него все.
 Алекс посмотрел на Философа с благодарностью и тихо прошептал:
-Возьму, я обещаю,- а потом хлопнул в ладоши и сказал громко и бодро,- Ладно, ребята, нам некогда расслабляться и сходить с ума от собственной невзъебнутости, пора работать!