Благое благо

Петя заметил на лицах товарищей отблеск одолевавшего его самого смущения. Дверь плавно раскрылась, из темной глубины на них бессмысленно-ясно взглянула горничная и без слов провела их по голому тесному коридору в небольшую залу. Вероятно, еще недавно здесь была лавка: вывернутым глаголем располагались темные деревянные прилавки за ними поднимались по стенам пыльные полки, Илюха приглаживал у покрытого белесой стеклянной плесенью зеркального шкапа навежеталенные волосы, гимназическую фуражку держа за козырек.
Вошла высокая дама, как будто недовольная чем-то, и, не поздоровавшись, строгим тоном спросила, знают ли они, куда пришли и что здесь такое? От такого приема смущение гостей превратилось почти в стыд, они молча смотрели в пол, лишь Гершкович пробормотал что-то, - Петя уже не мог разобрать ни его слов, ни ответов дамы; но вот Илюха достал из кармана горсточку серебра и, не разжимая пальцев, показал Макшеевой.

Сама она не могла до конца разобраться – приятно ли ей выполнять роль жертвы, повинуясь этому властному взгляду. Может, стоит все же для приличия «лягнуть копытцем» этого наглеца.
Турок с удовольствием смотрел, как подрагивает ее нежная грудь, как напряглись розовые соски. И все чаще его пальцы касались запретной зоны.

И все-таки он не до конца был уверен в готовности девушки - перейти границы дозволенного. Выжидал, следил за ее реакцией. Ждал сопротивления или поощрения. Поскольку с ее стороны не наблюдалось ничего из перечисленного, он продолжал экспериментировать, расширяя зону своего воздействия на тело и чувства подопечной.
Скажи она «Стоп!», он тут же прекратил бы «домогательства». Но девушка молчала, с наслаждением ощущая, как под мыльной пеной турок гладил ее грудь, двумя пальцами сжимая соски.

Соски сосками сосутся от тоски.

Кто-то говорил, что у мужчины кроме головки есть еще и голова — вспомните об этом. И эта голова забита такой ерундой, что стоит ее, эту ерунду, только всколыхнуть и направить в соответствующее русло, все остальное также заработает в нужном Вам направлении. Основное, что там есть — это комплекс неполноценности — основная движущая сила всех поступков. Если его нет, то это уже труп. А Вам зачем труп, Вы же некрофилией не страдаете?

Жили и, как говорится, поживали, пока не сгорели.

- Нету колбасы, - развел я руками. - Пива хочешь? Ладно, как хочешь. - Я отхлебнул горьковато-пряный, приятно холодный напиток. Пес не уходил, не сводил с меня умных, человечьих глаз. От его взгляда пробирала дрожь. - Ну, извини. Не взял я ничего пожевать, так бы точно угостил. Иди, вон там едят. Ну, нет у меня ничего!
Плюнув, я натянул кепку на глаза и лег на теплый песок, примостившись головой на рюкзаке с одеждой, собираясь подремать, а заодно и позагорать. Не получилось.

Дура!
Я резко дергаю твои коленки в разные стороны, и ты падаешь на спину. Я задираю юбку и срываю с тебя трусики. Твои ноги сжимают мои плечи, в глазах изумление, но мой сюжет тверд и беспощаден. Его начало касается твоей податливой влажной прозы, медлит секунду и вдруг входит. Дерзко, сильно, по-варварски грубо. Я хочу, чтобы ты закричала...
Мои губы проглатывают твой вскрик. Еще. Закричи снова - так же сладко, до дрожи.
Ты силишься вырваться, отталкиваешь меня руками, ты извиваешься подо мной, пытаясь ускользнуть:
- Пусти!

Ну уж нетушки.